Чтение 18–й страницы книги ~Приключения Михея Кларка~

— Она мне была верной подругой в течение целых тридцати лет, продолжал старик, слезы между тем струились по его морщинистым щекам. — Мы тридцать раз сеяли семена и собрали тридцать урожаев. А теперь вот вышел такой посев, что от него должен выйти кровавый урожай. Только бы мне рука не изменила. Один из крестьян произнес:

— Если ты пойдешь на войну, дедушка Свен, мы приглядим за твоим хозяйством. А что касается хлеба и зерен, то мы, господин, погрузим вам не одну, а три телеги. Подождите полчаса времени, и все будет готово. Если вы не возьмете их, королевские солдаты возьмут, а нам хочется, чтобы наше добро пошло на доброе дело. Буди-ка рабочих, Майльз, пусть они как можно скорее грузят в телеги рожь, картофель и вяленое мясо.

— Стало быть, и нам надо приниматься за наше дело, — сказал Гектор Мэрот.

При помощи наших солдат мы вынесли трупы драгун и сержанта Голловея на лужайку около дороги. Траву кругом мы вытоптали лошадьми так, чтобы можно было подумать, что тут происходила кавалерийская стычка. Пока мы были заняты этим делом, рабочие вымыли пол в комнате, где происходила резня и все следы трагедии были уничтожены. Тело убитой хозяйки фермы унесли в ее комнату. Бедный старик фермер продолжал сидеть на прежнем месте, на полу; он сидел, подперев подбородок своими жилистыми, мозолистыми руками, и глядел неподвижным, каменным взглядом, не замечая ничего, что делалось около него. Жаль было глядеть на этого убитого горем старика.

Телеги были быстро нагружены, а быки, отправляемые в лагерь, ходили по лужайке. Мы уже собирались двинуться в обратный путь. Вдруг подъехал молодой крестьянин и сообщил нам, что между нами и лагерем находится целая рота королевской конницы. Это была очень важная и неприятная новость, нас было всего семь человек, и двигаться нам со своим обозом и быками приходилось медленно.

— А как же теперь быть с Гукером? — спросил я. — Надо его предупредить, послать кого-нибудь, что ли, к нему?

— Я поеду к нему, — вызвался крестьянин, — если я его найду на Ательнейской дороге, то предупрежу об опасности.

Крестьянин пришпорил лошадь и исчез в ночной мгле.

— Вот, — произнес я, — у нас находятся добровольные разведчики. Сразу же видно, что симпатия народа на нашей стороне. Ну, да о Гукере не приходится хлопотать.

У него две конные роты, и он сумеет за себя постоять. Вот нам-то что делать?

— А что, Кларк, не превратить ли нам эту ферму в — крепость? предложил сэр Гервасий. — И мы, право, можем держаться и отражать врага, поджидая возвращения Гукера. Тогда мы и присоединимся к нему. Тогда наш страшный командир сумеет показать себя. Он сразится с неприятелем по всем правилам искусства.

— Ну нет, — ответил я, — мы с майором Гукером расстались не совсем по-приятельски, и теперь нам будет неловко просить его о помощи. Лучше бы было обойтись без него.

— Ха-ха-ха! — расхохотался баронет. — Однако, дружок Михей, я вижу, что ваша стоическая философия не очень-то глубока. Вы только кажетесь равнодушным и холодным. Беда затронуть вашу гордость и честь. Ну что ж, попытаемся пробраться к лагерю. Я готов поставить крону, что мы не встретим красных мундиров.

Разбойник, сидевший на красивой гнедой лошадке, сказал:

— Послушайтесь моего совета, господа, — самое лучшее будет, если вы возьмете меня в проводники. Я стану во главе отряда и благополучно доведу вас до Бриджуотера. Было бы удивительно, если бы я не нашел способа обмануть этих бродячих солдат. Положитесь на меня.

— Мудрое и своевременное предложение! — воскликнул сэр Гервасий, открывая табакерку и угощая разбойника. — Щепоточку табачку, мэстер Мэрот. Ничто так не способствует дружбе, как нюхательный табак. Да, мэстер Мэрот, мы, к сожалению, мало знаем друг друга. Все наше знакомство сводится к тому, что я чуть-чуть вас не повесил. И, однако, сегодня я проникся к вам большой любовью и уважением. Жаль мне только вас, что вы такую специальность себе выбрали. Право, мэстер Мэрот, отчего бы вам не занятьсякаким-нибудь другим делом?

— Мне иногда и самому приходят такие мысли, — ответил посмеиваясь Мэрот, — но нам пора в путь. На востоке пошли белые полосы, и, когда мы доберемся до Бриджуотера, будет совсем светло.

Мы покинули злополучную ферму и двинулись в путь, приняв все предосторожности. Мэрот и я ехали несколько впереди. Двое солдат охраняли обоз сзади. Было совсем темно, и только едва заметная, белесоватая полоска на горизонте показывала, что близок рассвет. Несмотря на непроницаемую мглу, наш проводник смело и уверенно двигался вперед, ведя нас по сети лужаек и тропинок. Мы переходили через поля и болота, причем колеса телег увязали в грязи. Иногда грунт становился каменистый, и наши телеги начинали прыгать по камням. Мы так часто делали повороты и меняли направление пути, что я стал бояться, как бы Гек-тор Мэрот сам не запутался. Но мои опасения были напрасны. Едва только первые лучи солнца осветили местность, как мы увидали прямо перед собой колокольню бриджуотерской церкви.

— Вот так человек! — воскликнул сэр Гервасий. — У вас, надо полагать, кошачьи глаза. Вы даже в темноте находите дорогу. Я очень рад, что мы наконец добрались до города. Мои бедные телеги так скрипели и трещали, что мне даже грустно стало. Мэстер Мэрот, мы приносим вам нашу искреннюю благодарность.

— Эта местность вам, должно быть, хорошо знакома, — сказал я, — или, может быть, вы так же хорошо знаете весь юг?

Мэрот закурил короткую черную трубку и ответил:

— Я работаю на всем пространстве между Кентом и Корнуэлем, к северу от Темзы и Бристольского канала я уже не бываю, но на этом пространстве нет ни одной дороги, ни одной тропинки, которую бы я не знал. Я даже все сломанные заборы знаю и найду их в темноте. Это мой талант, мое призвание. Но только работа уж не та теперь, что прежде. Если бы у меня был сын, я не стал бы пускать его по своему делу. Дело наше погибло оттого, что омнибусы стали сопровождаться вооруженными солдатами, и кроме того, нам подгадили поганые ювелиры, пооткрывавшие банки: золото и серебро они попрятали к себе в сундуки, а заместо этого пустили в свет лоскутки бумаги. А нам эти лоскутки так же бесполезны, как старая газетная бумага. Да вот хотя бы я остановил в прошлую пятницу скотовода, ехавшего с Бландфордской ярмарки, и отобрал у него семьсот гиней.Но деньги эти были в этих бумажных чеках и поэтому оказались для меня совершенно ненужными. Будь эта сумма в золоте, я мог бы кутить в течение целых трех месяцев. Нечего сказать, хорошо государство, в котором бумажный хлам заменяет настоящее, отчеканенное на монетном дворе золото!

— Зачем вы продолжаете заниматься таким делом? — спросил я. — Ведь вы же сами знаете, что это вас приведет к позору и виселице. Неужели вы знали людей, которые получили от этого занятия пользу?

— Знал таких, — живо ответил Гектор Мэрот, — был некий Кингстон Джонс, работал он несколько лет подряд в Хунелоу. Однажды ему пришлось заработать сразу десять тысяч золотых круглячков., Джонс был умный парень и дал себе слово не рисковать более своей шеей. Он перебрался в Чишайр,где распустил о себе слухи, будто приехал из Индии. Джонс купил себе имение и теперь считается богатым помещиком. Репутация у него отличная, и его даже выбрали в мировые судьи. Сидит себе важным барином и присуждает в тюрьму какого-нибудь бродягу за кражу дюжины яиц. Потеха и глядеть-то. Чистый театр!

— Но, — продолжал настаивать, — мы убедились, что вы человек сильный, храбрый и прекрасно владеете оружием. Вы могли бы легко сделать себе военную карьеру. Не лучше ли употребить свои таланты на приобретение славы и всеобщего уважения. Ведь вы губите себя, вы идете к позору и виселице.

Разбойник затянулся, выпустил густой клуб дыма и ответил:

— О виселице я забочусь ровно столько же — сколько о прошлогоднем снеге. Всем нам, рано или поздно, придется заплатить дань природе: умру ли я в сапогах или в пуховой постели, умру ли я через год или через десять лет — не все ли равно? Мне это безразлично, так же, как и вам, воинам. А что касается до бесчестья, то это как смотреть на вещи. Я не вижу никакого позора в том, что беру налог с богатых, тем более что я рискую своей шкурой сам.

— Извините, — ответил я, — право — одно, а бесправие. — другое. Ничем вы не докажете правоту неправого дела и, кроме всего прочего, шутки с правом опасны.

Сэр Гервасий вмешался в разговор.

— Ну, допустим, что вы справедливо говорите насчет собственности, сказал он, обращаясь к разбойнику. — Но ведь ваше занятие опасно. Вы подвергаете риску и свою, и чужую жизнь.

— Ну, — ответил тот, — это все та же охота. Правда, бывает, что дичь начинает нападать на вас и превращается в охотника, а вы обращаетесь в дичь. Но что же делать? Игра опасная, но ведь игроков двое и у каждого есть шанс выиграть. Фальши здесь никакой нет, плутовства не полагается. Несколько дней тому назад еду я по большой дорогеи вижу трех развеселых фермеров. Летят они по полям, а впереди них мчится свора собак. Вся эта компания гналась за маленьким, безобидным зайчонком. Было это, господа, в глухой местности, на берегу Эксмура. Я и подумал: отчего и мне тоже не заняться и не поохотиться за охотниками? Черт возьми! Преинтересная это была охота. Мои джентльмены мчатся вперед, орут как сумасшедшие, фалды у них развеваются, собаки лают, ну, одним словом, развеселое занятие. Ну, а меня-то они не заметили. А я еду вслед за самым крикливым из них и любуюсь. Право, господа, не хватало еще полицейских стражников, а то бы вышла форменная игра в кошку-мышку. Знаете игру, в которую мальчики в деревнях играют? Выходила бы аккурат эта игра. Фермеры гонятся за зайцем, я за фермерами, а полицейские за мной.

И разбойник беззвучно рассмеялся.

— Ну, а что же было дальше? — спросил я.

— А дальше было вот что: мои три приятеля догнали своего зайца и вытащили фляжки. Надо же отдохнуть от трудов праведных. Сперва они попивали винцо и смеялись, глядяна убитого зайца, а затем один из них слез с коня, чтобы отрезать у зайца уши. Тут-то я к ним и подскакал:

"Здравствуйте, — говорю, господа: хорошо мы с вами поохотились". Они на меня посмотрели этак удивленно, а один из них спрашивает меня: "Как вы смеете ввязываться в чужую охоту? Мы вас не приглашали в свою компанию". "Да что вы, господа, — отвечаю я, — я не думал охотиться за вашим зайцем". — "Чего же вам в таком случае надо?" — спрашивает один. А я ему говорю: "Как чего? Да ведь я охотился за вами, и никогда у меня не было такой удачной охоты". С этими словами я вытащил пистолеты из кармана и в кратких словах объяснил фермерам их положение. Ну, тут они начали потихоньку вытаскивать из-за пазух свои кожаные кошельки. Вы бы рассмеялись, если бы поглядели на них тогда. Заработал я в это утро семьдесят один фунт. Это немножко получше, чем заячьи уши.

— Ну и конечно, они подняли весь околоток в погоню за вами? — спросил я.

— Этого я не боюсь. Моя Черная Алиса мчится как ветер: новости расходятся скоро, а моя кобыла скачет еще скорее.

— А вот и наши передовые посты, — произнес сэр Гервасий, — ну, мой честный друг, для нас вы были честным, а другие пусть говорят, как хотят. Поедемте-ка с нами и примите участие в святом деле. У вас много на совести грехов, которые надо искупить, право. Сделайте же доброе дело, рискните жизнью для протестантской веры.

— Ни в коем случае, — ответил разбойник, вскакивая на лошадь. — Своей шкуры я не жалею, но с какой стати будет рисковать жизнью моя лошадь для такого дурацкого дела? Представьте себе, что ее убьют в сражении. Где я найду такую лошадь? И затем, моей Черной Алисе решительно все равно, кто сидит на английском престоле: папист или протестант. Не правда ли, моя красавица? — прибавил он, хлопая лошадь по шее.

— Но вы можете рассчитывать на карьеру, — сказал я. — Наш полковник Децимус Саксон любит хороших бойцов на саблях. Он имеет большое влияние у короля Монмауза и может замолвить за вас слово у него.

— Будет рассказывать, — недовольно проворчал Гектор Мэрот. Предоставьте каждому заниматься своим делом. Вот конный полк Кирке — это другое дело. С ним я всегда буду воевать. Эти красные подлецы повесили моего приятеля, старого слепца Джима Хустона из Мильвертона; я уж отправил на тот свет семерых из этих негодяев. И если мне будет время, я перережу весь полк. А теперь, господа, я должен с вами проститься, у меня много дела. Прощайте!

— Прощайте! Прощайте! — кричали мы, пожимая его жесткую, смуглую руку. — Спасибо вам за проводы.

Гектор Мэрот поднял шляпу, тряхнул уздечкой и помчался по дороге, поднимая клубы пыли.

— Черт меня подери, если я стану когда-нибудь ругать воров! воскликнул сэр Гервасий. — Во всю свою жизнь я не встречал человека, который бы так прекрасно владел саблей. И стреляет он, должно быть, отлично. Ведь он уложил в одну минуту двух здоровенных ребят. Но поглядите-ка вон туда, Кларк, видите вы полки в красных мундирах?

Я взглянул на широкую, поросшую тростником серую равнину, которая раскинулась между берегами извилистого Паррета и далекими Польденскими горами.

— Конечно, вижу, — ответил я. — Я вижу их повсюду и вон там, около Вестонзойланда. Они краснеются, словно мак во ржаном поле.

— А вон там, налево, около Чедзоя, их еще больше, — сказал сэр Гервасий. — Раз, два, три! Еще один, еще два позади. Всего здесь шесть пехотных полков. А вон там я, кажется, различаю блестящие латы кавалеристов. Среди неприятелей движение. Да, если Монмауз хочет надеть на голову золотой ободок, он теперь должен сражаться. Вся армия короля Иакова на него надвинулась.

— Так нам надо, значит, ехать к своему полку, — сказал я. — Если не ошибаюсь, на базарной площади развеваются наши знамена.

Мы пришпорили усталых коней. За нами двинулись наши спутники и припасы, которые нам удалось собрать. Скоро мы очутились в казармах, где голодные товарищи приветствовали нас с восторгом. Пригнанные нами еще до полудня быки были превращены в ростбифы и бифштексы, был приготовлен обед, последний для многих из нас… Майор Гукер прибыл вскоре после нас с большим запасом провизии, но не совсем благополучно. У него была стычка с драгунами, и он потерял восемь или десять солдат. Он отправился немедленно в королевский совет и принес на нас жалобу. Но крупные события надвинулись так быстро, что этого дела так-и не пришлось разбирать.

Я, милые дети, откровенно сознаюсь, что майор Гукер был вполне прав. Наше поведение было противно всякой дисциплине и поэтому совершенно неизвинительно. Но, дети, крик женщины, просящей о помощи, великое дело. Я, вот теперь седой, дряхлый старик, и то всегда готов защищать слабую женщину. Защита слабых это наша святая обязанность. Это обязанность выше всяких других обязанностей, это долг сердца. И сели даже человек надел солдатский мундир, то сердце у него не делается от этого более жестким.

Глава XXXI

БОЛОТНАЯ ДЕВОЧКА

Когда мы приехали в Бриджуотер, весь город был в движении. Только что стало известно, что войска короля Иакова приблизились к городу и находятся на Седжемурской долине. По-видимому, неприятели хотели двигаться вперед и штурмовать город. Настоящих укреплений, как я уже сказал, в Бриджуотере не было. Только со стороны Истовера были возведены кое-какие валы, и на них были поставлены две бригады пехоты. Остальная армия стояла в резерве на базарной площади и на Дворцовом поле. После полудня, однако, в город вернулись наши разведочные конные отряды и сообщили, что, по всей видимости, неприятель не собирается штурмовать Бриджуотер. То же подтвердили и пришедшие в город крестьяне, жители окрестных болот. По их словам, королевские войска очень комфортабельно расположились в окрестных деревнях. С местных крестьян они взяли контрибуцию сидром и пивом и не обнаружили ни малейшего желания двигаться вперед.

Город был полон женщин. Из близких и далеких мест пришли жены, матери и сестры восставших. Всем им хотелось взглянуть еще хоть один раз на любимых людей. Даже на базарных площадях Лондона не увидишь такой тесноты и давки, какая была в этот день на узких улицах и переулках маленького сомерсстского городка. Повсюду, бродили солдаты в высоких сапогах и темно-желтых мундирах. Красные милиционеры, суровые жители Таунтона, одетые в темные одежды, пиконосцы в сермягах, загорелые моряки, дикие, оборванные углекопы, неопрятные крестьяне, худощавые обитатели северных гор — все это толпилось и толкалось, образуя огромную, разношерстную массу. Повсюду между солдатами были видны деревенские женщины в соломенных шляпах. Они шумно целовались, плакали и убеждали солдат. Среди этих разноцветных людей, сверкавших оружием, двигались угрюмые фигуры пуританских проповедников в темных плащах и широкополых шляпах. По временам эти проповедники останавливались и начинали говорить зажигательные речи, сыпя текстами из Библии. Эти проповедники действовали опьяняюще на толпу. То и дело она подымала дикий вопль. Толпа эта была похожа на громадного пса, который рвется на своей своре и стремится схватить за горло своего врага.

Как только стало ясно, что Фивершам не хочет атаковать нас, наши полки были сняты с позиции, и мы занялись припасами, которые добыли благодаря ночной фуражировке.

Было воскресенье. День был хороший, теплый, на ясном небе не виднелось ни облачка, веял легкий ветерок, насыщенный ароматом деревенских цветов. Весь день в соседнихдеревнях звонили в колокола. Эта музыка наполняла собою всю залитую золотыми лучами окрестность. Верхние окна и крыши домов, покрытые красной черепицей, были усеяны бледными от страха женщинами и детьми, напряженно глядевшими в восточном направлении. В темно-серой болотистой равнине виднелись там и сям красные пятна. Это были позиции наших врагов.

В четыре часа Монмауз созвал последний военный совет. Совет был собран в нижнем этаже колокольни, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. После моей поездки меня всегда приглашали на военные советы, несмотря на мой маленький чин. Всего собралось тридцать советников, именно столько, сколько могло вместить в себя небольшое помещение. Пришли и воины, и придворные, и кавалеры, и пуритане. Общая опасность сблизила их. Почувствовав, что наступает кризис, они забыли то, что их разделяло, и манеры их стали совершенно иные. Сектанты утратили свою суровость: они были взволнованы и горячились в ожидании сражения; что касается легкомысленных придворных модников, то опасность положения их отрезвила, и они глядели необычайно серьезно. Старая вражда была позабыта. Поднявшись на колокольню, король и советник, став у парапета, сосредоточенно глядели на горизонт, который был скрыт густыми клубами дыма. Дым этот поднимался от неприятельских костров.

Король Монмауз стоял среди своих вождей бледный и растерянный. Одет он был небрежно и был весь какой-то растрепанный. Очевидно, душевное расстройство заставило его позабыть о туалете. В руках у него был бинокль из слоновой кости. Он поднес его к глазам, и я видел, как его руки дрожали. На Монмауза было просто жалко смотреть. ЛордГрей передал бинокль Саксону. Тот оперся на каменный парапет и долго, пристально смотрел на неприятельский лагерь. Наконец Монмауз произнес тихим голосом, точно говоря сам с собою:

— Это те самые люди, которыми некогда я командовал. Вон там, направо, я вижу Думбартенский пехотный полк. Я знаю этих солдат. Они будут сражаться как львы. Все было бы хорошо, если бы они были на нашей стороне.

Лорд Грей ответил не без горячности:

— Но ваше величество, вы несправедливы к вашим сторонникам. Они готовы умереть за вас и будут биться до последней капли крови.

Монмауз взглянул вниз, на кишевшие народом улицы, и печально ответил:

— Поглядите-ка на них, каковы они! Конечно, все это благородные люди, благороднее которых нет во всей Англии, но послушайте, как они галдят и шумят, точно евреи на шабаше. Это не то что настоящие, обученные батальоны. Там везде суровое молчание и порядок. Ах, зачем, зачем я выманил этих честных людей из их убогих хижин и втянул их втакое безнадежное дело?

— Извините, ваше величество! — воскликнул Вэд. — Они не считают это дело безнадежным, да и мы считаем его таковым.

Как раз когда Вэд произносил эти слова, толпа внизу издала дикий, торжествующий вопль. Крик этот был вызван словами проповедника, который говорил что-то толпе, высунувшись из окна. Сэр Стефен Таймвель, вошедший в эту минуту, сообщил:

— Это досточтимый доктор Фергюсон говорит проповедь. Поистине он получил вдохновение свыше, и проповедь его замечательна. Доктор Фергюсон подобен древним пророкам. Текстом для проповеди он выбрал следующие слова:

"Познает Израиль Господа, и Господь и Бог Богов придет к нему на помощь. В тот же день, когда мы отступим от тебя, погуби нас Боже".

— Аминь! Аминь! — воскликнули несколько благочестивых пуританских воинов.

А между тем толпа внизу снова подняла крик. Послышалось бряцание оружия. Было очевидно, что огневая речь фанатика разожгла толпу. У Монмауза лицо несколько просветлело, и он произнес:

— Они, кажется, в самом деле рвутся в битву. Я всегда командовал регулярными войсками и поэтому, может быть, придаю слишком большое значение военной выучке и дисциплине. Да-да, мои милые приверженцы находятся в сильно приподнятом состоянии. Ну, полковник Саксон, что вы скажете о расположении неприятеля?

— По правде сказать, — ответил Саксон, — мое мнение об этом расположении очень невысокое, ваше величество. Я был во многих странах, знал многих полководцев и видел много армий в боевой готовности. Я знаю также теорию этого дела, знаю, что пишет Петринус Бэллус в своем знаменитом сочинении "De re militari". Я читал также Флеминга и никогда не слыхал и не видал ничего подобного. Расположение неприятеля прямо бессмысленно.

Монмауз обратился к мэру Бриджуотера. Это был маленький человечек с обеспокоенным лицом. Ему было, по-видимому, совсем неприятно, что он поневоле попал в лагерь бунтовщиков. Король спросил у него:

— Как называется вон та деревушка налево? Вон та, где видна четырехугольная колокольня и около нее деревья?

— Это Вестонзойланд, ваша честь… то есть ваша светлость… то есть я хотел сказать, ваше величество. А другая, в двух милях дальше, это Мидльзог. А Чедзой еще дальше, налево, по той стороне Рейна.

Король сильно вздрогнул и свирепо набросился на пугливого горожанина, так что у того помутился последний, данный ему от природы остаток ума.

— Рейн! — закричал он. — Что вы хотите сказать, сэр?

— Ну да, рейн, ваша светлость, то есть ваше величество, — лепетал мэр… — Рейном, ваша величественная светлость, крестьяне рейн называют.

Сэр Стефен Таймвель вмешался в разговор.

— Рейнами здесь, ваше величество, называют глубокие и широкие канавы, которыми осушатеся большое Седжемурское болото.

Король побледнел так, что у него даже губы стали белы. Некоторые члены совета обменялись многозначительными взглядами. Все вспомнили странное пророческое стихотворение, которое было доставлено в лагерь мною.

Молчание нарушил старый, помнивший времена Кромвеля майор по имени Голлис, Майор этот успел набросать на бумаге деревни, занятые неприятелем.

— С вашего позволения, ваше величество, — произнес он, — расположение войск неприятеля напоминает мне расположение шотландской армии перед Дунбарской битвой. Кромвель стоял в Дунбаре точно так же, как мы теперь стоим в Бриджуотере. Прилегающая местность, болотистая и ненадежная, была занята врагом. Во всей нашей армии говорили, что если бы старик Лесли держался на своих позициях, то нам пришлось бы в конце концов сесть на корабли и, оставив весь обоз в пользу неприятеля, уходить в Ньюкастль. Но Провидение было благосклонно к нам. Лесли решил нас атаковать, и правый его фланг оказался отделенным от остальной армии большой болотиной. Кромвель напал на эту часть армии на заре и разбил ее наголову. Кончилось тем, что вся армия врагов бежала, и мы били ее до самых ворот Лейта. Семь тысяч шотландцев пали тогда, а честных людей пало не больше сотни, а то и того меньше. Теперь, ваше величество, извольте взглянуть в бинокль. Между этими двумя деревнями и ближайшим к нам Чедзоем тянутся, по крайней мере, на протяжении мили болота. Если бы я был главнокомандующим, я испробовал бы напасть на врага именно с этой стороны.

— Напасть на старых солдат с неопытными крестьянами, — заметил сэр Стефен Таймвель, — опасно и смело, но если это так нужно, то это будет сделано. Ни один гражданин Таунтона, по крайней мере, не поколеблется исполнить приказ короля.

— Вы хорошо говорите, сэр Стефен, — сказал Монмауз, — но ведь у Кромвеля при Дунбаре были ветераны, которым приходилось сражаться с неопытными в военном деле противниками.

— И однако, — возразил лорд Грей, — совет майора Голлиса во многих отношениях хорош. Если мы не нападем на неприятеля, он охватит нас кругом и уморит голодом Если так, то мы должны воспользоваться случаем, который нам представляется благодаря небрежности или невежеству Фивершама; к завтрашнему дню Черчилль, наверное, уже успеет указать своему начальнику на его ошибку, и неприятель переменит диспозицию. Нам надо торопиться воспользоваться представившимся нам случаем.

— Их конница стоит в Вестонзойланде, — заметил Вэд, — если мы не видим сверкания лат и оружия неприятельских всадников, то только потому, что солнце очень жарит сегодня и из болота поднимается туман. Я наблюдал за неприятелем раньше, утром, и различил в бинокль длинные ряды конницы. Она стоит пикетами перед деревней по болоту. Позади них, в Мидльзоге, стоит две тысячи милиционеров, а в Чедзое, атаковать который мы собираемся, стоят пять полков регулярной пехоты.

— Все будет хорошо, если нам удастся разбить эти пять полков, воскликнул Монмауз. — Каково ваше мнение, полковник Бюйзе?

— У меня всегда одно и то же мнение, — ответил немец, — мы пришли сюда сражаться, и чем скорее мы примемся за работу, тем лучше.

— А вы как думаете, полковник Саксон? Согласны ли вы с мнением вашего друга?

— Я согласен с мнением майора Голлиса, ваше величество: Фивершам неудачно расположил войска и открыл нам путь для удачной атаки. Нам непременно нужно воспользоваться его ошибкой. Но, ваше величество, войска неприятеля прекрасно обучены, и у них много кавалерии. Принимая это во внимание, я предлагал бы произвести атаку ночью,

— Та же мысль пришла и мне в голову, — сказал Грей, — наши друзья, жители Бриджуотера, знают здесь каждую пядь земли и доведут нас до Чедзоя ночью так же хорошо, как днем.

— Я слышал, — продолжал Саксон, — что в неприятельский лагерь доставлено много сидра, пива, вина и водки. Если это правда, мы их атакуем в то время, когда головы у них будут кружиться от похмелья. Они и знать не будут, кто это на них напал — голубые ли дьяволы, как они нас называют, или их собственные товарищи.

Раздался общий хор одобрения. Весь совет был доволен тем, что час решительного сражения наступает. Всем надоели утомительные переходы с одного места на другое:

— Не выскажется ли кто-нибудь против принимаемого нами плана? спросил король.

Мы переглянулись. На лицах многих ясно читалось сомнение в успехе. Были и откровенно унылые физиономии, но никто не стал возражать против ночной атаки. Было ясно, что наше положение таково, что, не рискуя, выйти из него нельзя.

Одобренный большинством план ночного нападения на неприятеля имел, по крайней мере, то достоинство, что мы могли рассчитывать на удачу. И однако, дорогие мои дети, это был тяжелый момент. Глядя на умного и расстроенного Монмауза, даже храбрейшие из нас почувствовали, что мужество их оставляет. Мы поневоле спрашивали себя: может ли такой слабый человек браться за такое безумно смелое дело и при этом рассчитывать на успех?

— Значит, все согласны, — произнес Монмауз, — нашим боевым паролем будет слово «Сого». Мы атакуем неприятеля сейчас же после полуночи. Более подробный план сражения мы выработаем в течение дня. Теперь же, господа, вы можете возвратиться к своим полкам. Каков бы то ни был исход сражения, господа, я вам буду вечно благодарен. Будет ли Монмауз коронованным владыкой Англии или же преследуемым беглецом, его сердце до самого момента смерти будет гореть любовью к храбрым друзьям, которые стоялиоколо него в опасный час.

Эта простая и добрая речь растрогала всех. Мне стало до боли жалко этого бедного, слабого человека. Мы окружили Монмауза и, держа руки на эфесах мечей и сабель, стали горячо клясться в том, что будем стоять за него даже в том случае, если бы против нас поднялась вся вселенная. Даже суровые и бесстрастные пуритане были растроганы.О придворных же нечего было и говорить. В избытке усердия они выхватили шпаги и махали ими до тех пор, пока толпа внизу не подхватила их криков. Весь город огласилсяликующими криками. Это ликование ободрило Монмауза. Щеки его зарумянились, глаза повеселели, на минуту он стал настоящим королем, каким ему хотелось быть.

— Спасибо вам, мои дорогие друзья и подданные! — воскликнул он. Успех нашего дела зависит от Всевышнего, но что в ваших силах, вы сегодня ночью сделаете, это я знаю.Если Монмауз не может получить всей Англии, он получит нужные ему шесть футов английской земли. А теперь, господа, к своим полкам, и да поможет Бог правому делу!

— Да поможет Бог правому делу! — повторил торжественно совет, и все разошлись. На колокольне остались король и лорд Грей, которые и занялись выработкой подробного плана сражения.

Когда мы с Саксоном вышли на улицу и смешались с толпой, он сказал мне: — Да, эти придворные попугаи умеют махать рапирами и орать в то время, когда между ними и неприятелем — четыре мили расстояния. Но как они будут держаться, когда их атакуют мушкетеры и бригады неприятельской конницы. Тогда они не то запоют. А вон идет приятель Локарби. По лицу видно, что у него есть новости.

Рувим, запыхавшись, подбежал к нам и произнес:

— Я должен сделать вам донесение, полковник. Как вам известно, полковник, вы приказали мне и моей роте держать караул у Восточных ворот.

Саксон утвердительно кивнул.

— Исполняя приказание, я старался как можно подробнее высмотреть положение врага, — продолжал Рувим, — и вскарабкался на высокое дерево, которое растет недалеко за городом. Сидя на дереве, я при помощи подзорной трубы мог явственно различить неприятельский лагерь и расположение их войск. И вот когда я сидел таким образом и наблюдал, то увидел на половине дороги между городом и неприятельским лагерем человека, осторожно, пробиравшегося к нам под прикрытием растущих по дороге берез. Да,этот человек пробирался к нам. Когда он подошел ближе, я рассмотрел его лицо и узнал его… Я знаю этого человека. Но он, вместо того чтобы направиться к воротам, пошел кругом, скрываясь за торфяными складами. В город он проник, очевидно, с другой стороны. Я имею основание предполагать, что этот человек неискренно предан нашему делу, и мне кажется, что он ходил в королевский лагерь в качестве шпиона, а назад вернулся, чтобы добыть новые сведения.

— Вот как! — произнес Саксон, поднимая брови. — И кто же это такой?

— Зовут его Деррик. Одно время он был главным мастером у таунтовского мэра Таймвеля, а теперь состоит офицером в Таунтовском пехотном полку.

— А, это тот самый юный франт, который собирался одно время жениться на мистрисс Руфи? Черт побери любовь! Она способна превращать честных людей в изменников. Но ведь он, кажется, отличался большим благочестием? Я слышал как-то, как он говорил проповедь своим солдатам. Как же могло случиться, чтобы человек его закала перешел на сторону прелатйстов?

— Должно быть, та же любовь виновата, — ответил я, — любовь, если она счастлива, это хорошенький цветок. Но поставьте ее развитию препятствие, и она превращается всорную траву.

— Деррик питает недоброжелательство к очень многим людям в нашем лагере, — сказал Рувим, — для того чтобы отомстить этим людям, он способен погубить всю армию. Бывают такие люди: для того чтобы утопить одного, они губят целый корабль. Даже сам сэр Стефен навлек на себя его ненависть. А за что? За то, что отказался принудить дочь выйти за него. В настоящее время Деррик находится в лагере, а я поторопился доложить о происшедшем вам. Он, может быть, опять станет шпионить. Так вы пошлите отряд пикейщиков. Они его арестуют.

Саксон подумал и ответил:

— Это, пожалуй, недурно, но ведь парень-то хитрый. Он, наверное, придумал какую-нибудь историю и сумеет оторваться и выйти сухим из воды. Лучше было бы поймать его наместе преступления.

План поимки Деррика был придуман мною. Я заметил, что на пути от города к неприятельскому лагерю стояла одинокая хижина. Домик этот был окружен болотами. Всякий, кто шел из Бриджуотера к неприятельскому лагерю, должен был идти мимо этого домика. Если Деррик вздумает сообщить наш план Фивершаму, мы можем его изловить, стоит только посадить караул в этом домике. От нас эта хижина вдвое ближе, чем от неприятельского лагеря.

Я изложил свою мысль, и Саксону она очень понравилась.

— Вот это прекрасно! — воскликнул он. — Сам мой ученый Флеминг не мог бы придумать более удачной военной хитрости, cusus belli. Берите с собой столько людей, сколько вынайдете нужным, а я позабочусь о том, чтобы мэстер Деррик был снабжен самыми лучшими и свежими новостями для лорда Фивершама.

— Солдат брать незачем, — предложил Рувим, — еще пойдут сплетни. Мы лучше это дело вдвоем с Михеем сделаем.

— Это действительно лучше, — ответил Саксон, — но я должен с вас взять слово, чтобы вы, невзирая ни на что, вернулись в город еще до захода солнца. Ваши роты должны быть в боевой готовности за час до наступления.

Мы с удовольствием дали требуемое обещание. Прежде всего мы удостоверились в том, что Деррик возвратился в город. Саксон исполнил свое намерение и в его присутствии обронил несколько слов о ночной атаке. Мы тем временем уже направились к домику в болоте. Лошадей мы оставили в городе и вышли пешком через Восточные ворота. Скрываясь от посторонних взоров в тени деревьев, утопая в грязи и воде, мы вышли наконец на дорогу как раз против одинокой хижины. Это был простой домик с выбеленными стенами и тесовой крышей. На двери была прибита небольшая дощечка, а на ней написано, что "здесь продается молоко и масло". Дыма из трубы не было видно, а окно было закрыто ставней. Из этого мы заключили, что обитатели дома, боясь предстоящего кровопролития, уже покинули свое убежище. По обеим сторонам дома раскинулось болото. С краев оно было мелко и поросло травой, но чем дальше, тем более оно углублялось. Предательская поверхность его была затянута светло-зеленой тиной.

Мы постучали в грязную дверь, но, как и следовало ожидать, не получили никакого ответа. Я уперся в дверь плечом, и она соскочила с петель.

В хижине была всего-навсего одна комната. В углу ее виднелась приставная лестница, ведшая на чердак, где под крышей была устроена спальня. На земляном полу стояли стулья и скамейки. У одной из стен помещался сосновый стол, заставленный темными крынками с молоком. Одна стена хижины села, потолки и стены были покрыты зелеными пятнами. Соседство с болотом давало себя знать. Но, к нашему великому удивлению, в хижине, оказалось, жил человек. Посреди комнаты, прямо против двери, в которую мы вошли,стояла маленькая, хорошенькая, золотокудрая девочка лет пяти-шести от роду. Одета она была в чистенькое белое платьице и подпоясана красивым кожаным поясом с блестящей металлической пряжкой. Ее маленькие ножки были обуты в белые чулочки и кожаные башмачки. Девочка стояла, выставив вперед правую ногу, как бы собираясь защищаться. Крошечная головка была закинута назад, в больших голубых глазах притаились удивление и вызов.

Увидав нас, маленькая волшебница замахала на нас платком и начала кричать:

— Шшш… шш… шш!

Точно мы с Рувимом были не люди, а две курицы, забравшиеся в дом, которых нужно было выгнать.

Такой прием нас озадачил, и подобно двум школьникам, застигнутым на месте преступлений, мы остановились у порога: нам было неловко, и мы не знали, что делать даже. Мыстояли и глядели на маленькую фею, которая продолжала махать платком и шикать. Что делать? Уйти ли из ее волшебного царства или попытаться умиротворить ее лаской?

— Уходите, уходите! — закричала девочка, топоча от гнева ногами. Уходите. Так бабушка велела. Если кто сюда придет, чтобы уходил.

— Ну, а если мы не уйдем, маленькая хозяйка, что ты с нами сделаешь? спросил Рувим.

— Тогда я вас прогоню, — ответила она и, подбежав к нам, начала нас хлопать по ногам своим платочком. Затем она накинулась на меня и закричала:

— Ах ты, нехороший мальчик! Зачем ты сломал бабушкину дверь?

— Я ее сейчас починю, — ответил я со смирением и, взяв вместо молотка валявшийся на полу камень, надел снова дверь на петли.

— Ну вот, хозяйка, все исправлено, — сказал я, — ваша бабушка теперь и не заметит, что дверь была сломана.

— А все-таки уходите отсюда, — настаивала девочка, — дом это не ваш, а бабушкин.

Что нам было делать с этой решительной дамой, живущей в болоте? В доме нам остаться было необходимо, кругом была открытая местность, и спрятаться было некуда. А девочка упорно гнала нас вон. Она обнаруживала храбрость, которая положительно устыдила бы Монмауза.

— Ты, кажется, торгуешь молоком, — сказал Рувим, — мы устали, и нам хочется пить. Мы и пришли к тебе, чтобы попить молока.

Девочка вся расцвела и, улыбаясь, воскликнула:

— Да неужто? Но вы мне должны заплатить за это. Бабушке всегда платят. Ай-ай, вот отлично-то! Вот хорошо-то!

Она вскарабкалась на стул, схватила крынку и налила две большие кружки, стоявшие на столе.

— Это будет стоить пенни! — заявила она вежливым тоном.

Забавно было глядеть на эту маленькую хозяйку, как она прятала в свой карман данную ей монету. На ее невинном личике сияли гордость и удовольствие. Она гордилась тем, что делает дела в отсутствие своей бабушки. Мы взяли кружки с молоком, открыли ставню и сели около окна. Нам нужно было наблюдать, когда пойдет мимо Деррик.

— Ради Бога, пей как можно медленнее, — шепнул мне Рувим, — нам надо как можно медленнее пить молоко, а то она нас опять погонит.

— Ну ладно, — ответил я, — теперь мы уплатили пошлину, и она позволит нам посидеть здесь.

Но девочка, слышавшая мои слова, заявила непреклонным тоном:

— Нет-нет, как выпьете молоко, так сейчас же уходите. Я рассмеялся и воскликнул:

— Ну скажи, пожалуйста, слыхано ли, чтобы два взрослых воина стеснялись до такой степени крохотной куколки? Слушай, малютка, я с тобой буду торговаться. Получай шиллинг. Я покупаю у тебя все молоко, которое здесь стоит. Мы будем сидеть здесь и пить молоко. Ладно, что ли?

— Ну, что же! — ответила девочка. — И хорошо. А если вы хотите, чтобы было еще больше молока, то я принесу. Наша корова Джинни гуляет по болоту. Она сейчас придет, и ябуду ее доить.

— Нет-нет, Боже упаси, нам больше молока не нужно! — воскликнул Рувим. — Ведь это может кончиться тем, что нам придется покупать корову. А скажи мне, маленькая девочка, где твоя бабушка?

— Бабушка ушла в город, — ответил ребенок, — к нам пришли гадкие люди в красных камзолах и с ружьями. Они все воруют и дерутся. Вот бабушка и ушла, чтобы их прогнать. Бабушка все устроит.

— А мы, моя птичка, как раз с этими людьми в красных камзолах и воюем, — сказал я, — мы пришли, чтобы защищать тебя и бабушкин дом. При нас не посмеют ничего украсть.

— В таком случае оставайся и сиди, — важно сказала девочка и живо вскарабкалась ко мне на колени, — какой ты большой мальчик!

— А почему же я не мужчина? — спросил я.

— Ну, у мужчин есть борода, а у тебя — нет. Вот у моей бабушки и то больше волос на подбородке, чем у тебя. И кроме того, ты пьешь молоко, а молоко пьют только мальчики.Мужчины пьют сидр.