Татьяна АПРАКСИНА

МИР НЕ МЕЧ

В этом Городе длинные зимы, в этом городе долгие ночи. Фонари освещают лишь малую часть улиц, и ночная дорога похожа на путь по шахматной доске — темное пятно, светлое, опять темное. Пешками скользят по обледенелым мостовым редкие пешеходы, вздрагивая и оглядываясь на шум, стараясь торопливо уйти подальше от приглушенного крика из подворотни. Там, всего в нескольких шагах от улицы, кого-то, наверное, грабят или насилуют. Но никому из одиноких пешеходов не приходит в голову прийти на помощь. Быстрее, быстрее прочь — и единственная мысль отражается на покрасневших от мороза лицах: как бы не поскользнуться. Прячут руки в карманы курток, нащупывая баллончики или электрошокеры, вцепляясь влажными от страха пальцами в заветные средства самообороны.

Витрины магазинов прикрыты стальными ставнями, а окна обитаемых этажей занавешены плотными шторами. Изредка теплый желтый луч выбивается из-за них, тая в кромешной тьме заоконного пространства. Подъезды здесь пропахли кошачьей мочой и кровью частых драк, страхом жильцов и плесенью, выедающей штукатурку. Стальные двери скалятся друг другу тремя-четырьмя замочными скважинами.

Что меня там ждет?

Воткнутая за зеркало в прихожей, дотлевает ароматическая палочка, но в квартире никого. Убогая древняя вешалка заполнена куртками и дубленками. Под ней в беспорядке разбросаны поношенные мужские ботинки, не меньше пяти пар. У самой двери стоит древний зонтик-трость, в углу навалены какие-то коробки и стопки газет. Больше ничего в крохотной прихожей нет — но и так не развернуться, даже мне. Раздеваюсь, прохожу в единственную комнатку хрущобы, осматриваюсь.

Здесь уютно, хотя всей обстановке лет тридцать, не меньше. Широкая тахта, кресла — глубокие и мягкие, с высокими спинками. Стенка поблескивает пыльным зеркалом из-за залапанного стекла. Лезу в один из ящиков. Он сплошь забит мелкой бытовой техникой — пяток фотоаппаратов, калькуляторы, mp3-плеер, пара обычных, еще какая-то ерунда, кажется, электробритва. В ящиках ниже — то же самое. Обычное дело. Выбираю mp3-шку посимпатичнее, сине-серебряную, проверяю — батареи свежие. Надеваю наушники, ложусь на тахту и засыпаю под свой любимый сборник «Нашествия».

Открываю глаза через несколько минут или часов — не знаю; словно включили или выключили прибор.

Комната изменилась. Точнее, это уже другая комната, гораздо выше уровнем. Сажусь, оглядываюсь. Мою кровать — широкую, низкую — отделяют от остальной комнаты ширмы с цветами и драконами. Стена обита серо-зеленым шелком, на полу циновки. Некий восточный стиль — я слабо разбираюсь в них. Встаю, оправляя тяжелый длинный халат, выглядываю за ширмы. Здесь гораздо просторнее и чище, чем было в комнате внизу. У дальней стены — два глубоких кресла, между ними низенький столик. Из ароматической лампы струится пряно-сладкий дым. Ваниль, пачули.

Прислушиваюсь — тихо. Где-то вдалеке, возможно, этажом выше или ниже, капает вода. Я на некоторое время замираю, считая про себя в такт звонким ударам капель о металл раковины, потом встряхиваюсь и понимаю, насколько же тут тихо. Непривычно. Даже с улицы не доносится привычного для Города шума. Забавно, но неестественно.

Ее выдает запах — не шаги и не шелест длинных рукавов платья. Тонкий аромат апельсина и корицы и еще чего-то, чему названия я не знаю, — сладковатый, прохладный, вкусный. Я не спешу обернуться, поддерживая игру. Вошедшей в комнату хочется верить, что она подкралась ко мне незамеченной. Пусть будет так.

Поворачиваюсь наконец. Высокая статная женщина в длинном темно-синем платье стоит в шаге от дверей. Распахиваю глаза — словно удивлен и даже слегка испуган. Она улыбается, кивает, протягивает руку для поцелуя. Пара шагов вперед, полупоклон. Подношу ее руку к губам. Кожа на тыльной стороне ладони удивительно гладкая и упругая. Выпрямляюсь, смотрю на нее. В золотисто-карих глазах — покой и тень усмешки. Длинные темные волосы уложены в замысловатую старинную прическу, лицо непроницаемо. О возрасте судить трудно — но молодой я бы ее не назвал.

— Приветствую, госпожа, — улыбаюсь я.

— Здравствуйте, юноша, — едва шевелит она полными губами.

Это, пожалуй, хамство. Я уважаю чужие игры до тех пор, пока уважают меня. Оглядываюсь. На маленьком стульчике около кровати сложена моя одежда. Я прохожу туда, сбрасываю халат и начинаю медленно одеваться. Дракон на ширме — длиннохвостый, усатый — ехидно смотрит на меня круглым глазом и улыбается зубастой пастью. Хозяйка апартаментов не отводит взгляда — я чувствую кожей, как она пристально смотрит мне в спину. Ну и пусть.

Широкие фланелевые брюки, рубашка, тонкий свитер с треугольным вырезом, твидовый пиджак. Терпеть не могу подобную консервативную одежду — но выбора нет, мое барахло трансформировалось под здешнюю моду. Я даже справляюсь с запонками, но вот галстук — это уже лишнее. Расстегиваю на рубашке верхнюю пуговицу. Сойдет и так. Не думаю, что от меня потребуется полное соответствие эталонам этикета.

Поворачиваюсь.

— Я готов вас выслушать. — Не «слушаю вас» и прочее, именно так. Мне, в общем, все равно, кем себя считает эта леди и сколько у нее подданных.

На не особо красивом, но освещенном внутренним достоинством лице ничего не меняется.

— Вас ждут, — отвечает она, и я понимаю, что выиграл очко.

Общество собралось в гостиной — две дамы в длинных платьях с кружевными воротничками, два джентльмена в таких же пиджаках, как у меня. Когда я вхожу, они оставляют свои забавы: дамы — пасьянс, джентльмены — негромкую беседу, и внимательно смотрят на меня. Мой расстегнутый воротничок явно напрягает всех. Почтенную компанию я приветствую лишь коротким кивком. Хозяйка указывает на кресло, я сажусь, закидываю ногу на ногу.

Здесь довольно темно — просторное помещение освещается лишь камином и свечами, расположенными в настенных подсвечниках. Лишь на столике для пасьянсов стоит еще один подсвечник. Деревянный, в форме негритянки, несущей на голове блюдо. Но вместо фруктов на блюде — толстая оплывающая свеча. На полу ковер, кресла неудобные — в них можно сидеть, только выпрямив спину. Темноватые портреты неизвестных мне персоналий развешены по стенам. Старая добрая Англия или что-то в этом роде, думаю я, разглядывая интерьер.

Третья завеса, определяю я. Публика мне не знакома. Даже не пытаюсь предугадать тему разговора — предпочитаю сюрпризы. Видимо, какая-то работа, справиться с которой под силу только мне. Или не только, тут же обрываю я себя. Может быть, меня было проще найти. В любом случае — это может оказаться интересным, и я соглашусь. А может —скучным, как физиономия лысеющего джентльмена напротив меня. Тогда я пойду своим путем.

Пауза явно затянулась. Кашляю, приподнимая бровь.

— Итак, слушаю вас.

— Молодой человек... — начинает джентльмен, с чьей шевелюрой все в порядке.

— Тэри, с вашего позволения, и никак иначе. И можно на «ты».

— Простите, Тэри. Так вот. Я хотел бы представиться. Меня зовут Николас. — «Сэр Николас», добавляю я в уме, потом смеюсь про себя: «сэр» Николас, кажется, не в курсе, что вежливее было бы сначала представить дам. — Это — Алекс, наших дам зовут Элен и Мэри. А наша уважаемая хозяйка дома — Эллис.

Николай, Алексей, Елена, Мария и Алиса, перевожу я это с викторианского на городской человеческий. Разумеется, каждый может взять имя по своему вкусу — если он не тенник или не Смотритель, как я. И варьировать его на любой лад — хоть Николас, хоть Николя... Но мне все это кажется излишне высокопарным.

— Очень приятно. А теперь я хотел бы услышать, зачем понадобился вам.

Опять повисает пауза. Я смотрю на дам, отложивших пасьянс и с неодобрением созерцающих меня. Им хорошо за пятьдесят, у обеих седеющие волосы подкрашены в голубоватый цвет. Нитка жемчуга на шее одной выглядит нелепо — мне всегда казалось, что жемчуг идет молоденьким девушкам, а в этом солидном возрасте стоит носить более солидные украшения. Видимо, у них иные представления об элегантности. Ну и ладно, мне-то что. Люди развлекаются, причем с претензией на аристократичность. Все лучше, чем хулиганье с первой завесы — я вспоминаю свое недавнее мелкое приключение и понимаю, что вот эти представления о жизни мне несколько ближе.

Как говорится, чем бы люди ни тешились — лишь бы Городу не вредили.

— Видите ли, Тэри... У нас возникли некоторые проблемы с соседями. И нам хотелось бы, чтобы вы поспособствовали...

Работа посредника? Причем на третьей завесе, где проблемы могут быть только с другими людьми? Какая скука! Неужели не могли найти себе другого примирителя?

Я выразительно зеваю.

— Давайте описывайте проблемы.

— Сначала я объясню. У нас здесь маленький клуб по интересам. Мы изучаем историю Города. Ведем записи — хроники, легенды, слухи... Мы изучаем Город и всех его жителей.

Изучают они, вздыхаю я про себя. Сидят на третьей завесе, где, конечно, хватает чудес и странностей, но ничего действительно необычного не происходит, — и думают, что здесь можно изучать Город. Видимо, мой скепсис отражается на лице, потому что Николас усмехается.

— Вы не думайте, что мы ограничиваемся только нижними уровнями Города. К сожалению, я сам не могу подниматься выше, но наши леди владеют этим искусством и нередко выбираются в другие места, и есть еще другие. К тому же мы часто приглашаем к себе в гости... разную публику.

— А я-то тут при чем?

— Один из ваших коллег, такой... резковатый молодой человек, посоветовал обратиться к вам с нашей проблемой.

Интересно, кто это мог быть и что таится под вежливым «резковатый»?

— Как его звали?

— К сожалению...

— Внешность? — спрашиваю я, и Николас переводит взгляд на даму с жемчужным колье.

— У него длинные волосы такого необычного оттенка... Очень светлые, — слегка жеманясь, произносит она и поправляет и без того идеально лежащий на груди воротничок.

Я смеюсь.

— Молодого человека зовут Альдо, и он не «резковатый», а отъявленный хам, так?

Дама слегка краснеет, кивает:

— Да, я бы не назвала его манеры достойными. Он был груб...

— Да, и он не посоветовал обратиться ко мне, а таким специфическим образом послал вас, мадам, подальше. Видимо, что-то помешало ему выразиться более точно.

Дама краснеет уже сильнее, берет со стола несколько карт и обмахивает лицо. Я удивляюсь — такое впечатление, что она действительно никогда в жизни не слышала грубого слова. После общения с Альдо? Удивительно. Неужели эти прошловековые манеры и ему помешали высказаться обычным образом?

— Ладно, оставим лирику. Чего вы хотите от меня лично и в чем состоят проблемы?

— Проблемы, как уже сказал Николас, с соседями, — вступает в беседу второй, тот, что с залысинами.

Голос у него хрипловатый, и говорит он резко. Этакий военный в отставке. Это хорошо. Надеюсь, он будет конкретнее в высказываниях, и мы перейдем от трепа к обсуждению проблем.

— Что за соседи?

— Семья вампиров.

Я дергаю себя за ухо, чтобы убедиться, что не ослышался. Семья вампиров на третьей завесе — это что-то новенькое. Им положено сидеть выше, куда выше. Но чем, интересно, эта самая семейка может помешать сему историческому клубу? Периодически отлавливает на лестнице посетителей, используя в качестве обеда? Ну и что с того? Законом Города позволяется.

Вампиры — единственная разновидность тенников, способная забираться так низко. Впрочем, остальные тенники не считают их за своих и пытаются доказать, что это отдельная раса Города. Мол, и ходят не там, где остальные, и вообще — «типичное не то». Однако мало кто верит в эту теорию: все признаки принадлежности к роду тенников налицо.

Но для чего этим надо забираться сюда, когда здесь они ограничены в способностях и чувствуют себя неуютно? Странные вкусы у этой семейки, ничего не скажешь.

— И в чем именно проблема?

— Их интересуют наши архивы.

Я роняю челюсть и уже с искренним интересом смотрю на собеседника. Он несколько раз кивает, соглашаясь с моим недоумением. Что им делать с архивами этой компании, когда у них есть куда больше возможностей собрать всю информацию самостоятельно? Или это любопытные, но ленивые товарищи. Читать хотят, а вот сами искать — нет?

— Ну и что? Пусть читают, в конце концов... Ума набираются, — улыбаюсь я.

— У них какие-то странные предрассудки. Они уже дважды вламывались сюда, уничтожали записи о вампирах Города, угрожали уничтожить и остальное, — поясняет Николас. — Они запрещают нам интересоваться этой темой.

— Ну так воспользуйтесь обычными средствами защиты. — Я пожимаю плечами, продолжая недоумевать, зачем я им понадобился. — Освященное серебро, святая вода... наложите на свои апартаменты парочку защитных заклинаний. Обычное дело...

— Мы уже сделали это, дорогой друг Тэри, — мрачно произносит отставной военный.

— И что же?

— Тогда они похитили одну из наших исследовательниц. Это молоденькая девушка, она не умеет драться...

— Я так понимаю, вы хотите, чтобы я забрал девушку, вразумил безобразящее семейство и настоятельно порекомендовал им больше так не делать? — уточняю я.

— Именно.

— Хорошо.

Работенку не назовешь трудной, хотя и приятной тоже не назовешь. Девушку-то я верну, это не проблема. Проблемой будет вразумление. Вампиры — существа упрямые и наглые, презираемые остальными тенниками за способ питания и глупость. К сожалению, это вовсе не древние и могучие создания, как в разнообразных романах. Так, городская гопота, не более того. И как всякая гопота, понимают только силу, причем в самом примитивном ее приложении. Кровь для них не является ежедневной насущной потребностью — одной жертвы хватает на несколько месяцев, да и убивают они крайне редко. Предпочитают пугать и издеваться. Те, кто в Городе давно, уже попривыкли к этой братии. Серебряной цепочки на шее или освященного ножа достаточно, чтобы отогнать хулиганов, а многие способны и без этих средств показать им, где зимуют раки.

Отчасти обидно, что наша местная кровожадная фауна столь далека от литературных и кинематографических своих образов. Никакой романтики — абсолютно.

Я поднимаюсь из кресла.

— У вас не осталось какого-нибудь предмета, принадлежащего этой братии?

— Один из них потерял перстень, — немедленно отвечает лысоватый. — Вот он.

Он достает из кармашка жилета и протягивает мне кольцо, сделанное в форме головы ворона. Дешевый металл, грубоватая работа. Хотя идея неплоха — клюв опускается на костяшку пальца, прикрывая ее. Подошло бы какому-нибудь металлисту, хотя и хулигану-вампиру тоже сойдет. Видимо, ребята молоды.

— Этого достаточно.

Меня провожает сама хозяйка, Эллис. Апартаменты у нее неслабые — мы идем несколько минут. Полутемные коридоры, тяжелые двери из дуба, высокие потолки. Довольно симпатичный интерьер, хотя, конечно, на любителя. Мне не нравится, но в единстве стиля хозяйке не откажешь — в доме нет ничего лишнего или инородного. Воздух немного спертый, припахивает дымом из каминов и плесенью. Это мне как раз нравится. Если бы здесь было свежо, как в офисе с мощным кондиционером, обстановка казалась бы менее естественной.

Дверь за мной закрывает самый настоящий швейцар или как там принято называть слугу в подобном доме. На нем солидный черный костюм с манишкой, в старомодные ботинкиможно смотреться, как в зеркало. У него короткая борода с бакенбардами, аккуратно причесанные волосы — белоснежно-седые. Потрясающе, просто потрясающе, искренне восхищаюсь я. Интересно, где добыли такого сказочного слугу — это ж еще ухитриться надо. Клуб исследователей оказался забавным местечком. Нужно будет как-нибудь заглянуть на пару с Лааном, он большой любитель историй и легенд в отличие от меня.

Оказывается, это не квартира и даже не этаж в каком-нибудь большом доме. Целый особняк, стоящий в саду. Хорошо устроились леди и джентльмены. Вот почему было так тихо — до улицы добрых метров триста. Одноэтажный длинный дом с колоннами. Краска кое-где облупилась, и это придает дому очарование старины. Окна забраны восхитительными фигурными решетками. Одна явно была погнута — ее попытались восстановить, но кое-где узорчатая ковка — лилии и водоросли — помялась. Видимо, дело рук соседей-хулиганов. Тьфу, вандалы...

Из особняка ведет длинная аллея, усаженная липами. Вдыхаю нежный аромат полной грудью и понимаю — здесь лето. Внизу была зима. А здесь — цветут липы, идеально подстриженные газоны зеленеют под солнышком. Где-то журчит вода, видимо, за деревьями скрыт фонтан. Рядом беседка, думаю я. Здесь непременно должна быть беседка, поросшая плющом. И юные исследовательницы должны вечерами читать письма от поклонников, ожидая визита. Смеюсь. Вряд ли все настолько романтично. Но уголок тихого счастья длянемолодых людей мне нравится.

Выйдя за ворота, оглядываюсь. Сжимаю в ладони кольцо. Острый клюв упирается в основание большого пальца, и я сминаю глупую игрушку, превращаю ее в комок металла. Чтобы взять след, этого достаточно. А кольцо противное, оно мне не нравится. Из тихого переулка я выхожу на широкую людную улицу. Центр, как я и ожидал. Только в центре есть такие переулочки с домами за заборами. Мне недалеко, от силы минут десять пешком. Сворачиваю в еще один переулок, оглядываюсь.

Двухэтажное старое здание явно ждет меня. Желто-зеленая краска, грязные окна, заляпанные побелкой, мрачное крыльцо с обколотыми ступеньками. Да уж, до пасторальнойидиллии клуба этому домишке далеко. Какие жильцы — такой и дом, один из законов Города. Толкаю дверь, висящую на одной петле, вхожу внутрь.

Меня встречают — на лестнице сидит и сторожит молоденький паренек в потертой косухе. Увидев меня, он вскакивает, открывает рот. С ним я разговаривать не желаю. Резкий удар в подбородок, еще один — в висок. Пусть полежит, отдохнет. Не того полета птица, чтобы с ним беседовать.

Первый этаж явно нежилой. Поднимаюсь по грязной лестнице. Чего на ней только не валяется — банки из-под пива, фантики, коробки от пиццы, прочий мусор. Даже два разных носка и сломанный штопор.

Пытаюсь сообразить, зачем бы этой компании ссориться с клубом. Судя по всем приметам, здесь живет вполне обычное быдло. Какое им дело до собирающих сведения? Нужно будет выяснить. Это — самое любопытное во всем деле. Я понимаю, почему историки не обратились к местной милиции — работает она сугубо по настроению, когда в голову взбредет, вампиров побаивается и связываться с ними не хочет. Нужно ведь устраивать силовую акцию, штурмовать это здание... Я смеюсь. Что тут штурмовать? Даже эти, из клуба, могли бы навести тут порядок. Впрочем, к ним бы пришли с ответным погромом. Если нет сил довести дело до конца — не связывайся. Довольно мудро.

На втором этаже — четыре двери, по две с каждой стороны. Из-за одной доносится шум: слушают радио, приемник ловит плохо, поэтому музыка перемежается скрежетом помех. Впрочем, музыке этой ничего не страшно, и приемник даже неплохо подражает запилам металлиста. Девушку, кажется, держат в другой комнате — я чувствую ее запах, разительно отличающийся от вони из-за соседней двери. Сейчас она спит. Ну и ладно. Ее забрать я всегда успею.

Дверь я открываю ногой, и она резко ударяется о стену. Не слишком я люблю всю эту показуху для крутых героев, она мне кажется смешной. Самое место ей в фильмах. Но в некоторых случаях нужно действовать именно как в дешевых боевиках. Если твой собеседник мыслит именно так.

В комнате стоит продавленный диван, обеденный стол и два стула. Удивительно грязно. По углам навалена одноразовая посуда, валяются все те же коробки от пиццы, пивные банки и бутылки, шмотье. Венчают картину порванные женские трусы у двери. На диване сидят двое парней, за столом — парень и девица. Приемник стоит на подоконнике. Розетка, в которую он включен, наполовину вывернута из стены. Воняет перегаром, полными бычков пепельницами и немного — травой. Видимо, курили вчера. Сегодня пьют пиво и жрут очередную пиццу.

На меня не оглядываются. Видимо, открывать двери ногами здесь принято, и они подумали, что это тот, что сидел внизу. Прохожу, выдергиваю приемник из розетки. Только тогда они вскидываются. Я провожу ладонью по подоконнику, стряхиваю пыль и пепел, усаживаюсь на него. Четыре рожи ошеломленно смотрят на меня. У девицы глаза и губы обведены красным карандашом. Смотрится это в сочетании с длинными сальными волосами премерзко, но не страшно. Двух парней на диване я отметаю сразу — мелочевка, а вот тот, что сидит с бутылкой пива у стола, выглядит чуть постарше и посообразительнее. Он даже симпатичен, смотря, конечно, на чей вкус. Длинные волосы, борода, байкерский прикид, характерная для вампиров алая радужка. Но физиономия правильная и, кажется, умытая с утра. Явно главный в этой компании. Папаша, если пользоваться жаргоном.Семьями называют сложившиеся банды вампиров, где есть вожак и внутренняя иерархия. Кажется, они действительно считают себя семьей, хотя о родстве речи не идет.

— В чем дело? — спрашивает он и неспешно выливает в глотку остатки пива, кидает бутылку себе за спину.

Движения у него ленивые, вялые. Легендарные вампиры боятся солнечного света. Наши — нет. Серебро и святая вода для них опасны, но нужно утопить вампира в этой святой воде, чтобы он умер. Я, конечно, утрирую — она наносит очень тяжелые ожоги, но все равно таких количеств под рукой никогда не оказывается. Гораздо проще свернуть шею, зарезать, словом — обойтись как с обычным человеком, но учесть феноменальную способность к регенерации. Однако никакая способность не помогает прирастить отрезанную голову. И еще — они почему-то не возвращаются, никогда. Не знаю почему.

— Ты кто такой? — интересуется глава местной банды, привставая.

— Разуй глаза, все увидишь.

Вампир присматривается, щурит алые глаза и садится обратно на стул. Видимо, последовал моему совету и понял, что лучше не связываться. Остальные ждут отмашки от вожака, чтобы броситься в драку, но он не подает сигнала, и троица сидит на своих местах, недовольно разглядывая меня.

Только законченный идиот будет связываться со Смотрителем, да еще и на третьей завесе. Бородатый на идиота не похож — он достаточно смышлен, чтобы не доводить ситуацию до прямой стычки. Даже если я и не преуспею в мордобое один на четверых — а я и не планирую, рассчитывая договориться миром, — я вернусь, и вернусь с парой товарищей. И этот день станет последним для банды. Они это знают. Я тоже.

— У меня к тебе вопрос, — говорю я, созерцая, как размышления и догадки отражаются на физиономии вожака. — Чем тебе не угодили эти историки?

— Лажи много пишут, — морщится вожак.

— Несерьезно, — отмахиваюсь я. — Мало ли, кто про кого пишет. И что пишет. Это не повод безобразить столько времени.

— Для кого не повод...

— Слушай, чувствительный ты мой! Они про тебя что-то не то написали? Приди и расскажи, как на самом деле все было. Зачем погром устраивать? Зачем девиц воровать?

— Да кто ее воровал? Она сама захотела поговорить...

— И поэтому дверь заперта снаружи. Чтоб не передумала. Заканчивай сказки сочинять. Тебе кто-то присоветовал на них наехать?

Вожак чешет в бороде, потом за ухом. Я угадал. Сейчас он размышляет, стоит ли мне об этом рассказывать.

— Да была тут одна кукла. Попросила разобраться.

— Чем они ей не угодили?

— Да я не вникал. То ли про нее написали, то ли она написала. Ну, показала мне пару бумажек про нас. Ну, мы и пришли к ним. А они развонялись — чего ходите, чего плюете... тут не стойте, там не прыгайте.

Вникать, что за «кукла» и что не поделила бывшая участница клуба или не участница вовсе с леди и джентльменами, мне не хочется. У всех свои разборки. Странно, что мнене сказали об этом сами господа историки.

Вряд ли они не догадываются, откуда произрастают их беды. Ну что ж — не сказали и не сказали. Меня попросили освободить девушку и решить проблему с семейкой. Это я и сделаю. А если коварный враг натравит на них еще кого-то, это уже проблемы клуба. Излишняя скрытность никому не идет на пользу.

— Ну так вот, слушай сюда. Девушку я заберу. Развлекаться с ними дальше категорически не советую. Услышу, что вы не успокоились, — вернусь. И разговаривать уже не буду — буду бить. Все ясно?

Вожак некоторое время размышляет, прикидывает перспективы и нехотя кивает.

— Да ясно... вот суки, сами побоялись — защитничка нашли...

— Видишь ли, дорогой мой. Это Город. И защитничка здесь найти не так уж и сложно. Ты еще порадуйся, что они позвали меня, человека тихого, мирного. А не охотников за вампирами с шестой завесы. Есть там такая милая тусовка...

Вожак краснеет до самых бровей, сжимает губы и выпучивает глаза. Кажется, я наступил ему на больную мозоль. Видимо, банда удрала как раз от этих охотничков. По правде говоря, вампиры и охотники стоят друг друга. И те, и другие — отъявленные отморозки. Но если вампиры — простое безыдейное хулиганье, гонимое на большинстве завес, то охотники — люди с идеями. Они, видите ли, очищают Город от нечисти. Глупые дети, насмотревшиеся глупых фильмов...

— Вот видишь, какие они приличные люди. Другие бы давно уже именно туда настучали. Ты думаешь, охотники так низко не спускаются? Ошибаешься. Ровно до тех пор, пока не знают, что вы здесь. Вот и сидите, как мыши под веником, не отсвечивайте. Все ясно?

— Да ясно, ясно... Да мы чего, мы, в общем, так... побаловаться.

— Баловаться надо осторожно, — улыбаюсь я.

Слезаю с подоконника, подхожу к вожаку и протягиваю ему руку. Он вполне заслужил нормального обращения. Не полез на рожон, не стал угрожать или спорить. Надеюсь, этоне показное согласие. Если что — я вернусь. Они это знают. Я — существо злопамятное, настырное, словами бросаться не привык.

Пожатие у вампира крепкое.

— Пойдем, откроешь замок.

Дверь можно было бы выбить, и слабенькая сеточка защиты меня бы не остановила. Но у меня нет ни малейшего желания унижать папашу-вампира в его собственном логове. Для внушения вполне достаточно часового, с которым я не стал играть в вежливость. А этот, пожалуй, лучше поймет, если я буду обращаться с ним корректно.

Смотрю ему в спину — он на голову выше меня, широкоплечий, хорошо сложенный. И, судя по манере речи, не так прост, как прикидывается. Интересно, почему его вообще потянуло в вампиры. Такие парни обычно мечтают о другом. Этот же выбрал сомнительный путь кровососа. Город знает, почему и как. Вампиризм — не заразное заболевание, при укусе не передается. Нужно очень хотеть стать именно вампиром, попадая в Город. А потом уже невозможно выбрать другой путь. Каждый получает по желаниям своим...

Легким жестом парень снимает собственную охранную сеточку. Я отмечаю, как изящно и небрежно у него это получается. Пальцы — забавно, с короткими и чистыми ногтями, — собираются в щепоть, откидывают тонкую нить, опутывающую замок. Не слишком-то характерно для этой породы.

Девушку поместили в такую же комнату, только грязи здесь поменьше. Замусоленный диван с подушкой, на стене прилепился умывальник. Эту деталь интерьера явно добавила пленница — в бывшей жилой комнате ему делать нечего. Прикидываю, почему девушка не удрала, открыв окно, потом замечаю на нем охранную «паутину». Окно девушка просто не смогла ни разбить, ни открыть.

— Сам делал? — киваю я на «паутинку».

— Угу, — кивает вожак.

— И это на третьей завесе... Такие бы таланты — да в мирных целях.

Нужно запомнить этого папашу, думаю я. Его семейка не представляет никакого интереса, а этот — явно не без способностей. При необходимости можно будет к нему обратиться.

Смотрю на девушку — вид у нее не особо-то замученный. На шее синяк — ну да, крови попили, но не слишком. Скорее пугали, чем утоляли голод. Да и какой голод, когда у них коробками от пиццы весь дом завален! Личико и руки исцарапаны — ну да, отбивалась. Кажется, ничего более страшного с ней не произошло. Вопреки слухам вампиры вовсе не обременены сексуальными желаниями. Симпатичная девчонка, если умыть и подлечить царапины. Темные волосы, большие голубые глаза, курносый носик. На личике торжество вперемешку с негодованием. Она презрительно кривится, глядя на вожака, но молчит. Тот тоже не говорит ни слова, стоит набычившись. Видно, что ему обидно так вот запросто расставаться с жертвой, которую можно запугивать и унижать.

— Пошли, — беру я девчонку под руку, понимая, что пантомима может и затянуться.

Мы выходим на улицу. Парень, которого я ударил на лестнице, уже очухался и уполз куда-то. От девушки неприятно пахнет немытым телом, жирными волосами.

Кисловатый человеческий запах. Я его не люблю, поэтому сразу выпускаю ее локоть и отхожу на шаг. Она, конечно, ни в чем не виновата — ее несколько дней продержали взаперти и в ванную не отпускали. Но мне все равно не очень-то хочется стоять с ней рядом. Свое дело я сделал.

Сую руку в карман — там словно по заказу находятся деньги. Впрочем, почему словно? Смотритель я или кто? Довожу девушку до улицы. Пока я ловлю машину, она молча стоитрядом со мной. Мордочка обиженная, недовольная. Не знаю, чего она хотела, как представляла свое освобождение. Может быть, я должен был ворваться аки ангел карающий ссияющим мечом в руках? Вот еще, не было печали.

— Передай своим, что они больше не будут вас трогать. Если же рискнут продолжить — зовите сразу.

Ну вот, теперь я дал обещание помогать им, понимаю я. Ох, Город побери, данное слово придется держать. Слово Смотрителя — не пустой звук. Те, кто посообразительнее, как «резковатый» Альдо, предпочитают его просто не давать никому и ни по какому поводу. На меня же иногда находит такая доброта. Но тишина и благолепие особняка мне понравились, да и жалко этих чуточку смешных немолодых людей, играющих в викторианскую Англию. Тихие чудаки в тихом доме — это забавно и куда приятнее банды хулиганов в прокуренной помойке. Впрочем, больше всего мне понравилась липовая аллея, понимаю я, идя вдоль широкой улицы.

Какой только ерундой не приходится заниматься, вздыхаю я. Захожу в ближайшее кафе. Здесь тоже полумрак, и в обстановке есть что-то от особняка историков. Та же старинная мебель, свечи и портреты по стенам. Играет тихая классическая музыка. Я ее не люблю, но другая здесь разрушала бы очарование обстановки. Тяжелый стол из темного дерева не покрыт скатертью, только постелена льняная салфетка. Со вкусом обставлено, ничего не скажешь. Кроме меня, никого нет — это странно, выглядит-то заведение очень хорошо.

На официантке — длинное платье и кружевной передничек. Очень мило. Видимо, будучи под впечатлением от недавнего визита из всех вывесок на улице я выбрал именно эту. Ну что ж, интересно, как здесь кормят.

Девушка приносит меню, я долго и придирчиво его изучаю. Для кафе на четыре столика выбор блюд кажется удивительным. Наконец я выбираю — салат с фасолью и брынзой, рыбу холодного копчения, мясо по-французски с капустой брокколи, вишневый сок и чашку горячего шоколада. Может быть, не самый гурманский набор. Но я и не претендую на почетное звание гурмана. Люблю мясо, овощи и соленую рыбку. Простые вкусы.

Заказ мне приносят очень быстро. Все замечательно вкусно. Тарелки красивые — желтоватый тонкий фарфор с темно-синим рисунком. Джентльмены на охоте, обнаруживаю я, доев мясо. Ем я быстрее, чем стоило бы, — скорее как в экспресс-кафе, чем в таком приятном заведении. Ничего не поделаешь — привычка быстро поглощать пищу, даже самуювкусную, въелась в меня накрепко. Горячий шоколад изумителен — густой, почти не сладкий. Допивая последний глоток, я чувствую себя вознагражденным за попадание на эту завесу. Подумаешь — всего-то мирный разговор с хулиганами, признающими авторитет и силу Смотрителей. Возникни у клуба проблемы с обычной компанией подростков-людей, пришлось бы приложить куда больше усилий. Об устройстве Города они зачастую не знают и знать не хотят, особенно в таком низу. Там не обошлось бы без банального мордобоища. Здесь — все мирно, спокойно. Хорошо иметь дело с осведомленными людьми.

Мне повезло.

Расплатившись — здесь в ходу забавные яркие купюры с радужными узорами и металлическими нитями, — я выхожу на улицу. Шум машин в первую минуту оглушает, потом я привыкаю. Думаю, чем бы себя развлечь. После сытного обеда мыслей нет. Хорошо бы посидеть в сквере или сходить в музей. Здесь должны быть забавные музеи, в которых выставлены всякие причудливые диковины. Однажды я угодил на выставку столовых приборов — и там их оказалось не меньше пары тысяч. Старинная вилка размером с хороший кинжал, с двумя остро заточенными зубцами мне понравилась особенно. Видимо, ее можно было использовать и в застолье, и в драке, которая после него следовала.

Я чувствую зов. Под ложечкой тянет, все дела кажутся неважными. Зов шелестит мягким шелком, опутывает дремой. Меня приглашают наверх — и приглашают настоятельно. Отказываться не стоит. Я сижу на лавочке в парке — это не самое подходящее место, но искать более уютное времени нет.

Мне необходимо пройти за последнюю завесу, а для этого нужно заснуть, хорошо представив себе, куда должен попасть. Только куда — никогда не угадаешь, кем и как. Но это не так уж важно.

Прикрываю глаза, сосредоточиваюсь. Дрема приходит легко и мягко, словно серая кошка усаживается на колени. Снов я не вижу.

Никогда.

Я просыпаюсь от того, что кто-то бесцеремонно плюхается рядом и локтем придавливает мои волосы. Не открывая глаз, тяну носом. Корица, бергамот, анис. Этот букет не перепутаешь ни с чем. Собираю пряди в кулак, высвобождаю — просить Лаана убрать руку или подвинуться бесполезно. Подвинется так, что отдавит вдвое больше. Он обнимает меня, прихватывает губами мочку уха. Трусь щекой о его подбородок — борода колется, это забавно. Зеваю и, наконец, открываю глаза.