Чтение 26–й страницы книги ~Юность кудесника~

– От руки!

– Да хоть бы и от руки… Зато как! Сусловское издательство им заинтересовалось, столичное – не абы что!

– Ефрем! – Вне себя Портнягин вскочил с табурета. – Ну ты бы хоть про издательство помолчал! Из-за тебя ж он с ним договор не заключил!

Кудесник с любопытством поглядел на ученика, поразмыслил, поджал губы.

– Рано, – веско изронил он. – Сейчас они мальчонку моего испортить могут: гонорарами разбалуют, чернуху-порнуху гнать заставят. Слабохарактерный он, Артём-то… Лет через пять – тогда…

– А он за эти пять лет с голоду не помрёт?

– Ничего! Изящней будет! Зато астральное тело теперь у него – видел?

Глеб хмыкнул и призадумался. Действительно, астральное тело у сторожа шахматного клуба было – не в пример физическому – стройное, мускулистое…

– Интересно всё у тебя выходит, – язвительно заметил он. – За десять баксов сразу двоих облагодетельствовал: и жертву, и клиента?

– Троих, – с неловкой усмешкой признался Ефрем. – Иногда, знаешь, загляну к нему этак вечерком… в астральном виде… зависну над плечиком… Всё лучше и лучше пишет,собака!

Озадаченный непривычной тёплотой, просквозившей в голосе наставника, Глеб растерялся, взял со стола не разобранный ещё омфалоскоп и, повертев, положил обратно.

– Ефрем! – прямо спросил он. – А ты «кровавую мэри» как употребляешь? Слой водки, слой сока или перемешиваешь?

Колдун смертельно обиделся и, одним движением надев проволочный обруч, сдвинул линзу на лоб.

– Делать вам нечего! – сердито буркнул он, снова склоняясь над газеткой. – В водку томатный сок лить, продукт портить… Баловство!..

ТЁЩИНА ПОДСЛУШКА

Мысль изречённая есть ложь.Ф. И. Тютчев

Поставив в прихожей пластмассовое ведёрко, на донце которого нанесены были древние защитные знаки «херъ», «укъ» и «иже», Глеб Портнягин отворил дверь на площадку и, не переступая порога квартиры, присел на корточки. Кажется, тряпка для вытирания ног лежала в том же положении, что и вчера. Тем не менее, прежде чем прикоснуться к грубой крупноволокнистой ткани, ученик чародея внимательно осмотрел её сверху и лишь после этого, подняв за два уголка, принялся изучать с изнанки. Вроде всё чисто.

Не изменяя позы, бросил тряпку в ведро, наполненное на треть заряженной с вечера водой, и заинтересовался притаившимися у входа двумя безобидными с виду лепестками побелки. Подобно любому отбывшему срок Портнягин мог сидеть на корточках бесконечно долго. Наконец, убедившись в безвредности чешуек, слетевших с кудряво шелушащегося потолка, юноша встал и со спокойной душой перешагнул порог.

Скажи кто-нибудь год назад, что Глеб Портнягин добровольно станет мыть лестничную площадку… Пусть не всю, конечно, площадку, а только малую часть её, примыкающую к двери учителя и наставника… Да нет, никто бы не рискнул!

Приходится однако мыть. Мало ли что могли за ночь подбросить, подсыпать, начертать, нашептать! Завистников и конкурентов у старого колдуна Ефрема Нехорошева в Баклужино хватает. Ох, хватает…

На первом этаже кто-то грохотал молотком по жести. Такое впечатление, что взламывали почтовый ящик. Глеб отжал тряпку и, выждав, пока бетон просохнет окончательно, зажёг церковную свечу и накапал воском три охранных символа. Сходил вылил грязную воду в унитаз, вымыл ведро, вернулся поправить тряпку и прикрыть дверь. Внизу всё грохотали. Для взлома – слишком долго. Видимо, ремонтируют.

Сходить заодно почту проверить?

С пятого по четвертый этаж панели были практически чисты – народ опасался Ефрема. Первое крупное порнограффити встретилось Глебу лишь через пару пролётов. А потом пошло-поехало. Шаловливые рисунки и надписи густо лепились вперемежку с неумело начертанными колдовскими знаками, призванными отпугивать тех, кто малюет на стенах, – и трудно даже сказать, что преобладало.

На промежуточной площадке Портнягин углядел между оконными рамами пустую бутылку, окурки, одноразовый шприц со сгустком крови внутри и разорванный пакетик от презерватива. В довершение картины кто-то ёрнически вывел маркером на подоконнике: «Вот что нас губит!»

Если бы только их! Чем ниже спускался ученик чародея, тем омерзительнее становилась энергетика. Стены дышали эманациями инфрафизических структур.

При появлении Глеба Калерия Леонтьевна опустила молоток и повернула к юноше лучезарно-кретиническое личико. Зря он ей тогда присоветовал освоить технику внутренней улыбки…

– Помочь? – спросил Портнягин, забирая у неё пассатижи. Уж больно грохот достал.

– Ой, спасибо! – зарделась она. Девочка этакая. Полтора на полтора.

– Не за что… – натужно произнёс Глеб, силой выправляя погнутую жестяную дверцу. Выправил, вернул инструмент. Жертва аутотренинга восхищённо заойкала, заахала, принялась благодарить. Портнягин, особо не прислушиваясь, подошёл к своему ящику. Отомкнул. Осторожно, чтобы невзначай не потревожить предназначенный специально для разносчиков рекламы крепкий сухой стебель щелбан-травы, извлёк корреспонденцию.

– А мой-то влазень совсем остервенел! – Внутренняя улыбка не к месту придала фразе мечтательную задумчивость. – Как его Леночка терпит – ума не приложу…

Влазнем Калерия Леонтьевна именовала своего зятя Иннокентия, которого шибко не любила и всё пыталась развести с дочерью.

– Так и не отсохла? – рассеянно спросил Глеб, проглядывая адреса.

– Ой, знаете… Вроде всё делала, как вы говорили: ущербной луны дождалась, на соль нашептала… «Чёрт с чертищей сидят на пепелище…» В солонку им подсыпала, остаток по углам разбросала. Сначала вроде помогло, а потом опять помирились! Крепко, видать, присушил…

– Вряд ли, – равнодушно отозвался ученик колдуна, хорошо зная манеру соседки срывать консультацию на халяву. – Отката не было?

– Чего-чего не было?

– Отката, – повторил Глеб. – Ну, когда порчу снимают, она обычно возвращается на того, кто её навёл…

– Н-нет… Не было…

– Значит, просто не подействовало. Они у вас не атеисты оба?

– Что вы!..

– Тогда не знаю…

Калерия Леонтьевна пригорюнилась. В сочетании с внутренней улыбкой выглядело это жутковато.***

– Чует моё сердце, Калерия сегодня припрётся, – хмуро известил Глеб, бросая корреспонденцию на стол.

– А я тут при чём? – лукаво молвил старый колдун Ефрем Нехорошев. – Кто у нас по женскому полу спец?

– Да я так, к слову… – Портнягин взглянул в окно. Зима. Утоптанную дорогу пересекал чёрный котяра с заснеженной спиной, давний соперник серо-белого Калиостро. Он явно собирался перейти двор, но не знал, как. Кругом сугробы. Остановился в растерянности. Делать нечего – побежал где положено, по прокопанной тропинке, подергивая от омерзения кончиком хвоста. – Ну, допустим, отсушу я Ленку от Кешки! – с недоумением прикинул Глеб. – А вдруг у них любовь? Оно мне надо – карму отягощать!

– Кару, а не карму, – брюзгливо поправил Ефрем. – Что ж вы все так родной язык-то не любите? Это по-ихнему возмездие – карма. А по-нашему – кара.

– Да мне что в лоб, что по лбу!

Колдун с любопытством взглянул на широкую, слегка ссутулившуюся спину ученика.

– А знаешь что? – сказал он. – Мы ей того… подслушку, а?

Спина распрямилась.

– Точно! – оборачиваясь, выговорил Глеб. Глаза его ожили, повеселели.

Как выяснилось, сердце чуяло недаром. Буквально через пару минут тихонько застонала, завыла приоткрываемая с опаской входная дверь, и голосок Калерии Леонтьевны осведомился деликатно:

– Ой, можно к вам?

– Отчего ж нельзя? – ворчливо отозвался колдун. – К нам завсегда можно…

Вошла, осветив комнатёнку внутренней улыбкой. Спящий на мониторе Калиостро встрепенулся, уставился – и нервно выстриг зубами воображаемую блоху. Затем нахмурил мурло и, подчёркнуто громко спрыгнув на пол, покинул помещение. Предпочёл пойти потолковать с чёрным супостатом во дворе.

– А мы тут про тебя, Леонтьевна, балакали… – Опередив на мгновение Глеба, наставник неожиданно взял беседу на себя. Оба, и колдун, и ученик, хорошо знали, что, если Калерия откроет рот первой, то остановить её потом будет сложно. Всю жизнь перескажет. – Значит, соль на маяту ты наговаривала?

– Наговаривала…

– А землю на рассору?

– И землю…

– Иголку в косяк втыкала?

– Втыкала…

– И не берёт?

– Не берёт…

Старый колдун удручённо покачал редеющими патлами, затем вздёрнул бровь и вопросительно посмотрел на Глеба.

– Подешевле старался, чтоб в расход не вводить… – помявшись, объяснил тот. – Не подслушку же соседке предлагать! Штука дорогая. Полгода настаивалась…

– Под… чего?.. – Калерия мигом навострила уши.

– Да это, видишь, такое зелье, – вынужден был растолковать кудесник. – В чай плеснёшь или ещё куда… Во-от… И кто выпьет – тот услышит, что о нём думают. Только, ты учти, лить надо чуть-чуть, капель двадцать, а то оглушит. Действует, правда, недолго – до десяти досчитать не успеешь… И следующую порцию – только через сутки, не раньше! Средство сильное…

– Ой, а зачем это мне?..

– Да не тебе… – Колдун поморщился. – Дочери плеснёшь. Как услышит мужнины мысли, сразу на развод подаст…

– Ой, так откуда ж я знаю, какие у него мысли? А вдруг…

– Леонтьевна! – изумлённо отшатнувшись, вскричал Ефрем. – Побойся Бога! Ты нам что о своём зяте рассказывала?..

– Ой… – Калерия вконец растерялась.

– Врала, что ли?..

Внутренняя улыбка увяла.

– Ну, так прямо и скажи: врала!..

– А-а… – Внезапно Калерию накрыло озарение. – А самой сначала попробовать можно?

– Глеб! – позвал колдун. – Отмерь ей в пузырёк двадцать капель… Или даже двадцать пять. Вернее будет… – Он снова повернулся к соседке. – Выпьешь с чаем, послушаешь, что он там о твой дочке думает… Ну, а тогда уж сама решай: приходить тебе за добавкой, не приходить…

– А за пробу платят?

– Нет, – терпеливо сказал Ефрем. – За пробу не платят. Бери пузырёк и беги, пока я добрый…

– Ловко ты, – уважительно заметил Глеб, когда Калерия Леонтьевна, припрятывая на ходу бесплатную скляницу, торопливо исчезла за дверью.

Колдун самодовольно огладил реденькую бородёнку.

«Ма-ау-у…» – презрительно-зловеще взвыло под окном. Серо-белый Калиостро во всеуслышание обвинял черного недруга в умственной неполноценности.***

К вечеру, как и следовало ожидать, грянула оттепель. Для настоящей баклужинской зимы сроки ещё не приспели. За открытой форточкой рушилась капель. Колдун и его ученик сидели по разные стороны стола и предавались чтению на сон грядущий.

Глеб Портнягин угрюмо вникал в потрёпанную чёрную книгу времён самиздата и понимал помаленьку, каким образом завелась в учителе эта пагубная тяга к спиртному. «Кориандровая, – читал он древние наставления, – действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, расслабляет душу…» Глеб насупился и украдкой взглянул на Ефрема. При матовом уютном свете маленькой, но яркой шаровой молнии, неподвижно зависшей над столешницей, морщинистое лицо наставника казалось благостным и умиротворённым. Старый колдун неспешно листал уникальное издание Библии, снабжённое не только перекрёстными ссылками, но ещё и смайликами, поскольку поди пойми, когда Он говорит всерьёз, а когда иронизирует.

Примерно к десяти часам, разрушив своим появлением гармонию бытия, опять ворвалась Калерия. Пришлось включить верхний свет, а шаровую молнию временно выгнать в форточку.

– Ой! – выдохнула соседка. – Беру! Сколько эта ваша подслушка стоит?

Глазёнки её продолжали выпрыгивать от восторга, даже когда ей назвали цену.

– Нормально сработало? – поинтересовался Глеб, пересчитывая купюры, вырученные за пятьдесят капель зелья.

– Ещё как нормально! – ликовала Калерия. – Он такое о ней подумал… Такое подумал… Ну, сама завтра услышит! Всё услышит!..

– Так что подумал-то? – вмешался Ефрем.

Калерия набрала полную грудную клетку воздуха и выпалила победно:

– Подумал: «Такая же сука, как мамаша!»

– Ай-яй-яй-яй… – посочувствовал старый колдун. – Надо же!.. Только, слышь, Леонтьевна! Когда завтра зелье подольёшь, сама там с ними не торчи. На рынок, что ли, сходи… А то ведь Ленка и твои мысли услышит. Нехорошо получится…***

На следующее утро, завершая дезактивацию лестничной клетки, Глеб обнаружил, что пролётом ниже стоит и ждёт окончания священнодействия дочь Калерии Леонтьевны Леночка. Её гладкое, несколько акулье личико показалось ему сегодня малость растерянным.

– Привет, – неуверенно сказала она. – А я к вам…

Когда к колдуну обращаются с просьбой или хотя бы просто с вопросом, сразу он ни за что не ответит. Похмурится, почванится по обыкновению, а потом уж, если повезёт, словцо обронит. Все прекрасно понимают, что так положено, – и никто не обижается. Говорливость (и то брюзгливую) могут позволить себе лишь корифеи уровня Ефрема Нехорошева.

Портнягин сдвинул брови и принялся тщательно расправлять тряпку у порога. Доведя её до геометрической правильности, встал, осмотрел критически и только потом искоса взглянул на Леночку.

– Заходи, – глухо велел он.

Пропустил гостью в квартиру, прикрыл дверь.

– Здравствуйте, дядя Ефрем, – оробело приветствовала гостья старого кудесника, что тоже выглядело немного странно, поскольку обычно дочь Калерии Леонтьевны робостью не отличалась.

– Здравствуй, Леночка, здравствуй… – откликнулся тот. – А мать на рынок пошла?

– На рынок… – Помолчала, решаясь. Потом вскинула глаза – и призналась испуганно: – Дядя Ефрем! Кажется, я ведьма…

– А что такое?

– Пьём сейчас чай – и вдруг слышу Кешины мысли!

– Вона как… И что ж он подумал?

Бледные щёки молодой акулки потеплели.

– Подумал: «Ах ты, моя лапушка…» – потупившись, проговорила она. – И, главное, нежно так…

Колдун и ученик переглянулись.

– Не-ет… – убеждённо сказал наконец Ефрем Нехорошев. – Это знаешь что? Это мы вчера зелье тут нечаянно разлили. А перекрытия-то хлипкие… за ночь, видать, к вам протекло… Больше не повторится… Так что живи спокойно, Леночка, никакая ты не ведьма…

– Вы его почаще проливайте! – с вызовом посоветовала она, мгновенно становясь собой.

Дерзко засмеялась – и вышла.

Глеб непонимающе смотрел на Ефрема.

– Нет, ну бутылки я перепутать никак не мог, – сказал он. – Точно говорю, из одной наливал…

– Да понятно, что из одной… – проворчал тот.

– А как же так вышло?

– Да всяко бывает… – сердито помолчав, отозвался старый чародей. – Скажем, сейчас я о тебе хорошо подумал, а минут через пять – плохо. Раз на раз не приходится… – Покряхтел и добавил задумчиво: – А может, она и впрямь вчера сука была. А сегодня лапушка…

ФАНТОМ С БАКЕНБАРДАМИ

И снова скальд чужую песню сложит

И как свою её произнесёт.Осип Мандельштам

Редакция газеты «Ведун» втиснулась между булочной «Хлеб насущный» и магазинчиком «Оккульттовары». Взойдя на покрытое снежной слякотью бетонное крыльцо, ученик старого колдуна Ефрема Нехорошева Глеб Портнягин обернулся и с неудовольствием оглядел необычно людную улочку. Под колокольный звон, колыша ало-золотыми хоругвями,баклужинские коммунисты-выкресты шли на митинг. Мелькнул плакат: «Страшный Суд – светлое будущее всего человечества».

Пренебрежительно скривив рот, Глеб повернулся к политическим противникам спиной и толкнул тугую стеклянную дверь.

– Здравствуйте, Глеб Кондратьевич! – разулыбалась сильно тронутая возрастом вахтёрша в мохеровой розовой кофте и вязаной шапочке (на вооружённую охрану у редакции средств не хватало). – А мы уж вас заждались…

Объявления и рекламу Ефрема Нехорошева «Ведун» публиковал бесплатно, пользуясь взамен услугами Глеба, еженедельно проверявшего состояние энергетики в кабинетахи, если надо, снимавшего порчу с сотрудников.

– Здравствуйте, – сдержанно отозвался Глеб. – Ну и что у нас сегодня сверхъестественного?

– Редактор про вас с самого утра спрашивал, – отрапортовала вахтёрша. Далее голос её упал: – И ещё, знаете, лампочка…

Портнягин с неприязнью покосился на вязаную шапочку.

– Вообще-то я не электрик, – сухо напомнил он.

– Так ведь три дня уже как перегорела! – жалобно вскричала мохеровая охранница, округляя от искренности глаза. – Своими руками вывинтила, в мусорку кинула! Патрон – пустой, а она всё равно зажигается! В полночь, главное…

– А, вон оно что… – смягчился Глеб. – И где это?

– Да вот, в кладовке…

Женщина засуетилась, выбираясь из-за деревянного барьера. Вдвоём они приблизились к узкой двери, за которой обнаружился закуток, на треть заставленный невскрытыми пачками старых газет. Косо выдающийся из стены закутка белёный электрический патрон, действительно, был пуст.

– Позавчера ночью дежурю… – Вахтёрша перешла на боязливый шёпот. – Смотрю: свет из-под двери. Думала сначала, кто-то новую лампочку ввернул. Пошла выключить – чего зря свет жечь? Не выключается. Надела варежку, хотела вывинтить, а её не ухватишь!

– Горячая?

– Если бы! Рука насквозь проходит, верите?

– Ясно… – вздохнул Портнягин.

Вахтёрша обиделась:

– Если не верите, сами сегодня ночью придите – и…

– Почему же? Верю… – Рослый ученик чародея привстал на цыпочки и произвёл пару пассов перед пустым патроном. – Лампа-призрак, обычное дело… Сильно достаёт?

– Да нет… – смешалась вахтёрша. – Просто не по себе как-то, знаете… И счётчик денежку мотает!

– Ничего он не мотает, – сказал Портнягин, снова опускаясь на всю ступню и отряхивая ладони от чего-то невидимого. – Энергию призраки сосут из астрала, так что счётчик тут ни при чём. Вы на неё просто внимания не обращайте… Явление безобидное…

– Как же безобидное, если призрак? – Женщина поёжилась.

– А вам какая разница? – удивился Глеб. – Вы-то – человек, а не лампочка… Новую ввернуть не пробовали?

– Да я сюда теперь и подходить боюсь!

– Вот и хорошо. А то на одних лампах разоритесь. Спиральки у них чуткие, нервные, а тут призрак! С перепугу перегорать начнут.

Вахтёрша моргала.

– Так это что ж? – оскорблённо проговорила она, сообразив. – У лампочек, что ли, тоже душа есть?

– А как же! – сказал Портнягин. – Любой электроприбор состоит из физической основы и энергетической сущности. Как и мы с вами. Пока лежит на складе – мёртвая материя. Разные там пробные включения после сборки – не в счёт. Так, вспышки сознания, потом они обычно забываются… – Ученик чародея увлёкся, не замечая, что его добродушные объяснения звучат для собеседницы прямым кощунством. – А подсоединили к сети – всё: побежал ток по проводам, пошли мыслительные процессы, то есть, считай, душанародилась. Предполагают, что электрический контур каждой перегоревшей лампочки, – добавил он как бы по секрету, – витает вокруг патрона девять дней. Незримо, правда. Хотя бывает, что и проявляется. Вот как у вас…

Услышав такое, вахтёрша даже помолодела от возмущения.

– Девять дней? Да вы что, Глеб Кондратьич? Может, ещё скажете, что они потом в рай идут?!

– Н-ну, в рай не в рай… Есть там у них, короче, такой эфирный слой… Но это долго объяснять. Редактор на месте?

– На месте! – бросила женщина и, сильно раздосадованная, вернулась за свой барьер у входа.