Чтение 20–й страницы книги ~Еда и патроны~

— Понятно. А что с гвардейцами? Хигматулин говорил, что гвардейцы на Вербовский зачастили.

— Есть такое дело, — кивнул Леший. — Ищут там чего-то. С ними нам пересекаться тоже без надобности.

— Что там искать можно?

— Откуда я знаю? Вербовский — вообще место странное, и история нехорошая у него. Вот та же больница онкологическая. Мало кто знает, но там в основном сами жители местные и лечились. Прикинь, микрорайон тысяч на пять стабильно поставлял клинике львиную долю раковых больных. Да и место странное выбрано — за чертой города, в лесу фактически. Построен он в начале семидесятых прошлого века, с нуля. Никто там до этого не селился, и даже дач не было. Гиблое место, короче. И черт его разберет, что среди оврагов этих до сих пор запрятано.

— Симпатичный райончик.

— Нравится? Ну и хорошо. Выдвигаемся завтра сутра. Много вещей с собой не набирай. Думаю, за день обернемся. Нам к тому же еще и агрегат хигматулинский на себе переть, и я не хочу, чтоб ты как улитка плелся, меня задерживая. Ясно?

— Конечно.

— Тогда все. Встречаемся завтра в семь ноль-ноль на этом же месте. Бывай.

Леший повернулся и сосредоточенно зашагал в сторону вокзала.

— Бывай-бывай, — тихо повторил Стас, глядя вслед удаляющемуся «командиру», поправил рюкзак и, насвистывая «Подмосковные вечера», отправился в противоположном направлении по улице Жданова, ставшей уже почти родной.

— Правее немного ложится, но уже ближе, — сказала Катерина, глядя через окуляры мощного бинокля на мишень, стоящую в ста пятидесяти метрах. — Два щелчка по горизонтали сделай.

— Одиннадцатый патрон уже, — процедил Стас, передвинул барабанчик, выдохнул и плавно нажал на спуск.

Очередная пуля распрощалась со стволом и, описав пологую дугу, проделала небольшую дырку с рваными краями в картонной грудной мишени тремя сантиметрами правее центра.

— Вот, теперь нормально, — дала Катерина экспертную оценку. — В пределах разброса. Ну что, пойдем? А то темнеет уже.

— Да, — Стас еще раз посмотрел в прицел, закрыл линзу, встал, отряхнулся. — Картонку забрать, или оставим?

— Пускай стоит. Может, сама завтра постреляю.

Катерина свернула подстилку, сунула в вещмешок, повесила его на плечо и, поправив резинку на собранных в хвост волосах, повернулась к Стасу. Милое ангельское личико немного помрачнело, две тонкие морщинки возникли промеж бровей, и легкая искорка тревоги блеснула в глазах.

— Останешься сегодня?

Стас улыбнулся, обнял ее за плечо и, приняв задумчивый вид, неспешно зашагал в направлении огоньков, пока еще редких, но с каждой минутой множащихся вдалеке.

— Ну, даже не знаю. Соскучился я уже, честно говоря, по номеру своему гостиничному. У меня там уютно, сыренько, плесенью аппетитно попахивает, люди кругом такие приятные, отзывчивые, да и поклонница уже завелась.

Катерина молча округлила глазки, настороженно воззрившись на шутника.

— Да, — продолжил Стас, гордо подняв голову. — Такая женщина! Ух! Танк в юбке. А уж как меня любит!

— Дурак, — буркнула Катерина и, весьма чувствительно пихнув его локоточком в ребра, решительно вырвалась из объятий.

— Катя, ну ты чего? — развел руками Стас и пошел догонять быстро удаляющуюся стройную фигурку. — Я же пошутил. Катюша!

Западная оконечность горизонта медленно, но неумолимо притягивала к себе солнечный диск, заливающийся терпким багрянцем от тщетных попыток удержаться на небосводе. Его рыжеватые лучи просачивались сквозь ажурные перистые облака и нежной пудрой ложились на ковыль, покачивающийся под несильными порывами ветра. Перекатываясь волнами, он устилал собою весь пустырь на окраине западного района. Тихая сентябрьская ночь, беззвучно хлопая своими мягкими черными крыльями, спускалась на землю. Хорошая ночь.

— А может, возьмешь все-таки бутерброды? — Катерина, облокотившись плечом о косяк и теребя ночнушку, стояла в дверном проеме, и свет лампы вычерчивал сквозь полупрозрачную ткань силуэт ее великолепного тела.

— Нет, Катя. Ты мне уже и так подсумки все едой забила, — отнекивался Стас, завязывая шнурки. — Как будто я на неделю ухожу. За день обернемся, к вечеру вернусь уже. Эй, ну что такое? — он поднялся и подошел к Катерине, заметив, как та насупилась, передернув плечами словно от сквозняка. — Чего опять куксимся?

Катя неуверенно взяла Стаса за руку и сжала ее в своих ладонях.

— Перестань, — тихо сказал он, заглядывая в потупленные серо-голубые глаза. — Все будет нормально.

К воротам Стас пришел на десять минут раньше условленного, но Леший был уже на месте в полной боевой выкладке, с оптикой, прицепленной к РПК, и с полупустым рюкзакомза плечами.

— Здорово, — поприветствовал он. — К делу готов?

— Всегда готов.

— Хорошо, тогда выдвигаемся, — Леший поправил лямки вещмешка и уверенной поступью направился в сторону железнодорожного переезда.

Утро выдалось совсем уже по-осеннему холодное, после относительно теплой ночи землю покрывала белесая пелена тумана. Обитатели трущоб в этот ранний час еще спали, за исключением тех, которых похмелье и промозглая стужа нетопленных лачуг совместными усилиями выгнали на поиски чего-нибудь согревающего и хотя бы условно годного для приема вовнутрь. Они, словно призраки, пошатываясь бродили в колышущейся белой дымке среди черных нищих халуп, обитых кусками рубероида и ржавой жести.

— Долго отсюда до Вербовского топать? — поинтересовался Стас, когда они уже подходили к переезду.

— Часа три, если без происшествий.

— Можно было лошадь взять и на телеге подъехать, докуда дороги хватит, а там бы уж пешком.

Леший глянул через плечо, неодобрительно прищурившись.

— Собак кониной угостить хочешь? Или кобылу выпряжешь и под уздцы за собой по оврагам поведешь?

— Про собак ты не говорил.

— Да есть там пара стаек небольших. Нас-то бестии вряд ли тронут, а вот коняшкой, без присмотра оставленной, закусить не откажутся.

Они без остановок миновали переезд и подошли к темной дыре тоннеля под верхней железнодорожной насыпью.

— Стоп, — поднял Леший выпрямленную ладонь. — Посвети-ка, — приказал он и сам, отщелкнув с клипсы фонарь, направил его в дышащий сыростью зев.

Два желтых световых пятна вспыхнули в темноте и поползли вглубь тоннеля, облизывая забетонированные своды, проваливаясь то тут, то там в выбоины, ощетинившиеся арматурой, скользя по рытвинам земляного пола, наполненным желтоватой влагой, источающей удушливый смрад.

— Что ищем? — шепотом спросил Стас, продолжая прочесывать лучом непроглядную тьму рукотворной пещеры.

— Крыс, — лаконично ответил Леший. — Сегодня вроде чисто. Давай вперед, не торопясь.

— Может, по верху лучше?

— Не стоит, — покачал головой Леший, вглядываясь в сырой мрак тоннеля, — с верхней насыпи еще не все мины убрали. Флажков, что ли, не видел?

— Нет.

— А знаешь почему? Потому что нету их там, флажков-то. Господин Грицук предпочитает самый дешевый способ разминирования — сталинский.

— Это как?

— Ногами.

— Ясно.

Оба вынули пистолеты и, скрестив запястьями руки — в правой ствол, в левой фонарь — бочком, спина к спине, двинулись вперед.

— Дренажные сливы у стен, — прошептал Леший. — Смотри туда. Без команды не стреляй.

— Понял.

Желтый световой овал заскользил по грудам скопившегося вдоль стен мусора, заросшего грибком и слежавшегося за десятилетия в единый пласт, воняющий гнилью и крысиными испражнениями. Дерево, металл, куски бетона, истлевшее тряпье, пластиковые бутылки, целлофан, рифленая полиуретановая подошва армейского ботинка, кости… огонек, еще один. Пара крошечных светящихся точек зажглась чуть поодаль от того места, куда падал луч фонаря, еще пара, еще.

— Леший, — чуть слышно выдохнул Стас. — У меня гости.

— Знаю, — ответил тот. — У меня тоже. Спокойно идем дальше.

Луч вместе с людьми, продвигающимися по тоннелю, еще немного сместился вглубь, и огоньки потухли, уступив место заостренной морде, покрытой грязно-бурой шерстью и омерзительно подергивающей вверх-вниз своим подвижным розовым рыльцем. Оказавшись в ареале света, крыса пронзительно пискнула и скрылась среди мусорных лабиринтов. Стас бросил взгляд через правое плечо на уже пройденный отрезок тоннеля и увидел, как тот стремительно покрывается все новыми и новыми парами огоньков. Очереднаякрыса, попавшая в световое пятно, дернулась было назад, но остановилась, подобравшись бурым ощетиненным комком. Словно готовясь к прыжку, она открыла красную пасть, напичканную мелкими иглоподобными зубами, прижала уши и зашипела.

— Леший, — встревожено заговорил Стас, толкая напарника плечом.

— Что?

— Предлагаю ускориться.

Агрессивный писк и шипение вокруг стали раздаваться заметно чаще и куда как увереннее.

— Согласен. Только под ноги смотри. Рвем на счет «раз».

— Готов.

— Раз!

Лучи фонарей беспорядочно заплясали в темноте бетонной пещеры под аккомпанемент берцев, шлепающих по воде, и душераздирающего голодного писка.

— Блядь! — Леший выскочил из тоннеля и, скривившись от омерзения, затряс ногой, пытаясь стряхнуть здоровенную крысу килограмма на полтора, впившуюся зубами в штанину. Она уцепилась мертвой хваткой и, суетливо перебирая лапами по плотной ткани, старалась удержаться, чтобы хватануть обнаглевшего человечишку почувствительней.

Стас трижды пальнул в наводненную огоньками темноту позади, развернулся и метким ударом кованого ботинка сбил хвостатую тварь с ноги Лешего. Крыса завизжала, выпустила штанину из зубов и, корчась, подлетела метра на два. АПС в руке напарника коротко треснул, и почти разорванная пополам тушка кровожадного грызуна, теряя на лету куски ливера, стремительно катапультировалась в пыльные придорожные кусты.

— Вот падаль бешеная! Чуть не укусила, сука! — негодовал Леший, все еще направляя пистолет в сторону кустов. — Ебать! Обратно другой дорогой пойдем. На хуй эту дыру, лучше крюк в пару километров заложить.

— Да уж, — согласился Стас, прерывисто дыша после короткого, но мощного спринтерского рывка.

Дорога с остатками раскрошившегося асфальта за тоннелем круто сворачивала вправо и тянулась вдоль поля, поросшего черным бурьяном, на сколько хватало глаз, теряясь среди сизой дымки голых крон далекого леса. Метрах в ста по ходу виднелось левое ответвление дороги, а прямо напротив крысиной дыры путников встречал покосившийся железобетонный забор мертвого стрелочного завода, распластавшегося по огромной территории серыми громадинами пустых разрушающихся цехов. Справа от дороги, клонясь к земле погнутой табличкой, торчал старый указатель. Краска его давно уже выцвела и по большей части облупилась. От букв и стрелок остались лишь едва различимые контуры. Рядом со стрелкой «прямо» Стас разобрал два слова —«Лазарево»и«Иваньково»,над стрелкой, указывающей влево, за грязью и пожелтевшей лакокрасочной шелухой проступали контуры слова«Вербовский».

Глава 15

Дорога, пролегающая между территорией завода и обширным пустырем, раскинувшимся на километры вокруг, протекла относительно спокойно. Лишь однажды четверка собак,оторвавших вымазанные красным морды от чьей-то туши и поднявших головы над высоким бурьяном, заставила путников насторожиться и взять стайку в прицел. Но, затратив секунд пять на оценку намерений друг друга, потенциальные участники вероятного конфликта предпочли разойтись миром. Псины, увидев, что оружие двуногих чужаков опустились, одна за другой вернулись к своей кровавой трапезе, а люди, искоса поглядывая на заросли сухого пыльного репья, полыни и громадного борщевика, продолжили путь. Темный монстр слева, невозмутимый и величественно-скорбный, провожал их, равнодушно взирая из гулкой пустоты своих бетонных доспехов, оглашаемой редкими криками изголодавшихся ворон.

— Стас. Так, кажется? — на секунду оглянувшись, заговорил Леший.

«Смотри-ка. Неужели запомнил? Я польщен», — подумал Стас.

— Ага.

— Ты сам-то откуда будешь?

— Из Владимира.

— М-м, Владимир, — промычал Леший. — Не близко. Давно промышляешь?

— Порядком.

— Я это… ну… спасибо сказать хотел за крысу. Ловко ты ее приложил и вовремя как раз. А то я уже стрелять собирался. Лучше, думаю, ногу себе дырану, чем заразу-то какую подхватить.

— Да на здоровье.

— Здоро-о-овье, — задумчиво повторил Леший, вздохнув. — Это штука нужная. Месяца три назад, — снова обернулся он и, замедлив ход, поравнялся со Стасом, — пришлосьмне тут немного лесами пошариться. Заплутал малость, бродил-бродил и выбрел на хуторок какой-то. Захудалый, смотреть страшно, избы дырявые все, прогнившие. Ни скотины, ни людей на улице не видать, даже куры не бегают. Что, думаю, за дела? Пошел дальше по прогону. Надо же дорогу спросить у кого-то. Вижу, бабка сидит на завалинке. Хотяхрен там разберет, бабка или не бабка. Сидит, короче, чудо эдакое, тряпьем все замотанное, сгорбилось, трясется будто в ознобе, и запах от нее, бля! Кислятиной какой-то несет. Подхожу, значит, осторожно, дорогу спросить хочу, а чудо это дернулось, смотрит на меня из-под тряпок и говорит: «Шел бы ты, милок, отсюда. Беда у нас — хворь напала страшная, померли все, одна я осталась». Приехали! Вот, думаю, занесла-то нелегкая. «Что же ты, — говорю, — сука старая, бля, табличек не намалевала, что, дескать, херня у нас такая случилась?» А она из-под тряпок руки вытаскивает и ко мне тянет. Такой дряни я не видал еще. Черные, в волдырях все, в язвах, а вместо пальцев пеньки гнойные костями наружу. Ох как я оттуда дернул. И дорога похуй стала, и все на свете, лишь бы ноги унести поскорее. Еще пару месяцев после этого успокоиться не мог, каждый день себя осматривал, нет ли где гнойника какого. Кошмар, бля.

— А что за напасть-то?

— Черт ее знает, — пожал Леший плечами. — Я тут у Маратыча поспрашивал обтекаемо, чтоб в карантин не упрятал, так он говорит, будто вирус появился мутировавший. Типа проказы, только заразнее и тяжелее. По пригороду тоже слухи уже ходят. Народ его называет, дай Бог памяти, — Леший задумался. — Затейливо там как-то было… А, вспомнил — чертова копоть.

— Почему копоть?

— Говорят, что, когда человек заболевает, у него на коже пятна черные появляются, как будто подкоптился местами. Со временем он этой «копотью» целиком покрывается,гнойники по телу идут, язвы, суставы разрушаются. Быстрее всего сгнивают пальцы, да так, что отваливаются напрочь. Хрящи размягчаются, волосы выпадают, зубы. Под конец сосуды начинают лопаться, и тогда уж все. Длится эта поебень недели две, а то и меньше. Вот такая напасть.

— А нет ли у этой заразы инкубационного периода? Ренат Маратович не говорил? — попытался уточнить Стас, буравя висок Лешего недобрым взглядом.

— Нет, этими тонкостями я не интересовался, — бросил тот легкомысленно, однако замедлившийся шаг и неуверенное покашливание сигнализировали о быстром осознаниисобственной глупости. Впрочем, выводы оба предпочли не озвучивать.

Дорога, миновав развалины стрелочного завода и пустырь, засеивающийся молодыми сосенками, углубилась в лес, наступающий год за годом на бывшую человеческую вотчину, где разошлась надвое. Левое ответвление, определяемое только по меньшей, в сравнении с окружающей хвойной чащобой, густоте растительности, уходило в сторону высоченных силуэтов элеватора, даже издали поражающих своими циклопическими размерами. Направление правое оживленностью тоже не отличалось, но здесь, если присмотреться, сквозь туманную дымку под ногами можно было разглядеть некое подобие тропы — поломанные ветки, примятые иглицы, стреляная «пятерка»…

— Леший, — Стас поднял гильзу и, поднеся ее к носу, вдохнул запах пороха, все еще хорошо различимый. — Глянь-ка. Свежая еще.

— Странно, — Леший присел и, обшарив пальцами влажные иглицы, выудил еще три гильзы.

— Гвардейцы? — высказал свое предположение Стас.

— Похоже. Только чего они тут палили? Грибников здесь раньше вроде не видно было. До Вербовского километров семь еще. Хрен их знает, — Леший покатал гильзы на ладони и швырнул в сторону. — Пойдем-ка мы лучше стороной, — махнул он рукою вглубь леса. — От греха подальше.

— Трения с эсэсовцами имеешь? — поинтересовался Стас, шагая по пятам.

— Ну, не трения, скорее небольшие разногласия, — усмехнулся тот.

— Да? И по каким вопросам ваши мнения разошлись, если не секрет?

— Все-то ему расскажи. Ты чего это любопытный такой? Уж не агент ли эсэсовский? — Леший оглянулся на Стаса, озадаченного неожиданным поворотом беседы, и хмыкнул. — Ладно, расслабься, шучу. Рожей ты для эсэсовца не вышел. Хотя… — он прищурился и смерил напарника взглядом. — Может, наловчились уже? Хе-хе. А то раньше ведь, прикинь, какой цирк был. Сижу я, значит, однажды в кабаке, отдыхаю культурно, хари кругом… Да ты сам, небось, знаешь. И тут подваливает строевым шагом типчик такой гладко выбритый, чисто свой парень, бушлатик новехонький, только что со склада, сапоги начищенные, хоть на парад. Подсаживается, значит, напротив, глазками по сторонам так раз-раз, а нету ли типа слежки, — Леший сплюнул и отер растянувшиеся в ухмылке губы ладонью. — Ну чисто клоун, бля. И ко мне так наклоняется. «Слышь — говорит, — ты мужик вроде авторитетный, а я тут недавно совсем, подвязок никаких. Не подсобишь в дельце одном, дюже важном? Я при лавэ, отбашлю без базара сколько нужно». А настроение у меня в тот вечер отменное было. Ну, думаю, хули, жалко, что ль? Доставлю арлекину чуток профессионального удовлетворения, пусть ощутит себя героем хоть ненадолго. Спрашиваю: «А тебе чего, мил человек, надо-то?». А он так тихонько-тихонько на ухо: «Мне бы тротила достать. Килограмма хватит». «Куда ж тебе столько?» — говорю. А он: «Гореу меня, брат. Мести хочу. Суки муромские! Ненавижу, бля! Корешей моих через хуй кинули, двоих грохнули, троих в казематах гноят. Бабу любимую мою — Нюрку, обесчестили восемь раз. В душу плюнули мне, падлы. Подорвать сучар хочу, чтоб нутро их прогнившее наружу вывернуть. Поможешь?». И смотрит жалобно-жалобно, а меня на ржач уже пробивает. Я и говорю: «Ну епть! Где ж ты раньше-то был? У меня тут этого добра хоть жопой кушай. Кило тебе отвесить, значит?». Кивает подлюга, лыбится, небось, мечтает уже, как пистолетиком наградным за поимку врага щеголять будет перед девками. «Пять золотых это стоит, — говорю. — По одному за шашку». «Не вопрос, — отвечает. — Только ясначала на пробу возьму, а то вдруг товар порченый. Ты шашечку притарань, рассчитаемся, а остальные, коли нормально все, завтра сторгуем». И монетку из кармана вынимает. Ну, думаю, ладно. Раз за этот цирк еще и платят, чего бы не отработать? «Сиди, — говорю, — здесь. Сейчас все организуем». А сам на кухню. Там купил у посудомоек мыла кусок старый, чтоб запаха особо не было, обернул его аккуратненько в бумагу из-под сала, и вполне себе пристойная шашка получилась. Приношу, значит, эту херню засланцу нашему. Тот взял так, покрутил со знанием дела, бумажку отогнул, на ладошке взвесил. Ну, сразу видно, бля, сапер прирожденный, и в говне взрывчатку опознает. «Добро, — говорит. — Завтра здесь будь, тогда и с остальным порешаем». Золотой мне отдал, мыло забрал и ушел довольный. Уж не знаю, приходил он на следующий день, или коллеги ему все-таки на месте объяснили, чем кусок мыла от куска тротила отличается, но думаю, что при разговоре с начальством товар мой хлопчику сильно пригодился.

— Да, — усмехнулся Стас. — Злая шутка, но хорошая.

— Угу. Только боюсь, что «агент» юмора моего не оценил. Теперь вот стараюсь с гвардейцами одной дорогой не ходить.

По мере удаления от заброшенной тропы, растительность становилась все менее и менее густой. Смешанная молодая поросль из елей, осин, сосен и берез постепенно сменилась чисто хвойной, а еще метров через пятьдесят тщедушные тощенькие сосенки уступили место солидным, в два обхвата толщиной мачтовым великанам, давним обитателям здешних мест, ещё помнившим близкое соседство человека.

Идти стало значительно легче. Широкие, свободные от подлеска участки между деревьями, покрытые коричневым мхом и прелыми листьями черники, давали возможность шагать в полный рост, не уворачиваясь от вездесущих веток и не смахивая каждые десять метров с лица надоедливую липкую паутину.

— Стоп, — поднял вдруг пятерню Леший и замер на месте.

— Что там? — поинтересовался Стас негромко, припав глазом к резиновой накладке прицела.

— Чуть левее смотри, — подсказал Леший. — На пригорке.

— Вижу.

Вдалеке, среди деревьев, блуждая в просветах между стволами, появлялась, исчезала из виду и снова появлялась одинокая медленно бредущая фигура в лохмотьях. Человеческая фигура. Руки безвольно висели по швам, голова болталась из стороны в сторону, чертя подбородком по груди, иногда запрокидывалась назад. Тогда руки существа немного приподнимались, ощупывая воздух растопыренными пальцами, и голова, словно под действием внутреннего рычага, возвращалась обратно. Длинные свалявшиеся волосы почти полностью закрывали лицо, вися лоскутами грязной пакли. Ноги, толкая перед собой кучки иглиц, медленно волочились, хаотично меняя направление и оставляя позади черные борозды. Одежда была изодрана и по большей части отсутствовала, открывая взору грязное тело, покрытое ссадинами, шрамами и застарелыми гноящимися тромбами. Отдельные фрагменты рванья напоминали камуфляж.

— Грибник? — Стас оторвался от ПСО и взглянул на Лешего, выцеливающего странное существо.

— Он, родной, он.

— Что делать будем?

— Что-о-о де-е-елать… — отвлеченно протянул Леший, располагая приклад поудобнее. — Надо бы, конечно, грохнуть заразу, да шуметь не хочется, — он поднялся, отряхнул колено и, поглядывая на грибника, едва различимого без оптики, отправился левее, в сторону, противоположную неспешному продвижению обманчиво заторможенного существа. — Обойдем.

Обходить пришлось долго. Грибник, проковыляв метров десять вправо, развернулся, влекомый какими-то таинственными позывами, и почапал обратно, упал, скатился кубарем с холма, чем, сам того не ведая, резко сократил расстояние между собой и парой людей, вынужденных в результате закладывать крюк гораздо длиннее, чем планировалось.

— Вот же падла, — возмущался себе под нос Леший, карабкаясь по склону оврага. — Мотается туда-сюда, как говно в прорубе. Говорили ведь мне умные люди, чтоб купил «Винторез». Как бы сейчас хорошо было — пальнул тихонечко в башню и дальше пошел. Нет, пожадничал. Пушка дорогая, патроны дорогие. Теперь вот ползай тут кругами.

Несмотря на далекое от удачного начало, остальная часть пути, занявшая около двух часов, протекла относительно спокойно, хоть и не легко. Грибники в поле зрения больше не попадали, встречались пару раз только борозды, оставленные на земле их волочащимися ногами.

Относительно ровная местность, позволяющая быстро продвигаться вперед, постепенно сменилась слабопересеченной, с небольшими холмами и овражками, пробираться через которые было уже не так легко. А когда перепады высот подобрались к четырем-пяти метрам, стало совсем тяжко. Широченные овраги, заваленные упавшими деревьями, представляли наибольшую сложность, являя собой настоящую нерукотворную полосу препятствий, не уступающую крепостным рвам, устроенным по всем правилам фортификации.

— Ты как там? — спросил Леший через плечо. — Живой?

— Да вроде, — тяжело дыша, отозвался Стас, перелезающий через очередной исполинский сосновый ствол, усеянный острыми обломками веток, грозящими впиться в мясо.

— Это цветочки еще, — «обнадежил» Леший. — Вот когда с поклажей в обратный путь двинем, там действительно пиздец будет.

— Далеко нам еще топать?

— Нет, — Леший уже выбрался из оврага и, присев на его краю, указывал рукой вперед. — Вон он уже, Вербовский. Минут двадцать в том же темпе, и будем на месте.

Стас, цепляясь за корни, торчащие из крутого склона, поднялся наверх, и взору его отрылась картина полного и окончательного торжества природы над бренными плодами труда рук человеческих, пусть и локального пока характера, но выглядящая от того не менее внушительно. Очертания поселка, лежащего в низине угадывались все еще без труда, но… общее впечатление было таким, будто лес прошел по этому некогда населенному пункту, просто не заметив его, как человек проходит по неприметной кучки зернистого глинозема, возведенной суетливыми муравьями посреди широкой дороги — раздавил и даже не почувствовал жалкий комочек грязи под своей громадной зеленой пятой. Руины зданий, приобретшие желтовато-бурый цвет из-за мхов и лишайников, были проигнорированы наступающей растительностью. Берущие свое деревья, прирастая год от года в ширь мощными, перекрученными стволами, отодвигали в сторону груды кирпичного лома, крошили бугристыми корнями сваи фундаментов, проламывали железобетонные перекрытия, дробя рукотворный камень и прорастая сквозь арматуру, превращая ее стальные прутья в часть себя. Там, где раньше жили люди, теперь властвовали безмолвные хвойные великаны, искореженные и громадные. Слишком громадные для своих семидесяти с небольшим лет.

— Ну и как тебе? — спросил Леший.

— Что-то растительность здесь больно странная, — кивнул Стас на зловещую картину, развернувшуюся впереди. — Как бы дозу не поймать в этом лесочке.

— Замеряли уже. Нету тут радиации. Так говорят, по крайней мере. Сам-то я со счетчиком не лазил. Хотя, может, на глубине где-то и фонит, грунтовые воды там и все такое. Отчего-то ведь вымахали эти уроды деревянные, — Леший закончил осматривать через оптику нижележащую территорию, встал и отряхнулся. — Ладно, некогда нам тут пейзажами любоваться. За мной давай, и повнимательнее. Грибники в развалинах страсть как любят норы устраивать.

Стас, держа автомат наготове и озираясь, шел следом за Лешим по занесенному иглицами и красноватой землей асфальту некогда проезжей части центральной улицы, различимому сейчас лишь местами, там, где ветер или шаркающие ноги грибников оставили свой след, высвободив его темно-серую неровную поверхность, испещренную вкраплениями щебня. Тротуары, отделенные бордюрами, пропали под наносной почвой. Сами бордюры превратились в земляные валики, поросшие травой. Кучи гниющих иголок, сметенных ветром, лежали под уцелевшими стенами, на которых то тут, то там красовались выбоины от пуль и осколков. Обрывки полуистлевшей ткани, висящей на арматуре, колыхались, расправляя свои выцветшие грязные полотнища при каждом порыве ветра, гуляющего по развалинам, заглядывающего в давным-давно опустевшие дома, будто надеясь найти там кого-то, и грустно завывающего, встречая лишь запустение.

— Эй, Стас, — шепотом позвал Леший и указал рукою на странный предмет, лежащий возле темной дыры одного из четырех подъездов длинной пятиэтажки, грозящей в любую минуту обрушиться. — Глянь-ка.

— Что это?

— Это — чей-то последний шанс.

Они подошли ближе и Стас, присмотревшись, опознал в искореженном ржавом куске металла АК-74. Ствольная коробка была изрядно помята, деревянный приклад расколот, магазин отсутствовал, а на треснувшем цевье виднелись четыре продолговатых темных пятна.

Где-то позади, вторя стонам ветра, бродящего по пустым коридорам, раздался низкий гортанный вой, тягучий и жалобный, напоминающий нечто среднее между мычанием отбившейся от стада коровы и утробным голосом желудка, требующего насыщения.

Стас оглянулся назад и тут же почувствовал, как Леший тянет его за рукав.

— Давай живее, он нас чует, надо дистанцию разорвать.

Красная пыль полетела из-под мелькающих подошв. Леший пробежал два дома, присел на одно колено и, тяжело дыша, повел стволом пулемета, ожидая появления грибника в секторе, взятом на прицел.

— Куда дальше? — на выдохе спросил Стас, присевший рядом с автоматом наизготовку.

— Назад посмотри. Дом панельный видишь?

— Да.

— Сейчас рвем к нему, огибаем справа, и там метров пятьдесят до клиники, трехэтажное здание кирпичное, целое почти. Готов?

— Готов.

— Пошли.

Они короткими перебежками, стараясь не выпускать надолго из вида опасный участок, добрались до угла полуразрушенной многоэтажки, обогнули ее и, совершив последний спринтерский рывок, остановились на высоком крыльце удивительно хорошо сохранившегося трехэтажного кирпичного здания с заколоченными окнами. Рядом с остатками раскуроченной двери, чудом держащейся на единственной петле, висела металлическая табличка, рельефные буквы которой сообщали редким посетителям:

«Центральная районная онкологическая клиника города Муром.

Министерство Здравоохранения РФ».

— Оторвались вроде, — сипло выговорил Леший, глотнул из фляги и включил фонарь. — Ну что, пойдем?

Он толкнул стволом дверь, та, протяжно скрипнув, отворилась и впустила незваных гостей в просторный холл, скудно освещенный пробивающимися сквозь доски лучами. Желтые световые пятна фонарей принялись обшаривать темное, пахнущее сыростью помещение. Прямо у входа лежала куча сломанной мебели — шкафы, стол, остатки дивана, стеллажи. Их разбухшие и покоробленные панели были проломлены чем-то тяжелым, на некоторых остались следы от ударов топором. Кафельный пол усеивали изорванные больничные карты, выдранные из них листы, перемешанные с вездесущими иглицами, шуршали и пускались в хоровод всякий раз, как через дверь врывался очередной порыв ветра. Облупившаяся синяя краска висела на заплесневелых стенах безобразными лоскутами, словно сухая кожа, отслаивающаяся с мертвого тела. Даже затхлый полумрак, клубящийсяв лучах фонарей бумажной пылью, казалось, был пропитан болезнетворными миазмами.

— В цокольный этаж нужно спускаться, — продолжил Леший, осторожно двигаясь к темному проему коридора. — Железяка наша там быть должна. И поосторожнее тут, неизвестно где уро…