Чтение 18–й страницы книги ~Еда и патроны~

— А, мешка-то? — поднялся тот со стула. — Был, был где-то тут, сейчас поищем, — он прошел за прилавок, присел и, порывшись среди коробок и ящиков, выудил небольшой холщевый мешок на завязках. — Сгодится такой?

— То, что нужно. Спасибо, — Стас забрал из примерочной свой старый камуфляж, поднял разгрузку, сложил все в мешок и затянул веревку.

— Слышь, парень, — Прохор облокотился о прилавок и сделал Стасу жест подойти ближе. — Ты это… херню всякую, что в городе болтают, да и здесь тоже, не слушай особо. Народ-то тут завистливый, языки длинные, без костей, мелят себе и мелят. А Катька — девка хорошая, я ее давно знаю. Так что ты плохого не думай.

— И в мыслях не было.

— Ну и ладно. Это ты правильно сделал, что пригласил ее. А то сидит здесь безвылазно, как в монастыре все равно. Хоть развеется немного.

— Да? А я думал… Ну… У Катерины нет никого?

Прохор поджал губу и помотал головой.

— И давно уже. Как Петр Богу душу отдал, так и… Побаиваются ее мужички местные.

— А сам что? — поинтересовался Стас, усмехнувшись.

— Я-то? — махнул рукой Прохор. — Смеешься, что ли? Она же мне в дочери годится. Нет, мне бы попроще чего.

Снизу по лестнице застучали шаги, и в дверях появилась Катерина в высоких черных сапогах с узкими голенищами, волосы распущены, на плечах короткая дубленка с лисьим воротником поверх серо-голубого, под цвет глаз, камуфляжа. С левого боку у ангельского создания из-под дубленки выглядывала кобура.

— Я готова.

Гаснущее багряное солнце уже совсем скрылось за горизонтом, оставив после себя похожую на свежий шрам красную полосу, отмечающую границу земли и неба. Первые звезды робкими белыми точками загорелись высоко над головой. Словно какой-то пьяный кровельщик решил подлатать облачный небосвод лоскутами фиолетовой парчи, кое-как приколачивая ее к небесному куполу маленькими серебряными гвоздиками. Со стороны огромного темного леса, дул ветер, неся с собой запах хвои и прелых листьев.

— Куда пойдем? — спросила Катерина, смущенно улыбнувшись, что совсем не вязалось с ее прежним образом сильной волевой женщины за оружейным прилавком, но нынешнийобраз Стасу нравился даже больше.

— Да я и не знаю, — пожал он плечами. — Стыдно сказать — пригласил, а куда, и не подумал. Может, подскажешь? Ничего если на «ты» перейдем?

— Ничего.

— Просто я с окрестностями здешними плохо знаком. Где тут вообще посидеть можно?

— В доках неплохой кабак есть. Правда я там давно не была уже.

— Вот и отлично, сейчас разведаем.

Они миновали КПП, оставив по автографу в листе для сверки подписей, молча прошли аппендикс владимирского шоссе, откушенный стеной от длинного извивающегося тела дороги, и свернули по Московской вправо, в сторону Оки.

— А ты не очень разговорчивый, да? — Катерина улыбнулась и мельком взглянула на Стаса, тут же вернувшись к созерцанию покрывающих асфальт трещин. — В магазине даже красноречивее был.

— Разговоры о деньгах, патронах и товаре мне всегда давались легко, — ответил Стас, почесывая подбородок.

— Угу, и мне тоже.

Оба опять замолчали, и по их лицам неудержимо поползли глупые улыбки, в конце концов перешедшие в приступ еще более дурацкого смеха. Стас продержался чуть дольше и,необдуманно повернувшись в сторону Катерины, прыснул прямо ей в лицо.

— Ой, извини, прости, — попытался он вытереть рукавом ее щеку. — Как неловко получилось. Черт.

— Ладно, — отстранилась она, смеясь. — Не переживай, нормально все.

— Правда, извини, случайно вышло.

— Да, надо нам чаще практиковаться в разговорах на отвлеченные темы.

— Не помешает, — одобрил идею Стас и снова расплылся в идиотской улыбке, качая головой и делая вид, что откашливается. — Стыдно-стыдно.

— Такси! — громко крикнула Катерина и махнула рукой, завидев попутный экипаж. Тот остановился, принимая на борт пассажиров. — В доки, — скомандовала она бесцеремонно, на секунду вновь превратившись из застенчивой девушки в деловую уверенную стерву, вынула из запасного магазина патрон и вложила его в протянутую ладонь извозчика. Тот взглянул на оплату, кивнул и пустил свою гнедую вперед.

— Пара?

— Да, — ответила Катерина, убирая магазин. — У меня «Глок». Хочешь взглянуть? — угловатый пистолет тут же покинул кобуру, извлеченный молниеносным, почти незаметным движением руки, и очутился прямо у Стаса перед лицом рукоятью вперед.

«А насколько быстро он может уткнуться в морду стволом?» — невольно подумал Стас, берясь за шершавый пластик.

— Славная машинка, легкая. Отдача не беспокоит?

— Не больше, чем у ПМ.

— Серьезно? — Стас взял пистолет двуручным хватом и направил чуть правее филейной части возницы.

— Э-э… Это… Я дико извиняюсь, — забеспокоился мужик, краем глаза заметив ствол, — но тут лучше валыны на изготовку не брать. Патруль заметит — хлопот не оберешься.

Стас вернул пистолет и кашлянул, оглядываясь.

— Вот ведь, пара… А я прошлый раз «семерку» отдал и доехал-то всего от гостиницы до ворот западных.

— Щедрый клиент, — усмехнулся извозчик. — Большая редкость. Я бы вам за «семерку» экскурсию по городу организовал. Коротенькую.

— С приезжих здесь здорово дерут, — подтвердила Катерина. — Ты где остановился?

— В «Оке».

— И дорого там взяли?

— За комнату с ванной — три монеты в сутки.

Катерина с возницей молча переглянулись, высоко задрав брови.

— А что, много это? — предчувствуя неладное, поинтересовался Стас.

— Да не сказать, чтоб очень сильно. Раза в два всего, — успокоила она. — Надолго снял-то?

— Два дня, — выдавил Стас, щелкая клапаном кобуры.

— Повезло. Считай — сэкономил, — вставил возница и громко заржал над своей же блистательной шуткой.

Экипаж тем временем как раз миновал гостиницу и покатил дальше по улице, скупо освещенной фонарями.

— Взгляни налево, — дернула Катерина Стаса за рукав, кивая в сторону двухэтажного серого здания с наполовину заложенными кирпичом окнами. — Это УСБ.

— Что?

— Управление Службы Безопасности, — расшифровала она непривычную слуху аббревиатуру. — Исторический, между прочим, объект. Здесь и до войны было… Как его?

— УВД, — подсказал возница. — Милиция то бишь. Здание, кстати, чудом уцелело. Мне дед мой еще рассказывал, что как только пиз… пардон, ебнуло, так милиционеры эти… — извозчик задумался и замолчал на секунду. — Менты, да, ментами их звали. Они при валынах были все и решили, значит, власть-то в городе к рукам прибрать. Мэра тутошнего шлепнули, еще шушеру всякую по мелочи и, значит, порядки новые стали наводить жестко. Только что-то у них с этим делом не заладилось, не пошел народ новой власти навстречу. То ли перегнули они там с порядками своими, то ли патронов мало оказалось, но возмущение народное за края вышло и выплеснулось прямо им на дурные бошки. Организовали возмущенные муромчане делегацию к воинской части. Она вон там, — возница махнул рукой назад влево, — за воротами западными раньше стояла, по Владимирскому шоссе. Солдатики на приглашение откликнулись, заперли ментов в управе ихней, закидали гранатами и сожгли. Здание крепкое оказалось, выдержало, а вот менты — нет.

— А армейцы, стало быть, так и остались городом заправлять? — выдвинул гипотезу Стас.

— Ну, — пожал возница плечами, — вроде того. А что, плохо разве? Из Владимира вон обе части вывели, перебросили куда-то, да так и не видел их больше никто. И чего с Владимиром стало? Бардак. А наши армейцы решила на приказы посрать с горкой, и слава Богу. Если б не они, так вообще неизвестно, как бы тут все обернулось.

— Прямо по курсу мэрия, — прервала Катерина изложение извозчицких воззрений на организацию действующей административно-политической структуры. — А справа от нее рыночная площадь.

— Ага, — подтвердил возница. — Тут отец города наш заседает.

— Грицук? — блеснул познаниями Стас.

— Он. Голова мужик. Столько всего для Мурома сделал.

— Например?

— Ну, стену достроил… почти. Монастырских наших объединил наконец-то.

— А что за монастырские? — заинтересовался Стас.

— Есть тут монастырь мужской, — подключилась к экскурсионной программе Катерина в тот момент, когда экипаж свернул вправо, — имени святого Ильи Муромца. Его отсюда не видно, он сейчас как раз позади остался.

— Да, краси-и-ивейший монастырь, — протянул возница. — Древний.

— Ну вот, — продолжила Катерина, — а у монахов там до недавних пор два настоятеля было — отец Филарет и отец Пантелеймон. И никак они сойтись не могли во взглядах религиозных.

— Сколькими перстами креститься, что ли? — предположил Стас.

— Нет, — помотала головой Катерина и откинула свои великолепные каштановые локоны. — Тут проблема в другом. Понимаешь, Илья Муромец — святой-воин, ну и монахи здешние тоже исповедуют веру в добро через силу, и культ оружия блюдут. Им даже разрешено по городу ходить с любыми стволами. Это с тех пор повелось, как они в войне с навашинскими участие активное принимали, что-то вроде привилегии церковной.

— Это да, — опять вставил свое веское слово извозчик. — Бились они как черти.

— Ну так вот, не знаю уж, с чего разлад начался, я в делах религиозных не большая специалистка, но Пантелеймон был ярым приверженцем автоматического оружия, считал,что оно является самым эффективным, а самый эффективный способ умерщвления врага и есть самый богоугодный.

— Логично, — кивнул Стас.

— Филарет же, напротив, считал автоматы и пулеметы орудием Сатаны, так как пули их неточны и управляет ими хаос. Орудием же Бога, говорил он, могут служить лишь стволы, позволяющие вести исключительно одиночный огонь, — Катерина взяла паузу и воздела к небу указующий перст, с серьезным видом имитируя напыщенную мимику святош. — Ибо только они способны войти в контакт с бессмертной душою монаха-воина, и только их пуля может быть направлена рукою Господа.

— Тоже не лишено смысла, — опять покивал Стас. — Если подумать. В монастыре закрома-то от ящиков с патронами не ломятся, наверное, чтоб из пулеметов очередями шмалять. Ну и что дальше было?

— Дальше начал конфликт нарастать между настоятелями. Сначала так, по мелочи, а потом уже и до мордобоя дошло. Когда Грицук решил вмешаться в церковные дела, там все уже на волосок от стрельбы было. Он ввел в монастырь гвардейцев, пригласил в келью обоих настоятелей, поговорил там с ними о чем-то недолго, после чего Пантелеймонаразжаловали и выгнали из города.

— А монахи как же?

— А что монахи? Большая часть сменила автоматы на винтовки и встала под крыло к Филарету. Но некоторые, правда, с Пантелеймоном ушли. Не много, человек шестьдесят вроде. Куда они отправились — не знает никто.

— Да, темная там история какая-то, — вклинился опять извозчик. — А Пантелеймона жалко, хороший мужик был, проповеди читал так, что заслушаешься. А с Филаретовых и заснуть можно.

— Я думаю, Грицуку просто надоело, что по городу ходят неподконтрольные ему люди с автоматами, — опять взяла слово Катерина. — Да и вообще, братья Пантелеймона всегда отличались высокой организованностью. Он почти армейскую дисциплину поддерживал, при этом к Грицуку особых симпатий не питал никогда, а Филарет больше чиновник, чем настоятель. Он теперь, после изгнания Пантелеймона, даже в горсовете заседает.

— Приехали, — объявил извозчик. — Прошу, значит, ссаживаться.

Знакомые очертания фортификационного чуда муромских инженеров возникли из сумерек, как только коляска свернула налево. Стас удивился, почему остановились так рано и, глядя на невысокий силуэт стены, хотел уже возмутиться тем, что извозчик не доехал до ворот метров пятидесяти, но, присмотревшись, не стал. Ворота на самом деле были совсем рядом, а стена казалась низкой отнюдь не из-за своей удаленности. Да и не казалась вовсе. Она действительно была раза в два ниже, чем в южном и западном районах. Ворота и башни представляли собой уменьшенную копию уже виденных, правда, без соблюдения масштабов, так как уменьшена была лишь высота ворот, а ширина осталась прежней.

— Что это у вас тут стеночка такая низкая? — спросил Стас, подавая руку, вылезающей из экипажа Катерине. — Материалов не хватило?

— Нет, — Катя спустилась на мостовую и одернула дубленку. — Незачем просто выше строить. Это же берег Оки, за стеной спуск крутой. Естественная, так сказать, преграда.

Зайдя в проходную и выполнив все необходимые процедуры ритуала, Стас вышел следом за Катериной и очутился на самом верху большой деревянной лестницы, ступени которой спускались по холму вдоль серпантинной грунтовой дороги. По сторонам теснились светящиеся квадратиками окон бараки, террасами уходя вниз и сливаясь там в сплошную мешанину из крыш, труб, мостков и заборов. В самом низу этой густо замешанной каши широкой темной лентой раскинулась Ока, разделяющая земли Мурома и враждебных ему навашинских бригад. Длинные коробки торговых складов распластались вдоль берега черными рубероидными прямоугольниками. Огромные портовые краны, будто скелеты невероятных демонических существ, возвышались на фоне сиреневого неба и, вытянув костлявые шеи, принюхивались, всасывали давно истлевшими ноздрями воздух с той стороны, наслаждаясь распыленными в нем миазмами смерти. Стас тоже невольно принюхался, но уловил лишь запах сырости, плесени и гниющего дерева.

— Неуютный здесь райончик, — констатировал он оглядевшись.

— Зато свободный, — возразила Катерина и начала спускаться. — Осторожнее, тут скользко местами.

Одолев пять лестничных пролетов, они свернули влево и пошли путаными тропками между бараков, с каждым новым закоулком все чаще огибая подвыпивших прохожих и перешагивая через совсем уже невменяемых, коих, по мере приближения к искомому заведению, заметно прибавлялось.

— Уверена, что мы правильной дорогой идем? — поинтересовался Стас, отодвигая в сторону очередное тело, не контролируемое мозгом.

— Да! — почти радостно ответила Катерина и ускорила шаг.

Вскоре где-то совсем близко послышались звуки гармони, аккомпанирующей нескольким луженым глоткам, горланящим разухабистую застольную песню, текст которой изобиловал таким количеством мата, что изредка попадающиеся цензурные слова резали ухо своей неуместностью.

— Почти пришли, — весело сообщила Катерина, когда из-за бараков показалась затертая вывеска на двускатной крыше длинной бревенчатой избы. «Мирный атом» — гласили черные буквы на желтом фоне с большим знаком радиационной опасности по центру.

— Желаете отужинать? — подскочил услужливый мужичок с перекинутым через руку полотенцем, едва два новых клиента перешагнули порог.

Его зачесанные на пробор волосы, красная жилетка поверх белой рубахи и подобострастная улыбка на румяной физиономии рассмешили Стаса, и он невольно хохотнул.

— Да, братец, отужинать можно.

— Прошу вас, — «братец» раскланялся и поспешил усадить гостей за свободный столик, положив перед каждым меню в потрепанной кожаной обложке. — Как будете готовы, свистните.

— Ага, — Стас взял меню и приступил к изучению. — Не хреновый сервис тут. А по клиентам на улице и не скажешь.

Катерина, чинно усевшись на массивный стул с высокой спинкой, повела пальчиком по списку блюд.

— Это не совсем здешние клиенты, не все, по крайней мере. Просто тут еще окно быстрого обслуживания имеется с дешевой сивухой в розлив. Алкаши местные очень ее уважают.

— Удобно, — согласился Стас. — Что можно заказать без риска для жизни?

— Советую свиной эскалоп попробовать. Если за год здесь дела не слишком сильно испортились, то лучшего эскалопа во всем Муроме нет.

— Ладно, проверим. А подо что?

— Самогон не рекомендую, — с видом знатока заявила Катерина, нахмурившись. — С непривычки человеческий облик потерять можно очень легко. А вот наливочки вишневой под свинину — милое дело.

— Эй! Человек! — размахивая руками, проорал Стас, пытаясь перекричать музыкальную компанию, засевшую в дальнем углу кабака.

Смешной мужичок обернулся, жестом дал знать, что расслышал и, отдав посудомойке поднос, засеменил к клиентам, распираемый желанием угодить.

— Слушаю вас.

— Э-э… — начал Стас, но, спохватившись, вспомнил о манерах. — Пусть дама сначала.

— Благодарю, — Катерина сложила свои изящные пальчики и повернулась к официанту, аж присевшему от благоговения. — Мне, пожалуйста, эскалоп свиной, салат из огурцов с помидорами, хлеба и наливки вишневой.

— Графинчик? — уточнил официант.

— Да.

— Прекрасный выбор. Эскалоп сегодня феноменально чудесен, а с наливочкой, я вас уверяю, его вкус раскроется полностью. Словами это не передать, — подхалим завершил свою тираду и переключился на второго клиента. — А вам что подать, милейший?

— То же самое, — коротко ответил Стас, лишив велеречивого прислужника тактического пространства для маневров.

— Сию секунду, — кивнул тот немного расстроено и удалился.

— Шут гороховый, — прошептал Стас.

— Да брось, — Катерина поставила локоточки на стол, опершись подбородком о сцепленные в замок пальцы. — Разве не приятно, когда с тобой по-человечески обращаются?

— Когда по-человечески — да, но вот это, — Стас попытался изобразить подобострастные ужимки, заметно уступая первоисточнику в изяществе. — Это уже перегиб. Ему только в жопу еще осталось меня расцеловать. Не люблю смотреть, как люди унижаются, тошнит.

— Может, ты и прав. Но у него служба такая, и она ему явно нравится. Потерпи.

— Прошу простить меня за нерасторопность, — у Стаса из-за спины выскочил обсуждаемый официант и, вальсируя вокруг стола, поставил на него два графина с наливкой, стопки, вилки, хлеб и салаты. — Основное блюдо сейчас готовится. Еще буквально минут пять и все будет в лучшем виде. Ой, извините, — услужник развернул синюю тряпку и попытался пристроить ее Стасу на колени. — Разрешите, я салфеточку вам положу.

— Слушай, мужик, — Стас решительным жестом остановил назойливого официанта, отнял салфетку и бросил ее на стол, — ты бы это, сбавил бы чуток обороты, а то уже всерьез напрягать начинаешь своей услужливостью.

Мужичок остолбенел, губы у него задрожали, и Стасу показалось, что расширившиеся от удивления глаза вот-вот наполнятся слезами.

— Простите, ради Бога, извините, я… я ни в коем разе не хотел досаждать вам, я…

— Все, завязывай, — Стас сложил руки крестом, пытаясь остановить самоуничижительную словоохотливость, так и прущую наружу. — Молодец. Спасибо тебе. Иди следить, чтоб эскалоп не подгорел.

Официант шмыгнул носом и удалился.

— Ну вот, расстроил человека ни за что, — сказала Катерина и посмотрела укоризненно.

— Да это он меня расстроил. Не понимаю, как люди могут до такой степени себя не уважать. Даже аппетит пропал, — Стас вынул из пузатого графинчика стеклянную пробкуи разлил наливку по стопкам. — Ну, предлагаю выпить за встречу.

— А также за уважение к себе, — добавила Катерина, улыбнувшись, и ловко опрокинула свою порцию.

— Забористо, — сипло выговорил Стас, лишившись на секунду возможности дышать из-за растекшегося по горлу термоядерного напитка, крепостью никак не меньше шестидесяти градусов, и потянулся за нарезанным помидором.

— У-ух! Давно я местного пойла не употребляла. Еще по одной?

— Можно, — Стас снова разлил, и произнёс тост: — За роскошную женщину, которая сидит сейчас передо мною.

— Как мило, — Катерина застенчиво улыбнулась и тзынькула своей стопкой о стопку тостующего.

— Разрешишь нескромный вопрос задать? — осторожно поинтересовался Стас, отдышавшись.

— Валяй.

— Почему ты не замужем?

Серо голубые глаза округлились, атласные щечки надулись, и Катерина, не сдержавшись, прыснула со смеху.

— Что? — смутился Стас. — Я какую-то глупость сказал?

— Нет, нет, извини, — махнула Катерина рукой, продолжая хохотать. — Просто… Да, неожиданные ты вопросы задаешь.

— А по мне так вполне закономерный вопрос. Как такая красавица может быть одна? Неужели не сватался никто?

— Была я замужем, — Катерина перестала смеяться и вздохнула. — Всего год как овдовела, и пожить-то толком не успели. Петром звали его. Хороший человек был, жалко… Глупо погиб — какой-то ублюдок зарезал недалеко от дома.

— За что?

Катерина опять глубоко вздохнула, как будто собралась поведать долгую и печальную историю, но, открыв уже рот, замерла, опустила глаза и покачала головой.

— Не знаю… Пырнули и бросили умирать, даже карманы не тронули. А потом по району слухи поползли, будто это я сама его и заказала. Выскочила, дескать, замуж за богатого, да и решила все добро к рукам прибрать. Так что репутация стервы-мужеубийцы за мной тут прочно закрепилась. Кто же теперь свататься-то решится? — бездонные глазасузились и заиграли озорными огоньками. — Сам не хочешь попробовать?

— Я подумаю, — неожиданно серьезно ответил Стас.

Катерина оценивающе посмотрела на него, рождая своим взглядом мурашки, бегущие вдоль позвоночника, и снова улыбнулась.

— Ты странный.

— Это плохо?

— Нет, совсем не плохо, особенно здесь.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, — Катя замолчала на секунду и нахмурилась. — Не знаю, может быть, это со мной что-то не так, но с тех пор как я появилась в этом городе, меня не оставляет ощущение, будто кругом одни уроды. Кругом.

— Уродов везде хватает.

— Да, понимаю, но… Я сама родом из Гусь-Хрустального и… другие там люди. Вот хоть ты тресни — другие. Городок наш, конечно, поменьше, победнее, и народу не так много,как в Муроме, однако все же не деревня, и в нем есть что делить, есть за что бороться. Но иначе там все, даже не знаю, как сказать, гнилья, что ли, в людях меньше, другие они. Не то чтобы добрее или честнее, а просто человечнее.

— Я и сам заметил, — признался Стас, размазывая по столу мокрый кружок из-под донышка стопки. — Но это еще что. Ты вот пошатайся с годик по деревням да фортам, так тебе потом и Гусь родной змеиным гнездом покажется. Там люди куда проще, чем в городах. Да и могут ли они другими быть, когда отродясь у них заботы все вокруг топоров, мотыг и лопат вертятся? Как поле вспахать в срок, засеять, поливать, полоть, охранять, собирать урожай, потом хранить его, да так, чтоб еще и не отобрали все, над чем трудились полгода. А зимой — дров навозить из лесу, скотину до весны уберечь, от зверья оголодавшего отбиться, в том числе и от двуногого. Когда им про хуйню-то всякую думать? Извини, вырвалось. Оттого, наверное, и люди там лучше, душевнее вроде как. А ты их оттуда вытащи, из деревень ихних, да засунь в этот гадюшник, что Муромом называется, через год-другой большинства и не узнаешь даже, скурвятся, суки, хуже коренных. Я таких видел, знаю, не в Муроме, правда, во Владимире. И чем лучше человек был, тем паскуднее становится. Мягкое нутро у него, не задубевшее. Там-то, в деревне, все просто было и понятно, тяжело, да, но просто. Все знают друг друга как облупленных, все на виду. Если хреново ты относишься к кому, так и смысла нет скрывать, все равно же понятно, а если хорошо — так можешь быть уверен, что и тебе не из подхалимства блядского руку подавать будут. И вот попадает такой простачок деревенский в город. Рубаха-парень, душа нараспашку. А кругом уже волчары местные слюну пускают, хитрые, прожженные. Зазевался — и без портков тут же. Раз наебут нашего хорошего человека, второй наебут, а на третий раз он им уже хуем помашет, ученый. Пойдет и сам прокинет раздолбая от сохи какого-нибудь, такого же, каким сам вчера был. А что? Им можно, а мне нельзя? Потерял свое, так надо назад отбить, и по хрену, у кого именно. Да не просто отбить, а так, чтобы сторицей хватило селянину этому науки. Меня учили, и я научу, да пожестче еще. Большой город, он как болото — затягивает. Оглянуться не успеешь, и уже с головой в жиже. Тут человеческий облик только сильные и упрямые сохранить могут. Стыдно признаться, — усмехнулся Стас, — но я и сам уже квалификацию паскудную подрастерял. Но ничего, Муром быстро в чувства приводит, хоть и больно бывает иногда.

— Ваш эскалоп, — возник, будто из пустоты, словоохотливый официант.