Чтение 15–й страницы книги ~Братство креста~

– А ты знаешь, что творится в Крыму? Ты знаешь, что в море нельзя опустить даже руку: она тут же покрывается пузырями и гноится несколько дней? Ты знаешь, что на берегу Черного моря рыбаки жгут костры из выловленной рыбы, потому что рыба стала отравой? Ты знаешь, что произошло в Симферополе?

Служители Месяца затеяли драку с теми, кто верит в Крест. Они заявили, что неверным, из-за которых случилась Большая смерть, на полуострове не место. Мэр города не смог их остановить. Сгорела половина деревянных домов и несколько храмов. Потом служители Креста ушли из города, но их преследуют до сих пор. И люди окрестных городковуступили тем, кто показал больше злобы и бесстрашия…

Коваль выждал паузу, но Кристиан и не думал продолжать. Попыхивая трубкой, насмешливо покачивал бровями. Опять предстояло найти верное слово, не опозориться, и оправдать какие-то тайные надежды! Да сколько же будут продолжаться эти игры, этот вечный кролик в шляпе, с тоской подумал Артур.

– Если ты будешь продолжать делать вид, что ничего не понимаешь, мы подумаем, что у губернатора Кузнеца в голове завелся червяк, - сухо обронил Бердер.

– Ладно, скажу прямо! - рубанул ладонью Артур. - Я навидался всякого, и готов поверить, что на юге орудуют банды, снабженные древним знанием. Очень похоже, что двое москвичей, которых я когда-то вытащил… Будь проклят этот день! Очень похоже на то, что они высеяли вибрион холеры. Также, судя по всему, они поднимались на борт военных кораблей. В Средиземном море чудом не затонула часть американской эскадры. Наверное, эта парочка пыталась оживить механизмы, но у них получилось лишь снять несколько торпед и взорвать у итальянского берега пару снарядов…

– Почему они это делают, Клинок? - подняла высохшую руку Хранительница. - Почему они не вернулись в Петербург, когда растворилась Москва?

– Что ты хочешь услышать от меня, госпожа? Что я ошибся в людях? Да, это так. Но я не только в них ошибся. Десятки и сотни людей готовы продать мать родную ради славы ибогатства. Наверное, при дворе Карамаз-паши эти двое получили то, что не могли им дать мы…

– Слишком просто у тебя получается, - вставил Кристиан. - Эти двое французов тоже сбегут, или ты посадишь их в клетку?

– Не сбегут!.. Надеюсь, что не сбегут, - поправился Коваль. Ему вдруг пришло в голову, что Качальщики могут потребовать смерти для французских спецов. - Они не такие! Орландо, например, день и ночь не вылезает с верфей, мужик прямо горит на работе. Обещает мне, к следующей весне, пустить в строй рыболовецкий траулер…

– Хорошо, когда много рыбы, - многозначительно протянула Хранительница, - но плохо, когда каждый начинает коптить ее только для себя.

– Ты упрекаешь меня, госпожа, что я думаю только о своем городе? Но я не могу решать за всю Россию! Тем более что единого государства просто не существует… - добавилон, вспомнив, с каким небрежением относится мама к политическим терминам. - Не понимаю, к чему вы клоните? Ростов, Астрахань… От нас туда даже самые удалые купцы не ходят - нереально добраться. И товар сгниет, и охране жратвы не напасешься. Мы про южные города только от торгашей из Нижнего знаем. А что касается Симферополя, так этовообще Украина, бывшая, правда… Нам-то какое до них дело? У меня и в Питере забот по горло, воды порой хлебнуть некогда!

– Раньше ты говорил иначе, Клинок, - скривила губы Хранительница. - Раньше ты понимал, почему Качальщики думают обо всех, а не только о своей деревне. Когда ты это понимал, ты рисковал жизнью и отправился в Москву. В то время ты сделал очень много для равновесия, даже больше, чем предсказано в Книге. А теперь притворяешься, что самое главное - залатать старое корыто и наловить в Неве побольше корюшки. И ради этого ты покинул город и улетел в Мертвые земли?

На несколько секунд в избе повисло молчание. У Коваля внезапно сильно запершило в горле, словно он наглотался жареных семечек. Ему стало всё понятно, вопросов больше не осталось, нужно было только дать согласие. Он ожидал предложения поучаствовать в любой локальной авантюре, возможно, растворить еще пару городов или казнить французов, но Хранители замахивались на задачу, явно непосильную. Самое обидное, что озвучить идею Хранительница, как всегда, предоставила гостю. Такая уж у нее была манера излагать истины Книги.

Книга… Господи, только этого не хватало! Коваля прошиб холодный пот. Коли старуха вдолбила себе в голову, что Хранители памяти правы, переубедить ее будет невозможно. Чертовы сморчки, нажевавшись коры у себя в дебрях, знать не желают, каково это, когда от тебя зависят судьбы сотен тысяч людей!..

– Если даже Карамаз-паша - это действительно бывший духовник президента Ивана и советник бывшего губернатора, - глухо сказал Артур, - если этот человек действительно Карин, в чем я пока не убедился, это не повод выступать в поход на Стамбул. У казны не хватит средств оснастить большое войско, а войско нужно громадное. Громадное войско завязнет; мы не знаем, что творится на берегу Черного моря. И что я скажу людям? Одно дело - гвардия, наемники, им в радость саблей помахать. А с какой радости матери отпустят сыновей, обычных рекрутов, за несколько тысяч миль? Одно Великое посольство уже сходило на юг. Пусть Карин творит там, в Италии и Греции, всё что хочет! Я даже предвижу, чем закончатся его похождения. Рано или поздно появится другой паша. Или сам придет, или полковники втихую прирежут своего начальничка. Так всегда ибывало, можете полистать книжки про царские династии. Сегодня пан - завтра пропал; чем острее штыки, тем сложнее на них сидеть. Наступит конец, там народ горячий.

Надо отдать должное, мужик талантливый… Такую уйму народищу обмануть, сначала в Питере, а теперь вон где. Но я думаю, ему просто жутко повезло, попал со своими бандюганами на момент безвластия. И очень грамотно подвел религиозный базис. Люди темные, от цунами никак не оправятся, с моря дрянь всякая летит - и тут приходит к ним избавитель. Нате, получите нового пророка! Наверняка, на белом коне гарцевал, чудеса показывал, вроде магниевой вспышки…

А что нищим гопникам надо? Да полную ерунду! Заявить, что все беды от неверных, и что богу только в радость, если мы всех собак, вместе с их крестами, перережем. Товары, верблюдов и баб можно не резать, и так сгодятся. Каждый услышал то, что ему больше по вкусу… Нет, госпожа, не может быть, чтобы Карамаз продержался долго. Тем более если это мой приятель Карин, то он уже старый человек. Помрет, - и после него вся эта зачаточная империя самостоятельно развалится и до России никак не дойдет… Я не вижу смысла подставлять своих солдат!

Он постарался произнести последнюю фразу возможно более твердо и покосился на Бердера. Хранитель силы, как ни странно, улыбался, словно Артур не молнии метал, а угощал гостей анекдотами.

– Если я не соберу Думу этим летом, начнется бунт, - заявил Коваль. - Слишком много недовольных, приходится держать удвоенные гарнизоны. Мне надоело быть козлом отпущения… В казне постоянно нет денег: для оросительных проектов, для починки мостов, - и выходит, что губернатор, гад такой, ненасытный, обирает собственных подданных… Не хватало мне еще войну развязать! И так на Новгород постоянно кивают: мол, у них и повинностей вполовину меньше, и в рекруты не бреют, и монастыри жируют… Никому нет дела, что в Новгороде народу в десять раз меньше. До того докатились, что и полковники, которых сам назначал, по углам ворчать начали. Им тоже вольностей мало, подавай лавку в Думе! Для чего им власть, и сами толком не знают, будто от этого командовать лучше начнут… Только стрельбы на улицах не хватало.

– А если Дума сама попросит тебя отправиться на юг? - как бы невзначай спросил Кристиан.

– Чего?! - на короткий миг Артур решил, что над ним попросту издеваются. - Как бы мне из Питера драпать не пришлось после выборов!

Но оракул глядел - серьезнее некуда.

– Ты ведь врешь нам, Клинок, - спокойно произнесла Анна, и старая Хранительница, подтверждая, кивнула будущей сменщице. - Ты врешь нам, что в городе развал и смута. Насамом деле, там покой, и люди молятся на тебя, особенно беднота.

– Не беднота держит масть, не ей решать. Ковбои захотят - и в городе не будет хлеба! - огрызнулся Артур, но почувствовал, что краснеет.

– Ну, так повесишь ковбоев, - раздраженно произнесла мама Рита, будто удивляясь тупости градоначальника. - Если Дума тебя выберет и попросит возглавить поход на юг,ты откажешься?

– Это невозможно представить…

– Я задала тебе вопрос, Клинок. Не заставляй меня думать, что ты превратился в святошу, отвечай прямо!

– Да черт с вами! - выпалил Коваль. - Если в Книге уже всё решено, так о чем меня спрашивать?! Я так понял, что выбора нет?

– Выбор всегда есть, - рокотала Хранительница. - Шестеро Хранителей памяти, с разных концов земли нашей, называют эту осень лучшим временем для тебя и для страны…

– Для страны? - растерянно повторил Коваль. - Но страны нет…

– Для страны и… для государства, - Хранительница произнесла ненавистное слово с заметным усилием. - Никто не заставляет тебя воевать с Турцией. Честно сказать, наши мужики толком не поймут, где этот город с башнями находится… Ты хотя бы до Астрахани дойди…

Старуха умолкла, жадно припав к ковшику с отваром.

– Ну, а потом? - робко вставил Коваль. - С кем там воевать-то, в этой Астрахани?

– Потом… - хихикнула Анна. - Потом на восток, верно, мама?

– Верно, - кивнула та. - Надо бы на восток, все сибирские города собрать…

– Пока поздно не стало, - сказал Кристиан.

– Пока мы еще можем помочь, - сказал крючконосый старичок.

– Пока Озерники в силу не вошли, - хмуро бросил третий Хранитель.

– Ну, кое-где они давно при власти, - саркастически заметила Анна.

Господи, взмолился про себя Коваль, сделай так, чтобы эту языкастую бабу понос пробрал! А вслух сказал:

– Христофор от рождения живет в Эрмитаже. Его трижды пытались выкупить и раз восемь хотели украсть, пока он был мальчишкой. Он спасал меня от смерти и показал себя настоящим мужчиной в походах. Я не пойму, чем он вам так не нравится? Вы его даже не видели ни разу!

– Он нам нравится, - очень тихо сказал Бердер. - Вопрос в том, понравится ли он Озерникам? Как ты думаешь, он пойдет ради тебя на Ладогу?

– У Чудских он был, - промямлил Коваль, - тогда они вместе с Мишей к старому Рубенсу ездили, навещали. Вы хотите, чтобы я его шпионить заслал?

– Чудские Озерники не в счет, - отмахнулась мама. - Они траву варят, да на жабах гадают - вот и все их хитрости. А у ладожских совсем иной покрой.

– Их много, по всей стране, - вставил старичок. - Раньше тихо себя вели, детишек у дикарей воровали, да поклоны козлу клали.

– А нынче пошаливать принялись, - почесал бородку Кристиан. - То детишек чужих в скитах воспитывали, или жрали их, людоеды хреновы, а теперь в народ пошли. А к скитам ихним на змее уже не подлетишь, воротит змея-то!..

– Отовсюду весточки летят, - сказала Хранительница. - Насекомые, конечно, как всегда, слепые. У них, пока не загорится, не почешутся. Да и ты, Клинок, чего греха таить, сам есть такой же, ни хрена не чуешь!..

– Весточки летят, - закивал старичок. - Видели наши верные братья мальцов в русских городах. Вроде и мальцы: усы еще не растут, и голосом не окрепли - а глядят точно волки. И стараются-то под простых рядиться: в худой одеже, да чунях деревянных, а то и на бересте… Да не всех провести они могут!

– Одного мы взяли, - сказал Бердер. - Под Орлом. Повезло нам, честно признаюсь. В город нам не войти, сам знаешь, глаза от грязи слезятся. А тут донес верный человек, что покушали касатики у него, в дорожной корчме, и дальше поскакали. Двое вроде нормальные, а третий - не совсем. Взгляд худой у парня. Еще когда от коновязи шли, кошка под крыльцо забилась. Хозяин первым делом перекрестился, а потом сынка-то до нашей деревеньки и послал. Еле перехватить успели, но успели…

– Ну и что? - удивился Артур. - Если он Озерник, так что теперь, душить его? Вас-то тоже не особо жалуют!

– А его и не душили, - отозвался Бердер. - Так, приложили к ноздрям тряпицу с гремучим рассолом, он сам всё и рассказал. Хочешь узнать, губернатор, что у тебя под носомтворится?

– Мне надо выпить, - чуть не жалобно протянул Коваль.

Мужики охотно плеснули ему можжевеловой настойки, понимающе выжидали, пока Артур придет в себя. Когда огненная жидкость докатилась до желудка и бурлящей волной ударила в виски, Коваль почувствовал себя увереннее.

– В Ладожских скитах заправляют четыре Деда, - монотонно твердил Бердер. - В других общинах то же самое, по всей стране. Четыре Деда, кличут себя учениками рогатого. И тринадцать апостолов при них. Тринадцатый, он для смеха, баба блудливая, мужиком переодетая. Так они мыслят: для развлечения, дюжине блудница нужна… Потом Отцы идут, и Сыны. Много их, но сколько, парнишечка не знал. Каждый год они детишек забирают… Мы-то, дурни, думали, раз людишки не жалуются, стало быть, детей больше не воруют. Оказалось, что и воровать не надо. Нищие сами к ним приносят, за мерку серебра. Детей-то, год от года, всё больше рождается, вот и не заметно, что пропадают. Девок нетронутых опять же крадут, или у цыган перекупают. Издалече везут, чтобы народ не волновать, чтобы пропажу на утопление да на зверя дикого списали… А девки им не только для забавы нужны. Тут малек ничего толком не сказал, забился, словно в падучей. Видать, сильное заклятие наложено, запечатан роток у него. А нынче мальцы, которых лет пятнадцать назад украли, подросли. У озер… Раньше бы, в скитах остались, а теперь Деды послали их в народ. Вот так вот…

– И какой от них вред? - отважился Коваль.

– А покамест никакого, - несколько оживился наставник. - Но малец этот, он волчонок, самый настоящий, нелюдь… Под рассольником признался, что велено всюду по Орловщине ездить да выведывать. Где люди воду берут, где скотину моют, где хлеба хранятся, а главное - как оборону держать думают, если вдруг напасть какая. Посмеялся он даже, даром что в беспамятстве лежал: мол, скоро всех вас землю жрать заставим!

– Бред какой-то! - усомнился Артур. - Сотню лет они вокруг Ладоги обитаются…

– Не ты ли нам рассказывал, со слов пивовара, как Карамаз-паша, с каким-то Озерником, на юге, встречался? - спросил рябой Хранитель.

– Было дело, - согласился Артур. - Но озер по России тысячи, и нечисти вокруг них еще больше. Мне что, все леса вокруг Ладоги вырубить? Кто будет такого губернатора терпеть, который за первое подозрение на людей кидается?

– Ну-ка, милая, полистай назад Книгу! - скомандовала девушке мама. - А знаешь, Клинок, как Белого Деда на вашей Ладоге в миру зовут? Гри-го-рий! Гришка, Риша… Что замолк, будто язык прикусил? Не тот ли Гриша, что у Карамаза водицу ядовитую просил? Что, Клинок, коломутно?

– И малек, - Бердер тяжело вздохнул, - малек признался, что Гришку по всей Руси уважают, потому как он, по слухам, паломство на юг совершил, и уж лет пять, как от могучих магов помощь получает. Всё, что захочет, то и получает. И золото, и оружие всякое, и коней. Живут, мол, в скитах, как цари: всё у них есть. И за подарки эти одну лишь повинность на себя взяли. Для них и не повинность, а в радость, считай. Как и прежде, мальчиков подбирать да в детей луны обращать. Воинство нечистое готовить. А у мальцов -страх перед погибелью Деды ловко отшибают. Оно и худо, Клинок. Мы с этим сопляком говорили, так он твердил, что нет слаще отрады, как принять от нас, собак, смерть тяжелую. Чем, мол, гибель страшнее придет, тем его, за крышкой гроба, краше примут…

И ни увидеть их нельзя, ни проследить. Своих узнают по тайным знакам, а чужих сразу режут. Потому и мы не можем заслать к ним никого: нас-то за версту раскусят. Ждут ироды только знака, что пора на православных ополчиться…

– Пивовар мог ошибаться, - прошептал Артур, уже понимая, что отбиваться от правды нет смысла. Всё сходилось в точку. Карин встречался в Хорватии, или Швейцарии, с одним из Ладожских колдунов!..

– Какая Дедам радость от Карина? - только и спросил он. - Неужели только золото?

– А разве этого мало? - усмехнулась Анна. - Прежний губернатор, до тебя, задумал было общины их сжечь - все до одной. Карин тогда, по слухам, вступился; вот дружба и пошла… Ты не смеши нас, Клинок, немало ведь уже пожил, и древний мир застал. Сам не знаешь: когда золото в глазах горит, для иных нет разницы, кому поклониться? Вчера был Крест, сегодня - козел, а завтра к Месяцу ущербному припадут…

– Он создает лагеря боевиков, - Артур чувствовал, как крепкая настойка расходится по венам, и приносит, такую желанную сейчас, расслабленность. - Ладно, я понял, госпожа. Я поговорю с Христофором… Но Дума не поддержит войну…

Хранители хором крякнули и, вернувшись к столу, загремели кружками.

– Не будет войны, Клинок, коли всё сделаешь по уму, - строго произнесла мама Рита. - Шепнешь дьяконам послушным, что мы готовы принять Крест.

Артур не сразу оценил слова полуживой старухи. Своей системой верований и скупой обрядностью Качальщики напоминали ему древних китайцев. Любое действие, и даже эмоция, обращенная к небу, сопровождались у них чисто практическим значением. Например, с сосной требовалось обращаться, ни в коем случае, как с куском будущей мебели, а вода в таежной речке была не просто неким объемом холодной воды. Вода давала жизнь тысячам и миллионам личностей, с каждой из которых можно было войти в контакт… Впрочем, встречались люди самые разные, а в Польше, в деревне Кшиштофа, Коваль познакомился даже с ярыми католиками. Не так давно у большинства горожан одно лишь слово "Качальщик" вызывало истерию и ужас. Деревенские как-то с ними мирились, но тоже недолюбливали. Кто же любит соседей, если они значительно умнее?..

– Ты с метрополитом не в ладах? - утвердительно спросила Хранительница. - Тем более не стоит его радовать эдаким винтом. Навестишь дьяконов, архимонахов всяких, я в их званиях не шибко понимаю, и намекнешь им, что мы не возражаем. Но два условия. Митрополита на Соборе они скинут, пущай срочный созывают! Чтобы старикашки этого вреднючего и близко не было. Вот Василий, к примеру, супруги твоей духовник… До меня слухи доходят, что человек дельный, толковый, честный…

– Не по чину ему, - откликнулся Коваль, лихорадочно обдумывая новый, свалившийся на него, прожект. - Василий, на самом деле, толковый и честный, но ступенек церковныхне прошел, не выберут его!

– Кха! А ты сделай так, чтобы выбрали! - Хранительница надолго закашлялась. - Коли поймут дьяки-то, что золото и овцы новые к рукам идут, так и сговоритесь. Пусть открывают приходы хоть во всех наших деревнях. Пусть проповедуют, но насильно детей к попам никто не поведет. Теперь слушай дальше, это соборникам особо понравится.

Скажешь, что мы берем на себя переезды, постройку часовен, церквей и жалование всех служителей, которых Собор пошлет в леса. Это будет… человек сорок по России. Кроме того, намекни, что мы нарежем у деревень всем пастырям лучшие земли. И готовы починить… ммм! Ну, пусть будет три, для начала! Да, мы три монастыря построим. Или починим. В знак добровольного перехода к Собору. Но это еще не всё.

Дашь святошам время обдумать такую мысль. Не ухватятся за нее - смело можешь гнать их из города! Скажешь, мол, Хранители слух по всей… России пустят, что истинная власть только у Питерского митрополита. Потому, дескать, и поддержали его…

– Гениально! - восхитился Коваль, пока мама глотала отвар.

– Опять мудреные слова говоришь? - беззлобно укорила его старуха. - Еще такое добавишь. Дикари, мол, от Ярославля и до Мурманска, тоже просят митрополита взять их под свою опеку. И кроме пастыря хотят помощь лекарскую, и грамоте у попов обучаться… Такое дело. И пусть не робеют, а собирают к осени российский Собор. Не надо тянуть до следующего лета; чем меньше народа будет, тем лучше. Быстренько патриарха выберите, а кто не подчинится, того к ногтю, а имущество - твоим гвардейцам да церкви…

– Эээ… - Артуру пришло в голову, что мама употребляет не целебную настойку, а втихую заправляется бражкой. Кинуть соборникам такую кость - это было слишком круто. Можно сказать, после такого пассажа успех на выборах обеспечен! Но… - Извините, госпожа, но при чем здесь солдаты? Ведь не могу же я послать людей, ну, скажем, в ту же Астрахань, чтобы помочь соборникам скинуть тамошних попов?

– Именно солдат и пошлешь, - закутываясь в одеяло, подтвердила Хранительница Книги. - Но не сейчас, понятное дело, попозже маленько…

– Когда это, попозже? - окончательно сбился с мысли Артур.

– Слушай, Бердер! - мама деловито повернула незрячие глаза к Хранителю силы. - Ты там, пока учил этого обалдуя кулаками-то махать, репку ему поленом не повредил? Или ты на Неве от сырости отупел, а, губернатор? - переключилась она на Коваля. - "Попозже" наступит, когда соберешь в кулак Россию. Только не спрашивай, почему именно ты, иначе запущу бутылкой!

20.ЮБИЛЕЙНЫЕ ИГРЫ

Это была их давнишняя игра, которую они начали пятнадцать лет назад. Пятнадцать лет подряд почти каждая их встреча превращалась в новый медовый месяц: они успевалиотвыкнуть друг от друга.

Но чем больше Артур отвыкал от нее, тем сильнее натягивался невидимый, упругий канат, бросавший его с неистовой силой в объятия жены. Порой он испытывал необъяснимое, почти мазохистское удовольствие, нарочно задерживаясь в Питере или в дальних поездках по области, когда дел уже не было, и почти не оставалось сил терпеть.

И всякий раз, натягивая канат до предела, он с радостным удивлением убеждался: не рвется!

Не рвется - и всё тут.

С Надей было всегда не так, как с другими женщинами. Другие женщины были его работой, дополнительным заработком, а Надя Ван Гог…

Надю он просто…

Артур постоянно корил себя за то, что никак не может выговорить таких простых слов. Всего лишь три слова, и выговорить их проще некуда. Наверное, он не мог их произнести, потому что Надя никогда не просила об этом. Другие просили. Даже те, которых привозили исключительно в коммерческих целях. Они приезжали и порой неделями томились в Эрмитаже, ожидая, когда полуживой губернатор появится из бесконечных разъездов, выспится и исполнит долг папы.

Даже тогда, во время работы, они говорили о любви. Потом служба мамы Роны выносила вердикт о благополучном зачатии, и они уезжали. А семейство Кузнеца получало очередную партию зерна или свиней…

Артур никогда не брал золотом, даже после того как рубль понемногу стабилизировался, и на Монетном дворе научились чеканить сложные деньги, из сплава двух металлов, недоступные фальшивомонетчикам. Он брал только натурой и сразу делил заработок на три части. Треть шла в казну - и это стало обязательным налогом для всех пап в городе, треть он добровольно передавал в особый фонд помощи начинающим ковбоям, а остаток отправлялся в личное имение, где управляющим сидел двоюродный брат Миши Рубенса-младшего.

Коваль не сумел бы точно ответить, сколько земли принадлежит ему лично. Кадастр только начал составляться, и на этом этапе вовсю шла борьба с самозахватами. Точно так же он не знал доходности четырех мастерских разного профиля, бойни и нескольких свиных и птичьих дворов.

Всё это хорошо знала Надя Ван Гог, ухитряясь две трети года проводить в уральском имении, в кругу жен Качальщиков. Она прибывала с ревизией и тихим, но твердым голосом добивалась от управляющих полного отчета. Она не отмахивалась, как ее муж, от мелочей, и никуда не торопилась. Хозяйственники бегали перед ней, взмыленные. Положа руку на сердце, Коваль признавал, что они стали богаты благодаря супруге…

Надя не мозолила мужу глаза, не позволяла вырастать пересудам и сплетням. Она родила ему четверых, но пятого собиралась рожать для казанского хана.

Может быть, именно поэтому она так упорно противилась переезду в Петербург. Наступал момент, когда мысль о созыве Думы витала на каждом углу, когда весь город, вплоть до самых отсталых дикарей, начал вспоминать о прежнем губернаторе, арестованном и сосланном на Урал. Говорили, что Кузнец уже трижды обещался назначить выборы, но до сих пор не сдержал слово…

Народ, отвыкший от плетки, потихоньку закипал. Коваль прекрасно понимал, что достаточно вернуть казни по политическим убеждениям, и всё мигом успокоится. Наступит тишь да благодать, и никто не посмеет намекать, что жена губернатора, сама здоровая мамка, не рожает на продажу.

А коли она не рожает на продажу, так может, и наши бабы скоро воспротивятся, резонно спрашивали друг друга папы. В реальности, ни один здравомыслящий муж не мог запретить своей жене рожать "на сторону"; во-первых, это приносило больше денег, чем самые доходные промыслы, потому что на свет непременно появлялись всё новые мамы и папы. А во-вторых…

А во-вторых, обычаю было уже почти сто сорок лет, и даже церковь помалкивала, не находя доводов для истребления греха.

Но Надя Ван Гог даже лучше мужа понимала, что после думских выборов последуют выборы нового губернатора, уже совсем с другими, урезанными правами. Поэтому следовало сделать решительный, но малоприятный для супруга шаг именно теперь, чтобы все видели, как супруга градоначальника болеет за воспроизводство.

Скрепя сердце, Коваль согласился с кандидатурой казанского правителя. По крайней мере не урод, вежливый, и изо рта не воняет. И богатый, очень богатый, что тоже неплохо. Хотя, по неписаным правилам, жена могла ни о чем с ним не советоваться. А могла вообще за попытку притеснения воззвать к народу и развестись в одностороннем порядке. И каких-то пятнадцать лет назад, при папе Рубенсе, народ бы ее поддержал.

И сейчас бы поддержал, но втихомолку, что обернулось бы очередным гуттаперчевым противостоянием. Как было с соборниками, как было с колдунами и выборгскими ковбоями.

Но Надя Ван Гог не взывала к народу. Она ухитрилась даже в столь щекотливом деле проявить завидную мудрость и выбрала казанского руководителя из трех дюжин кандидатов. В Казани давно наблюдалось некоторое двоевластие - то рулили слуги Месяца, то, на плечах нового дворянства, в кремль врывался очередной светский правитель, но торговля от этого не очень страдала. Лишь последние три года наметился явный перевес в сторону традиционных ценностей, и замелькало такое загадочное, и одновременно близкое слово "хан".

Надя Ван Гог самостоятельно решила, что мужу не повредит более близкое родство с человеком, от которого зависело, чтобы тридцать тысяч русских жили спокойно под сенью минаретов…

Теперь жена возвратилась из Казани в Питер, и он немного тревожился, получится ли у них всё, как раньше.

Надя никогда не упоминала о чувствах. Ни разу, за пятнадцать лет, не отказала мужу в медовом месяце.

– Ну зачем тебе, чтобы я постоянно торчала перед глазами? - смеялась она, откидывая со лба копну светло-русых волос. - Пускай тебе дикарки твои надоедают, что спину мнут!

– Я не сплю с ними! - заводился Артур, а сам в эти минуты сгорал от ревности.

А вдруг у нее кто-то есть? Ведь проверить почти невозможно! С младшими детьми сидят няньки, Николай давно в Питере, Белочку тоже забрал в школу. Надежда, девчонка по-прежнему видная, стала для мужиков еще притягательнее в своем материнстве. Да и всего-то ей тридцать четыре стукнуло - самый возраст для гульбы…

– Поэтому мне лучше оставаться пока там, - шептала она мужу, обнимая его под одеялом. - Там, далеко, я знаю, что ты меня помнишь, а здесь я быстро надоем.

– Но до сих пор ведь не надоела? - понарошку обижался он, и прихватывал ее зубами за ухо…

В этом году они играли в юбилейную игру. Пятнадцать лет вместе и не меньше сотни медовых месяцев позади. И каждый раз Артур вспоминал, как Качальщики привезли их в крошащуюся от сырости гостиницу, посреди леса, и как любил ее, девятнадцатилетнюю, на полу, на шубах…

– Можно, я погреюсь у тебя?

Вязаный халат, волосы хвостом и ни тени улыбки. Пугливая девушка, изучающая нового мужчину.

– Погрейся, - Артур придвинул кресло. - Тут тебе будет удобнее.

Она забралась с ногами, сверкнув из-под халата голыми пятками, и уставилась на огонь. Он так любил наблюдать, когда Надя следит за пляской пламени. Зрачки сужались ирасширялись, крылья носа чуточку расходились в стороны, и всё ее лицо, округлое и немного простоватое, приобретало вдруг кошачьи черты. Она относилась к огню как к хтоническому чудищу, как к живому воплощению темного божества, и Артуру казалось, что ее пальцы вот-вот начнут скрести по обшивке кресла, превращаясь в кошачью лапу…

– Хочешь, я укрою тебя одеялом?

Она чуть сдвинула брови, изобразив легкое недовольство, но потом кивнула. Он принес пуховую перину и, стараясь не прикоснуться ненароком к телу своей гостьи, закутал ее до подбородка. Игра шла своим чередом, но всякий раз окрашивалась новыми вариациями.

– Ты хочешь, чтобы я уснула, да, демон? Надеешься, что сонная, я буду сговорчивей?

– Почему ты называешь меня демоном, женщина? - Артур плеснул в бокал сливовой наливки.

– Потому что ты хитрый, как демон. - Она задумчиво посмотрела на бокал в его руке. - Ты думаешь, что если накрыл меня, то я не уйду? Вот возьму и уйду, прямо сейчас!

Он прошел за ее спиной и закрыл дверь на ключ. Ключ положил в вазочку на каминной полке. Затем подумал и привязал к поясу. Хозяина спальни прикрывало совсем немного одежды: льняная рубаха с открытым воротом и короткие штаны из замши самой лучшей выделки.

Надя следила за его манипуляциями, как застигнутый врасплох зверек. Артур постоял, покачиваясь, подкидывая на ладони тяжелый бронзовый ключ, затем отогнул пояс и спрятал ключ под штаны.

– Ты не уйдешь. Тебе для этого придется открыть дверь. Для этого тебе придется самой достать ключ.

Надя вздрогнула, и чуть порозовела.

– Ты хочешь напоить меня? Я слышала о твоих уловках. Ты всегда стремишься напоить женщин, которые ненадолго заходят к тебе, чтобы погреться у огня?

– Я отвечу тебе, если ты выпьешь со мной.

– С какой стати мне пить с тобой? - Она пригубила наливку. Коваль очень любил смотреть, как она пьет. После глотка, она всегда проводила языком по губе, точно собирала оставшиеся кристаллики сахара.

– Если ты со мной выпьешь, я скажу тебе нечто важное. Очень важное для нас обоих.

– Так я и поверила! - Она опустошила бокал. - Ну вот, теперь говори, ты обещал.

– Да, теперь я скажу, - проходя мимо, он подлил ей напитка. Томная, рубиновая струя слегка пенилась. - Я приготовил для тебя подарок. Он лежит здесь, в этой комнате, очень дорогой и красивый подарок. Но ты должна угадать, в каком из пакетов он спрятан.

Подыскивая сувениры, Коваль всякий раз невероятно мучился. В этом мире не существовало магазинов косметики и художественных промыслов, да и саму идею дарить супруге безделушки мало кто разделял. Тем приятнее было Артуру ловить печать азарта на загорелом лице жены и наблюдать, как подрагивают в предвкушении ее такие детские, пухлые губы. В полумраке губернаторской спальни, на коврах и медвежьих шкурах, были разбросаны штук десять туго набитых мешочков и пакетов.

– Так я встану и найду!

Надя следила за ним, кося хитрым взглядом. Артур видел, как на ее напряженной шее, там, где бронза загара сменялась молочной белизной, ритмично пульсирует венка.

– Если ты встанешь, я не отдам тебе ключ. Тебе придется провести ночь со мной.

Он подлил еще вина в ее бокал.

– Размечтался! А как же мне тогда отыскать подарок? А что там такое? Вдруг ты меня просто обманываешь?

– Тебе жарко под одеялом, отдай мне свой халат.

– Еще чего захотел! - Надя закопошилась под пуховой периной.

– Я прошу тебя. Всего лишь сними халат, ничего больше!

– А у меня, кроме него, ничего и нет. Я сниму, а ты отнимешь у меня одеяло?

– Ни в коем случае. Я обещаю, что верну его обратно!

Коваль терпеливо ждал, подставив руку. Наконец мягкая, горячая верблюжья шерсть, несущая запах ее тела, легла ему в ладонь.

– Теперь давай мне подарок, - капризно сказала она.

– Встань и найди его.

– Ага! Теперь, когда я совсем-совсем раздетая…

– Да, теперь, когда ты раздетая.

– Ты обманул меня! А я тогда завернусь в одеяло и так пойду!

Она поднялась с кресла и, придерживая перину подбородком, принялась наматывать ее вокруг себя. Коваль, устроившись в соседнем кресле, с улыбкой следил за ней. Жену поджидал новый трюк: стоило ей сделать несколько мелких шагов по мохнатому ковру, как от одеяла с треском отвалился изрядный кусок.

– Ах ты, негодяй! Ты подсунул мне ворох подушек! - Она пыталась удержать расползающиеся фрагменты, но тут, под собственной тяжестью, отвалился второй кусок. Ее голые ноги стали видны до колен.

Взвизгнув, Надя юркнула обратно в кресло.

– Очень дорогой и красивый подарок, - вкрадчиво соблазнял Артур, любуясь на ее блестящие, крепкие лодыжки.