Чтение 4–й страницы книги ~Заначка Пандоры~

Сколько радости детской, с ума соскочить можно.

— У нас ничего нет для такой дороги, надо купить много… — Я искал, как добраться до телефона. — Мое барахло у тебя осталось. И кроме того… Нас будут искать, надо предупредить…

— Они всё сделают, — затараторила она, — и денег дадут, и всё купят. Но домой нельзя, нас поймают. И звонить никому нельзя.

— Кто тебя поймает?

— Как только я сама разберусь, я тебе расскажу. Честное слово!

— Черт с ним! По крайней мере что мы там будем делать?

— Ждать!

Она помахала рукой старику. Он прекратил набивать трубку и дружелюбно помахал в ответ. Водитель тоже откликнулся, приподнял панаму. Когда он ухмылялся, хотелось отвести глаза, потому что оба шрама, тянувшиеся через левую щеку к горлу, стягивали его милую физиономию на сторону.

— Чего ждать?

Она повернулась и коротко поцеловала меня в губы.

— Я тебе безумно благодарна. Я очень хочу, чтобы ты поехал со мной, мне так страшно… Но я не заплачу, если ты откажешься. Они предупредили, что за твою жизнь не отвечают.

Она встала и сделала шаг к машине. Шофер отшвырнул окурок и вернулся за руль. Дед курил, выдыхая сизые табачные облака. Под солнцем я сумел его более-менее рассмотреть.

Под непроницаемыми темными щелками набрякли мешки. Многочисленные морщины прорезали коричневую кожу. Узкая грудь, худощавые ноги в свободных белых брючках и легких сандалиях. На щиколотке, там, где заканчивалась штанина, поблескивал свисающий краешек браслета. Сколько поколений его предков насиловали европейцы? Или, напротив, ему удалось сохранить чистую кровь? Я представил такие же глаза в завесе дыма четыреста лет назад, когда запыленные, испуганные воины спешили доложить вождю о кровожадных белых людях, вышедших из больших лодок. Подобно изваянию, стоял его предок, глядя с вершины ступенчатой пирамиды на огонь и дым, окутавшие его страну. Не в силах остановить кошмар, он втайне решал, как спасти главное…

Я ей вполне поверил. Меня на самом деле никто не задерживал. Шофер развернул машину. Дед выбил трубку, поднял свою поклажу. То квадратное, что лежало в пакете, было, видимо, довольно тяжелым или хрупким: старик обращался с ним очень бережно. Но молодые не вмешивались. Видимо, им даже не было позволено притрагиваться к вещам босса.

Очень возможно, что ближайшие часы в обществе этих ребят приведут меня на больничную койку, а то и в могилу. Подохнуть в чужой войне, не имея даже представления, за что воюешь? Нет у меня таких инструкций. Инна сделала еще шаг и обернулась. Ветер ворошил ее волосы, торнадо тополиного пуха кружилось под ногами. Счастливое немецкоесемейство — родители и мальчишки-погодки лет двенадцати — попрощались с лошадьми и, гомоня, усаживались в машину. Тренер взял двух кобыл под уздцы, откинул щеколду на воротах загона, подтолкнул животных в открывшуюся калитку. Навстречу им уже бежала девчонка лет четырнадцати. Протянула какое-то лакомство, подхватила поводья, повела лошадок в стойла.

В чем проявляется ответственность? В том, чтобы вернуться назад, трусливо поджав хвост, и честно нести свою ношу по защите интересов, целостности и так далее? Схлопотать благодарность за доставку собственной персоны в здоровом состоянии и обманывать себя, что кто-то там рад тебя видеть?

«Она тебе нравится», — напомнил внутренний голос. «Это ненадолго, — возразил я. — Это не симпатия, а пока только секс, последствия южного морского воздержания». «У тебя большой выбор?» — осведомился голос. «А вдруг это реальный шанс разузнать и принести в клювике что-нибудь стоящее… А то, что мы называем взаимной симпатией, ничем хорошим не заканчивается», — мудро заметил я. «Хорошим? — удивился голос. — Какая разница, чем заканчивается? С каких это пор тебя перестал волновать процесс?»

Инна сделала шаг к машине.

— Дело есть, — сказал я.

Она криво улыбнулась — нечто среднее между слезами и смехом.

— Если точно уверен, что счастья отпущено на пять месяцев, а потом — провал, стоит ли браться? — спросил я.

— Пять месяцев? — Она смахнула с ресницы тополиную мохнатую снежинку. — А пять дней не хочешь? Пять минут?! Разве пять минут счастья не стоят любого провала? Ты разве знаешь, что ждет тебя на шестой минуте?

Водитель выкинул в кусты последние собранные им гильзы и посигналил. Вдоль проволочной ограды вольера приближалось облако пыли. Переваливаясь на кочках, из кустарника выполз доисторический «форд-гранада», из его кабины нам призывно махали. Молодой пожал руку водителю. Открыли оба багажника, переложили дорожные сумки. Старик обнялся с прежним шофером, пересел в «форд».

— Ты хочешь, чтобы я поехал?

— Я не умею говорить мужчинам комплименты. Я не хочу тебя потерять. Этого достаточно?

— Что мы будем там делать, в Мексике?

— Ждать, когда он проснется.

— Да кто это он?!

— Дракон.

8КОНЬСУШЕНЫЕ УШИ

— Второй, что у вас?

— Второй пост. Ковальский и Мэгуин вышли. С ними жилец квартиры по указанному адресу, Роберт Кон, гражданин Латвии, личность проверяется. За прошедшие полтора часаони посетили четыре адреса: три в жилом фонде и одно бюро. Кон звонил и поднимался один, янки ждали в машине. Кон спрашивал везде, не знает ли кто, где его жена.

— Аппаратная?

— Моряк на связи, адреса отрабатываются. Все бывшие граждане России или Латвии. У нас ничего на них нет.

— Второй пост. Далее Кон с Ковальским изучали телефонную книгу, потом отправились по адресу Шенебергштрассе, 181. Там пытались пройти во двор дома, но не смогли. Напротив подъезда полицейское оцепление, вижу разбитую «БМВ». Вооруженное ограбление с убийством или что-то в этом роде.

— Что значит «что-то в этом роде»?! Вы способны детально выяснить? И внятно доложить? С каких пор мы в Берлине попадаем на третье убийство за день?!

— Это аппаратная. По указанному адресу позавчера сняла квартиру бывшая супруга Роберта Кона, Инна Кон, гражданка России.

— Третий?

— Третий говорит. Получили запись разговора Рейли с Мэгуином. Рейли сообщает, что телефон Сноу находится вне зоны действия. Точнее так: ранее никто не брал трубку, а теперь вне зоны действия.

— Кто такой Сноу?

— Это последний американец из той тройки, что прилетел с покойным Родригесом четыре дня назад.

— Внимание, это первый пост. Рейли покинул аэродром, возвращается по автобану номер двадцать четыре. Машину слышим, но можем потерять, очень плотное движение.

— Это аппаратная. Данные по Инне Кон. Образование высшее, музыкальное. На госслужбе не состояла, к суду не привлекалась, на учете не состояла, замужем, детей нет, безработная. Девяносто первый, девяносто третий годы — три случая привлечения к уголовной ответственности. Участие в Риге в уличных беспорядках, оскорбление должностных лиц действием при исполнении, подозрение на наркотики. Обвинения сняты. Пребывание в Германии легальное, контакты проверены.

— Есть хоть что-нибудь по контактам?

— Ни с одной интересующей нас структурой.

— Черт знает что…

— Извините, не понял?

— Ничего. Не обращайте внимания.

— Внимание, это второй. По адресу проживания Инны Кон, Шенебергштрассе, 181, прибыли две военные машины, «скорая», автобус криминальной полиции и эвакуатор. Пропущены за ограждение. Наблюдение невозможно. Ковальский уезжает. Кон остался в баре на соседней улице.

— Оставайтесь с ним.

— Слушаюсь.

— Это третий пост. Ковальский прибыл по адресу Шлоссштрассе, 4, где ранее был обнаружен их раненый с огнестрельным, и поднялся наверх. Ковальский активизировал электронные устройства неустановленного назначения. Эффекты те же, что были у Родригеса в отеле «Ванесса». У меня помехи по всему спектру.

— Это аппаратная. Касательно этой квартиры по Шлоссштрассе. Никаких следов пресловутой журналистки Ингрид Айсман. Скорее всего, служебное жилье. И еще, обрывок разговора Ковальского с мальчиком из посольства. Дословно следующее: «Плевать я хотел на Агентство, я им не подчиняюсь…»

— Боже мой, кого они у себя там держат?

— Внимание, это первый. Рейли только что говорил с Мэгуином. Передаю дословно. Чарли Пристли в палате ненадолго пришел в себя и сообщил следующее. Якобы Сноу звонил ему вечером, потому что обнаружил, что объект «ведут» параллельно. Затем Сноу перезвонил вторично, сказал, что у него проблемы, просил немедленно приехать.

— Дальше?

— Это всё. Точнее нет. Рейли вспомнил, будто Чарли в бреду сказал «сушеные уши».

— «Сушеные уши»?

— Да. Он это преподнес, как кусок бреда. Дословно: «У него сушеные уши». Повторил дважды и отключился. Рейли пытался выяснить, кого раненый впустил ночью в квартиру,но больше ничего не добился.

— Внимание, это третий. Рейли говорил по телефону с Ковальским, называет его «босс». Сообщил, что всех срочно вызывают в посольство, что за ним отправлена машина. Ковальский отключил технику, выходит из дома, с ним два тяжелых металлических чемодана и сумка. Садится в такси, вызвал заранее.

— Это уже интересно… Следуйте за ним.

— Это второй. По Шенебергштрассе, где проживает Инна Кон, ограждение сняли, остались две полицейские машины, журналистов разворачивают. Роберт Кон вернулся к домув сопровождении мужчины… Плохая слышимость, мы далеко. Очевидно, это хаусмастер. Говорят по-немецки, Кон показывает свой паспорт. Вместе заходят в подъезд.

— Второй, нам нужно услышать эту хату.

— Вас понял.

— Третий говорит. Движемся за такси Ковальского по автобану, направление Райникендорф. Пересекли Кантштрассе.

— Это аппаратная, Моряк говорит. Мэгуин только что звонил Ковальскому, спрашивал, где тот находится. По Шлоссштрассе, 4, помехи исчезли. Есть слышимость. В квартире минимум трое, говорят по-английски. Один докладывает. Дословно: «Ковальский исчез вместе с приборами, резервный комплект датчиков пропал, генератор обесточен, компьютеры на месте».

— Третий говорит. Мы потеряли Ковальского.

— Что?!

— Его такси развернулось из третьего ряда направо на красный свет, мы не успели. Выскочил из машины напротив универмага. Скорее всего, пробежал насквозь и взял другое такси или спустился в метро… Что делать?

— Это вас надо спросить, кретины! Аппаратная, что у Лиса?

— Нет связи. Пропал одновременно с девушкой.

— Второй пост. Я в подъезде, есть слышимость. Это действительно хаусмастер. Говорит Кону, что не имеет права оставить его в квартире. Выходят вместе, Кон садится во дворе на скамейку, говорит, что будет ждать.

— Это аппаратная. Мэгуин только что разговаривал по телефону, возможно, с Рейли. Сказал, что вернулся к Ингрид, а там парни из Агентства. Говорит, его чуть не пристрелили и одного не отпускают. Не понимает, где босс. Связь исчезла. Машина, судя по звуку, в мойке. Видимо, вернул ее в прокат.

— Второй говорит. У меня тут полно полиции, невозможно работать. Кону только что кто-то позвонил, разговаривал минуту, отвернувшись, сейчас бегом побежал к метро.

— Пусть бежит. Займитесь квартирой.

— Слушаюсь. Кону еще раз кто-то позвонил. Он остановился, ответил: «Хорошо, Юджин!» Бежит дальше. Мы идем в подъезд.

— Назад! Какой подъезд?! За ним!

— Вы же приказали…

— За ним! И не упустить! Обоих в Афганистан отправлю, анашу искать!

9ПЕШКАСЛЕПЫЕ ВОКРУГ СЛОНА

Старика звали Пенчо, по крайней мере, так он представился. А молодой подумал и назвался Хосе. Новый шофер — щуплый, изогнутый, точно коряга, с нездоровыми шишками насуставах — с нами не общался, сосредоточенно следил за дорогой.

Молодому присутствие чужого явно не нравилось, я даже начал прикидывать, насколько он послушен старшему и не придет ли в его перегретую мексиканскую башку идея проявить инициативу и облегчить экипаж на одну персону… Пока что и он, и другие исполняли команды Пенчо с самурайским рвением. Мне позволили сесть позади, Хосе устроился рядом с шофером вполоборота, и неясно было, за чем он следит, за мной или за дорожной обстановкой. Прошманали карманы, отняли ножик, телефон; я проклинал себя, что не захватил рюкзак, хотя, с другой стороны, оно спокойнее даже. Мелочевку молодой покрутил, показал старику и вернул. За паспорт я сильно не волновался, там всё должно было быть в ажуре: вот я, а вот лошадь моя. Беда в другом: никак не позвонить.

«Форд» оказался жутко тесным, дед был вынужден баюкать свой ящик на коленях, раза четыре брал его с собой в туалет. И опять Хосе ему не помогал. Мне показалось, самуюмалость, что дело не в субординации, а в том, что молодой слегка побаивался. Я припомнил, как мы остановились у заправки. Старик вышел размяться, а точнее от души наорать на кого-то по телефону, не выгоняя нас из машины. Хосе открыл ему дверцу и как-то неловко, бочком отпрыгнул в сторону. Молодой не хотел даже прикасаться к пакету. Я стал прикидывать, что там, в мешке, могло находиться. В первую очередь мне представилась личная коллекция скальпов, которую вождь обязан таскать за собой, дабы не потерять расположения великого Маниту, и до которой не имеют права дотрагиваться другие, не столь наловчившиеся в охоте на людей, члены племени. Потом я вообразил средних размеров подержанную советскую боеголовку килотонн на пятнадцать. Оставалось логичным предположить, что мы дружно движемся в сторону ближайшей атомной электростанции, где пригласим журналистов и попросим выпустить из тюрем наших колумбийских товарищей, обещая в противном случае показать миру, на что способен мирный атом. А мы с Инной зачем? О, мы необходимы, дабы сделать пресс-конференцию на русском, демонстрируя боевое братство наших народов… Потом немецкий спецназ пойдет на штурм, Хосе будет метко отстреливаться и, в конце концов, хорошие парни победят. Правда, мы до заключительного, победного этапа не доживем. В чем-то, впрочем, Пенчо сдержит обещание, диабет у Инки пройдет навсегда.

Исполненный подобных радужных перспектив, я раскачивался, обнимая Инку левой рукой.

Промчались мы в молчании километров двести, не меньше. Не представляю, какие боги берегли наших попутчиков, но нас до сих пор не взяли в оборот. Почти в полной темноте добрались до въезда на очередную скоростную трассу. Хосе трижды сверялся по карте. Навстречу, из черноты прилизанной рощицы, дважды мигнули фары. Радостно скалясь и распугивая шрамами мотыльков, выбежал наш прежний водитель. На сей раз он прикатил в беленьком микроавтобусе. Оживились все, заобнимались, в который раз принялись переселяться. Не планировали, значит, его встретить живым. Меченый махал руками, приплясывал, хохотал, очевидно, делился тем, как он ловко утопил в Шпрее предыдущий автомобиль. На какое-то время нас с Инкой оставили вдвоем.

— Я сказала им, как ты велел. Что ты мой муж, и что не могу без тебя, что ты помогаешь мне с моими болячками и всякими процедурами.

— Какими еще процедурами?

— Неважно. Они верят, что ты мой муж, про Роберта ничего не знают. Пенчо не ожидал, что я не одна. Он на самом деле добрый…

— Ага, я заметил. Дед Мороз.

— Ты не понял. Они же могли меня просто украсть, оглушить, скатать в мешок и увезти. Он объяснил, что не хотел меня пугать и не знал, как меня добровольно уговорить ехать, поэтому и согласился взять тебя. Они не предполагали, что мы вдвоем.

— И не предполагали, что ты согласишься. — Она подняла глаза и оглядела меня со странным выражением.

— Для них важно, что я еду добровольно. Иначе ничего не получится.

— Не получится разбудить дракона?

— Очень смешно? Да, представь себе, не получится.

— Ты сама-то понимаешь, что никакого дракона нет? Ты себя слышишь, какую ахинею ты несешь?

Она не разозлилась, мой запал пролетел впустую, не встретив сопротивления, точно снаряд, проткнувший на своем пути, вместо самолета, секцию дирижабля. Инка, положивподбородок на сплетенные пальцы, провожала взглядом проносившиеся по автобану спаренные огни. Я ничего не знал об этой женщине. До сих пор мне чудилось, что я довольно точно угадываю ее на подсознательном, эмоциональном уровне, что незримые токи наши удивительным образом совпали, дополнили друг друга… А нынче, ловя в ее зрачках отблески фар, я как будто заглянул за край чужой, немыслимой, фантастически далекой вселенной. Вполне допустимо, что в той вселенной царят законы, похожие на те, по которым я привык жить, лишь буквой, но не духом. Невзирая на то, что тамошние аборигенки точно так же, как земляне, мерзнут в сетчатых майках.

Во мне крепло предчувствие, что теряется последний шанс вылезти сухим из заварухи. Можно сейчас же, ночью, не раздумывая, на первом привале отделаться от надзора и махнуть в сторону. Найти телефон, обозначиться. Никто словом не упрекнет, оставят догуливать отпуск. А эта развеселая компания пускай хоть в кругосветку уходит…

Я снял куртку и набросил Инке на плечи. Она прижалась плотнее, запустила ладонь мне под рубашку, устроилась щекой на плече. В автобусе мы разместились просторно. Хосе где-то впереди, рядом с Пенчо, не буравил меня больше своими противными гляделками.

— Не сердись, — вдруг шепотом попросила она и погладила меня в темноте по шее. — Может, и нет никакого дракона. Я тоже думаю, что дело не в этом. Но Пенчо про него знает. Это похоже на то, как… Слышал, есть такая байка про слепых, что щупали слона и никто не мог описать его правильно? Одному привиделось дерево, другому — змея, и так далее…

— То есть вопрос в уровне восприятия?

— Что-то вроде этого… Ты читал про учение тольтеков?

Я пожал плечами:

— Чувствую, мне еще много предстоит прочесть, чтобы говорить с тобой на одном языке…

— Я тебе дам прочитать, обязательно, когда… — хотела по инерции продолжить: «когда вернемся», но споткнулась. Я не стал развивать тему возвращения.

— Так что там, насчет тольтеков?

— Согласно их учению, людей после физической смерти ожидает орел. Он выклевывает душу человека, питается душой. И, если поймает тебя, если выклюет душу, ты не сможешь жить дальше — уже на другом уровне, естественно. И земной путь человека подчинен тому, чтобы научиться обмануть орла. Стать сильнее, чтобы сберечь свое «я» после кончины.

— И ты выбрала себе для веры эту модель бессмертия?

Впереди Хосе зажег фонарик; они вдвоем с шофером, склонясь над картой, обсуждали маршрут. Пенчо, обнимая свою боеголовку, сидел неподвижно, словно маленький копченый сфинкс.

— Да, я верю, что здесь ничего для нас не кончается.

— А где же поместятся наши души? Миллиарды людей уже умерли…

— А ты способен представить, — она махнула рукой вверх, — что там бесконечность? Там хватит места для всех. Я абсолютно уверена, что не может просто так всё взять и закончиться. Иначе нет никакого смысла в моем и в твоем появлении на свет.

— Ха, а как же смена поколений? Мы дадим жизнь новым людям, они следующим, рано или поздно родится гений, который сделает бестолковое человечество счастливее…

— Вот ты и попался. Что в представлении человечества «быть счастливее»? Не по мнению отдельного дяди Васи, счастье которого субъективно, а с позиции всего человечества? Согласись, так или иначе люди стремятся уйти от смерти, продлить жизнь, насколько возможно. Так я тебя теперь спрашиваю, зачем смена поколений, если бессмертие достижимо уже сегодня? Только надо уметь к нему прийти.

— Надо убежать от орла.

— Не будем сейчас спорить. Орел — это пример. Тольтеки ассоциировали его с той силой, которая мешает человеку достичь… Неважно чего достичь. Они руководствовались своими представлениями о мире, орел был для них знакомой фигурой.

— Я осознал. Для тебя знакомая фигура — дракончик.

— Что ж… И я, и Пенчо, мы оба представляем так то, к чему стремимся…

— Вот оно как… — Мои разбухшие мозги выдали новую версию происходящего. — Ты всё-таки ждала их? Вы знакомы заранее? Честно только! Сейчас-то можно честно?

В сумраке лицо ее представлялось светлым овалом, но, по-моему, она посмотрела с сожалением, как смотрят в цирке на безнадежно тупое животное. Мне стало стыдно. Она потянулась и поцеловала меня в утешение.

— Куда мы сейчас едем, ты в курсе? — виновато осведомился я.

— В курсе. Мы едем в больницу. Должны были ехать к друзьям, где нас спрячут, но из-за моей болячки свернули. Мне нужен инсулин.

— Тебе плохо?

— Мне давно уже очень плохо, я же всё оставила дома.

— Что же делать?

— Не бойся, Пенчо всё купит. Меня так трогает, что ты боишься за меня.

Мне подумалось, что, возможно, в ее вселенной не настолько всё запущено.

— Пару часов я продержусь, — она вздохнула. — И потом… Человек в моем положении не умирает так сразу, не переживай.

— А когда… умирает?

— Примерно спустя сутки.

10ДЕВОЧКА И ЛИСВСЕХ НЕ ПОУБИВАТЬ

Первую ночь мы еле тащились, вплотную пристроившись за высоченным брезентовым фургоном, по бортам которого художник в изобилии рассыпал турецкие фрукты. Держались южного направления. Сначала мне казалось, что после прошедших передряг уснуть не удастся, кроме того, я постоянно ожидал полицейской сирены. Удивительное дело, либо нас никто и не намеревался искать, либо… Как бы то ни было, в халатную работу немецкой полиции не верилось. Скорее всего, никто не поставил власти в известность о нашем исчезновении. Но не почудились же мне трупы и мясорубка, устроенная нашими «спасителями». Или пальба в центре города полицию тоже не трогает?

Час проходил за часом, два раза нас обогнали с включенными маячками. Хосе, как и я, напрягался, но в первом случае это была скорая помощь, а второй раз — какие-то дорожные спасатели. Постепенно я начал клевать носом. Инна давно уже посапывала на разложенном для нее сиденье, закутавшись в верблюжье одеяло со свежим ценником на веревочке.

Проснулся глубокой ночью, снаружи висела плотная жаркая чернота. Водитель укладывался в спальник. Хосе, сменивший его за рулем, высунулся наружу и поливал голову минералкой из пластиковой бутыли. Пенчо улыбнулся мне и показал знаками: мол, отдыхай дальше. Он-то когда спит, дровосек железный? Я вытянул ноги в проход и, проваливаясь уже в сон, краешком сознания уловил блеск дорожного указателя. Пронеслись по деревушке: шесть домов, церковь, фонтан, опять указатель. На французском языке…

Следующей ночью пересекли границу Испании. За день Пенчо отважился на четыре коротких привала. Дважды заправлялись, и на заправках нас отпускали в душ. Но не более того. Телефонная кабина оставалась для меня недосягаемой. Если Пеликанчик захочет меня найти, ему понадобится максимум чутья.

Шофер вел машину очень аккуратно, нигде не превышал, а порой ехал даже слишком медленно, раз двадцать переспрашивал дорогу, крутил перед носом карту. Встречные французские крестьяне на его помесь испанского с английским широко улыбались, отвечали преимущественно на языке д'Артаньяна. Таким макаром мы неоднократно блуждали, сворачивали в тупики, но двигаться по автобану Пенчо не позволил.

Океан. Грозная, соленая, невидимая во мраке громада фыркала сейчас у наших ног. Там, где жидкий винил смешивался с вязкой полосой тумана, перемигивались огоньки стоящих на рейде судов. Попав на берег, Инна по-ребячески оживилась, спустилась потрогать воду, отскакивала с визгом от набегавшей пены. Попыталась подговорить меня насчет костра, но неотлучный Хосе разгадал ее намерения и запретил. В километре уютно светился маленький прибрежный городишко, и там непременно существовал отель, но Пенчо приказал оставаться тут, а сам уехал до ближайшей бензоколонки за продуктами.

Если правда то, что он не спал и предыдущую ночь, его следовало считать существом мистическим или киборгом с вечным заводом. Я умею долго не спать, но подобные самоистязания без острой необходимости заканчиваются плачевно: можно вырубиться совсем не там, где надо. За полтора суток, несмотря на неудобства, дед совершил ради Иннынемало подвигов. Гораздо больше внимания, чем полагалось бы для рядового заложника. Он раздобыл лекарство и специальные шприцы, спальный мешок, крем от загара, безумно дорогую цифровую фотокамеру, небольшой кухонный комбайн, груду косметики, зонтик… Потом индейцы посовещались и приняли решение посылать за покупками меня, как личность менее заметную и менее ценную. Через три часа после того, как мы начали кружение по горным серпантинам, старик повеселел и, пожалуй, подобрел. Пока Инка уминала груду тигровых креветок, я был удостоен чести побеседовать с ним.

Мы обсудили разницу между испанским и португальским языками, затем разницу между произношением в Мексике и Южной Америке. Пенчо при этом проявил занятную осведомленность, спросил, понимаю ли я украинцев. Несколько невинных вопросов коснулись нашей «прошлой семейной» жизни. Я рапортовал почти без ошибок, небрежно путался в незначащих мелочах. Останавливались на подступах к городкам, сворачивали с трассы. Инна с Пенчо и Хосе отсиживались в кустах, а мы вдвоем с шофером ехали в магазин. Выходили также вдвоем, статус мужа от слежки не избавлял, но кое-что я приобрел и для себя в тех же аптеках, в цветочных лавках. Вроде бы отступления от списка никого не насторожили. Покупали всё, что наша боярыня просила. Попросила она много, но Пенчо ни разу не возмутился. Грелка, шампуни, фен, одеяло, два свитера, две пары кроссовок,даже эпилятор… Пенчо сунул мне в руку банковскую запечатанную пачку по пятьдесят евро, но когда я, старательно собрав везде чеки, попытался отчитаться по затратам, отмахнулся.

Он начинал заботиться о девушке не хуже родного отца. Когда мы добыли клубники, оказалось, что часть ягод давно перележали. Пенчо самолично принялся перебирать их, выкидывая порченые плоды в окно, чтобы Инне достались лучшие. Во мне непроизвольно засвербило чувство ревности. Я уговаривал себя, что он делает это не от большого душевного тепла, а из соображений санитарии, но до конца сомнения так и не изгнал. И попутно сочинил новую теорию, по которой Пенчо, кокаиновый барон, приехал в Европу отдохнуть от надоевшего Нового Света, влюбился в Инну и поклялся на ней жениться любой ценой. Мне в этом сценарии уготовили на выбор яму с бетоном или болото с молодыми аллигаторами в джунглях Колумбии.

После того как мы затарились испанским вином (заказ Инны), CD-плейером с десятком дисков в придачу (просьба Инны) и букетом орхидей для ароматизации воздуха в машине (понятно, чья идея), двух мнений у меня не осталось. Старый сластолюбец решил отойти от дел, продал последнюю тонну кокаина и купил островок в районе Бермуд для своихслюнявых плотских утех. Прежнего «мужа» с нетерпением ожидала стая тигровых акул по ту сторону пляжной сетки.

Мы разложили в «фольксвагене» сиденья. Пенчо осчастливил нас: мол, ночевать завтра будем по-человечески, — и как-то уж слишком настойчиво предлагал нам отдыхать. Краснокожие, судя по всему, спать не собирались, вышли из машины и уселись на травке. От воды тянуло сыростью, мы с Инкой подняли окна, завернулись в плед, но я еще долго не мог согреться. Чисто автоматически я прикинул, сколько в баке солярки, далеко ли до ближайшей деревни, где есть полицейский участок, и какая у Пенчо может иметься версия на этот случай. Скажем, я бы, на его месте, обвинил меня в угоне…

— У тебя была когда-нибудь настоящая мечта? — Инна ткнулась мне в щеку ледяным носом. — Я имею в виду такая мечта, чтоб просыпаться ночами и лежать, глядя вверх, и только об этом и думать? Вот такая мечта для меня Юкатан.

— Почему Юкатан? Почему не Ямал? — предложил я более достижимую цель.

— Я не знаю… — Она оставалась серьезной. — Существует еще одно место, Гранд-Каньон в Соединенных Штатах, туда тоже было бы здорово попасть.

— Я видел только в кино.

— А я вижу его во сне. Мне плакать хочется, когда открываю глаза и понимаю, что всё это только снилось.

— И что ты там во сне в каньоне делаешь?

— Ничего. Я там телесно как бы не присутствую. Ностальгирую. Острейшее чувство, словно тоска по родине. Мы с Робертом планировали туда поехать и начали уже копить деньги. Не так много и надо, тысячи четыре…

— Ого, это немного?

— Можно же накопить, согласись. Мы, пока еще в Риге работали и у Роберта была фирма, откладывали, а потом началась эта Германия, и всё как-то рухнуло, тысячи все разлетелись. Я собрала кучу материалов про этот полуостров, про древние индейские памятники, про туристические маршруты. Я даже загадывать боялась, смогу ли туда добраться, разочаровываться не хотела.