Чтение 11–й страницы книги ~Братство креста~

– Я пойду в Париж один, - кипел от негодования ксендз. - Но всем расскажу, пан Кузнец, как ты меня бросил…

– Да не бросаю я тебя! - простонал Артур. - Полковник, остаетесь прикрывать мирное население. В мое отсутствие, вы - старший. Капитан, займите место пулеметчика. Нет, бога ради, оставь в покое пушку, мы едем в Париж по делу! Господин Свирский, прошу на борт!

– Командир, вы надолго? - озабоченно спросил Даляр.

– Ни в коем случае. Только спросим, - и сразу назад.

Леве очень не хотелось покидать спящих и упустить момент пробуждения, но командир был непреклонен. В конце концов, Свирский убедил себя, что прогулка обещает быть интересной, проверил блокнот и втиснулся в люк.

– Господин, - сын Красной луны держал за клюв оторванную голову мертвой птицы. - Очень плохо, не надо ездить.

Как всегда в моменты плохих предчувствий, Христофор глядел в сторону. Лоб его покрылся мелкими капельками пота, а голос стал сухим, точно гортань засыпали песком.

– Мы не можем не ездить, - мягко ответил Артур. - Кому будет плохо, сын луны?

Он спросил на всякий случай, зная, что Христофор не ответит. Колдун помялся, ковыряясь в спутанной шевелюре. Из зубастой птичьей пасти сочились густые черные капли.

– Отпусти Леву. Лучше возьми меня. Леве плохо, мне хорошо.

Из люка высунулась взъерошенная голова Свирского.

– Что мне плохо, Христя?

– Командир, ваш колдунчик разговорился. Не припомню, чтобы он решал, кому отправляться на тот свет, - напомнил Карапуз.

Как и всякий лесной житель, Митя был порядочным мистиком и верил каждому жесту Христофора.

– Да, он обычно не ошибается, - кивнул Артур и без слов дал отмашку книжнику возвращаться в подвал.

По периметру площади бегали несколько Песочных волков. Они поливали маслом деревянных идолов. За ними, волоча ногу, бродил Фердинанд и подносил к статуям факел. Статуи вспыхивали, дикари оглашали окрестности неистовым ревом, потрясали кусками арматуры. Большая часть пленников уже скрылась, прихватив казенных лошадей. Оставались самые ярые ненавистники Когтей. Возможно, им было некуда идти.

Из провала выбрался помятый жрец. Он где-то потерял маску, половина перьев со спины осыпалась, седая бороденка свалялась в комок и покрылась грязью. Осмотревшись и привыкнув к свету, Костяной коготь заплакал. Он на четвереньках подполз к ближайшему птичьему трупу, затем переместился к следующему, поглаживая их по вывернутым крыльям. Слезы лились из его старческих глаз, голова тряслась, бинты на боку кровоточили все сильнее.

– Переживает, падаль, - почти ласково произнес Митя. - Без работы остался. Командир, можно я его прирежу?

– Для тебя-то что хорошего, сын Красной луны? - спросил Коваль.

– Там, где Лева потеряет одну жизнь, я найду две, - неожиданно покраснел Христофор.

– Как это? - выпучил глаза Карапуз, но Христофору надоел допрос.

– Всё равно очень плохо, - повторил он. - Кто-то теряет жизнь. А я стану дважды папой.

– Какой из тебя папа, ты и на баб-то не смотришь, - небрежно бросил Артур и тут же осекся.

А кто, собственно, сказал, что Христя не может быть папой? И кто сказал, что колдун должен найти себе женщину исключительно на берегах Невы?

– Кто-то из нас погибнет, - Артур посмотрел ксендзу в глаза. - Но одного я тебя не отпущу.

– Я буду молиться за всех нас, - серьезно пообещал святоша.

И впервые никто не улыбнулся.

14.ПАРИЖ СТОИТ МЕССЫ

Коваль смотрел на вывеску и не верил своим глазам.

– Как, ты сказал, зовут трактирщика? - переспросил он у пивовара.

– Портос, - просто ответил Клаус. - Он имеет сношения даже с городами западного побережья и, по слухам, водит дружбу с ведьмами. Но у жандармов руки коротки прикончить его.

– Я слышал об этом проходимце, - нахмурился Станислав, - но никогда не имел с ним дела. Ты привел нас в самое сердце греха, пивовар?

– Я привел вас туда, где знают моего отца. Здесь вы можете задавать вопросы, не опасаясь виселицы. Ищейки сюда и носа не суют.

– А нам не отрежут нос за лишнее любопытство? - спросил Карапуз.

Все взоры невольно обратились к Христофору. Сын луны потер рыжую щетину на впалых щеках.

– Человек добрый и злой… Здесь очень опасно и очень спокойно. Нельзя отказаться от еды, но есть тоже нельзя.

– Ну и прекрасно, - Коваль откинул крышку люка, внимательно всматриваясь в затянутые разноцветными стеклышкамиглазницы окон. - Пошли знакомиться.

…Полчаса броневик пылил по окраинам, выбирая дорогу среди завалов. Артур держал курс, руководствуясь скупыми замечаниями Клауса. Постепенно смятая гармошкой земля начала распрямляться, кое-где в рыжих зарослях проглядывали почти неповрежденные особняки, сквозь кучи щебня густо прорастали трава и деревья. Красные стволы здесь соседствовали с зелеными, словно неподалеку проходила невидимая граница двух миров, - древнего и нового.

Пересекли широченную улицу. Коваль прочел: "Бульвар МакДональд". Он задумался, в честь кого назвали часть города, на которой перевернутые катера и понтоны соседствовали с обломками самолетов. Броневик проехал по крылу лежащего аэробуса, затем зацепил боком легкий катамаран. Большая часть обшивки с машин была сорвана, от этогоони выглядели еще ужаснее. Коваль догадывался, откуда притащило самолеты, он видел поваленный знак с указателем аэропорта. Но катера базировались явно не на Сене…

Потом гусеницы, как по маслу, заскользили по ровной асфальтированной аллее, вдоль которой стояли низкие декоративные заборчики. Канавки перед ними заполняли желтокрасные сугробы перезревших яблок, слив и винограда; в тени дремучих палисадников прятались сказочные, почти игрушечные домики темного кирпича. Артур даже заметил столбики с изящными ящичками для почты и затейливые вензеля на засыпанных листвою крылечках.

Он остановил машину напротив засохшего пруда. На островке, к которому вел ажурный мостик, возвышалась увитая диким виноградом беседка в античном стиле. Тяжелые гроздья клонились к земле, всё дно было усыпано опавшими ягодами. Над улочкой плыл густой запах начинающегося брожения.

Дивный уголок каким-то чудом не подвергся разграблению.

– Обалдеть, - выразил общее мнение Карапуз.

Артур приоткрыл верхний люк. Клаус, отвечавший за противовоздушную оборону, решительно остановил губернатора:

– Не выходить. Очень опасно.

– Там, за домами, - Христофор наморщил лоб и пощелкал пальцами, не в силах объяснить природу своих опасений. - Мыши, но не мыши. Кроты, но не кроты. Много маленьких, много заразы.

– Здесь никто не живет, - подтвердил пивовар, сверкнув на Коваля черными очками. - Наши друзья в городе говорят, что там, где яблоки зреют в январе и марте, не охотятся даже Железные птицы.

Прелестная пастораль рассыпалась в мгновение ока. Стиснув зубы, Артур дал газу и молчал до тех пор, пока броневик не вкатился в серую пелену. Зола проникала внутрь сквозь самые мелкие отверстия, жирным слоем ложилась на руки и одежду.

Когда экипаж с лязгом миновал Монмартр и покатил по бульвару Капуцинов, у Коваля сжалось сердце. Многие дворцы сохранились неплохо, но новейшие здания и жилые новостройки превратились в сплошное цементное месиво. На месте рухнувших колоссов образовались воронки, заполненные стоячей водой. Среди густого бульона из мусора и нечистот покачивались дохлые рыбы и домашние животные.

– Огонь прошел недавно, - поджал губы пивовар. - Не нравится мне это. И я не вижу стражу возле оперы! Баррикада какая-то…

Коваль не разглядел не только стражи, но и самого здания оперы. Он следил только за тем, чтобы тяжелая машина не свалилась в одну из глубоких воронок, всё чаще возникающих на пути. То ли прошло несколько мощных паводков, то ли сыграло роль землетрясение.

К неудовольствию поляка, Клаус опять велел сворачивать. Ксендз настаивал, что надо ехать в самый центр: к Елисейскому дворцу, где обитала местная верхушка, или к Инвалидам. По его словам, там жили и отправляли службы местные святоши, и кто лучше их мог быть осведомлен о судьбе посольства? Но Коваль склонен был доверять маленькому пивовару. Клаус сказал, что их давно уже должны были перехватить жандармы. Якобы, грубые ребята, но не дикари, самоходных повозок не боятся. Клаус припомнил, что нетак давно у местных лидеров еще водились похожие пушки на колесах, но потом сломались, одна за другой. Чинить их никто не умел, и всё постепенно заржавело. А отец Борка рассказывал, как до наводнения в городе носились грузовики и мотоциклы. После высокой волны, прокатившейся с океана, техника неделями плавала в соленой воде и пришла в негодность…

– Нет людей, - повторял Клаус, - непонятно. Поедем на корабль, в трактир. В центре нельзя, нас слышно.

В трактир, так в трактир, кивнул Артур, обрушивая бронированным передком облупившуюся колоннаду с ангелочками и грифонами. Его тоже всё сильнее раздражало безлюдье и безмолвие. Нападение дикарей в Красном лесу было делом предсказуемым. А бесконечные пустые кварталы, напоминавшие о прежней роскоши, наводили суеверный ужас даже на воинствующего атеиста. За пятнадцать лет, проведенных в мире, пережившем Большую смерть, Артур приобрел немало новых, крайне ценных привычек.

Одна из них - остерегаться населенных пунктов, где жители не показываются сразу. Лучше пусть нападут, но не скрываются. За подобным поведением наверняка стоит какаято гадость…

– Сдается мне, хрен тута хто с нами базарить будет! - резюмировал Карапуз, сидевший выше всех. - Штук пять придурков я засек, сиганули в трубу. Как, командир? Может сбегать, изловить?

– Не лезь, куда не просят, - сказал Артур. - И стрелять только по команде.

Экспедиция выкатилась на широкий проспект, уставленный фешенебельными постройками. Даже ужасные катаклизмы не стерли с улицы налета утонченного лоска. Но чем дольше Коваль вглядывался, тем отчетливей понимал, что Парижский центр обманывает его. Вокруг стояли не замки богачей, а их стершиеся тени, не универмаги, а проеденные молью муляжи.

Справа от трехэтажного особняка остались лишь роскошные колонны с капителями, на которых болтался дюралевый плакат. Выцветшие буквы предлагали посетить пасхальную распродажу в торговом доме.

По левую руку стремились ввысь аркады крытого пассажа, от которого на самом деле осталась лишь фасадная стена. За шестью этажами осыпавшейся лепнины скрывались обугленные залы и ржавые ребра лестниц. Нижние витрины, сотню лет назад лишенные стекол, надрывались в беззвучном крике. Над сгоревшими стеллажами жалобно щурились имена великих дизайнеров и кутюрье. Эти неживые буквы казались Артуру чем-то вроде шумерской клинописи. Карден, Гуччи, Армани, Шанель, Ямомото…

Они свернули к площади Республики, но бульвар был настолько разрыт, что пришлось пробираться дворами. Пробившись сквозь кустарник, внезапно попали в жилой центр. Дома обрели крыши из досок, черепицы и обломков строительной рухляди. Нижние этажи и подвалы были заселены, беспорядочно и бестолково. На месте стекол развевались тряпки; на балконах росли овощи; из канализации тянуло дымом. Несколько детских голов высунулись из-за угла и снова попрятались. На террасе полуразрушенного дворца истошно орал грудной ребенок. Старуха с хворостиной погоняла коз; увидев броневик, шмыгнула в пролом. Над огромным очагом в котле варилась мясная похлебка, ее охранял безногий мужчина с топором.

Люди или спрятались, или дружно выехали на пикник. Спустя минут пять Артур окончательно склонился ко второй версии, поскольку увидел греющихся на лавочке дряхлых старичков.

Они курили длинные трубки и представляли собой довольно живописное зрелище. Конечно, до туалетов Когтей им было далеко, но при взгляде на дедушек Артур тут же вспомнил семнадцатилетнего Людовика. Как тот робел перед папой Рубенсом, как пытался произвести впечатление на всех женщин Зимнего дворца и окрестностей. Бил витрины, копался в царском гардеробе, цеплял на себя самые чудовищные сочетания одежды прежних эпох…

Примерно так смотрелись теперешние парижские инвалиды. Они не разбежались, когда вышедший на разведку Клаус направился к ним. Двое оказались совершеннейшими маразматиками, а третий прошамкал, что население собралось к мессе. Сначала, заметив Железных птиц, дважды били в колокола воздушную тревогу. Когда прозвонили отбой, побежали молиться. На саму мессу большинству наплевать, зато после будут казнить ведьм и воров, а на это стоит поглазеть.

– Плохо понимаю язык, - пожаловался Ковалю вернувшийся пивовар. - Они говорят, что казни идут уже неделю. Кто-то отравил скот в одной из деревень или что-то вроде этого. А теперь еще появилась зараза, на юге выкашивает целыми семьями…

– Только этого нам не хватало, - сплюнул Митя.

– Воду здешнюю не пить, ничего не есть, близко к местным не подходить, - скомандовал Коваль, спрыгивая в теплую пыль.

Золы тут было меньше, пожарище осталось позади, но изящества пейзажу это не добавило. Над культурным центром Европы витал дух обреченности. Броневик снаружи покрылся толстым слоем пепла. Проехать вперед, не переломав доморощенной системы воздушной маскировки, не представлялось возможным. Между руинами домов, над кривыми улочками, были натянуты веревки или перекинуты бревна. Поверх самодельных каркасов жители накидали всё, что попалось под руку. В тени перекрытий жевали чахлую траву привязанные козы. Коваль заметил в развалинах здания, похожего на кинотеатр, несколько коров. Коровы были самые обыкновенные, по крайней мере, к чужакам враждебности не проявили.

А вот их пища губернатору сразу не понравилась. Стадо топталось в лишенном крыши круглом фойе бывшего кинотеатра, со всех сторон облицованном зеркалами. Поверх пузырящихся зеркал со стен лохмотьями свисали почерневшие постеры с улыбающимися киногероями. Артур сумел даже прочесть несколько незнакомых фамилий. Все эти кумиры выросли и достигли расцвета, пока он прохлаждался в анабиозе. Буренки вовсю уплетали грибы. Полы и лестницы кинотеатра густым слоем покрывали пузырчатые белесые образования, похожие на помесь цветной капусты с пенопластом. Волокнистые клубни скрипели под копытами коров и липли мелкими крошками к влажным черным губам.

Артур подумал о вкусе молока, и его чуть не вырвало.

Но гораздо хуже коров выглядели собаки. Стайка шавок вырулила из дренажной трубы, робко подрагивая облезлыми хвостами и не решаясь приблизиться к людям. По боевым качествам этим псам было так же далеко до питерских булей, как слепому котенку до амурского тигра. Старшая из собак, бредовая помесь далматинца и тибетского терьера, уставилась на Артура подслеповатыми глазками и жалобно тявкнула. Все псы были потомками породистых животных, у всех напрочь отсутствовали зубы, а десны покрывалакорка ороговевшей ткани, вроде сплошного протеза. Но не это показалось губернатору самым интересным. Он мысленно подозвал одну из псин, чтобы разглядеть получше. Позади что-то гнусаво прокаркал старичок с трубкой.

– Он говорит, - перевел Клаус, - чтобы вы к ним не прикасались. Собак отстреливают, они разносят язву.

– Я не прикасаюсь, - ответил Коваль, задумчиво рассматривая бока и спину несчастного животного.

Шерсть сползала клочьями, но к медицине это не имело никакого отношения. Собака отращивала защиту от Железных птиц и, судя по состоянию сосков, собиралась передатьзакрепившиеся признаки следующему поколению. Вместо нежной короткой шерстки появлялся твердый панцирь, больше приличествующий броненосцу. Вдоль хребта панцирь утолщался, словно второй позвоночник, и выпускал наружу короткие острые шипы. На брюхе латы еще только появлялись, отдельные фрагменты панциря перемежались участками незащищенной кожи.

Коваль внимательно изучил собак, затем отдал им мысленный приказ бежать в лес и повернулся к коровам. Христофор и Митя непонимающе следили за ним из прорезей в люках. Клаус отступил в тень и нервно натирал руки мазью. Мотор броневика ровно урчал, готовясь к старту.

Пять поколений или десять?

Подойдя вплотную к воротам загона, Артур понял, что оправдались худшие предположения. Спины и головы животных обрастали непробиваемой коркой, состоящей на сей разиз множества наложенных друг на друга пластин. Сверху пластины покрывал привычный пятнистый рисунок. Заметить изменения можно было, только подойдя вплотную.

Но свежая мутация этим не ограничивалась. Минуту Коваль тупо глядел на хвост ближайшего теленка, недоумевая, что же ему так сильно напоминает этот кожаный мешочек вместо кисточки на конце. Затем он подманил теленка и, невзирая на предостерегающие вопли аборигена, развязал тесемки.

Итак, подытожил Коваль, местный рогатый скот обзаводится ядовитыми шипами на хвостах, вроде карельских летунов. Собаки покрываются панцирем, крысы роют ходы, как кроты. И все эти перемены происходят с тех пор, как в окрестностях города поселились Железные птицы. А питерские жители, стало быть, тешатся мыслью о том, что мир успокоился…

Успокоился, да как видно, не везде. Ходили слухи, что и за Уралом появляются новые виды. Качальщики, те тоже подливали масла в огонь. Но лесные колдуны занимались направленными мутациями; крылатые змеи, тигры и прочая искусственная нечисть не имела потомства, поколения этих животных считались условно.

Здесь, за песчаной стеной, в самом центре Мертвых земель, мир продолжал изменяться. Наверное, именно это имел в виду друг и наставник губернатора Бердер. Тот говорил, что русские Хранители научились уничтожать Слабые метки, и это хорошо. Но никто не знает, что происходит на территории, где Звенящий узел сработал в полную силу. Ибо те Звенящие узлы, что взорвались в первые годы после Большой смерти, оставили после себя либо языки Вечных пожарищ, либо километры Желтых болот. Они взорвались, и теперь остается уповать на то, что мать-земля залижет свои раны. В лучшем случае, можно посадить вдоль пожарища сотню-другую деревьев. Или пустить в реку головастиков. Даже Хранители, сами плоды мутаций, были бессильны спасти Мертвые земли.

Но страшнее, говорил Бердер, не та Мертвая земля, что осталась после пожарища. Ходят слухи, что за песчаной стеной лежат Мертвые земли, которые не желают успокаиваться.

"Как это, - удивился тогда Артур. - Постоянные землетрясения, или вулканы бьют?" "Может, и землетрясения, - пожал плечами наставник. - Но дело не в земле. Дело в том, что там всё продолжает изменяться и никак не может успокоиться. К той гадости, что живет в наших болотах, люди давно притерпелись, лупцуют ее потихоньку, глядишь, и сведутна нет. Взять тех же самых булей, для примера. Лет двадцать назад никому проходу не давали, среди бела дня на людей кидались, а теперь, где они? Грызут потихоньку лягушек в камышах. Передохли бы всё давно, если бы хитрый питерский губернатор лично не подкармливал… Неужели непонятно, что раз не успокаиваются твари, значит, меняется и человек? Только он меняется медленнее: мы помрем и не заметим, а лет через пятьдесят попрет такое, что не остановишь, никакой ворожбой". "Что же делать?" - испугался Коваль. "А что тут сделаешь, - пожал плечами учитель. - Качальщики уже давненько собираются. Думают да гадают, да к Хранительнице Книги наведываются. Всё ищут, спрашивают себя, всё ли правильно по Книге понимают, какие еще толкования можно применить. Потому как, есть одно подозрение…" - Тут Бердер замолчал, словно решил, что сболтнул лишнего, такого, что не стоит обсуждать даже с лучшим Клинком, другом и губернатором. А может быть, Бердер только сделал вид, что сомневается. Он ведь хитрющий стратег… "Такое вот подозрение, - промямлил Бердер, - что тут замешана не только древняя грязь. Будто кто-то… Ты когда полетишь, держи ухо востро, ладно?" И больше ничего не сказал, ловко так сменил тему.

…Губернатор очнулся от забытья. Беззубые собаки, ядовитые коровы… И с козами, наверняка, не всё ладно…

– Не только древняя грязь, - неслышно повторил Артур, отмывая руки после знакомства с телячьим хвостом.

Не обращая внимания на мольбы Станислава, он подошел к трем старичкам на завалинке. Старички выглядели так, словно дошли с императором до Москвы и обратно. У одногоне хватало верхней губы, наполовину заросло веко, а вместо пальцев имелось подобие сросшейся клешни.

Второй дед был дауном. Он гордо носил расшитую серебром дырявую мантию, а больную щеку подвязал шелковым шарфиком. С его одутловатого лица капали одновременно слюни, сопли и слезы. В немытых пальцах он мял хлебную горбушку. Артур обратил внимание на аккуратно зашитый рукав.

"Кто-то ухаживает… - машинально отметил губернатор. - Любящее потомство. Интересно, кого же они нарожали?" Третий дедушка, тот самый, что пытался уберечь Коваля от собак, казался самым разумным. К числу явных недостатков можно было отнести пятнистую кожу, - видимо, следствие перенесенного лишая, сросшиеся с головой ушные раковины и не заросший на макушке родничок. Дед прикрывал голову бравой треуголкой с воткнутыми сверху перьями Железной птицы, но периодически снимал ее, чтобы поймать вошь.

– Клаус, спроси его, как проходит болезнь?

– Он говорит, что болезней много, но черную язву наслали ведьмы и колдуны, живущие особняком за старым кладбищем. Сначала всё болит - всё тело. И жар, страшный жар. Потом опухает лицо и живот, язык не помещается во рту. Проходят два дня - и на шее, в подмышках появляются камни, что ли…

– Можно не продолжать, - хмуро кивнул Коваль. - И кто придумал, что чуму наслали ведьмы?

– Его преосвященство благословил генерала Аваля на святое дело, на аресты мерзких пособников дьявола! - из беззубого рта полетели брызги слюны, так что гости невольно отпрянули. - Уже поймали многих, доберутся и до тех, кто насылал порчу… А ты, я тебя видел, - вдруг захихикал он, наставив кривой палец в грудь пивовару. - Ты один из тех, кто приходит через Ползущие горы, верно? Вы все там тоже колдуны… Ха-ха! Никто не может пройти через лес Когтей и горы, кроме колдунов. Может, ты тоже пришел, чтобы заразить коров моего сына или наслать на нас черную язву? Вот я скажу жандармам, они живо посадят тебя на кол или вздернут!

– Пойдемте, герр Кузнец, - в отчаянии сплюнул Клаус. - Вот поэтому мой отец не любит ходить в город. Он имеет дело только с торговцами из корабля.

– Из какого корабля?

Артур захлопнул за собой люк, а с улицы всё неслись проклятия старика.

– Корабль, его принесла волна, - засмеялся пивовар. - Да вы увидите, там много кораблей.

– Вы спросили их насчет посольства? - в нетерпении набросился Станислав.

– С ним тяжело говорить, - отмахнулся Коваль. Он думал о коровах и Железных птицах. - Всё разумное население поперлось слушать святош. У них месса по радостному поводу. Собираются поджарить очередную партию ни в чем не виновных женщин.

– Откуда ты знаешь? - замер поляк.

– Как откуда? Этот динозавр сам сказал. Все ушли на фронт.

– Нет, с чего ты взял, что казнят невиновных? - взгляд ксендза отражал крайнее неодобрение. - Уж не считаешь ли ты, пан Кузнец, что пастырями верующих выступают кровожадные злодеи? Я немного лучше знаю здешних людей, я бывал тут. Конечно, многие горожане грубы и невежественны, многие страдают болезнями, но ты же судишь, ни о чем не спросив! Им тяжело, им приходится отбиваться от дикарей и голодного зверья, но большинство верит в святой Крест и чтит бога. Ты ведь не знаешь, с какой радостью эти простые бедные люди согласились участвовать в Великом посольстве! Их епископ, конечно, не столь изощрен в науках, как твои книжники… Но он простой и честный человек и не терпит во дворце и в городе всякую нечисть…

– Эка тебя разобрало, - задумчиво сказал Карапуз. - Чисто молока с соленым огурцом нажрался, так и поносит беднягу.

– Слушай, пан Станислав! - Артур медленно сдавал задом, стараясь не сшибить хлипкие постройки горожан. - Насчет нечисти во дворце, - это ты по Христофору проехался, или мне показалось?

Святоша, надувшись, демонстративно глядел в сторону. Клаус, не понимая, из-за чего перепалка, озадачено вертел шеей.

– Я обещал тебе найти концы вашего посольства и делаю, что могу, - Коваль старался говорить спокойно. - Мне тоже не нравится, когда пропадают две тысячи человек. Только мне безразлично, в кого они при этом верят. Мы искали и продолжаем искать, но дальше Парижа не пойдем. Это мое первое слово. А вот второе. Как учтиво заметил господин капитан, если ты, пан Станислав, упаси господь, запьешь соленые огурчики или кислую капустку молочком, с тобой что будет? Вот именно, конфуз случится. Так скажи мне, святой отец, у тебя никогда в жизни поноса не было?

– Не понимаю, причем тут месса и решения его преосвященства?! Ты богохульствуешь, пан губернатор! Не к лицу…

– Ни намека на святое, - уперся Коваль. - Я только хотел спросить, пан Станислав, ты кого бьешь, когда у тебя понос? Может, ты собаку соседскую убиваешь или самого соседа поджечь готов? Ну, да… сосед больно здоровый, может и сдачи дать. Ты, небось, бегаешь в соседнюю деревню. Там бабка старая живет, заступиться за нее некому. Зато, чуть кто обосрался, сразу к бабке - по репе ей сапогом! Верно я говорю? Просто и без напряга, да, пан Станислав? И не нужны расходы на ремонт канализации, согласись?… А тут не один человек, тут целый город огурцов натрескался. Ты посмотри, что у них творится: вода гниет, трупы по реке плывут. Конечно, прав местный монсеньер, самое время парочку соседских бабок повесить! Глядишь, поносить перестанем? Как думаешь, пан Станислав?

– Я хочу, чтобы вы меня выпустили, - ксендз играл желваками. - Я один схожу к Дому инвалидов и всё выясню.

– Слушай, а ведь здесь живет гораздо больше народу, чем было в посольстве. Тысяч тридцать, если навскидку.

– Ну и что?

– Как что? Ведь у них беда. Вот мне некогда. Совершенно некогда, надо вывозить людей на большую землю, а я волнуюсь, ищу, чем бы помочь этим охламонам. Ты, конечно, если настаиваешь, можешь топать, - Артур застопорил машину, откинул люк. - Никто тебя не держит. Но мне всё же кажется, надо сначала понять, что творится в городе, а потом лезть с вопросами. Один местный житель, религиозный, кстати, человек, как-то сказал, что Париж стоит мессы. Так что потерпи, святой отец!

15.СВИНЬЯ СО СВИСТУЛЬКОЙ

– Значит, трактирщика зовут Портос? - уточнил Артур, оглядывая корабль. - Интересно, остальные трое тоже тут?

– О чем вы, герр Кузнец? - удивился Клаус.

– Нет, нет, это я так, к слову…

Избитая рыболовецкая шхуна вросла в дно канала, зажатая горами мусора, как раз между бульварами Бурдон и Бастилии, в трех шагах от одноименной площади.

Райончик отдавал явным блатным душком. Местные законы здесь были не в почете. Многие жители хлопотали по хозяйству, не уделяя внимания гражданским обязанностям. Ни на мессу, ни на казнь пойти никто и не подумал. Если доселе Артур встречал опустевшие сарайчики, остывшие очаги и беспризорных детей, то за площадью Бастилии обстановка резко изменилась.

За броневиком неслась ватага подростков, один другого страшнее и чумазее. Сначала они боялись приближаться и крались дворами, но заметив в люке ухмыляющуюся рожу Карапуза, осмелели, и последние триста метров пути Коваль вез на броне небольшую армию. Он вглядывался в хохочущие, визжащие рожицы, отыскивая в них следы деградации, но видел лишь самых обычных детей. Голодных, оборванных и до невозможности довольных неслыханным приключением. Взрослые тоже интересовались, некоторые бросали занятия и спешили вслед стальному чуду.

– Это не французы, - шепнул Клаус. - Они живут здесь давно, но пришли из Испании. Там, на юге, их когда-то выгнали из города, не знаю, почему. А когда они хотели вернуться назад, Мертвые земли уже расползлись, и им пришлось остаться. Отец любит вести с ними дела, но говорит, что Бумажникам скоро придется несладко. Очень давно генералывыделили им кусок земли возле кладбищ, а теперь хотят отнять назад.

– Как ты их назвал? - Коваль наблюдал, как Христофор раздает кудрявым детям куски сахара.

– Бумажники, герр Кузнец. Это потому, что на дверных косяках у них висят маленькие бумажки. У них очень смешной обычай трогать обрывок всякий раз, когда проходишь вдверь. Но отец говорит, что их вера не мешает торговле…

Шлагбаум перегораживал улочку скорее для проформы, потому что сразу за бревном начиналась глубокая канава, на дне которой, что удивительно, почти не водилось грязи. Возле подъемного мостика покуривали двое благообразных дядечек в черных длиннополых шинелях и равнодушно поглядывали на пришельцев.

Не прошло и минуты, как к ним присоединились еще по меньшей мере пятнадцать мужчин. Они держались настороже, скрываясь за изгородью из толстых кольев. Только увидев пивовара, Бумажники расслабились и согласились опустить мост.

Коваль велел Карапузу сидеть в бронетранспортере: заглушить мотор означало остаться без машины. Но черноглазый морщинистый стражник, упакованный в пыльный жилет и черное пальто, передал через Клауса, что пройти к Портосу могут все, а мотор можно выключить, потому что имеется аккумулятор. У Артура на языке крутились сотни вопросов, но он предпочел промолчать.

Канава, пересекающая улочку, не прерывалась, а убегала вдаль в обе стороны. Словно хищный червь, она вгрызалась в особняки и остатки величественных стен, ограждая кварталы Бумажников от внешнего мира. Русские без конца вертели головами, Станислав хмурился и всем видом изображал покорное недовольство. Теперь у губернатора не осталось сомнений относительно публики, расселившейся вдоль канала. В центре парижский люд обстраивался с помощью самых неожиданных подсобных материалов, подвалы топились по-черному, и ни разу Коваль не услышал стука топоров или визга пилы. Лишь немногим счастливчикам удалось захватить устоявшие, под напором стихий гранитные монолиты, но большинство жителей влачило самое убогое существование.

Поселение Бумажников не просто резко отличалось от центра города, их благополучие резало глаза. Упитанных коз и овечек держали здесь в огороженных загонах, чтобы глупая скотинка не могла добраться до берега Сены, превратившейся в вонючую клоаку. В примитивных клетках копошились кролики, а на распаханных полосках облагороженной илистой набережной суетилось множество людей с мотыгами и лопатами. На тачках и телегах подвозили целый кирпич, крепили леса, по которым бегали полуголые мастеровые с отвесами. В укрепленные опалубкой ямы заливали раствор, в сторонке человек пять подростков, закатав штаны, ногами вымешивали глину. Шло строительство какого-то значительного сооружения.

Чуть дальше Артур с удовлетворением заметил ряды новеньких, крепких домов с каменными основаниями и добротно притертыми венцами из красных бревен. В чисто выметенных двориках дымили коптильни, пахло хлебом и стружкой. Две лошадки, напрягая спины, ходили вокруг глубокой ямы, вращая подъемный механизм. В кожаных мешках рабочие поднимали со дна тонны грязи, а женщины в черных шляпах подкатывали кольца для будущего колодца, вырезанные из дуба.

Возле шхуны разгружали сразу две длинные подводы. Грузчики вкатывали на борт бочки и волокли упиравшихся бычков. Несколько человек с уханьем разворачивали вручную кран, готовясь опустить в кузов грузовика нечто обвязанное тряпками, и по форме подозрительно напоминавшее артиллерийское орудие.

Самым забавным оказался кораблик. Невесть когда принесенный катаклизмами и нашедший здесь свою вечную стоянку, он продолжал служить людям. Дно проржавело, верхушки согнутых винтов тонули в лопухах, но на мачтах сушилось белье. По палубе деловито сновали люди самой пиратской наружности.

Клаус сказал, что надо подождать, и один поднялся по трапу. Молчаливая толпа любопытных рассосалась, остались только несколько самых мелких мальчишек, одетых, как и взрослые, в душные черные пиджачки.

Потом в одном из иллюминаторов дрогнула занавеска. Наследник мушкетерских традиций приглашал гостей к столу.

Внутри шхуны было оторвано и отрезано всё, что мешало размещению грузов и посетителей. Если сначала Артур принял местного заправилу за ненормального, то теперь был вынужден согласиться, что лучшее место для точки общепита подобрать было трудно. Приличные, имеющие крышу здания в этом квартале отсутствовали. Городское начальство позволило каравану беглых Бумажников обосноваться здесь почти тридцать лет назад, но выделило общине самую разрушенную площадку. И два кое-как сохранившихся каменных строения были отведены под школу и молельню.

Шхуна же имела мощный несгораемый каркас, защищенные трюма, и множество укромных уголков. Благодаря подведенным с обеих сторон канала дорожкам, грузы можно было одновременно принимать и отпускать. Как раз сейчас на противоположном берегу проворные полуголые ребята хлыстами охаживали быков, чтобы подать свою платформу вплотную к люку. Повозка прогибалась под тяжестью мешков.

Нет, определенно, здесь занимались не только разливом вина…

Поднявшись наверх, губернатор отметил еще кое-какие забавные детали. На крыше палубной надстройки отирались трое дюжих молодцев. Из рубки высовывались длинные стволы, тщательно укрытые тряпками. Отсюда, в высоты третьего этажа, открывался вид на всю колонию Бумажников. Еще выше, над рубкой, красовалась круглая будочка со стершейся полицейской символикой. В будочке, вращаясь вместе с табуретом, сидел карлик и безотрывно глядел в окуляры морского бинокля. Седобородый коротышка во фраке и серой накрахмаленной рубахе проводил гостей внутрь по узкому скрипучему коридору. В тупичке подпирал стену чернокожий с длинной седой косицей и серьгами в обоих ушах. На локте черный держал самострел с натянутой тетивой, а в ногах у него скалилась овчарка. Охранник даже не подумал отвернуть оружие от вошедших. Карлик пропустил всех внутрь коридора и шустро запер за собой люк.

За дощатой перегородкой гудела таверна. На уровне глаз тянулись щели, и Артуру мигом почудилось, будто он провалился в сказочную нору. Из капитанского коридорчика можно было наблюдать за гуляющей публикой. А на публику взглянуть стоило…

За столом из цельного куска дерева метал карты рыжебородый длинноухий субъект, обремененный зобом и убийственно похожий на бородатого осла. Грудь его стягивала полинявшая тельняшка, а на плече сидел белый крысенок. В передних лапках крысенок держал орех, а две задние пары лап цепко держались за плечо хозяина.

Напротив сатира посасывал изогнутую трубку кальяна безглазый. В буквальном смысле: у этого человека вообще не было глаз. Под тонкой бледной кожей, стягивающей дыню черепа, пульсировали сосуды. Из бугристого лба торчал боксерский сплющенный нос. Пунцовые губки перекатывали мундштук кальяна. Глаз не было. Коваль успел подумать, как же чудак играет, но загадка скоро разрешилась. За спиной безглазого стоял тощий мальчишка в коричневой францисканской рясе. За плечами у ребенка болтался рюкзачок. Артур увидел личико пацана, и справедливый гнев на инвалида-эксплуататора пропал.

Этого ребенка не взяли бы даже в цирк. Из-за жуткого прикуса его нижние зубы почти касались ноздрей, а верхние расползлись и торчали в разные стороны, как иглы дикобраза. Лицо мальчика покрывали глубокие старческие морщины, и всё же, это был ребенок. Он держал на груди и поглаживал еще одного шестилапого крысенка.

Третьим партнером по игре выступала очень смуглая, могучая, похожая на индианку, женщина в коротком парике и ярком, цветастом платье. Время от времени она прикладывалась усатым ртом к пивной кружке и с хохотом колотила по столу увесистым кулаком.

В общем зале также гуляла пестрая компания. Несколько бородатых мужиков в черных сюртуках гоготали и свистели, помогая пьяному оркестру. Музыканты играли весело, но каждый - свое. В центре зала безрукий инвалид в женской дубленке орудовал стаканчиком с игральными костями. Все манипуляции он проводил пальцами ног. В игре участвовали трое меднолицых парней, одетых как крестьяне, в короткие штаны и деревянные башмаки. Старуха самого демонического вида в рокерской куртке гадала на картах двоим загорелым субъектам в тирольских шляпах и черных очках. Ядреная девица в белом парике и засаленной атласной безрукавке от Рудольфо Валентино сцеживала из бочки пиво. Ей помогал горбатый юноша, руки которого едва не волочились по полу. Ухватив друг друга за талию, змейкой отплясывали несколько синюшных девиц. В глубине зала Ковалю померещилась даже стайка цыган, но в эту секунду отворилась внутренняя дверь в капитанскую каюту, и паноптикум остался позади.

Портосу было лет сорок, но могучая внешность и раздвоенная борода старили его как минимум на четверть. От висков по щекам сбегали тонкие завитушки темно-русых волос, влажные карие глаза смотрели внимательно, не отпуская собеседника ни на секунду. Над заправленными в начищенные сапоги бриджами красовалась невероятного размера белая жилетка. С жилетки свисали шнурки, из кармашка торчала лупа и две пары очков. Возле Мити Карапуза трактирщик казался недорослем, но в плечах чингису не уступал. Как уважающие силу противники, оба великана бережно пожали друг другу руки. Казалось, Портос удивился, что у пришлых верховодит в отряде человек самого обычного телосложения.

В каюте было тихо, пахло ваксой, сладким вином и удивительно ароматным табаком с цветочными обертонами в букете. Хозяин усадил гостей на лавку, укрытую шерстяными циновками, и приказал принести еды. Чем дольше Коваль присматривался к обстановке, тем сильнее его охватывало чувство неестественности происходящего. Через тонкуюпереборку слышались удары пивных кружек, отголоски божбы, хохот, топот и удары топора по свежим бочонкам с горячительным. Несколько нестройных голосов гнусавили песню. А над головой без устали таскали грузы…

Коваль начал подозревать, что трактир, скорее всего, вовсе не трактир, а некая смесь перевалочной базы и игорного притона. И очень может быть, что именно здесь могутрассказать о Великом посольстве.

Переборки каюты покрывала изящная драпировка из простой, но чистой ткани. Иллюминаторы были плотно зашторены, и помещение освещалось керосиновыми лампами. Тепло обеспечивал портативный камин, возле которого негромко тикали напольные часы красного дерева с вензелями королевской фамилии. Над комингсом притаилась мезуза со святыми словами, а на богато инкрустированном угловом столике стояла внушительная клетка, укрытая одеялом. Кто-то там шевелился под одеялом, животное или птица. Коваль чувствовал энергетику обитателя клетки и не мог подобрать верного определения. Существо откликалось на призыв почти так же, как домашняя собака, но добиться устойчивой связи Артур не смог. Пленник был как будто гораздо умнее, чем хотел казаться, и, отвечая на волевой призыв человека, дурачился, изображая скудоумие.

Напротив иллюминатора, на полированном ореховом бюро, отсвечивала бронзой старинная менора с самодельными свечами. Рабочий стол трактирщика представлял собой нечто среднее между штурманской рубкой, слесарной мастерской и уголком философствующего аристократа. Навигационные приборы, тиски и коловороты соседствовали с распахнутым томом энциклопедии. Остальные книги двумя стопками подпирали подволок. Там же Артур заметил пожелтевший альбом с репродукциями Веласкеса и Ветхий завет наиспанском, несколько французских изданий Стендаля, Дюма и даже угоревший томик Сименона.

Противоположную переборку занимали карты Парижа и Франции. Старая часть города изобиловала разноцветными значками, а на крупномасштабной карте страны делалась попытка отобразить положение песчаной стены и прочих природных препятствий. Под картами, на коврике, стояли в ряд несколько старинных пищалей, а на крышке ведущего втрюм люка дремал мохнатый пес размером с крупного волка.

– Это вы стреляли по птицам? - глубоким, бархатным голосом спросил хозяин, обращаясь к Артуру.

Коваль кивнул. Клаус заранее предупредил, что неприлично начинать беседу первыми, зато теперь наступала очередь гостя задать следующий вопрос.

– Вы не поможете нашему другу найти Великое посольство?