Чтение 9–й страницы книги ~Мир не меч~

И учили они всех, кто хочет, новому закону, говорящему—не свыше берется закон, но в сердцах и помыслах живущих, и рождается он из совокупности желаний и страхов живых и, как и все живые, способен меняться. Долг, Любовь и Смерть стояли рядом с каждым учителем и согласно кивали. Забирала Смерть тех, кто устал от жизни, измучен ранами или не хочет нового мира, и уводилакуда-тоза горы; но никто не возвращался, чтобы поведать, что там, за горами. Поддерживал Долг тех, кто, приняв новый закон, колебался, и была рука его тверда, как рука друга, авзгляд мудр и добр, как взгляд матери. И ласково обнимала Любовь тех, кто решался преступить закон ради друг друга, хотя Долг и Смерть сурово косились на нее; но смеялась беспечная Любовь, и в смехе ее была надежда.

Мудрые же пали на колени перед Смертью, Любовью и Долгом и сказали: вот они, трое, что некогда сотворили все сущее. Ибо устали быть всем, и поняли, что, лишь ограничив себя самого по своей воле, можно узнать, что такое жизнь, и, вырвав из себя, положили закон над собой. И нам надлежит сделать так же.

И стал мир, какой мы знаем.

Он заканчивает, но я даже не замечаю этого. Перед глазами стоят картины из легенды, заворожившей меня. Кажется, я прикоснулась к чему-то очень важному. Сказка кажется безумной, едва ли относящейся к нашему делу, — но есть в ней что-то. Я пока еще не понимаю что, зачем хранитель рассказал ее. Я пойму позже, ощущаю я. Тенники умеют смотреть в будущее; мне пригодится эта сказка. Она сложнее сказки Киры, в ней нет прямого намека. Но я рада, что услышала ее.

— Нам пора, — говорит Кира, трясет меня за плечо.

Я встаю. С трудом стряхиваю с себя магию сказки, пытаюсь вернуться в реальность. Это не так просто.

Хранитель, посмеиваясь, жмет мне на прощание руку — пожатие совсем не дружеское, в нем заигрывание и недвусмысленное приглашение если не остаться прямо сейчас, то заглядывать еще.

— Тебе не будет темно, Тэри, — ласково улыбается он.

Я вежливо благодарю, и Кира быстро уводит меня отсюда. Хранитель не соврал — я действительно все вижу. Мне хочется спросить, как его звали, но есть предчувствие, чтоэтот вопрос обойдется слишком дорого. В лабиринте, не скрытом пеленой защитной тьмы, есть на что посмотреть — многие ниши украшены странными статуями, местами из стен выступают кристаллы каких-то минералов. Но все равно идти долго, а полная тишина, в которой даже наши шаги тают бесследно, гнетет. Наконец мы выходим к лестнице и выбираемся на воздух. Кира мрачен и зол, словно его укусила ядовитая муха. Мою руку он держит так, словно тащит должника на расправу.

Оказывается, ему принадлежит половина первого этажа причудливого готического дома — добрых комнат десять. Я замираю в темном, абсолютно пустом коридоре, принюхиваюсь. Пахнет сандалом и можжевельником, и я вдруг вспоминаю сандаловую палочку, заткнутую за зеркало в той квартире, через которую я пришла сюда последний раз. Совпадение? Или нет?

— Проходи, — сердито говорит он, будто я пришла без приглашения, и распахивает передо мной дверь. — Вот сюда.

За тяжелой деревянной дверью, украшенной инкрустацией, — небольшая комната. Мебели нет, пол застелен пушистым ковром с длинным ворсом, по нему разбросаны подушки,шкуры и пледы — точь-в-точь как недавно в нашей квартире. Даже цвет подушек совпадает — и мне кажется, что тот интерьер в нашем убежище создал Кира. Оказывается — нет, с точностью до наоборот. Кира усмехается, разводит руками.

— Здесь тоже все меняется, как у вас. Такая вот милая шутка.

Я укладываюсь на подушках, заворачиваюсь в огромный шелковый платок с кистями и пытаюсь изображать восточную невольницу. Кира подхватывает шутку — и я обнаруживаю, что мои запястья крепко смотаны каким-то шарфом или очередным платком, которых здесь множество.

— Ну отлично. Что это за тирания?

— Я на тебя еще паранджу надену, — то ли в шутку, то ли всерьез грозится Кира.

— Очень смешно. Ты и так себя ведешь, будто купил меня на базаре.

— То есть?

— Твои взгляды, которые я воспринимаю как ревнивые, мне кажутся совершенно лишними, — очень осторожно говорю я. — Это достаточно неприятно.

— А мне приятно, когда ты кокетничаешь со всеми подряд?

— Так, давай по пунктам. Во-первых, из всех подряд один этот хранитель, как его там?

— Демейни.

— Это единственный, с кем ты меня видел. Так что все подряд — необоснованное обобщение. Во-вторых, что ты называешь кокетством? — Я стараюсь говорить мягко и спокойно, хотя логика и выдержка — вовсе не мои сильные стороны.

— Эти ваши взгляды, ручки...

— Ну, дорогой мой. Это уже перебор. Да, Демейни мне понравился. Но знаешь, вовсе не до того, чтобы немедленно ему отдаться.

— Ну, еще успеешь. — Кира, напротив, заводится.

— Перестань. Во-первых, мне это не нужно. Мне и с тобой вполне хорошо. Во-вторых, не думаешь же ты, что, приходя сюда парнем, я буду вести аскетический образ жизни?

— К девушкам я тебя ревновать не могу... — признается тенник.

— И на том спасибо. Буду тщательно избегать мальчиков. — Я тоже утрачиваю равновесие. — А в-третьих, у нас есть куда более важные дела. Или ты забыл?

— Нет, не забыл.

— Ты узнал что-нибудь важное?

— Важного — нет. Много интересного — и мне кажется, что это совершенно ложный след. Скрытый Прорыв тут ни при чем. Совсем другое дело.

— Тебе так кажется, или ты просто не хочешь еще встречаться с хранителем?

— Перестань! — Кира хмурится, но сейчас это меня совершенно не пугает.

— Кира, солнышко. Послушай меня внимательно. Если ты будешь воздерживаться от дурацких намеков и подозрений, то и я буду делать то же самое. И обрати внимание — я не требую, чтобы ты разогнал всех своих девиц. А ты меня ревнуешь даже к прошлым историям!

Не очень-то у меня получается соблюдать вежливость и быть терпеливой, но в конце концов — не я начала этот разговор.

— Каких девиц? — Кира приподнимает брови и смотрит на меня так, словно увидел первый раз в жизни.

— Твоих. Которых много, по слухам.

— Ты больше верь слухам, — смеется он. — Просто в каждом доме по две.

— Да-да, примерно так и говорят...

— Да нет у меня никого, уже много лет нет. — Он утыкается носом мне в грудь, и мне хочется его погладить, но руки связаны. — Так, глупости какие-то...

— У меня вот тоже, — признаюсь я. — Так что ты не прав.

— Я собственник, я страшный собственник, — шепчет Кира, запуская руки мне под свитер. — Привыкай.

Не очень-то мне хочется привыкать — я как раз не собственница и словом «измена» называю только предательство. Но Кира стоит того, чтобы отказаться от случайных развлечений. Да и удовольствия от них маловато — первый азарт, жадность вперемешку с недоверием и не более того. Здесь же — я уже знаю его, он знает меня, и мне кажется —это не может надоесть, с каждым разом все лучше и лучше. Он чувствует меня, угадывает все желания, играет со мной — и я плавлюсь под его руками, моментально завожусь и жалею только о том, что запястья связаны и я не могу прикоснуться к нему.

Он властен и почти жесток, но это именно то, что мне всегда нравилось в мужчинах. Принимать, прогибаться, подчиняться — огромное удовольствие, и в этом мы хорошо подходим друг другу. И еще он прекрасно чувствует грань между занятиями любовью и прочими делами — сейчас я пытаюсь поймать его ухо губами, и он резким движением поворачивает мою голову вбок, грозит пальцем, но я знаю, что в другой ситуации никогда себе этого не позволит.

Я уже неплохо знаю его — порывистую резкость и бесцеремонную грубость в мелочах, спокойную надежность без упрека и укоризны — в деле. Он надежный. Пес меня побери, я способна сказать так о теннике! Я знала многих из них — некоторых даже близко, и всегда они были текучими и изменчивыми, как вода, как тени, которые дали им имя. «Доверился теннику», — говорят в Городе, если хотят посмеяться над чьей-то глупостью.

Кира другой — я чувствую его как себя, знаю его. Мы двигаемся в едином ритме, и это куда больше, чем секс, — мы открываемся навстречу друг другу, показывая и отдавая себя. Отдавать — в каждом движении бедер, в каждом переплетении пальцев, в губах, сливающихся воедино. Мы учим друг друга единственно важному знанию — кто мы и что мы...

Мягкий и чуть скользкий ковер под лопатками, одуряющий запах сандала и пот на коже... Мне, наверное, никогда не доводилось быть с кем-то настолько близко. И даже не страшно, хотя я всегда боялась доверять своим любовникам. Соприкоснуться телами, ненадолго позволить быть рядом — рядом, но не близко, не вместе. Сейчас же все не так. Не нужно ничего скрывать, нет необходимости отгораживаться, не пропускать другого в свои мысли. Наоборот, мне хочется, чтобы не было ни одной преграды — вывернутьсянаизнанку, рассказать о себе.

Ладонями, губами, ногтями по спине, дыханием в унисон, сбивчивым шепотом без смысла, исполненным нежности, — говорить о себе и слушать ответный рассказ.

Я не смогу без него жить, вдруг приходит мучительный, до черной тьмы перед глазами, страх, и перехватывает горло.

Кира ловит изменение сразу, понимает без слов. Мы не говорим вслух, нет нужды, я слышу его и так. «Ну что ты, малая, что ты, не бойся... Пока стоит Город — я с тобой». И вновь приходит страх — да смогу ли я сама быть так — пока стоит Город...

Мы долго отдыхаем, валяясь на спине и глядя в расписанный геометрическими узорами потолок. Если приглядываться к ним, то видно, что это просто череда ромбов и прямоугольников, но беглому взгляду в узоре каждый раз чудится разное — профиль лица, крылатый силуэт, фрагмент пейзажа... Кира о чем-то размышляет, хмуря брови, и потом резко садится.

— Нам все-таки придется пойти на ту вуаль. Сумеешь меня вытащить?

Я пожимаю плечами.

— Вниз — не вверх. Может быть, получится.

— Тебя кто-нибудь пытался уже брать на другие вуали? — спрашиваю я, натягивая майку и приглядываясь к Кире.

Мне уже доводилось перемещаться по завесам с людьми, но тащить туда тенников — еще никогда не пробовала. Да и с людьми это не самое приятное занятие. Мне нужно заснуть, загадав для себя оказаться в нужном месте. Слишком легко потерять спутника и потом с трудом вылавливать его след на завесах Города.

— Да, и не раз.

— И что?

— Меня быстро выкидывает обратно.

— Хм... Ну, по крайней мере — возможно само по себе. Уже хорошо. Я тебя подержу. Мы попробуем найти Лика или Витку, кого получится, а там уж посмотрим.

Тут до меня доходит, что, засыпая, я утрачиваю контроль над телом и сознанием. Одно дело идти с тем, кто тоже умеет, и просто не терять спутника, другое дело — вести кого-то. Кира понимает причину моего замешательства без лишних пояснений.

— Ты иди сама, я не потеряюсь. Я хорошо тебя чувствую.

— Ну давай так. Если я окажусь там одна — немедленно вернусь.

Я прикрываю глаза и сосредоточиваюсь на воспоминаниях об инициирующей завесе. Усталый мозг, утомленный пребыванием за последней завесой, далеко не сразу подчиняется моим требованиям. Под веки словно песка насыпали, и хочется одного — уйти глубоко вниз, отоспаться там, потом — побегать всласть. Но я слышу вначале легкий, а потом все более нарастающий зов. Искаженная завеса зовет меня к себе. Такого я еще никогда не ощущала.

«Ну она и тянет, — слышу я в виске голос Киры. — Мне даже твоя помощь не нужна. Иди спокойно». Действительно — тянет, я даже не успеваю толком задремать, а уже чувствую, что мир вокруг меня меняется. Кира рядом — мы рука в руке.

Мы все еще лежим на полу — но это уже вовсе не удобная комнатка в квартире Киры, а открытое пространство, и над нами затянутое гарью небо, а под спинами — раскаленный асфальт. Сажусь и вижу, что мы на крыше какого-то завода. И до самого горизонта — заводской комплекс. Здесь я уже была, а Кира помнит это место по моим воспоминаниям.Но на этот раз я ощущаю отчетливую разницу — я прекрасно помню, кто я, где я и что здесь делаю.

Правда, с «кто» обнаруживается мелкая незадача — меня опять перекинуло в парня. Правда, в нынешних условиях это скорее плюс — вспоминаю свое неловкое карабканье по крышам и панический страх перед эскалатором и только усмехаюсь. Город милостив — мое тело сейчас хорошо приспособлено к подобным упражнениям. Я на ладонь повыше Киры, покрепче и чувствую, что легко пройду армейскую полосу препятствий. Это не может не радовать, учитывая, что спускаться нам предстоит в стиле промышленного альпинизма.

Делаю пару прыжков, проверяя, удобна ли одежда, потом ударяю ногой в воздух. Не знаю, как называется этот удар, но если бы напротив меня стоял живой противник, ему бы не поздоровилось. Еще пара резких движений, удары руками и ногами, прыжок, кувырок.

Поднимаюсь, отряхиваюсь. Мне хорошо. Энергия распирает тело, хочется бежать или драться, устроить потасовку.

Оглядываюсь на Киру — он-то остался неизменным, лишь чуть сгладились характерные черты тенника. Теперь нужно посмотреть ему в глаза, чтобы заметить, что он чем-то отличается от людей. Короткая кожаная куртка и голубые джинсы идут ему куда больше одежды ребенка с городских окраин, но для Киры это, видимо, не особо привычно — он синтересом оглядывает себя, заправляет брючины в ботинки и морщит нос.

На мне — камуфляжные брюки и черная майка без рукавов, рядом валяются две пары темных очков и кожаный жилет. Жилет, видимо, мне, очки — обоим; я улыбаюсь небу Города и благодарю. Судя по здешнему климату, очки — жизненно важный предмет.

Пока мы спускаемся по бесконечной череде идущих уступами крыш, покрытых гудроном, я принюхиваюсь и прислушиваюсь. Здесь тихо. Несмотря на то, что из труб валит дым, а внизу раскатывают тяжелые грузовики, кажется, что нет ни одного человека. Причудливое место, зыбкое и странное, как сон в летнюю жару. Тишина звенит в ушах, давит назатылок. Кажется, что мы идем под водой. Воздух тяжелый и упругий, горький на вкус.

Сколько мы идем до конца заводского района, я сказать не могу. Часа два или три. Кира с самого начала безошибочно угадывает направление, в котором расположен центр, и выводит меня к шоссе. Я устал до чертиков, пляшущих перед глазами, поэтому сажусь на обочину, снимаю очки и вытираю со лба пот. Я перемазался в пыли и копоти, разозлился и обгорел плечами. Любой полосе препятствий до этой дороги — как нам до Луны. Мы спрыгивали с крыш и залезали на крыши, спускались по хлипеньким пожарным лестницам и карабкались по другим, еще более хлипким, и все это время солнце оставалось в зените, нещадно напекая голову. Волосы мокрые насквозь, пот засох на лбу тонкой коркой соли. Кажется, отдал бы половину жизни за бутылку пива из холодильника. Эта бутылка мерещится мне очень отчетливо — запотевшая, по стеклу сбегают капельки, стекло темное, а этикетка слегка отклеилась с краю. Не сразу я понимаю, что бутылка настоящая: Кира держит ее перед моим носом и ждет, когда я соображу, что мечта сбылась.

— Откуда? — вяло удивляюсь я.

Кира пожимает плечами, садится рядом с бутылкой в руке. Потом делает небрежный жест — и перед нами еще пара бутылок и открывалка.

— Как ты это делаешь? — Я уже успел открыть свою бутылку зубами и сделать пару больших глотков.

— Здесь это просто, — отвечает Кира, выхлебывая половину своей бутылки. — Просто представляю, беру, и все. Попробуй.

Я пробую — я воображаю себе бутылку с минеральной водой, можно и простой, желательно негазированной, но вместо этого на колени мне падает мокрое махровое полотенце с трогательными розовыми котятами. Я действительно хотел вытереть лицо — но вроде бы думал о воде, а не о полотенце. Кира смеется, забирает его и использует по назначению, а передо мной оказывается пластиковая бутыль с «Боржоми». Умываться сильногазированной водой — удовольствие куда ниже среднего, большую часть пенящейся жидкости я проливаю на себя, но это как раз приятно. Но пузырьки оказываются в носу, в глазах и даже, кажется, в ушах, я чихаю и жмурюсь, и Кира вновь смеется.

— Куда теперь? — спрашиваю я, отчихавшись.

— Смотря кого ты хочешь найти в первую очередь. — Кира поводит носом, как охотничья собака.

— Лика, пожалуй. Витку я хотя бы видел, а что с ним — неясно. Ты его чувствуешь?

— Смутно, — признается Кира. — Но направление возьму. Нам на юг, в те кварталы, где институты.

— Откуда ты знаешь, где здесь институты? — удивляюсь я.

Кира молча пожимает плечами, встает и начинает голосовать.

Минут через десять возле нас останавливается легковая машина. Кира быстро договаривается с водителем, и мы садимся на заднее сиденье. В машине прохладно, даже зябко.

— Сиденья мне не испачкайте, — оборачивается водила, и я вижу, что на нем надета маска Арлекина.

Первая странность, но безобидная. Если бы остальные были в том же стиле, я возблагодарил бы Город. Мы едем долго, очень долго — кажется, что инициирующая завеса кудабольше первых. На здешнем эквиваленте кольцевой автодороги полным-полно машин, и большую часть составляют тяжелые грузовики. Наконец водитель высаживает нас возле парка. Мы вежливо прощаемся. Денег он с нас не взял — не знаю уж, что сказал ему Кира.

Водитель высадил нас у парка. На площадке играют дети. Две девочки лет пяти горько ревут в песочнице над раздавленным крепышом постарше куличиком. Идиллическая картинка. Даже странно, что мне так тревожно. Прикрываю глаза, пытаюсь понять, откуда исходит неприятное ощущение. Опять — взгляд в спину.

— Туда, — показывает Кира в глубь парка.

По дороге нам встречается разносчик с мороженым. Мальчишка лет двенадцати, на роликах, через плечо перекинут ремень здоровенной сумки-холодильника. Он совершает пару пируэтов вокруг нас и останавливается, солнечно улыбаясь. Я шарю по карманам — нет ни копейки, но мальчик открывает холодильник и выдает нам по здоровенному пломбиру в шоколадной глазури.

— Просто так, — подмигивает он напоследок. — Чувствуйте себя уютно в нашем городе!

— Нас сразу опознали, — хмурится Кира. — Хотел бы я понять почему.

— Я чувствую себя здесь чужим, — признаюсь я. — Видимо, это заметно.

— Да я тоже. Странное местечко. Хорошо его поуродовало...

— Нам далеко?

— Не знаю. Через парк и еще пару километров. Там разберемся, куда именно. У меня такое ощущение, что Лик себя почти не осознает. Я только следы чувствую.

— Странно. Я его вообще не воспринимаю, Кир, вот просто как отрубило.

Мы идем через парк и грызем мороженое, даже не озираясь по сторонам, и, разумеется, такая беспечность не остается безнаказанной. Первая автоматная очередь проходитнад головами, мы падаем и отползаем за ближайшую скамейку. Пара минут тишины — и очередь приходится уже по спинке реденькой скамейки.

— Что делать будем? — очень спокойно спрашивает Кира.

— Я-то откуда знаю? — Я отплевываюсь от попавших в рот щепок и вжимаюсь в асфальт дорожки.

— Интересно, это по нашу душу или так, местное развлечение? — Кажется, Киру происходящее совершенно не пугает.

А мне вот не по себе. Я не вижу стрелка, не представляю, где он засел и один ли, почему в нас стреляет — не знаю тем более. Может быть, это засада. Может быть, и местное развлечение — вспоминаю свой прошлый опыт, когда меня пытались сбить или задавить шутки ради. Пальба прекращается. Я лежу, прислушиваясь, и отсчитываю минуты. Одна, три, пять — стрелок затаился или просто прекратил развлечение. Кошусь на Киру — он беспечно грызет травинку. Дурацкая ситуация. Я все же решаюсь выглянуть. Но для начала — стягиваю жилет и машу им над скамейкой. Кира хихикает — это единственный результат. Встаю, осматриваюсь. Все в порядке.

Чудное место эта завеса, пес ее побери.

Мы идем по дорожке, уже не любуясь пейзажами, а автоматически приглядываясь к возможным укрытиям. Но все в порядке — за исключением того, что метров через двадцать пять натыкаемся на лежащий на асфальте вниз лицом труп. Рядом валяется автомат. Кира наклоняется, переворачивает лежащего. Это парень лет двадцати, на нем форма охранника с нашивкой «Инст. прикл. мед. техн.» на левом кармане. Лицо у покойника странное — словно перед смертью он чему-то страшно удивился. До испуга. Но преобладает все-таки удивление. И еще — он бледен, и кажется, что кожа его покрыта изморозью.

— Как его... высосало, — изумляется Кира, приседает на корточки у головы покойника.

— То есть?

— Да посмотри, из него кто-то энергию вытягивал до последнего момента. Он же вымороженный весь.

— Никогда такого не видел. — Меня передергивает.

— Люди этого не умеют, — зло усмехается Кира. — Наши штучки...

Да, действительно — колдовство в стиле тенников, как оно есть. Такого я не видел, но что людям и Смотрителям не дано такого, знаю.

— Ты же говорил, тут ваших нет?

— Да как тебе сказать... — задумчиво говорит он. — Это не наши. А почерк — наш. Помнишь марочку Альдо? Тот же самый случай.

— Забавно. Смысл в нас стрелять? Мы ж вернемся.

— Мало ли. Вопрос времени, например.

— Может быть. Пойдем дальше?

— Пойдем.

Мы подходим к ограде здания. Тонкая кованая решетка сверху украшена совершенно символическими шипами. Метрах в ста от забора — высокое здание. Тихо. Опасно, мучительно тихо, словно все вдруг вымерло... выморожено. Никого. Ни единого голоса, ни единого человеческого запаха. Мы идем вдоль забора к будке у проходной, заглядываем внутрь. Никого нет и там. Перепрыгиваем через невысокий турникет, проходим внутрь, во двор. Тишина. На нас никто не обращает внимания. И опять — это ощущение злобного взгляда в спину.

— Нам на самый верх, — шепотом говорит Кира.

Я только один раз прикрываю глаза. Говорить не хочется. Кажется, мы на ладони у недоброго существа, которое следит за каждым нашим движением. Я пытаюсь нащупать его,уловить мысли — тщетно. Нет ничего, кроме взгляда, кроме внимания. За ним не чувствуется личности. У входа в здание — два охранника в той же форме, что и недавний покойник. Смотрю на Киру, но он молча подмигивает. И все проходит хорошо. Нас попросту не замечают ни у дверей, ни дальше, где у арки металлоискателя стоят еще двое.

В коридоре все та же звенящая тишина, запахи неживые — краска, штукатурка, клей. Осматриваюсь — действительно недавно сделали ремонт. Стены выкрашены в неприятныйжелтый цвет, а сверху по желтому нанесены пульверизатором розовато-коричневые брызги. На редкость неприятное сочетание. Интересно, о чем думали те, кто подбирал материалы для ремонта?

Шаги гулко отдаются в коридоре. Под ногами — отшлифованные каменные плиты. Не хотелось бы мне быстро пройти по этому коридору на каблуках.

Мы доходим до лифта. Кира насторожен, напряженно озирается. Я не чувствую опасности, но мне быстро передается его тревога. «Нет лестниц, — сообщает он. — Мне это ненравится». Я не понимаю, почему лестницы для нас так принципиальны. Лифт так лифт, можно подняться и на лифте. Кира нервно дергает щекой, и до меня доходит — если мы найдем Лика, то выбираться нам тоже придется на лифте. А его очень легко отключить или попросту сломать.

Лифт приходит. Это монстрообразное устройство, в которое страшно заходить. Плитки пола мозаичные — есть плитка, нет плитки. Стенок нет — только невысокое ограждение. Посреди торчит рубильник со шкалой.

— Началась шиза, — вздыхает Кира. — Залезай, альтернативы-то нет...

Я залезаю, устраиваюсь на краю у бортика — тот мне ровно по колено. Кира осторожно ставит рубильник на цифру «девять», последнюю на шкале. И я едва не оказываюсь внизу. Лифт взмывает вверх со скоростью истребителя, я, разумеется, падаю и повисаю над шахтой, только в последний момент успевая зацепиться за край. Кира, шипя и ругаясь незнакомыми мне словами, втаскивает меня обратно, и в этот момент лифт тормозит так, что я опять оказываюсь висящим и вцепляющимся в острый край железной пластины.Но на этот раз я уже выбираюсь сам.

Мне неловко за свою неуклюжесть и стыдно признаваться, что оба раза чувствовал, как невидимая рука бьет меня под колени. Кира скажет, что это бред, думаю я. И задаст разумный вопрос — почему его никто никуда не толкал? Что толку сваливать свою неловкость на померещившиеся мне руки...

Мы оказываемся в длинном коридоре. Все двери — металлические, рядом с каждой из них кодовый замок и еще какое-то устройство, где на плоском экранчике очерчена ладонь. Кира ведет меня в самый дальний конец коридора, потом мы поворачиваем, поворачиваем еще раз и оказываемся в тупике. Здесь три совершенно одинаковые двери, выкрашенные белой краской. Кира задумывается, проводит пальцами ото лба к затылку, потом встряхивает головой.

— Не знаю. Попробуй сам.

Я прикрываю глаза, пытаясь нащупать след Лика. Базилик, розмарин, гвоздика — терпкий, пряный букет запахов. Я так хорошо помню его, но — вот беда — не могу уловить в этом царстве тишины и металла. Наконец мне чудится, что нужная нам дверь — слева от меня.

Кира тычет в здоровенную белую кнопку, самую крупную из всех. Если это звонок, то он не работает. Тенник наугад набирает несколько комбинаций — бесполезно, потом онс размаху бьет по пластине сканера, замок искрит, и дверь приоткрывается.

Я вхожу внутрь, оттолкнув Киру, и попадаю в гигантскую лабораторию или вычислительный зал — ряды столов с пробирками и реактивами перемежаются рядами компьютерных столов. Системных блоков не видно — только плоские мониторы и клавиатуры. Никого. Ошиблись? Нет — в дальнем углу я вижу сидящего за столом человека в белом халате и шапочке, из-под которой выбиваются неровно обрезанные темно-рыжие пряди. Это Лик. Он исступленно лупит по клавиатуре — на экране быстро меняются картинки незнакомой мне программы.

— Кхм, — громко кашляет Кира.

Лик встает, поворачивается к нам. Лицо у него изможденное, словно из-за своего ящика он не вставал пару недель. На и без того худой физиономии остались одни глаза и нос. Все прочее напоминает череп, туго обтянутый кожей. Мне страшно. В фиалковых глазах Смотрителя — ужас и предупреждение. Я не понимаю его, вижу только, что он не узнает меня.

— Очень рад, что вы нас посетили, — громко говорит он, приветливо улыбаясь.

Вы когда-нибудь видели улыбку живого скелета? Омерзительное зрелище. И страшное.

— В нашей лаборатории разрабатываются самые новые и прогрессивные новинки технологий будущего, — изрекает Лик с видом экскурсовода.

Подходит к нам, улыбаясь, берет Киру за рукав и продолжает нести свою ахинею.

— Здесь вы можете полюбоваться на прогресс человечества, достигнутый при помощи самых последних инноваций в сфере биотехнологии.

Кира отчетливо вздрагивает, заглядывает Лику в глаза. Я смотрю туда же, куда и он, — в два фиолетовых колодца с безумием на дне. Смотритель что-то говорит, но я не слышу слов, пытаясь уловить, что творится с нашим братом.

...север, гроза, программа, серый полосатый кот, вирус, зависла, снежная буря, падал прошлогодний снег, ежик в тумане, винни-пух, гроза над морем, сиреневый туман...

Мне едва удается выбраться из хаотической смеси образов — здесь и обрывки из мультфильмов, и книги, и что-то совершенно непонятное. Лика там нет — этот поток сознания мог бы принадлежать кому угодно. Он даже не замечает, что я глубоко залез в его мозги. Еще один дурной признак. Лик всегда был чувствительнее прочих к таким вещам...

Киру меж тем ведут под руку к лабораторному столу и демонстрируют «прогрессивные новинки технологий» или как оно там? Кира слегка шокирован, это видно. Он пытаетсядостучаться до Лика — и безрезультатно, я вижу это по его разочарованному лицу. Кира терпеливо выслушивает весь бред, который несет наш целитель, кивает, поддакивает и пытается вести Лика к двери. Безрезультатно — тот так увлечен своим монологом, что я понимаю: его нужно хватать и нести отсюда прочь. По-другому эту ситуацию решать бесполезно.

Но пришли-то мы сюда, особо не напрягаясь, а вот как будем уходить? Вместе с Ликом?

В лаборатории, да и на всем этаже тишина, если не считать громкого и выразительного бессвязного монолога Лика. Пытаюсь вслушаться.

— ...при помощи этого метода мы овладеваем новым совершенным знанием...

Ох, египетская сила!

Кира кладет Лику руку на плечо и медленно, но методично ведет его к двери. Я иду следом, и когда наш экскурсовод пытается дернуться, беру его под руку. К счастью, Лик никогда не отличался физической силой, и вырваться ему не удается. Мы ведем его на выход, и вдруг в коридоре он резко останавливается, а когда мы пытаемся его волочь, упирается в линолеум каблуками.

— Что вы в меня вцепились? Тэри, Кира? — говорит он совершенно нормальным голосом.