Чтение 11–й страницы книги ~Кони, кони~

Черт. Малыш будет метаться и ржать всю ночь. Я-то его знаю…

Они небось решат, что мы спятили.

Разве это не так?

Думаешь, Блевинса сцапали?

Не знаю.

Я буду спать

Они лежали, завернувшись в одеяла. Невдалеке беспокойно топтались Малыш и Редбо.

Одного все-таки у него не отнять, сказал вдруг Ролинс.

Ты о ком?

О Блевинсе.

Ну так что ты хотел сказать?

Этот сопляк не смирился с тем, что у него увели коня.

Утром они оставили лошадей в арройо, а сами забрались на холм, чтобы в лучах восходящего солнца понять, что представляют собой окрестности. Ночью в низине было холодно, и теперь, когда взошло солнце, они повернулись к нему спинами, чтобы скорее согреться. На севере в застывшем воздухе повисла тонкая струйка дыма.

Думаешь, это пастухи, спросил Ролинс. Дай-то бог.

Ты не хочешь съездить к ним и попросить воды и жратвы?

Нет.

Мне тоже неохота….

Они продолжили наблюдение, потом Ролинс поднялся и, захватив винтовку, куда-то ушел. Вскоре он вернулся и высыпал из шляпы на плоский камень плоды нопала, а потом сел и начал очищать их своим ножом.

Угощайся, сказал он

Джон Грейди подошел, присел на корточки, вынул свой нож и тоже стал счищать кожуру с плодов, которые были холодными с ночи и окрашивали пальцы в кровавый цвет. Они сидели, ели нопалы, выплевывали маленькие твердые семечки и то и дело извлекали колючки из пальцев. Ролинс обвел рукой окрестности.

Нельзя назвать здешнюю жизнь бурной, верно?

Джон Грейди кивнул.

Самое неприятное, что мы можем натолкнуться на этих ребят и не поймем, кто они такие. Мы даже толком не заметили, какие у них лошади.

У них такая же проблема. Они не знают нас в лицо, отозвался Ролинс и сплюнул.

Не бойся, узнают.

Это верно.

Но, конечно, наши трудности – пустяк по сравнению с тем, что получилось у Блевинса. Ему впору вы красить лошадь в красный цвет и разъезжать на ней, дуя в трубу.

Святая правда, сказал Ролинс, вытирая лезвие ножа о штанину.

Самое удивительное – это то, что паршивец не врет. Это действительно его жеребенок.

Не знаю, не знаю. Но кому-то он принадлежит, это точно.

Во всяком случае, не этим мексиканцам.

Наверное, только хрен он кому что докажет.

Ролинс сунул нож в карман и стал оглядывать шляпу – не застряли ли в ней колючки, потом заговорил:

Красивая лошадь все равно, что красивая женщина. Хлопот больше, чем удовольствия. Нет, дело не в красоте. Главное, был бы толк.

Где ты это слышал?

Не помню.

Джон Грейди сложил нож, потом сказал:

Большая страна Мексика.

Это точно.

Одному богу известно, куда исчез мальчишка.

Вот именно. Только я скажу тебе то, что в свое время услышал от тебя.

Ну?

Мы еще с ним встретимся.

Весь день они ехали на юг по широкой равнине. Только к полудню они наконец нашли воду – жалкие илистые остатки на дне большого саманного корыта. Вечером, оказавшись на седловине низкого хребта, они спугнули оленя из зарослей можжевельника. Ролинс выхватил из-за голенища свой карабин, быстро взвел курок и выстрелил. Стреляя, онотпустил поводья, и его конь встал на дыбы, потом отскочил в сторону и остановился, дрожа мелкой дрожью. Ролинс слез с него и пошел туда, где он увидел оленя. Тот лежал в луже крови. Пуля вошла ему в основание черепа, и глаза застилала смертная поволока. Ролинс выбросил стреляную гильзу, вставил новый патрон, опустил курок большимпальцем и посмотрел на Джона Грейди, который подъехал, ведя под уздцы коня Ролинса.

Выстрел что надо, сказал Джон Грейди.

Просто повезло. Я даже толком не успел прицелиться.

Все равно получилось здорово.

Дай-ка мне нож. Ну, если мы не полакомимся вдоволь олениной, то назови меня китайцем.

Они быстро выпотрошили тушу и повесили ее на можжевеловый куст, чтобы она чуть охладилась, а сами пошли за дровами. Они развели костер, нарубили жердей и колышков, потом нарезали мясо полосами и развесили на жердях, чтобы оно прокоптилось. Когда костер стал догорать, Ролинс насадил куски филея на колышки и положил на камни над угольями. Они сидели, смотрели, как жарится и коптится мясо, и вдыхали дым от жира, который с шипением капал на угли.

Джон Грейди встал, расседлал и стреножил лошадей, отпустил пастись, а сам вернулся к костру с одеялом и седлом.

Принес, сообщил он.

Что, удивился Ролинс.

Соль.

Эх, еще бы хлебушка.

И кукурузы, и картошечки, и яблочного пирога!

Кончай!

Ну что, бифштексы готовы?

Сядь и успокойся. А то если стоять над мясом, оно никогда не зажарится.

Они съели по хорошему куску филея, потом перевернули жерди с полосами оленины, свернули сигаре ты и улеглись у костра. Ролинс заговорил:

Однажды мексиканские пастухи, что работали у Блера, зарезали годовалую телку. Они настругали мясо так тонко, что через него все было видно. Эти простыни они развесили вокруг костра – издалека казалось, что сушится белье после стирки. Особенно если смотреть в темноте. Ребята всю ночь подкладывали дров в костер и переворачивали мясо. Странная была картинка – красные занавески, а за ними шевелятся фигуры. Проснешься ночью и смотришь на эти кровавые шторы.

Это мясо будет пахнуть кедром, сказал Джон Грейди.

Знаю.

В горах на юге завели свою песнь койоты. Ролинс потянулся к костру, сбросил туда пепел от сигареты, снова лег на спину.

Ты когда-нибудь думал о смерти, спросил он.

Стучалось. А ты?

И мне стучалось. Как ты считаешь, существует рай?

Не знаю. Может, и существует… Но разве можно верить в рай и не верить в ад?

По-моему, можно верить во что угодно.

Ролинс кивнул и сказал:

Если только подумать, что с тобой может случиться в этом мире… Голова кругом идет.

Хочешь сказать, мы зря не веруем?

Нет… Но иногда я думаю, может, все-таки верить-то лучше, чем не верить.

Ты часом не собираешься меня бросить?

Я же сказал, что нет.

Джон Грейди кивнул.

Слушай, а на оленьи кишки не прибежит пума?

Запросто.

Ты когда-нибудь виден пуму?

Нет. А ты?

Только ту, которую убил Джулиус Рамсей, когда охотился с собаками на Грейп-Крике. Он залез на дерево и палкой спихнул ее вниз, чтобы собаки порезвились…

Думаешь, он говорит правду.

Похоже, да. Хотя иной раз он и запивает…

Этот может, кивнул Джон Грейди.

Снова завыли койоты, потом перестали и. немного помолчав, взялись выть с новой силой.

Думаешь. Бог приглядывает за людьми, спросил Ролинс.

Похоже… А как ты считаешь?

Наверное, ты прав… Есть в мире какой-никакой порядок… А то кто-то чихнет в каком-нибудь Арканзасе, и ты оглянуться не успеешь, как начнется резня. И вообще приключится черт-те что. Каждый станет вытворять, что ему взбредет в голову. Нет. Господь явно за нами присматривает, иначе все полетело бы в тартарары.

Джон Грейди кивнул.

Неужели эти сволочи сцапали его?

Ты про Блевинса?

Ну да.

Не знаю. Но ты вроде как мечтал от него избавиться?

Я не хочу, чтобы с ним приключилась беда.

Я тоже.

Думаешь, его и правда зовут Джимми Блевинс?

Кто его разберет.

Ночью их разбудили койоты. Джон Грейди и Ролинс лежали и слушали, как те собрались у оленьих останков и дрались с дикими воплями, словно кошки.

Нет, ты только послушай, что они устроили, сказал Ролинс.

Он встал, громко шуганул койотов, запустив в них палкой. Те затихли. Ролинс подбросил хвороста в костер, перевернул мясо на жердях. Когда он лег и завернулся в одеяло, койоты принялись за старое.

Ехали на запад по гористой местности. Время от времени отрезали полоски копченой оленины, отправляли в рот, начинали жевать. Вскоре их пальцы почернели и засалились, и они то и дело вытирали их о конские гривы. Передавали друг другу фляжку с водой и отпускали одобрительные замечания насчет окрестностей. На юге гремела гроза, и небо там почернело от туч, которые медленно тащились, выпуская темные полосы дождя. Заночевали в горах, на каменистом выступе над долиной. По всему южному горизонту полыхали молнии, высвечивая из черноты контуры далеких гор. Утро спустилось на равнину. В низинах стояла вода. Напоили лошадей и сами напились воды, скопившейся в выемках камней. Потом снова стали подниматься в горы, чувствуя, как постепенно их обволакивает прохлада. К вечеру, оказавшись на перевале, они наконец увидели ту самуюсказочную страну, о которой рассказывал тогда мексиканец. В фиолетовой дымке виднелись роскошные пастбища. В багровом зареве под облаками к северу тянулся косяк гусей или уток, словно стая рыб в огненном море. Впереди, на равнине, пастухи-вакеро гнали в золотом ореоле пыли большое стадо коров.

Ночлег устроили на южном склоне, расстелили одеяла на земле под большим нависшим выступом скалы. Ратине достал веревку, взял Малыша, н они исчез ли, а вскоре вернулись с целым сухим деревом. Они развели огромный костер, чтобы как следует согреться. В безбрежной тьме окутавшей равнину, словно отражение их собственного костра, мерцал огонек костра вакеро, до лагеря которых было миль пять. Ночью пошел дождь, и от его капель костер сердито шипел, а лошади выходили из тьмы и стояли, моргая красными глазами. Утро выдалось серым, холодным и солнце долго не появлялось.

К полудню Джон Грейди и Ролинс спустились с горы и вскоре оказались на равнине. Ехали через такие луга, каких им в жизни не приходилось видеть. Дорога, по которой тут гоняли стада, извивалась в высокой густой траве, словно русло пересохшей реки. Вскоре впереди они увидели стадо, двигавшееся на запал и через час нагнали его.

Вакеро сразу поняли, кто они такие, по тому, как они держались в седле. Мексиканцы называли их кабальеро, угощали табаком и рассказывали о здешних местах. Пересекли несколько ручьев, потом речку побольше. Завидев приближавшееся стадо, из тополиных рощ выбегали антилопы и белохвостые олени. Стадо же продолжало двигаться на запад, пока под вечер не уперлось в ограду и не повернуло на юг. По ту сторону ограды шла дорога, на которой виднелись следы шин и свежие после недавних дождей отпечатки конских копыт. На дороге показалась девушка на коне, и все разом замолчали. На всаднице были английские сапожки для верховой езды, джодпуры и синий шелковый жокейский камзол. В руке она держала стек, конь у нее был вороной арабской породы. Она, похоже, недавно прокатилась по озеру или сьенаге, потому что конь был мокрым по брюхо, да и нижние концы крыльев седла и сапоги девушки потемнели от влаги. На голове у нее была черная фетровая шляпа с низкой тульей и широкими полями, а распущенные черные волосы струились по спине до талии. Проезжая мимо она обернулась, улыбнулась и коснулась стеком края шляпы. Вакеро тоже стали поочередно касаться руками своих шляп, и только последний из них сделал вид, что не заметил всадницы. Она же пустила коня быстрой иноходью и вскоре скрылась из вида.

Ролинс посмотрел на капораля – старшего пастуха, но тот прибавил ходу и проехал вперед. Тогда Ролинс осадил коня и, поравнявшись с Джоном Грейди, спросил:

Видел эту крошку?

Джон Грейди ничего не ответил. Он молча смотрел туда, куда проскакала девушка. Дорога уже давно опустела, но он все равно смотрел.

Час спустя, когда начало смеркаться, Джон Грейди и Ролинс стали помогать вакеро загонять коров в коровник. От дома верхом подъехал геренте[42],осадил коня и, ковыряя во рту зубочисткой, принялся молча следить за работой вакеро и их добровольных помощников. Когда все коровы оказались на месте, капораль и один из пастухов подвели Джона Грейди и Ролинса к геренте и представили их, не называя по именам. Потом все пятеро верхом отправились к дому геренте, прошли на кухню и уселись за металлический стол под голой лампочкой, свисавшей на проводе с потолка. Геренте принялся самым подробным образом расспрашивать Джона Грейди и Ролинса, как они себе представляют фермерский труд. Они давали ответы, а капораль подтверждал их слова. Его помощник согласно кивал и то же поддакивал. Капораль, уже по собственному почину, засвидетельствовал наличие у молодых американцев таких навыков и способностей, которых те за собой и не знали, но на все их попытки внести ясность тот лишь небрежно поводил рукой, давая понять, что все эти свойства у них, безусловно, имеются и нечего зря тратить время. Геренте сидел, откинувшись на спинку стула, и внимательно разглядывал Джона Грейди и Ролинса. Они сообщили по буквам свои имена и фамилии, и геренте записал их в амбарную книгу. По окончании этой процедуры все встали из-за стола, обменялись рукопожатиями и вышли из дома. Уже совсем стемнело, взошла луна, то и дело мычали коровы, и желтые прямоугольники окон придавали этому чужому миру какую-то законченность и даже уют.

Расседлав лошадей, они поставили их в загоне и потом пошли за старшим пастухом к глинобитному бараку под железной крышей. Барак был разделен на две половины. В одной стояла дюжина кроватей, металлических и деревянных, а также небольшая железная печка. В другой они увидели длинный стол со скамейками и дровяную плиту. Кроме того,там имелись старый деревянный шкаф, в котором хранились стаканы, миски и прочая утварь, а также оцинкованная раковина. За столом сидели пастухи и ужинали. Джон Грейди и Ролинс взяли миски, ложки, кружки, подошли к плите, положили тортилий, фасоли и густого рагу из козлятины и затем уже направились к столу. Пастухи приветливо закивали им, жестами приглашая садиться и в то же время не переставая работать ложками.

Поев, они закурили и, прихлебывая кофе, стали отвечать на посыпавшиеся со всех сторон вопросы. Пастухи расспрашивали их об Америке, о тамошних лошадях и коровах, но только не о них самих. Друзья или родственники некоторых вакеро побывали на севере, но для большинства Америка оставалась загадочной страной, известной лишь понаслышке. Кто-то принес керосиновую лампу, и очень вовремя, потому что вскоре движок выключили и лампочки, свисавшие с потолка па проводах, замигали и погасли. Какое-то время в темноте еще светились оранжевые нити, но вскоре и они потухли.

Мексиканцы внимательно слушали Джона Грейди, который обстоятельно отвечал на все вопросы, серьезно кивали головами и старались никак не показать своего отношения к только что услышанному. Настоящие мужчины, хорошо знающие свое дело, по их глубокому убеждению, никогда не должны принимать на веру то, что узнают не из первых рук.

Джон Грейди и Ролинс отнесли свои тарелки в большой эмалированный таз, полный мыльной воды, взяли лампу и перешли во вторую комнату барака, где в дальнем углу отыскали отведенные им кровати. Они разложили матрасы поверх ржавых пружин, расстелили одеяла, разделись и погасили лампу. Они очень устали, но еще долго лежали в темноте, хотя вокруг все спали. В комнате сильно пахло кожей, лошадьми и мужским потом. Снаружи доносилось мычание коров из очередного стада, которое только что пригнали.

Здесь работают неплохие парни, прошептал Ролинс.

Неплохие…

Думаешь, они решили, что мы в бегах?

Но ведь так оно и есть…

Геренте не распространялся насчет Рочи…

Это точно.

Думаешь, это хозяйская дочка?

Похоже.

Хорошие места.

Неплохие… Ну ладно, спи.

Дружище!

Чего тебе?

Значит, так вот и жили ковбои в старину?

Так вот и жили…

Ну а ты сколько хотел бы тут прожить?

Лет сто. Ладно, спи…

Асьенда Де Нуэстра Сеньора де ла Пурисима Консепсьон занимала площадь в одиннадцать тысяч гектаров в той части штата Коауила, что именовалась Больсон-де-Куатро-Сьенагас. Западный край этого ранчо уходил в горы Сьерра де Антеохос, на высоту в девять тысяч футов, но к югу и востоку тянулась равнина – орошаемые земли, где было множество природных источников, небольших озер, рек, ручьев. В озерах водились породы рыб, неизвестные в других краях. Встречались тут птицы и ящерицы, тоже обитавшие только в этом благодатном оазисе, окруженном со всех сторон пустыней.

Ла Пурисима оставалась одним из немногих ранчо в этой части Мексики, которые сохранили те самые шесть квадратных лье земли, разрешенные по колонизационному законодательству тысяча восемьсот двадцать четвертого года, а его владелец дон Эктор Рочаи-Вильяреаль был из тех редких асьендадо, кто жил на своей земле. Ему было сорок семь лет, и он стал первым представителем этой старинной испанской фамилии, кому удалось дожить до такого возраста в Новом Свете.

На своей асьенде дон Эктор держал более тысячи голов скота. У него был дом в Мехико, где жила его жена. В Мехико и обратно он летал на своем личном самолете. Он обожаллошадей. Этим утром он появился у дома геренте в сопровождении четверых друзей, свиты слуг и двух лошадей, навьюченных большими деревянными ящиками, из которых один был пуст, а в другом находились запасы провизии. Кроме того, возникла откуда ни возьмись и стая борзых серебристого цвета. Поджарые животные безмолвно и проворно сновали между ног лошадей, словно растекшаяся по земле ртуть, а лошади не обращали на них никакого внимания. Подъехав к дому, дон Эктор окликнул хозяина, и геренте поспешно вышел в одной рубашке без пиджака. Они обменялись несколькими словами, геренте покивал, асьендадо что-то сказал своим друзьям, и процессия двинулась дальше, миновала барак и выехала на дорогу. Вакеро ловили в загоне коней, чтобы приступить к своим обычным трудам. Джон Грейди и Ролинс остановились в дверях барака, допивая кофе.

Вот и сам, сказал Ролинс.

Джон Грейди кивнул и выплеснул остатки кофе на землю.

Куда они, интересно, собрались, спросил Ролинс.

Наверное, решили поохотиться на койотов.

Но у них нет ружей.

Зато есть веревки.

Ролинс покосился на него.

Издеваешься, да?

Ни в коем случае.

Черт, вот бы поглядеть!

Неплохо бы… Ты готов?

Два дня они трудились в коровнике: клеймили скотину, кастрировали бычков, делали прививки, удаляли рога. На третий день вакеро пригнали со столовой горы небольшой табун диких жеребят-трехлеток и отправили их в загон. Вечером Ролинс и Джон Грейди пошли посмотреть на жеребцов. Те сгрудились у дальней ограды – чалые, мышастые, соловые, разных размеров и статей. Джон Грейди открыл ворота, а когда они с Ролинсом вошли, снова затворил. Перепуганные животные стали напирать друг на друга, потом разбежались вдоль ограды.

Таких безумных я еще не видел, заметил Ролинс.

Они же не знают, кто мы такие.

Не знают, кто мы такие?

Ну да. Они вообще вряд ли видели людей не на конях, а на своих двоих.

Ролинс сплюнул.

Ну, кого бы из них ты себе выбрал?

Есть подходящие.