Чтение 9–й страницы книги ~Еда и патроны~

— Давай за Андрюшку, что ли, подымем, — предложил дед. — Пусть земля ему будет пухом.

Стас молча кивнул и опрокинул стакан.

— Что-то я все о себе да о себе, — дед часто заморгал и потер слегка онемевшее лицо. — Ты сам-то хоть бы рассказал чего.

— А чего рассказывать?

— Ну, не знаю. Где родился, на что сгодился.

— Да не особо интересно это слушать.

— Это вам, молодым, не интересно. Оно, конечно — вся жизнь еще впереди. А старикам любая новость — праздник. Я-то вот по два раза за неделю в Ковров езжу, приторговываю, по пути пассажиров беру. Так с ними поболтаешь, и на душе веселее уже, вроде и не один ты на свете. Только подвозить-то все больше баб приходится, а с ними за жизнь не потолкуешь, так — цены да сплетни окрестные.

— А внуки как же?

— А что внуки? Выросли давно, разбежались кто куда. Невестка меня не шибко-то привечает, вот и коротаю деньки от рейса к рейсу.

— Ладно. Хочешь скучную историю — расскажу, — согласился Стас и снова разлил по стаканам. — Но сначала тост — за тебя, отец… Ух! Хорош самогон. С чего начать-то? Родился я во Владимире. Отец на швейной фабрике работал инженером.

— У-у! — протянул дед уважительно.

— Мама — швеей, там же. Папа умер, когда мне пятнадцать лет исполнилось.

— А как помер-то?

— Обычно. Подхватил воспаление легких, три недели полежал, покашлял и все. Ну, после смерти отца туговато, конечно, стало с финансами, пришлось мне учебу бросать и на работу устраиваться.

— А чему учился-то?

Стас усмехнулся и покачал головой, как будто сам удивился вытащенному из глубин памяти.

— Изобразительному искусству я учился.

— Иди ты! — дед аж от стола отпрянул. — Художник, что ли?!

— Да ну, — отмахнулся Стас. — Какой художник? Давно все это было.

— Вот те здрасте! Живой художник со мною за одним столом! — не унимался дед.

— Отец, угомонись, — засмущался Стас. — Мне пятнадцать лет было, когда я последний раз что-то кроме схем и карт рисовал.

— Погодь, — вскочил со стула дед и, тряся указательным пальцем, выбежал за дверь.

Вернулся он с большим листом картона, малость обгаженного курами, стер засохший помет рукавом и торжественно вручил «холст» гостю.

— Во! Держи.

— И что мне делать с этим добром?

— Нарисуй меня, э-э… портрет мой.

— Я ж говорю, — Стас приложил ладонь к груди и медленно, вкрадчиво постарался объяснить: — Давно уже…

— Ни-ни-ни-ни-ни, — затряс дед головой. — Хорош отнекиваться. Рисование — это дело такое. Один раз научился и уже не забудешь. Я слыхал. Ну, уважь старика. Чай, не убудет от тебя?

— Зачем портрет-то понадобился?

— Надо. К кресту присобачу, — пояснил дед. — У меня кусок оргстекла заныкан, я под него портрет-то засуну и отлично будет.

— Как скоро помирать собрался? — поинтересовался Стас.

— Зря шуткуешь. Кому сколько отмерено — это одному Господу известно. А нам остается только быть готовыми. Вот я и готовлюсь. Крест-то уже давно сколотил, имя там вырезал, фамилию, год рождения. Соседям останется только год смерти подрисовать, я договорился уже. Но крест-то, что он о человеке расскажет? Кому эти фамилии да числа интересны? А портрет… ну, вроде как память оставлю о себе. Пройдет кто мимо, посмотрит и скажет: «О, дедок какой-то тут прилег — морда плошкой, нос картошкой», — дед рассмеялся, закашлялся и постучал себя кулаком в грудь. — Может, и помянет добрым словом.

— Сопрут твое оргстекло. От креста отковыряют и сопрут. А портрет размокнет с первым же дождем.

— Ну и ладно, хоть чуток повисит, и то хорошо. Нарисуешь?

— Что с тобой делать? Все равно ведь не отвяжешься. Давай уголь.

— Это тебе какой надо? — спросил дед уже у печки.

— Сильно жженый. А лучше два.

— Щас, мигом.

Через минуту Стас уже сидел с листом картона и угольком в руках.

— Влево немножко повернись и замри.

— Ага.

Уголек, шурша, начал ползать по неровному бежевому листу, оставляя черные следы, обозначая контуры головы, размечая линии носа и глаз. Брови, скулы, рот, борода, уши. Все быстрее, все увереннее. Нос, глаза, редеющие волосы. Тени — здесь чуть-чуть, там поглубже. Морщины пересекают лоб, разбегаются лучиками от уголков глаз, обостряются вокруг рта. Тут немного растереть, а вот тут пожестче, выдернуть из листа на зрителя, добавить объема. Так. Стас отложил уголек в сторону и достал из кармана огрызок карандаша. Штрих там, штрих здесь. Нос, губы. Глаза. Блики начинают играть в угольном взоре. Лицо оживает. Оно улыбается. Оно обретает душу… Все.

Стас вытянул вперед руку с листом и оценивающе прищурился.

— Ну?.. — спросил дед, двигая одними только губами.

— Вроде готово, — ответил Стас после небольшой паузы.

— Шевелиться можно уже?

— Шевелись.

Дед вскочил со стула, подбежал к гостю, схватил лист и впился глазами в портрет.

— Ох ты! Это ж надо! Ты глянь! Ну… Погодь, — он вернул кусок картона, метнулся в чулан и выскочил оттуда с осколком зеркала. — Дай-ка. Ай-ай! От едрить твою… а!!! Как вылитый же! Вот стервец какой! А говорил: «Давно, давно». Художник!!!

— Нравится?

— Спрашиваешь! Эх! Такую красотищу и к кресту присобачивать жалко. На стенку пока повешу, — дед вертел картонку в руках и качал головой. — Ну, ты подумай… Как живой прямо. Я тебе заплачу, — вдруг заявил он решительно. — Художник даром работать не должен.

— Ты чего, отец, очумел? — запротестовал Стас. — Мне не за картинки платят.

— Это дело ихнее. Кто тебе за что платит — я не знаю. Только любая работа должна быть вознаграждена.

— Если уж так охота заплатить, то считай, что это моя плата за постой.

Дед прищурился, усмехнулся и плеснул самогона в опустевшие стаканы.

— Ну, лады. Давай тогда за искусство.

— Можно и за искусство.

— Ух! Хорошо, — отдышавшись сказал дед и потянулся за капустой. — Так ты это… историю-то свою не дорассказал. Куда устроился после учебы?

— А… В котельную, кочегаром. Уголь кидал в топку с утра до вечера. Пахал как лошадь, но денег нам с матерью все равно не хватало. Пришлось продать свою квартиру в центре Владимира и переехать на окраину, к земле поближе. Там хоть огородиком обзавелись, корову прикупили, кормились кое-как. Да, — Стас закрыл глаза и ненадолго ушелв себя. — Сейчас даже думать о тех временах не хочется. К восьми утра в котельную, там весь день лопатой машешь, домой придешь часам к десяти вечера и на огород. Покопаешься там, сорняки подергаешь — пора траву для коровы косить. На дворе ночь уже, а ты с косой в поле херачишь, а сутра теми же руками опять уголь в топку закидывать. И так каждый день, каждый день…

— Не сладко, — согласился дед. — А в стрелки вольные как судьба привела?

— С чего ты вдруг ре… — начал было «удивляться» Стас, но осекся на полуслове. — Неужели так вот сразу заметно?

— Что я, дите глупое, что ли? Не понимаю? — ответил дед. — Кто же на продажу по три автомата возит? Да еще и в одиночку. Стало быть, если ты не бандит — а на бандита непохож — значит, наемник. А автоматы, как пить дать, с трупов снял. Верно?

— Верно, — признался Стас и застучал пальцами по столу.

— Чего погрустнел-то? Я к вашему брату не в претензии. Как раз таки наоборот. Считаю, что хорошее дело вы делаете. Не без оговорок, конечно, но в целом — хорошее. А паршивые овцы — они в каждом стаде имеются. Я обо всех по кучке подонков не сужу. Ну, спалят какие-то выродки по заказу пару полей, может, даже постреляют кого. Так ведь их сами же селяне и нанимают, кто из страха, кто из зависти. Нанимают, а потом проклинают. Придет банда, уведет скотину — к кому они обратятся? Опять к наемникам. У каждого своя работа. Ну так что, как угораздило-то тебя?

— Да первой же зимой после смерти отца и угораздило. Мать заболела, я один работал. Денег не хватало, естественно. С тыквы на гнилую картошку перебивались. А тут какраз объявилась в окрестных лесах банда. Небольшая, как потом выяснилось, человек восемь. Так вот банда эта взялась прессовать одного скотовода. Дела у того как раз очень даже неплохо шли, двадцать коров держал, овец — голов тридцать, в общем, было что терять мужику. А охраны как таковой не имелось. Четыре помощника на него работали, но те под пули лезть особо-то не стремились. Пришлось скотоводу звать людей с округи, не бесплатно, конечно. Ну и я подрядился. Платил он не слишком-то щедро, но натот момент двадцать серебряных для меня было пределом мечтаний. Взял я ИЖ отцовский, патронташ пулевых и отправился на ферму. Кроме меня пришли еще трое мужиков местных с такими же берданками и еще трое наемников. Первый раз я тогда с наемниками встретился лицом к лицу, — Стас улыбнулся и поскреб щетину. — О, мне, пацану пятнадцатилетнему, казалось, что это не просто люди, как я, отец или Степаныч — бригадир мой. Нет, одного взгляда достаточно было, чтобы понять — вот они, хозяева жизни! Настоящие мужики! Здоровенные, морды свирепые, все в снарягу дорогущую упакованы с ног до головы, а стволы — это вообще песня. Я раньше такие только на картинках видел!Помню, у одного был «Винторез» — весь приклад в зарубках. Вот ничуть не преувеличиваю, абсолютно весь! Может, конечно, это и понты голимые, но я тогда под большим впечатлением остался. Второй с АЕК рассекал под «семёрку». А третий, — Стас поднял свой АК-103 и ласково провел ладонью по цевью. — Третий вот с этой машинкой не расставался. Понтами не страдал, зарубок не делал, имена баб дернутых на прикладе не вырезал, серьезный мужик был, грамотный. Алексеем его звали. Леха Москва.

— Почему Москва? — спросил дед, внимательно глядя на Стаса.

— Я позже уже слышал, будто Леха бывал как-то в Москве с небольшим отрядом сорвиголов. За каким хреном их туда понесло — вариантов озвучивалось тьма. Одни говорили, что отряд этот искал и даже нашел склады Таманской дивизии. Другие — что фармацевтический завод им был нужен. Находились и такие, кто болтал, будто Леху аж на развалины Кремля понесло, в бункеры тамошние, а уж зачем — так это кому на что фантазии хватит.

— А сам-то он чего говорил? — заинтриговался дед.

— Ничего, — ответил Стас и развел руками. — Иногда, правда, на расспросы отвечал: «Заебли», но чаще просто молчал.

— Э-э. Пиздеж небось про Москву-то? — предположил дед.

— Черт его знает. Спросить уже некого.

— А что же с Лехой-то случилось?

— Ты не торопи. Сам просил рассказать, а теперь торопит. Давай по порядку.

Дед согласно закивал, облокотился о стол, подпер голову руками и приготовился слушать.

— Ну вот, значит… На чем я остановился? А. Собрались мы всемером на ферме. Скотник этот говорит, что банда наведаться обещала со дня на день. Ну а что такое «со дня на день»? Это значит, что ждать их можно хоть к обеду, хоть через пару суток. Расквартировал нас хозяин по апартаментам — в хлеву на сушилах. Договорились мы с ним так. Бандюки приходят, получают, сколько просили. Как только они выходят, мы прицельно их валим. На сушилах этих мы в тот раз почти сутки проторчали. Подготовили все, пути продумали, петли смазали. Организовывали дежурство, спали по очереди. Ох и наслушался я тогда историй от этих троих. Да что там я? Мужики взрослые с открытыми ртами слушали, каждое слово ловили, — Стас откинулся на спинку стула и заулыбался. — Вот уж умели черти рассказывать. Это сейчас я понимаю как ясный день, что половина всех этих историй героических — брехня полнейшая, но как они подавали! Себя забудешь. Наверное, именно тогда я и решил, чего от жизни хочу. Понимаешь? Так же хотелось, как у них. Свободы хотелось, приключений, свет посмотреть. Я ж тогда кроме Владимира да пригородов и не видел ничего. Не видел, но знал, что там, за лачужками, за лесами этими лежит громадный мир. Там все по-другому, в этом мире. А вдруг лучше? Вдруг там жизнь совсем иная, сытая да веселая, а я тут прозябать буду, в болоте этом, в убожестве каждодневном? Понимал я прекрасно, что не смогу каждый день с утра до ночи пахать за гроши, без всякой надежды, без ничего. Можно, конечно, сказать: «Лентяй ты, Станислав, работать не хочешь, легкой жизни ищешь». Может, и так… Сны мне в ту ночь снились волшебные, жаль, что недолго. Лежу, значит, дрыхну, подвиги совершаю и тут чувствую — дышать нечем стало. Глаза открываю, а на меня Леха смотрит, правой рукой рот мне зажал, чтобы не заорал я с перепугу, а левую у губ своих держит и говорит шепотом: «Тс-с-с-с. Пришли». Все тихонечко с сушил послазили, вышли через ворота и сидим, ждем в кустах у забора. Лехин товарищ — как же его звали-то? — в оптику смотрит и говорит: «Пятеро у крыльца трутся». Ну, сидим дальше, ждем, пока остальные трое подтянутся, из дома выйдут. И тут вдруг как громыхнет что-то в избе. Посуда битая зазвенела. До дома метров восемьдесят было, наверное, но и то слышно. Дверь, значит, распахивается, и скотовода нашего пинками на улицу выкатывают. Тот орет, руками от сапог закрывается кое-как, но чувствуем — пинают мужика сильно и с явным намерением убить. Пришлось менять планы. Мы-то хотели ублюдков метров на тридцать подпустить да прямо на выходе с фермы и грохнуть, а тут такое дело. Ждать нельзя больше, убивают кормильца нашего. Прицелились все и с семи стволов жахнули. Четверых бандюков сразу положили. Я по своему промазал, похоже. Двое залегли, отстреливаться принялись, но их мы добили быстро. А еще двое в избу занырнуть успели. Изба здоровая, бревенчатая, стены толщенные — не прошибешь, и четыре окна на нашу сторону. Суки эти то с одной стороны высунутся, стрельнут, то с другой. Свет погасили, и не видно их. Тут уж нам самим маневрировать пришлось, чтобы не зацепило. Скотовод уполз за глухую боковую стену и до самого конца там так и сидел. Минуты две в тир мы поиграли — ни хрена, только патроны переводить. Посовещались быстренько и решили обходить избу со двора. Пятеро продолжают по окнам беглый огонь вести, а мы с Лехой козлам в тыл заходим. Отползли на брюхе правее, чтобы не видно нас было, перелезли через плетень и к заднему входу подобрались. Леха автомат за спину закинул, вытащил из кобуры АПС, дождался, пока следующий выстрел грохнет, и с ним одновременно дверь резко открыл. Влетел я за ним в избу, слышу очередь. Глядь — валяется в углу один, телогрейка вся в дырах, перья кругом летают, а Леха уже за дверь, следую комнату зачищать. Тихо стало. С улицы стрельбу прекратили, в доме тоже ни звука. Бандюган один остался, а в избе комнат — штуксемь, наверное, половина смежные. Снаружи как-то не страшно совсем было, знал я, что это мы на них охотимся вроде как, а тут прямо мандраж что-то взял. В ИЖ свой вцепился, аж рукам больно, стою и двинуться боюсь. Тишина просто гробовая, только ветер через стекла разбитые завывает еле слышно. Ни половицы не скрипят, ничего. Передо мной дверь открытая — туда Леха зашел, справа тоже. Где этот козел сейчас? Черт его знает. И тут я вижу, как в проеме правой двери ствол АКМа появляется и медленно-медленно начинает поворачиваться в мою сторону. Тут нервишки-то и лопнули. Долбанул я два раза прямо сквозь стену. Хорошо, перегородки не особо толстые оказались, обе пули прошли. Перезарядил ружье свое — никогда еще так быстро не перезаряжал — к двери подхожу, а там мужик лежит в шапке ушанке, в бушлате, в сапогах кирзовых, АКМ на полу рядом валяется. Одна пуля в плечо попала, дымок сизый из дыры в рукаве идет, а вторая — в челюсть, под ухо. Кровищи — мама дорогая! Стена противоположная вся забрызгана. Мужик дергается, рот пытается открыть, сказать что-то, а у него челюсть нижняя, как у куклы театральной висит. Гляжу, язык-то двигается вроде, а вместо слов одно мычание только. Кровь хлещет, бушлат мокрый весь уже, а мужик смотрит на меня, не моргая, и руку левую, здоровую, тянет — помоги, дескать. И за плечом у себя слышу: «Добей». Леха стоит сзади и тихо так, ласково говорит: «Добей. Любое дело до конца доводить нужно».

— И что, добил? — шепотом спросил дед.

— Добил. Прицелился и в сердце пулю загнал. Мужик дернулся, воздуха втянул и затих. Так вот я свой первый труп оформил.

— А сколько их всего-то?

— Не считал. Не имею такой дурацкой привычки. Трупы обычно те считают, для кого убийство в кайф, а для меня это побочный, так сказать, результат моей деятельности. И если смертей удается избежать — тем лучше.

— Да-а, — протянул дед и почесал затылок. — И как же у тебя потом-то сложилось? Сразу вот так и в наемники подался?

— Нет, разумеется. Куда я подамся, когда мать с постели еле встает? Получил деньги, взял АКМ трофейный с тремя рожками и домой пошел. Автомат спрятал, конечно. Я же матери об авантюре своей не рассказывал. Денег заработанных кое-как на лекарства хватило. Только не помогли они. Через полтора месяца мама умерла. А по весне снова Леха Москва в наших краях объявился. Я, как только об этом узнал, сразу же разыскал его. Он тогда в Суздаль по делам своим собирался, я и напросился за компанию. Хибару свою продал за гроши, лишь бы что-то получить, прикупил кое-что из снаряжения самого необходимого, и отправились мы. В Суздале пару контрактов вместе отработали, я вроде как в подмастерьях был, учился. А потом как-то само собою втянулся в это дело. Деньги хорошие платили, во Владимире мне таких и не снилось. Вот так мы с Лехой на паруи прокочевали почти семь лет. У него из родных тоже никого не осталось. А я пацан вроде как… Не сын, конечно, но хоть поговорить есть с кем. Да и я к нему как-то привык,прикипел, что ли.

— А куда же делся он?

— Не знаю, — развел руками Стас.

— Это как так? — удивился дед.

— Так вот. Остановились мы однажды на постоялом дворе, в деревеньке под Иваново. Все вроде нормально было. Поужинали, я спать лег, а Леха на веранду покурить вышел. Вышел и не вернулся. Просто исчез. Вещи в номере остались: рюкзак, снаряга вся, автомат вот этот, а Лехи нет. Я там всю деревню чертову на уши поставил — без толку, никто ничего не видел, не слышал, не знает. Как сквозь землю провалился.

— Не бывает так! Человек — не булавка, чтобы потеряться. Может, его того… украл кто? Наверняка же враги-то у него были.

— Враги были, — согласился Стас. — Только не такие, которые воровать станут. Те бы сразу пристрелили. А тут ни шума, ни крови, ничего. Как будто сам ушел. Зачем только — не пойму. Ладно. Муторное это дело. Расскажи лучше, что у вас тут в округе имеется. Патронами, «семерками», затариться есть где?

— А то как же? Прямо по нашей улице, недалеко от стены магазин оружейный работает. Отличное, скажу тебе, заведение, не хуже тех, что внутри периметра. И выбор достойный, и цены ничего так, божеские. Я сам туда товар сдаю.

— Что за товар?

— «Каштаны». Второй рейс вот сделал за неделю. В Коврове производство наладили недавно. ПП под макаровский патрон. Не слыхал? Старую разработку довоенную освоили. Очень даже приличный ствол. Сталь не та, конечно, что на старых, но тоже ничего. Зато стоит у них пушка эта всего пятнадцать монет за штуку! Я нынче восемь взял. Сдам подвадцать. Через неделю максимум разойдутся, и сорок монет чистого навару, — дед похлопал ладонью по карману и довольно заулыбался. — Хочешь, покажу?

— Ну давай, продемонстрируй свой чудо-ствол.

Дед вышел из комнаты и через пару минут вернулся с товаром.

— Вот, — протянул он Стасу пистолет-пулемет, завернутый в промасленную тряпицу. — Зацени игрушечку.

Стас развернул тряпку, достал агрегат, поблескивающий смазкой, взялся за рукоять с деревянными накладками, повертел. Легкий, чуть потяжелее «Кедра», в руке хорошо лежит. Выдвинул приклад, приложился.

— Что-то неудобно, — пожаловался он. — Аж в ключицу упирается. Как прицельно-то стрелять?

— Ты затыльник переверни, — посоветовал дед и, взяв «Каштан» в руки, свернул плечевой упор вниз. — Вот. На, целься.

Стас снова приложил ПП к плечу и взялся за полированное деревянное цевье. Потянулся большим пальцем правой руки к предохранителю, но лишь погладил штампованную сталь коробки, не достав до планки переключателя.

— Охренеть! Это я что же, левой рукой его должен переключать?

— А что такого?

— Да меня со всеми этими приготовлениями грохнут уже два раза. С этой пушкой перед бабами только хорошо понтоваться. Глянь, какой красивенький, — Стас с ехидной ухмылкой покрутил «Каштан» в руках и провел пальцем по цевью. — Вот здесь бы еще дракона какого-нибудь вырезать, и вообще цены ему не будет. На, отдай умельцам своим ковровским и скажи, чтобы доработали.

— Ну тебя, — махнул рукой дед. — Ни фига ты не смыслишь в прогрессе.

— Лучше бы они АЕК девятьсот семьдесят первый освоили под «семерку». Больше бы толку было.

— Так они хотели, да не вышло у них ничего. Говорят, патрон мощный, сталь нужна хорошая больно, а с ней проблемы. Не окупится, говорят, автомат такой, и затеваться не стоит. Он раз в пять-шесть будет дороже АК старого. Кто же купит-то? А этот, хоть, может быть, и не ахти какой толковый, но цену свою с лихвой оправдывает. Он же девятьсот выстрелов в минуту выдает! Как тебе? Все лучше пистолета-то? И патрон, опять же, дешевый — сплошные плюсы.

— Ну, не знаю. Может, и есть в нем резон. А ты вот лучше скажи, гранатами в магазине вашем разжиться можно?

— У-у! Зачем тебе гранаты-то? На войну, что ли, собрался? Не знаю я, на витрине не видал. Пойди завтра, да спроси у Катьки. Может, и есть у нее.

— У Катьки?..

— Ну да. Хозяйка тамошняя.

— Баба держит оружейный магазин?! — удивился Стас.

— Э-э, то не просто баба, — назидательно поднял дед указательный палец. — Такая девка — ух! Атаман! А красавица какая… Эх, скинуть бы с плеч годков двадцать, я бы тогда приударил за ней, ох и приударил бы!

— Да, отрекомендовал — будь здоров, — посмеялся Стас. — Тебе бы в лабаз зазывалой. Ладно, посмотрим завтра, что за атаман такой, — он взглянул на часы, стрелки подбирались к двум. — Засиделись мы, однако, отец, пора и на боковую, а то продрыхну до обеда.

— Ты погодь дрыхнуть-то. Я тут еще одно дельце обсудить хотел.

— Что за дельце? — вяло поинтересовался Стас и протяжно зевнул. — Излагай.

Дед отодвинул от себя миску с обглоданными кроличьими костями и, опершись руками о стол, подался вперед с заговорщическим видом, будто собирался рассказать о чем-то архи важном.

— Ты тут по дороге, — начал он, зловеще прищурившись, — мутантами необычными интересовался.

— Ну? — Стас тоже решил пододвинуться ближе, заинтригованный многообещающим вступлением.

— Так я ж тебе не все рассказал-то вчерась. Баба та, из Красного, подвозил я которую намедни, много чего болтала еще. Поначалу-то я решил, что брехня, почудилось дуре с перепугу. Не может такого быть вроде, — дед, отклонившись, побарабанил ладонями по столешнице, отстукивая бодрую мелодию какого-то военного марша, и красноречиво поднял кустистые брови. — А оно вона как. И ты про то же песню завел.

— Про что завел-то? — не выдержал Стас. — О чем баба говорила? Не тяни.

Дед снова подался вперед и вытаращил глаза.

— О мутантах о твоих! Будь они неладны. Говорила, будто видела она, как возле села ихнего, в лесу, твари какие-то ошивались. Да не просто так, а в компании с хлопцами вкамуфляж, вот, как у тебя, ряжеными. С теми самыми, что расстрелы чинили. Будто бы даже разговаривали они друг с дружкой.

— А что за твари-то? Подробнее не рассмотрела баба твоя?

— Рассмотрела, рассмотрела, — закивал дед. — Страшные, говорит, издали-то вроде и на мужиков похожи, только дюже здоровенные, а как получше присмотрелась — чистые зверюги. Рожи, говорит, во! — дед, растопырив пальцы вокруг своей головы, продемонстрировал примерный масштаб вражьих рож. — Туша что шкаф! Ходят как медведи дрессированные, с ноги на ногу переваливаются. Но не голяком, правда, одетые, и будто бы тоже в камуфляж.

— А говорили о чем, не расслышала?

— Не знаю, про то уж не спрашивал. Я тогда все это за треп пустой принял, а ты хочешь, чтоб еще разговорами ихними интересовался. Знаешь, сколько я за жизнь-то свою баек всяких наслушался? Ты до стольких, почитай, и счету-то не ведаешь. Вот и не поверил, а то бы, конечно, расспросил.

— Что она еще рассказывала? — продолжал допытываться Стас. — Постреляли народ из каких соображений?

— О! — поднял дед указательный палец. — Вот про это я ее поспрошал, да. Мутанты мутантами, дела чудные, конечно, однако ж в остальном рассказ бабы той на правду похож был. А говорила она, будто банда эта, что Красное-то захватила, из-за Оки пришла.

— Откуда такие выводы?

— Вот и я ее спрашиваю, дескать: «С чего, дурья твоя башка, выводы-то такие делаешь? Откуда известно?». А она и говорит: «Слыхала, как бандюган один в разговоре промежсвоих обронил, что велено дальнейших распоряжений ждать из Арзамса», — дед сделал паузу и снова многозначительно поднял брови. — О как.

— Интересно, — задумчиво протянул Стас.

— А то. Дальше еще интереснее. Банда эта пришла, ясен хер, не просто так. За зерном пришли паскудники. В Красном-то пшеницу растят. Велели срочно выдать шестьдесят мешков. На складах общинных столько не набралось, так главарь ихний, бандитский то бишь, сказал, что по хуй ему такие проблемы, и что если… — дед задумался. — Как же это? А! Что если Железному Легиону нужно шестьдесят мешков, то шестьдесят мешков будут, иначе костьми тут все ляжете. Велел выгребать запасы из амбаров. А особо жадныхселян обещался расстрелять. Запасы и впрямь не все сдали, понадеялись, дурачье, на «авось пронесет». Кто в солому зарыл, кто картошкой в подполе засыпал. Только и бандюки-то не пальцем деланы оказались, зерно нашли, а два десятка человек к стеночке прислонили. Так-то вот.

— Жестко. А сколько народу в банде было, известно?

— Сколько на пересчет, бабенка та не сказывала. Говорила только, что на четырех грузовиках они подъехали. Три с людьми и со зверюгами этими, а один порожний, под зерно, видать. Считай сам. Никак не меньше сорока стволов выходит.

— Да, вот тебе и банда залетная, — прошептал Стас, сосредоточенно водя пальцем по гладкому краю деревянной плошки. — Значит, говоришь, три дня назад заваруха эта в Красном случилась?

— Четыре уже, — поправил дед. — А у тебя никак измышления какие по вопросу этому есть? Я тебе байку свою рассказал, расскажи и ты старику, что за интерес такой имеешь.

— Про форт Кутузовский слыхал? — начал Стас после долгой паузы, пристально глядя деду в глаза.

— Ну, знаю, есть такой. От Красного, кстати, неподалеку.

— Уже нет.

— Это как так? — дед нахмурился и сплел узловатые пальцы в замок. — Что значит «нет»?

— Баню кровавую учинили в Кутузовском. Если бабе твоей верить, учинили в тот же день, что и экспроприацию в Красном. Исполнители, судя по описаниям, под одним флагом ходят. Рожи вот такие, — Стас повторил за дедом красноречивый жест, — с одной и той же баланды нажирают, — он оторвал мутноватый взгляд от плошки и глянул на озадаченного хозяина со всей серьезностью, подобающей ситуации. — Чуешь, чем тут пахнет?

— Это ж… — дед уставился в потолок, что-то прикидывая. — Если в один день-то… От Красного до Кутузовского почитай часов семь ходу, хотя они ж на машинах… Но взятьодин форт и тут же в другой рвануть — соплями мазано, не клеится. Стало быть, два отряда разных. Сорок стволов тут и…

— И еще тридцать там, плюс подкрепление мордастое, учету не поддающееся. Транспорт серьезный в достатке наблюдается, значит, и база капитальная с мастерскими имеет место быть где-то в здешних лесах, — рассуждал Стас, проговаривая все это скорее для себя, нежели для собеседника. — И кто сказал, что отрядов всего два? Просто известно о двух только. Нет, не банда это, отец, совсем не банда.

— А что ж тогда?

— Что? — переспросил Стас и пожал плечами. — Не знаю. Может, и власть новая. Ладно, все, спать надо уже.

— Ну, надо, так надо, — вздохнул дед. — Пойдем, я тебе там в сенях постелил.

Стас прошел за хозяином в комнатку с дверью напротив входной и бросил рюкзак в угол.

— Вот, — обвел дед рукой нехитрое убранство. — Располагайся. Одеяло теплое, ватное, не замерзнешь. Сортир на дворе, как выйдешь — налево. Ну, все вроде. Спокойной ночи тебе и спасибо, помог старику вечерок скоротать.

Дед кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.

Стас стянул ботинки, скинул разгрузку, часы и ПБ положил на прикроватную тумбочку, камуфляж повесил на стул и залез под одеяло.

— Господи! — прошептал он, взглянув прямо.

В ногах у кровати стоял деревянный крест, прислоненный к стене.

— Хорошо хоть портрет не прибил еще.