Чтение 10–й страницы книги ~Бронзовый грифон~

Министра в комнате уже не было.

Всем известно, Аксамала – город не маленький. Приезжий будет ходить по его лабиринту с утра до ночи и так и не найдет то, что искал, пока не прибегнет к помощи местных жителей. И если еще по широким улицам, площадям и паркам Верхнего города можно бродить без особого опасения заблудиться, то в извилистые улочки Нижнего города, а в особенности Припортового квартала или ремесленных слободок, непривычному человеку лучше не соваться вовсе.

Кир прожил в столице Сасандры меньше года, но был уверен, что знает ее как свои пять пальцев. Ну, если не всю, то, по крайней мере, ту часть города, что примыкает к императорскому дворцу, магистрату, казармам гвардии и далее до площади Спасения и отходящим от нее улицам Банковой, Прорезной, Веселой, Жонглерского спуска. Немного дальше располагались величественные здания Императорского аксамалианского университета тонких наук. Там гвардейские офицеры и новички, приехавшие из провинции с рекомендациями для зачисления в конную гвардию, бывать не любили. Студенческое братство всегда отличалось весьма буйным нравом, авторитетов не признавало и уж тем более не выказывало ни малейшего уважения к военным мундирам и их обладателям. В прежние времена – лет эдак сорок-пятьдесят назад – потасовки между аксамалианскими военными и толпами развеселых школяров случались очень часто. Доходило до кровопролития и даже до смертоубийства. Пришлось самому императору – да живет он вечно! – вмешаться и приструнить безобразников именным указом. С тех пор студентам воспрещалось без веской причины ошиваться неподалеку от гвардейских казарм, а военные могли появляться на территории студенческого городка лишь по приказу высшего генералитета и только в том случае, если город оказывался на чрезвычайном положении. Вражду между «умниками» и «служаками» указ не остановил, но значительно облегчил жизнь городской страже, уменьшив до мыслимых пределов число мест, где забияки могли бы встретиться и повздорить.

Отправившись следить за мэтром Носельмом – как оказалось, так звали того самого носатого посетителя Фланы, в котором самозванные охотники на шпионов заподозрили адресата скрытой в полой рукояти записки, – Кир не предполагал, что заберется в такую глушь. Флана исподволь выяснила у фриты Эстеллы имя противного старикана. Бордельмаман также обмолвилась, что он не какой-то там выскочка из разбогатевших на спекуляции шерстью или привозной керамикой купцов, а уважаемый человек, профессор-астролог Аксамалианского университета, прекрасный семьянин. Ну, насчет последнего Кир как раз сомневался. Будет ли человек, любящий свою жену, ходить к девочкам в бордель да еще просить там, чтоб его связали и отлупили плеткой? Очень спорный вопрос. Сам для себя молодой человек раз и навсегда решил, что нет. Это еще офицеру простительно, студенту, холостяку или вдовцу…

Неожиданно осознав, что мыслит ханжески, словно старая дева из числа дочек провинциальных дворян, т’Кирсьен едва не расхохотался. Но сдержался, опасаясь привлечь внимание редких прохожих и самого мэтра Носельма, который шагал и шагал, смешно подпрыгивая и дергая плечами. Правой рукой профессор придерживал перекинутую через плечо сумку – Флана успела шепнуть, что приходил он со своей плетью, но вполне мог попросту подменить ее, – а левой отмахивал не хуже часового, направляющегося на смену караула в императорский дворец.

Хорошая мысль, как известно, приходит после, то есть когда помочь не в силах. И Кир лишний раз убедился в справедливости народной мудрости, когда вдруг сообразил, что починенную (да что там починенную! рукоять пришлось делать заново) плеть можно было и пометить. Тогда они знали бы наверняка – подменена ли шестихвостка, хранящаяся в комнате Фланы, или нет. А какой, спрашивается, одержимый снежными демонами полудурок вообще придумал делать все плетки, как имеющиеся в «Розе Аксамалы», так и попавшие в собственность посетителей борделя, одинаковыми? Не кроется ли тут изначальный злой умысел?

Носельм резко свернул в темный провал переулка. Только пола черного плаща мелькнула.

Кир встрепенулся, как застоявшийся конь, и пошел следом на цыпочках – благо на улице кроме них больше никого не осталось. Непрост профессор. Ох, как непрост. Ишь куда завел… А вдруг теперь стоит за углом, приготовив что-нибудь тяжеленькое?

Парень осторожно выглянул, и появившаяся из-за облаков Большая Луна осветила спину астролога. Скорее всего, он просто срезал угол, чтобы пройти на соседнюю улицу.

Куда же он спешит?

Не к семье – это уж точно. Вряд ли уважаемый ученый ютился бы в таких трущобах. Кир не бывал здесь ни разу – почти час ходьбы от казарм гвардии, – но слышал от друзей, что некогда жившие в этой части Аксамалы люди умерли в первый же месяц года черного мора. Давно, очень давно. С той поры вытянутые вдоль Гнилого ручья кварталы считались среди горожан не то чтобы проклятыми, но занимать пустующие и постепенно разваливающиеся дома никто не хотел. Даже призыв магистрата, подкрепляемый щедрым посулом (пятьдесят скудо – деньги немалые), соблазнил лишь немногих приезжих. Десятка два семей – старьевщики, золотари, ловцы бродячих котов. Но они поселились ближе к городской стене, а там, куда стремился Носельм, дома по-прежнему глядели пустыми глазницами окон, обрамленными покосившимися ставнями.

Неужели профессор и вправду айшасианский шпион?

Что делать, если у него здесь назначена встреча с сообщниками? Короткий корд, который Лита нашла в комоде у Аланны, – его забыл какой-то студент, конечно, придавал уверенности, но с несколькими противниками даже он не поможет справиться. В этом случае был один выход – бежать за городской стражей, но скрывающийся от законников нарушитель, кем по сути являлся Кир, вряд ли мог рассчитывать на снисхождение стражей порядка. На людей, поправших указ императора о любимом празднике, никакие амнистии не распространялись. Никогда.

Пока бывший лейтенант размышлял и терялся в догадках, Носельм пересек заросший бурьяном пустырь, поравнялся с мрачным двухэтажным домом, чьи окна закрывали насмерть заколоченные ставни, и нырнул в зияющий чернотой дверной проем, который походил больше на пасть диковинного чудовища из сказок, слышанных Киром в детстве.

Зачем сюда пришел скромный и уважаемый профессор?

К любовнице?

На встречу со шпионом из Айшасы?

А может, он тайно служит какому-нибудь древнему культу, проклятому адептами Триединого? Мало ли сектантов водилось в разные времена в Сасандре? Сколько еретических учений кануло бесследно? Сколько сохранилось? Некоторые секты, как учила господствующая религия, отличались изощренной кровожадностью, практикуя на своих сборищах жертвоприношения человеческих младенцев, ритуальные пытки и убийства с особой жестокостью.

Мороз пробежал у Кира между лопаток. Захотелось развернуться и удрать сломя голову. И так сильно захотелось, что ноги сами собой сделали шаг назад. Потом второй…

Хрустнувший под каблуком черепок заставил присесть, будто кто-то оглоблей под колени ударил. Рука вцепилась в рукоять корда, вытаскивая лезвие до половины.

Привычно умостившаяся в ладони обтянутая сыромятью деревяшка вернула молодому человеку веру в себя. Он выругался хриплым шепотом, поминая всех родственников профессора Носельма до четырнадцатого колена, а также айшасианских шпионов, указы императора, ретивую стражу и наглых студентов. Сразу стало легче. Хотя тревога и не исчезла без следа, но появилась холодная уверенность, словно перед дуэлью. Как бы там жизнь ни вывернулась изнанкой наружу, но он все-таки офицер гвардии и шитый серебряной нитью бант с него никто не срывал. Вот он тут, за пазухой, в замшевом кошельке.

Т’Кирсьен делла Тарн, тьяльский дворянин, повернулся лицом к заброшенному дому.

Ну-ка, мэтр Носельм, показывай, что припрятал?

Сквозь плотно притворенные ставни второго этажа мелькнул слабый красноватый отблеск.

Кто-то затеплил лампу? Или показалось?

Нужно проверить.

Череда облаков неслась по небу, словно табун разгоряченных коней, то открывая, то пряча Большую Луну, сиявшую в три четверти. Вдоль пустыря скользили тени, придаваяему сходство с мохнатой шкурой охотничьего кота из тех, что разводят в Барне для добычи медведей. Нужно двигаться по краю, придерживаясь густого мрака от заброшенных зданий, да к тому же стараться перебегать вслед за облаками, и тогда, пожалуй, из дома никто не увидит. Даже если кто-то будет нарочно следить за улицей сквозь щели в ставнях.

Кир вытащил корд – обнаженное оружие всегда придавало ему уверенность, – вздохнул, мысленно попросил Триединого о помощи и шагнул…

Вернее, попытался шагнуть.

Внезапно жесткая ладонь закрыла ему рот, а сильные пальцы вцепились в запястье вооруженной руки, выкручивая ее.

Ах, так? Нападать?

Парень ощутил злость, мгновенно изгнавшую остатки страха и нерешительности.

Врешь, не возьмешь! Не студентишко какой-то и не горожанин зажравшийся. Потомственного дворянина, благородного т’Кирсьена делла Тарн, с младых ногтей готовили к армейской службе, учили драться и с оружием и без оружия.

Он лягнул каблуком, целя неизвестному напавшему по голени. Одновременно локтем левой руки резко ударил назад – туда, где должно находиться солнечное сплетение врага. Это должно было сработать – ведь простой, не обученный приемам рукопашного боя человек прежде всего попытался бы оторвать чужую ладонь ото рта и удержать корд в руке. Нападавший не должен ожидать контратаки.

Замысел молодого человека удался ровно наполовину. Каблук лишь скользнул по вовремя отставленной ноге противника, зато локоть врезался в грудину. За спиной хрюкнули, ладонь от лица убралась. Кир попытался развить успех, подныривая под вцепившуюся в его запястье руку. Если все пойдет удачно, можно поменяться с нападающим местами.

Незнакомец не дал себя подловить, словно деревенского простачка. Он двигался быстрее и был, чего уж там греха таить, гораздо сильнее. Широкий шаг вправо, рывок. Чтобы не растянуться на земле, Кир засеменил, взмахнул свободной рукой и тотчас за это поплатился. Напавший плавно вписался в его движение, добавил разворотом корпуса скорости.

Парень на краткий миг увидел промелькнувшее вплотную сосредоточенное лицо, прищуренные глаза и сошедшиеся на переносье брови, а потом почувствовал, как кулак со стиснутой рукояткой корда уходит вверх и за спину. Попытался догнать заваливающееся туловище, но безуспешно.

Бережно придерживая за запястье и вывернутый напряженный локоть – еще чуть-чуть придави, и хрустнет, – незнакомец уложил его лицом вниз, в колючие стебли репейника. Неуловимым движением опустился рядом, отобрал оружие, не затратив ни малейших усилий – острая боль в суставе не оставляла ни малейшей возможности для сопротивления, – и неожиданно выдохнул хриплым шепотом:

– Именем Империи ты арестован. Сопротивление бесполезно!

Именем Империи? Значит, это не заговорщик, не айшасианский шпион, не сумасшедший сектант-мясник!

Несмотря на трагизм ситуации, Киру захотелось облегченно вздохнуть, но вышло нечто напоминающее всхлипывание или предсмертный вскрик.

– Тихо! – прошипел незнакомец, недвусмысленно давая понять, что в случае чего может снова рот зажать.

Кто же он? Стражник? Как бы не так. Не родился еще тот городской стражник, который вот так запросто скрутит гвардейского офицера. Значит, сыск? Уголовный или, того хуже, тайный сыск, то бишь контрразведка? Вот влип так влип…

Словно в ответ на его мысленные вопросы мужчина ловко перекинул ногу через предплечье Кира и защемил запястье молодого человека бедром и голенью, освободив таким образом руки. Тут же под лунным светом появилась бронзовая бляха с барельефным изображением инога[Иног– грифон. ] – герб и символ тайного сыскного войска.

– Тебе лучше не сопротивляться, парень, и задуматься о сотрудничестве. Глядишь, вместо виселицы огребешь пожизненное… – сыщик говорил ровно, словно и не было стремительной схватки.

Да и то сказать… Что ему, обученному усмирять матерых шпионов из Айшасы – родины многих боевых искусств, – поединок с парнем, который мечом махать наловчился, но по сути своей зеленый, как молодой огурец? Вся потасовка-то заняла времени, пожалуй, не больше, чем курильщику нужно для хорошей затяжки.

– Зачем следил за профессором? Кто поручил? Отвечай!

Как говорится, куй железо пока горячо. И сыщик свято исповедовал эту немудреную истину. Преступник ошеломлен, растерян, может такого наболтать, чего никогда не скажет при допросе честь по чести в тюремной камере.

– Никто не поручал, – ответил Кир, как на исповеди.

– Не ври!

– Слово чести. Я сам.

– Сам следить решил? Это что за игра новая, а, малыш? – Сыщик наклонился, заглядывая молодому человеку в глаза. Заглянул, прищурился, сморгнул. По лицу его пробежала легкая волна узнавания, потом недоумения.

– Сдается мне, малыш, что я тебя видел…

– Конечно, – Кир кивнул, сразу решив для себя, что юлить и запираться бесполезно. Лучше уж разрешить туго затянувшийся узел судьбы одним ударом остро отточенногоклинка. А сыщика он тоже узнал. Они частенько встречались в «Розе Аксамалы». Если бы тогда знать, что этот седоватый мужчина с профилем, словно высеченным из гранита, служит в тайном сыске… Он захаживал два-три раза в декаду, выпивал стаканчик вина, беседовал о том о сем с фритой Эстеллой. Т’Кирсьен принимал его за отставного военного, возможно, из не слишком удачливых кондотьеров, который подбивает клинья к зажиточной и вполне недурной собою хозяйке борделя. А что тут такого? Дело житейское. А он, оказывается, сыщик! В таком случае существует лишь два правдоподобных объяснения его визитов в бордель. Либо пенсион у выслуживших срок сыскарей весьма невелик, и тогда верно первое предположение, либо…

– А вы тоже за ним следили? – ляпнул Кир наугад.

– Тебе что за дело? – легонько оскалился контрразведчик и вдруг кивнул. – Точно! Вот кто ты такой! Т’Кирсьен делла Тарн, разыскиваемый за пьяный дебош, учиненныйв день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно?

– Да живет… – по давней привычке согласился Кир. – Да. Это я.

Глава 8

Прожив в «Розе Аксамалы» девять дней, в покои фриты Эстеллы Кир попал впервые, а потому чувствовал себя не в своей тарелке. Приволокли, будто котенка за ухо, и собираются тыкать носом в лужицу на полу.

Чтобы немножко отвлечься от невеселых мыслей, он попытался рассмотреть убранство: тяжелые бордовые занавеси, по которым стелились диковинные цветы, вышитые золотой нитью; резной комод с бронзовыми канделябрами в виде двух вставших на дыбы кентавров, сжимающих в мускулистых руках факелы; серебряное, изумительно тонко отшлифованное зеркало; шкуру белого медведя на полу – обитатели Гронда ломят за такие цену, превышающую небольшую деревушку где-нибудь под Верной. Откуда у самой обычной бордельмаман, пускай ее заведение и весьма преуспевающее, столько денег?

Фрита Эстелла свернулась в обшитом бархатом карле[Карл – род кресла.]. Будто кошечка из охотничьей породы голубятниц. Раздраженно постукивала веером себя же по колену и все время отводила взгляд в сторону.

На краешке кровати примостилась тихая и непохожая на себя Флана. Рядом с ней, прижавшись плечом к плечу, Лита, которая так и норовила съежиться и стать незаметной.

У двери, засунув большие пальцы за пояс, стоял Ансельм, здешний охранник и вышибала. Он оперся плечом о стену, окидывая всех скучающим взглядом из-под полуприкрытыхвек.

Посреди комнаты на медвежьей шкуре сидел, скрестив ноги, контрразведчик. Кир видел, что подметка на левом сапоге сыщика протерлась и в дождь должна протекать, серый камзол нуждается в хорошей чистке, а на штанине расплылось жирное пятно. По крайней мере, хотелось верить, что это жир, а не кровь.

Вот так вот закончилась для молодого человека ночная встреча. А поделом! Ишь ты! Возомнил себя умником, способным раскрутить дело о шпионах, предотвратить государственный переворот. Хорошо еще, что отделался намятыми боками и стыдом, когда Мастер – так представился Киру контрразведчик – привел его в «Розу Аксамалы».

А мог бы влипнуть гораздо серьезнее…

Тени облаков мчались через пустырь.

Вдалеке, за несколько кварталов, заорал дурным голосом цепной кот. Или вора почуял, или примерещилось что-то спросонку.

Сыщик внимательно вгляделся в лицо парня.

Хмыкнул.

– Значит так, малыш. У тебя есть шанс спасти свою задницу. Сейчас ты рассказываешь мне все, что знаешь о профессоре. А потом… А потом будет видно. Так что твоя судьба у тебя на кончике языка. Понял?

– Понял, – кивнул Кир.

– Вот и чудненько. Да! Забыл сказать – постарайся не врать. Это в твоих интересах.

Бывший лейтенант вздохнул, мысленно воззвал к Триединому и рассказал все без утайки. О том, где прятался последние дни, о пустотелой рукоятке шестихвостки, о записке, о подозрениях.

Контрразведчик слушал, не перебивал, а когда парень замолк, переводя дыхание, приподнялся, освобождая захваченную руку. Кир откатился в сторону и принялся растирать локоть.

– Вот как, значит, – задумчиво проговорил сыщик. – Что ж, молодец, хватка у тебя есть. И голова работает как следует. Прямая бы дорога к нам, если б не… – Он махнул рукой. – Да! Можешь звать меня Мастером, а то как-то нехорошо выходит – не представился я.

– А что, он вправду шпион? – нерешительно проговорил Кир.

– Не знаю, – честно отвечал сыщик. – Но очень похоже. Очень. – Помолчал и добавил: – Придется проверять.

Брови молодого человека поползли вверх:

– Как?

– Да просто очень! Пошли. Только смотри мне… – Глаза Мастера вновь сверкнули сталью, губа приподнялась, на мгновение показав оскал. Очень неприятная привычка. – Только смотри мне – тихонько и осторожненько. Перебегать только по тени. Под ноги смотреть – никаких черепков! – Сыщик подмигнул, и Кир вспомнил предательски хрустнувший под каблуком осколок – не этот ли звук выдал его?

Они пошли вдоль края пустыря, стараясь держаться в тени, отбрасываемой заброшенными домами. Несмотря на присутствие опытного спутника, уверенности в себе Кир больше не ощущал. Решимость испарилась сразу после поражения в скоротечной схватке. А возникшая в груди досада быстро расползалась до самых кончиков пальцев. Выходит, плохо его учил отец – ветеран многих сражений, матерый вояка, прекрасно управляющийся с мечом, копьем, арбалетом, кордом, рогатиной, да всего не перечислишь… Плохо готовили в полку. Да и немудрено – гвардейцы все больше ударяли на выправку, строевой шаг, упражнения с оружием, подтянутость и молодцеватость. Когда уж там выкроить часок на рукопашный бой и фехтование? Теперь молодому человеку казалось, что из пустоты домов, липкой и затхлой черноты, за ним следят чьи-то злые глаза. Злые, голодные, неумолимые. Вот сейчас тяжелое тело в прыжке ударит ему в плечо, завалит навзничь, холодной лапой запрокинет голову и вопьется в горло. Ламия, бруха? Или, может…

– Не спи на ходу! – сквозь стиснутые зубы прошипел Мастер.

Кир кивнул, сглатывая густую, горькую слюну. «Хоть бы корд вернул, что ли! Или боится, что в спину ударю?»

– Стой! – сыщик поднял руку. Произнесенное им коротенькое слово парень скорее угадал, чем услышал.

Вот и дом, где скрылся профессор Носельм. Осыпавшаяся со стен штукатурка, побеги плюща усеяны желто-бурыми листьями-звездочками – весна в разгаре, но свежей зеленипока еще слишком мало в городе.

Мастер сложил ладони, сделал вид, будто подбрасывает кого-то вверх, потом ткнул в себя и на балкон с опасно покосившимся ограждением. Кир понял, чего от него хотят и подсадил контрразведчика, подставив руки под его ступню.

В который раз он удивился, насколько бесшумно умел двигаться Мастер. Ну, что ж тут поделаешь – мастер, он мастер и есть. В каком бы деле ни достигал совершенства. Бывший гвардеец с уверенностью мог сказать, что сам обрушил бы половину перил, а сыщик взлетел словно белка – ни одна деревяшка не скрипнула. На балконе он замер, прислонившись плечом к двери, которая, скорее всего, не открывалась уже не один десяток лет. Застыл, весь превратившись в слух. Только пальцы руки, теребящие края голенища, показывали, что он жив и бодрствует.

Время тянулось как бы нехотя. Так бывает. В народе говорят – нет хуже занятия, чем ждать и догонять. Кир ждал. Оперся спиной о стену, не заботясь, что пачкает пылью и старой побелкой потертый плащ, выданный ему Литой для похода в город, и прикрыл глаза.

Как поступит с ним сыщик? Выдаст страже? Скорее всего. Долг обязывает.

Да уж… Будущее вовсе не радужно. А впрочем, будь что будет! Ну сколько можно, скажите на милость, прятаться, таиться, переодеваться? Не лучше ли принять заслуженное наказание с честью, гордо вздернув подбородок и развернув плечи. Эх, легко сказать – с честью. А как подумаешь о предстоящем позоре… Офицерские банты сорвут, да не как-нибудь, а перед строем. И дворянства тоже наверняка лишат – императорский указ строг и разночтений не допускает. А потом? Что потом? Рудники, галеры, бессрочная солдатчина… Не все ли равно?

От размышлений его отвлекло сотрясение земли. Это мягко приземлился соскочивший с балкона Мастер.

В ответ на немой вопрос он лишь махнул рукой, а потом жестом приказал следовать за собой. Кир не пытался сбежать, хотя, возможно, стоило попробовать. Впрочем, нет… Догонит. И тогда еще большего позора не оберешься. Уж лучше сохранять видимость покорности.

– Колдуны, – неожиданно проговорил Мастер. Они отошли от пустыря уже шагов на сто, и необходимость таиться отпала сама собой.

– А? Что? – занятый своими невеселыми мыслями молодой человек не сразу сообразил, о чем говорит его спутник.

– Колдуны, – с нажимом повторил сыщик. – Сходка у них там какая-то.

– Волшебников уже почти сорок лет в Сасандре нет, – недоуменно ответил Кир.

– Ну, малыш, зря ты так. – Мастер обернулся. Под ярким светом Большой Луны мелькнула узкая полоска зубов. – Да, очень много волшебников погибло. Да, их ученики оказались недостойны учителей. И самое страшное, на мой взгляд, была утрачена школа. И есть желающие учиться, а учить некому. Из недоучки наставника не получится, как бы ему этого ни хотелось. Но чародеи все же в Империи остались. Просто мало их. Очень мало… – последние слова Мастер проговорил едва ли не с тоской.

– Может, я не в свое дело лезу, – немедленно спросил бывший лейтенант, – но, мне кажется, вы сожалеете?

– Сожалею, – кивнул Мастер. – Жрецы Триединого могут все что угодно рассказывать с алтарей. Да ты наверняка наслушался их проповедей?

– Ну…

– Да не стесняйся. Ты же не в магистрате. Это там каждое твое слово могут использовать против тебя. Тьфу ты! – Сыщик недовольно скривился. – Глупее фразы и придумать, по-моему, нельзя! Слышал, что жрецы болтают? Что волшебники силу свою не у Бога берут единственного, но многоликого? Слышал или нет, спрашиваю?

– Ну, слышал…

– И что скажешь?

– Я не знаю, – пробормотал Кир уклончиво. – Не верить жрецам я не могу – меня с детства в строгости воспитывали.

– А своей головой подумать? Получается, если не от Триединого сила, значит, от Проклятого. Так?

– Выходит…

– Вот самая большая глупость! Мир наш кто создал? Землю, воду, воздух, огонь? Деревья, траву, зверей, рыб? Нас, людей, наконец? Гоблинов, кентавров, великанов, альвов?

– Триединый, всемилостивейший и всепрощающий, – на этот раз без запинки ответил молодой человек. Странный вопрос. Ересью попахивает. Разве можно усомниться в столь очевидных вещах?

– Правильно говоришь! А Проклятый что создал?

Кир даже дернулся. В ужасе прикрыл глаза – а ну, как молния ударит? Не дождавшись наказания с небес, просто сотворил знак от сглаза, потом трижды обмахнулся щепотью,отгоняя нечистую силу. Сказал дрожащим от возмущения голосом:

– Как Проклятый может создавать? Он только разрушает и вредит!

– Правильно! – почему-то обрадованно воскликнул Мастер. Он уже шел рядом с парнем, словно они были давними приятелями, а вовсе не арестованным и его конвоиром. – Он ничего не создает, потому как создавать ничего не может. Сущность у него не та! Но волшебники-то свою силу из земли тянут, из огня, из воды и из воздуха. Из четырех стихий, если коротко. А стихии-то Триединый создал. Так?

– Ну, так…

– Значит, от кого сила у чародеев?

– От Триединого? – несмело проговорил Кир.

– Точно! Правильно! И ничего в той силе дурного нет. Раньше очень много добра народ Империи от волшебников видел. И дождь, когда нужно, на поля нагоняли, и градовые тучи вспять поворачивали. И ремесленникам помогали. Разве кто сумеет сейчас ткань или кожу так окрасить, как сто лет назад? А лечили уж… – Мастер вздохнул. – Нашим лекаришкам из университета до них, как до Лотаны на четвереньках!

– Так почему же жрецы?..

– А жрецы боятся своей властью над людьми с кем-то поделиться. Нет, с императором, да живет он вечно, они еще согласны. Но больше ни с кем.

Кир с настоящим любопытством взглянул на спутника. Подобных рассуждений он еще не слыхал ни от кого. Речи, ожидаемые в устах вольнодумца и бунтаря. Но контрразведчик, служащий тайного сыска?!

– Что зыркаешь, господин лейтенант т’Кирсьен делла Тарн?

– Я…

– Решил, я совсем свихнулся? Или пытаюсь тебя подловить?

– Ну, я…

– А я правда так думаю. Жрецы Триединого не об Империи пекутся, а мечтают за власть ухватиться двумя руками. Ни слушать никого не хотят, ни своими головами бритыми подумать. Волшебники им помешали! А то что государство без колдунов слабее становится? Это им до задницы! А мне – нет. Мне за державу обидно. Случись какая-никакая заваруха, Айшаса в бой волшебников кинет без зазрения совести, а у нас-то ответить нечем. Пшик получается. Вот и думай, кто больше об Империи печется – жрец долгорясый, с мозгами, жиром заплывшими, или старый глупый сыщик.

– Не такой уж вы и старый…

– Зато глупый. Против этого, я вижу, ты не возражаешь. Доложить я, конечно, начальству доложу… Обязан. Но хода этому делу мы давать не станем. Пускай учатся. Глядишь,и не посрамят чести Сасандры, когда до дела дойдет.

– А как же…

– Долг и присяга? Я императору присягал, а не Верховному жрецу. И долг пред его величеством исполняю помаленьку. Ловил шпиона Носельма, а поймал колдуна Носельма. Значит, не судьба. Поищем врагов в другом месте. И ты мне поможешь, пожалуй.

– Я?

– А кто же? Если сам, своим умом догадался шпионов ловить, значит, небезразлична тебе родина, а, господин т’Кирсьен делла Тарн?

– Я же указ нарушил…

– А мне какое дело? Я что, в стражниках служу, что ли? Поможешь и катись на все четыре стороны. Даже за ворота выведу, чтоб не случилось ничего по дороге. Как, согласен?

Кир долго не раздумывал. Если Мастер слово сдержит и выведет его из Аксамалы, то можно будет новую жизнь начать. Сменить имя, внешность, насколько это возможно… Выходит, не все еще потеряно.

– Согласен!

– Я так и знал. Молодец, малыш! А теперь живенько в «Розу Аксамалы».

И вот они собрались в покоях фриты Эстеллы. Словно нашкодившие детишки и строгие наставники, подыскивающие им примерное наказание.

Бордельмаман хмурилась, Мастер хитро улыбался, Ансельм едва ли не зевал, равнодушный ко всему, а Кир, Флана и Лита ежились и не знали, куда спрятаться.

– Значит: «Жди осени. Шерсть скоро отрастет. Задействуй мудрецов для подкопа тюрьмы»… – задумчиво протянул сыщик. – Очень, очень интересно… Умеют эти айшасианские шпионы запутать честного имперца.

– По мне – так глупость какая-то! – дернула плечом фрита Эстелла. – Шерсть, осень, мудрецы… Разве это можно понять?

Флана стрельнула в хозяйку глазами, но промолчала.

– А нам и не так важно знать, каков смысл послания, – пояснил Мастер. – Гораздо важнее найти тех, кто писал и кому писали…

– Ну да, господин сыщик, вам виднее, – язвительно проговорила Эстелла. – Если бляху на шею нацепил, значит, умнее всех.

Мастер повернулся к ней. Под его взглядом женщина потупилась и побледнела. А что? Хоть любовник, хоть просто знакомый, а все-таки служака из тайного сыска. Говорят, им человека в каменоломни упрятать, что другому высморкаться.

– Не обижайся, – мягкие слова сыщика никак не сочетались с суровым выражением лица. – Я не мог открыться раньше. Не имел права.

– Ну, не мог так не мог, – махнула веером бордельмаман. – Не будем об этом…

– Вот и чудненько, – кивнул мужчина. – Значит, продолжаем. Плеть мы проверили. Носельм ее не брал. Вывод?