Чтение 15–й страницы книги ~Зеленый мозг~

– Неужели вы никогда не были человечным, Трэвис? – спросила Рин. – Даже хоть на денек, другой?

– Заткнись, – рявкнул Чен-Лу, и он сел, удивившись на эту вспышку. Ведьма! Как она довела меня до этого?

«Ах-ах, – думал Хуан, – она таки достала его».

– С чего это вы вдруг озверели, Трэвис? – спросила Рин. Но он уже контролировал себя, и единственное, что он сказал:

– У тебя острый язычок, моя дорогая. Слишком плохо, что нельзя этого сказать о твоем уме.

– Вот это уже что-то новое для вас, Трэвис, – сказала она и улыбнулась Хуану.

Но Хуан слышал выкрики в их голосах и вспоминал Ви-еро, падре, так торжественно говорящего: «Человек выкрикивает, если выражает протест против своей жизни, из-за одиночества и потому, что жизнь отламывается от того, что бы ни создало ее. Но независимо от того, на сколько глубоко ты ненавидишь жизнь, ты и любишь ее тоже. Она, как котелок, кипящий вместе со всем, что ты должен попробовать – но очень болезненный для пробы».

Внезапно Хуан притянул Рин и поцеловал ее, прижимая к себе, зарывшись руками в ее спине. Губы ее ответили после кратчайшего колебания – теплые и податливые.

Наконец он оторвался, твердо посадил ее в кресло и откинулся на спинку своего кресла.

Когда Рин перевела дыхание, она сказала:

– Ну, а это что?

– Во всех нас есть маленькое животное, – сказал Хуан. «Он что, защищает меня? – спрашивал себя Чен-Лу, садясь прямо. – Мне не нужна защита от него в этом деле».

Но Рин засмеялась, скрывая гнев и, дотянувшись до Хуана, ласково потрепала его по щеке.

– Разве это не так? – спросила она.

А Чен-Лу подумал: «Она только выполняет свою работу. Как красиво она работает. Какое артистическое дарование. Было бы просто жаль, если бы я ее убил».

Глава 9

У них такой талант – заниматься нелогичностями, у этих человеческих существ, – думал Мозг. – Даже перед лицом ужасных испытаний они спорят, занимаются любовью и разбрасываются тривиальностями".

Эстафеты посланников уходили и возвращались сквозь дождь и солнечный свет, которые чередовались в отверстии пещеры. Сейчас, перед очередной командой, было небольшое колебание, главное решение уже сделано: «Поймать и убить трех человеческих существ в пропасти, сохранить живыми только их головы, если возможно».

И все же сообщения продолжали поступать, потому что Мозг отдал приказ: «Сообщайте мне все, что они говорят».

«Как много разговоров о Боге, – думал Мозг. – Возможно ли, что такое существо есть?»

Мозг отмечал, что хотя человеческие свершения и принимают вид возвышенного, но в основе их действий лежат тривиальности.

«Возможно ли, что такая тривиальность была лишь своего рода кодом? – размышлял Мозг. – Но как это может быть… если только это все не эмоциональность нелогичности… А этот разговор о Боге тогда и возникает на поверхности, когда логика не дает им никакого выхода».

Мозг начинал свою карьеру с логики, как прагматичный атеист. Сейчас в его вычислениях стали вкрадываться сомнения, и он причислил их к эмоциям.

«Все же, они должны быть остановлены, – думал Мозг. – Независимо какой ценой, но они должны быть остановлены. Проблема слишком важная, я должен попытаться умертвить их». Рин чувствовала, что они плывут в чаше горячего солнечного света, в центре которого находится изуродованная кабина грузовика. Кабина была влажным адом, давящим на нее. Чувство капающего пота и запах близости тел, все подавляющий запах плесени – все это давило на ее сознание. Ни одно животное не шелохнулось и не закричало на каждом берегу.

Только случайные насекомые, пересекающие их путь, напоминали ей о том, что стерегущие их в тени джунглей начеку.

«Если бы не эти жуки, – думала она. – Чертовы жуки! И эта чертова жара!»

Внезапный порыв истерии охватил ее, и она крикнула:

– Разве нельзя что-то сделать?

Она начала бешено хохотать.

Хуан схватил ее за плечи, стал трясти, пока смех не перешел в сухие рыдания.

– О, пожалуйста, пожалуйста, сделай что-нибудь, – умоляла она.

Хуан вытеснил всю жалость из своего тона, когда попытался успокоить ее:

– Держись, Рин.

– Эти проклятые жуки! – сказала она.

Голос Чен-Лу дошел до нее с заднего сиденья кабины.

– Вы должны всегда помнить, д-р Келли, что вы энтомолог.

– А я и занимаюсь жуками, – сказала она. Это показалось ей таким забавным, что она опять начала смеяться. Однако резкое движение руки Хуана остановило ее. Она дотянулась, взяла его руки и сказала:

– Со мной все в порядке, правда. Это все жара.

Хуан посмотрел ей в глаза.

– Ты уверена? – Да.

Она отстранилась, села в свой угол и стала пристально смотреть в окно. Мелькающая береговая линия гипнотически притягивала ее взор: смутное движение. Это, как время – недавнее прошлое оно уходит совсем, нет точной отсчетной точки будущего – все одно, все таяло в одном скольжении, растягивающемся в вечность…

«Что же заставило меня выбрать эту карьеру?» – размышляла она. В поисках ответа она перебрала в памяти все отчетливые вехи в полной последовательности событий, которые она сохранила с детства. Ей было в ту пору лет шесть, когда отец ее работал тогда на Американ Уэст и делал книгу о Иоаганисе Келпиусе. Жили они тогда в старом доме, и летучие муравьи свили гнездо на стене. Отец послал работника, чтобы выжечь это гнездо, а она нагнулась и стала следить. В воздухе стоял запах керосина, внезапная вспышка желтого пламени в солнечный свет, черный дым и облако вьющихся насекомых с бледными янтарными крыльями, окружившими ее в своем бешеном смятении.

Она с криками убежала в дом, а крылатые создания ползали по ней и прижимались к ней. А в доме гнев взрослых, ее засунули в ванну, а голос командовал: «Счищай с себя этих жуков! Сама мысль принести их в дом непростительна. Проследи, чтобы ни одного из них не осталось на полу. Убей их и спусти в унитаз».

Некоторое время, которое ей показалось вечностью, она кричала, молотила в дверь руками и ногами. – Они не умрут! Они не умрут!

Рин тряхнула головой, чтобы отбросить воспоминания.

– Они не умрут, – прошептала она.

– Что? – спросил Хуан.

– Ничего, – сказала она. – Сколько сейчас времени?

– Скоро стемнеет.

Она продолжала наблюдать за берегом… огромные папоротники и капустные пальмы, и наступающая вода уже начала окружать их стволы. Но река была широкая, и ее центральное течение было все еще быстрым. В дробящемся солнечном свете за деревьями, ей показалось, она заметила порхающие движения цвета.

«Наверно, птицы», – с надеждой подумала она.

Кто бы они ни были, эти существа двигались так быстро, что она почувствовала, что увидела их только тогда, когда они уже исчезли.

Тяжелые низкие тучи начали заполнять восточный горизонт. В них чувствовалась глубина, вес и чернота. Под ними бесшумно засверкали молнии. Через значительный перерыв пришел гром: низкие, гудящие удары молота.

Над рекой и над джунглями повисло тяжелое ожидание. Вокруг кабины как извивающиеся змеи закрутилось течение грязно-коричневое, густое бурлящее движение, которое несло стремительно плывущие предметы: толчок и поворот… толчок, изгиб и поворот.

«Это ожидание», – думала Рин.

По щекам ее струились слезы, и она вытирала их.

– Что-нибудь случилось, моя дорогая? – спросил Чен-Лу.

Она хотела засмеяться, но знала, что смех снова приведет к истерике.

– Если ты не банальный сукин сын, – сказала она. – Что еще может случиться?

– О-о, у нас все еще воинственный дух, – сказал Чен-Лу.

Светящаяся серая темнота, тень облака накрыла кабину, сравняла все контрасты.

Хуан следил за поднимающимся от дождя уровнем воды в реке, швыряемой в его сторону порывами ветра. Снова засверкали молнии. Раскат грома пришел быстрее и громче. Этот звук заглушил завывание группы обезьян на левом берегу. Крики их неслись течением реки.

Темнота плотно заволокла реку. Резко и ненадолго тучи на западе расходились и открывали небо, как сверкающую бирюзу, которая медленно переходила в желтое и затем темно-красное вино, красное, как мантия епископа. Река казалась черной и маслянистой. Тучи закрывали закат, и еще не раз огненные всполохи молнии разрывали тьму.

Дождь начал свою бесконечную работу, выстукивая дробь по балдахину, размывая береговую линию в глухую серую пелену. На сцену выступила ночь.

– О, Боже, как я боюсь, – прошептала Рин. – О, Боже, как я боюсь! О, Боже, как я боюсь!

Хуан понимал, что не может найти слов, чтобы успокоить ее. Их мир, и все, что он требовал от них, не умещался в словах, все превратилось в течение, неотделимое от самойреки.

Выводок лягушек выплыл из ночи, и они услышали, как вода льется через камыши. Через закрытое тучами небо не мог пробиться даже слабый отблеск луны. Лягушки и шуршанье камыша исчезли. Кабина и трое в ней остались в мире дробного перестука дождя, подвешенные над слабым течением реки и окруженные плывущими в ней предметами.

– Очень странное чувство, когда за тобой охотятся, – прошептал Чен-Лу. Слова упали на Хуана, как будто шли от бестелесного источника. Он попытался вспомнить внешность Чен-Лу, и был удивлен, что память не выдала никакого облика. Он искал подходящие слова для ответа, но все, что он смог найти, было:

– Мы еще не умерли.

«Спасибо, Джонни, – думал Чен-Лу. – Мне нужны были от тебя такие глупые слова, чтобы они вписывались в перспективу». Про себя он тихонько захихикал и подумал: «Страх – это наказание сознания. В страхе нет слабости… только в выявлении ее. Добро, зло, – все это зависит от того, как на это посмотреть. Приплетая сюда бога или без него».

– Я думаю, нам надо встать на якорь, – сказала Рин. – Что если мы ночью попадем в стремнину раньше, чем услышим ее? Что можно услышать в такой дождь?

– Она права, – сказал Чен-Лу.

– Вы хотите выйти и опустить якорь, Трэвис? – спросил Хуан.

«В страхе нет слабости, только в проявлении ее», – думал Чен-Лу. Он представил себе, что могло быть там снаружи. Что может ждать в темноте – может быть одно из тех созданий, которых они видели на берегу. Чен-Лу понимал, что каждая секунда промедления ответа, выдает его.

– Я думаю, – сказал Хуан, – что опаснее открывать люк ночью, чем дрейфовать… и слушать.

– Но у нас есть еще бортовые огни, – сказал Чен-Лу. – Ну, на тот случай, если мы услышим что-то. – Даже произнося эти слова, он понимал, насколько они слабы и пусты.

Чен-Лу почувствовал, как горячий поток поднимается в венах, гнев, как серия одиночных взрывов. И все же там снаружи таилась неизвестность, обманчивая тишина, полнаяяркого бешеного сияния, воспоминания о котором оставались даже в кромешной темноте.

«Страх отметает прочь все притворства, – думал Чен-Лу. – Я был бесчестен с собой».

Это было так, как будто эта мысль неожиданно появилась из-за угла, чтобы поставить перед ним отражение в зеркале. Внезапно разбуженная ясность воспоминаний промелькнула в мозгу, пока он не почувствовал, что все его прошлое танцует и извивается, как скатывающийся рулон ткани – реальность и иллюзии одной и той же материи. Это ощущение прошло, оставляя в сознании внутреннюю дрожь воспоминаний, чувство ужасной потери.

«У меня запоздалая реакция на укус насекомых», – подумал он.

– Оскар Уайльд был ослом с претензиями, – сказала Рин.

– Любое число жизней равноценно любому числу смертей. Храбрость не имеет с этим ничего общего.

«Даже Рин защищает меня», – думал Чен-Лу. Эта мысль вызвала в нем ярость.

– Вы, боящиеся бога дураки, – огрызнулся он. – Вы только и знаете повторять: «Ты во всем сущем, Бог!» Без человека не было бы бога! Бог не знал бы, существует ли он, если бы не человек! И если был когда-то бог, то эта вселенная – его ошибка!

Чен-Лу погрузился в молчание, удивляясь, что он пыхтит, как после величайшего физического напряжения.

Порыв дождя забарабанил по балдахину, как будто это был небесный ответ, а затем растворился в сером бормотании.

– Ну, хорошо, теперь послушаем атеиста, – сказала Рин.

Хуан вглядывался в темноту, откуда родился этот голос, неожиданно разозлился на нее, чувствуя стыд в ее словах. Взрыв Чен-Лу был равносилен тому, что увидеть этого человека голым и беззащитным. Мимо этого не стоило проходить, необходимо было хоть как-то прокомментировать это. Хуан чувствовал, что слова Рин служат только тому, чтобы загнать Чен-Лу в угол.

Эта мысль заставила его вспомнить одну из сцен своей жизни в Северной Америке, каникулы, которые он проводил вместе со своим одноклассником в восточном Орегоне. Онохотился на перепела вдоль линии забора, когда двое из его хозяев спустили с цепи гончих, чтобы устроить погоню за проклятым койотом. Койот увидел охотника и свернул влево, чтобы попасть в ловушку в углу изгороди.

В этом углу койот, символ трусости, разметал и разорвал двух собак в кровавые куски. Собаки бежали от него, поджав хвосты. Хуан испугался и позволил койоту убежать.

Помня эту сцену, Хуан ощутил, что отожествил ее с проблемой Чен-Лу. Что-то или кто-то загнал его в этот угол. – Я собираюсь поспать сейчас, – сказал китаец. – Разбудите меня в полночь. И пожалуйста – не отвлекайтесь настолько, чтобы ничего вокруг не видеть.

«Ну и черт с тобой», – подумала Рин. И она, не скрывая, потянулась через сиденье прямо в руки Хуана.

– Мы должны оставить часть наших сил ниже стремнины, – скомандовал Мозг, – в случае, если человеческие существа прорвутся через сеть, как они сделали это в прошлый раз. На этот раз они не должны ускользнуть. – И мозг добавил здесь символ страшной угрозы перенаселенного улья, чтобы привести посланцев и группы действия в величайшую степень ожесточенного внимания.

– Дайте тщательные инструкции маленьким смертоносцам, – приказал Мозг. – Если машина преодолеет сеть и пройдет быстрины целой, все три человеческих существа должны быть убиты.

Золотокрылые посланцы станцевали свое подтверждение на потолке, вылетели из пещеры в сумерки туда, где скоро будет ночь.

Эти три человеческие существа были интересны и даже информативны, думал Мозг, но сейчас этому должен быть положен конец. У нас, в конце концов, есть другие человеческие существа… и эмоции не должны заслонять логической необходимости.

Но эти мысли только вызвали вновь познанные эмоции Мозга и заставили обслуживающих насекомых засуетиться, чтобы выполнить необычные приказы своего подопечного.

Вскоре Мозг отложил в сторону проблему трех человеческих существ на реке и начал беспокоиться о судьбе имитированных созданий где-то за пределами барьера.

Человеческое радио не приносило известий о том, что эти имитированные существа обнаружены… но это еще ни о чем не говорило. Такие сообщения могут быть просто не преданы гласности. Если их только не встретили и не предупредили им подобные (а это скоро будет), тогда выйдут эти имитированные фигуры. Опасность была велика, а времени мало.

Волнение Мозга побудило его обслугу решиться на шаг, который они редко предпринимали. Были вынуты и применены наркотики. Мозг впал в летаргический полусон, где во сне он перевоплощался в существо, подобное человеческим, и шел по следу с ружьем в руках. Даже во сне Мозг беспокоился, чтобы дичь не ушла от него. А в сон уже не могли проникнуть и повлиять на него обслуживающие насекомые. Беспокойство продолжалось.

Хуан проснулся на рассвете и увидел, что река клокочет под неспокойной завесой тумана. Он чувствовал напряжение и спазмы, мысли его путались лихорадочным ощущением, таким же густым, как туман на реке. Небо было цвета платины.

Впереди, искаженный дымкой тумана, как привидение, маячил остров. Течение сдвинуло кабину вправо мимо стоящих торчком сваленных в кучу бревен и остатков кустов, травы, которые сгибали поток и вносили дополнительные колебания в течение.

Кабина явно наклонилась вправо. Он знал, что у него есть силы на эту работу, но он никак не мог найти сил, приняться за дело.

В мысли его вклинился голос Рин:

– Когда этот дождь прекратился?

Чен-Лу ответил сзади:

– Как раз перед рассветом.

Он начал кашлять, а затем сказал:

– Все еще нет признаков наших друзей.

– Мы очень оседаем вправо, – сказала Рин.

– Я только что хотел об этом сказать, – сказал Чен-Лу. – Джонни, я полагаю, что вставлю головку распылителя с трубкой в крыло и поработаю?

Хуан проглотил комок и удивился, что испытывает такую благодарность Чен-Лу за добровольную готовность выполнить эту работу.

– Джонни?

– Да… это все, что вам предстоит, – сказал Хуан, – отверстие наблюдения в крыше имеет простой застегивающийся запор.

Хуан снова лег, закрыл глаза. Он слышал, как Чен-Лу пошел к люку.

Рин посмотрела на Хуана, заметив, что он выглядит усталым. Закрытые глаза его представляли смертельные мешки под глазами, обрамленными кругом тени.

«Мой последний любовник», – думала она. – «Смерть».

Эта мысль смутила ее, и она удивлялась, что в это утро не испытывает теплого чувства к этому человеку, который доводил ее до экстаза ночью. Ее охватила печаль кончины, а теперь казалось, что Хуан лишь еще одна деталь сознания, которая коснулась ее случайно и замерла на миг, чтобы озарить ее своим взрывным сиянием.

В этой мысли не было даже любви.

И ненависти тоже.

Чувства ее сейчас были почти лишены секса, как, впрочем, всегда. Ночная интимность была взаимной, но утро ограничило ее, сводя на что-то лишенное особого вкуса.

Она отвернулась, посмотрела вниз по течению.

Дымка тумана таяла. Сквозь нее она увидела горную поверхность застывшей лавы, вероятно, в километрах двух от них. Трудно было определить расстояние, но она возвышалась над джунглями, как корабль с привидениями.

Она услышала всасывающийся в насос воздух и заметила, как кабина возвращается в почти ровное положение.

Вскоре вернулся Чен-Лу. Он принес поток холодной сырости, который прекратился, когда он закрыл люк.

– Там довольно холодно, – сказал он. – Какая высота там на альтиметре, Джонни?

Хуан приподнялся и посмотрел на приборную доску:

– Шестьсот восемь метров.

– Как далеко по твоему мы ушли? Хуан пожал плечами, не отвечая.

– Наверное будет километров сто пятьдесят? – спросил Чен-Лу.

Хуан посмотрел на затопленные берега, проносящиеся мимо, на вырванные корни, переплетенные течением.

– Вероятно.

«Вероятно», – думал Чен-Лу. Он удивился, почему чувствует такой прилив сил. Он был по настоящему голоден. Он порылся, вытащил рационные пакеты, раздал всем и затем сволчьей жадностью стал есть.

По ветровому стеклу хлестнула стена дождя. Кабина повернулась и нырнула. Еще один порыв ветра сотряс их. Кабина метнулась по поперечной линии, захлестывающих волн.Ветер уменьшался, но дождь лил стеной, которая застилала весь вид проходящих берегов. Ветер совершенно стих, но дождь еще шел, капли его были такими плотными, что казалось, он пляшет по горизонтали.

Хуан пристально смотрел на звездную гранитную стену, которая проходила мимо, как на фоне сюрреалистической картины. Казалось, что ширина реки в этом месте, по крайней мере, километр, поверхность ее была грязного коричневого цвета, бурная, катящая в своем течении островки деревьев, дрейфующие бревна, плавающие растительные острова.

Внезапно кабина накренилась. Что-то ударило и заскрипело над понтоном, Хуан затаил дыхание, со страхом ожидая, что заплата оторвется течением.

– Отмели? – спросил Чен-Лу.

Из воды слева на реке поднялась коряга, покатилась и нырнула, как живое существо. Рин прошептала:

– Крыло…

– Кажется, еще держит, – сказал Хуан.

Зеленый жук нырнул вниз над корягой, приземлился на крыло, выпустил на них антенны и удалился.

– Что бы ни происходило у нас, все их интересует, – сказал Чен-Лу.

Рин сказала:

– Эта коряга – ты не думаешь…

– Я готов верить всему, – сказал Чен-Лу.

Рин закрыла глаза и прошептала:

– Я ненавижу их!

Дождь ослабел, падал отдельными каплями, которые виднелись на реке или барабанили по балдахину. Рин открыла глаза и увидела бледные полосы голубых просветов в тучах.

– Проясняется? – спросила она.

– Какая разница? – спросил Чен-Лу.