Чтение 3–й страницы книги ~Ворлок из Гардарики~

Страшный дракон оказался не чем иным, как носовой фигурой корабля викингов. Вот уж без малого триста лет корабли эти наводили ужас на побережья Варяжского и Северного морей, земли франков и гишпанцев, греков и италийцев, арабов и мавров.

Вот только не будет ли такое спасение хуже смерти?

Угодить в рабство и до конца жизни носить навоз, удобряя скудные каменистые земли где-нибудь во фьорде?

В воду полетела веревка. Плюхнулась в аршине от головы Вратко.

– Хватайся! – приказал все тот же голос.

Парень попытался разжать пальцы и не смог.

– Держись за веревку!

Легко ему говорить… А тут даже если от бочонка отцепится, неизвестно, сможет ли удержать в руках мокрую веревку.

– Он не может, Олаф! Не видишь, руки закостенели! – проговорил второй человек. Властный и решительный. – Помоги ему!

Наверное, Олаф медлил в нерешительности, поскольку на борту корабля засмеялись, и кто-то скрипуче произнес:

– Не бойся промочить порты. День обещает быть ясным, высушишь!

– Я не боюсь воды, – отвечал бас. – Я не хочу вылавливать труп! Мокрый, холодный, скользкий…

– Трупы не кричат.

– Слыхал я о ворлоках, которые…

– Где ты здесь видел ворлока? Хочешь, я сложу вису о твоей отваге?

– Лучше сложи вису о том, как Олаф в воде не был, а порты мокрые оказались! – вновь засмеялся обладатель скрипучего голоса.

– Я никого не боюсь!

Сразу после этих слов что-то тяжелое ударилось о воду. Гулко, но без плеска.

Мгновение, и в двух саженях от Вратко вынырнула голова. Гладкая, облепленная намокшими волосами – так, что и цвета их не разобрать. Человек отфыркнулся, будто тюлень, в два гребка подобрался поближе. Спросил опасливо:

– Эй, утопленник… Живой или нет?

– Живой… – ответил Вратко одними губами.

Спаситель не услышал:

– Утонул, что ли, совсем?

– Живой я! – Новгородец пошевелил плечами, от чего бочонок заплясал на волне. Закричал, как ему показалось, во все горло: – Живой!!!

Человек услышал его сипение. Подплыл ближе.

– За веревку ухватишься?

– Нет… – Вратко покачал головой.

– Ясно.

Олаф пошарил в воде, нащупал конец веревки, просунул его новгородцу под мышки, завязал на спине.

– Тяни! – закричал он, высовываясь из воды едва ли не по пояс.

На корабле потянули. Быстро и слаженно.

Вот и просмоленный борт, весла, торчащие словно ноги у жука, круглые щиты, развешанные вдоль верхнего бруса. Веревка рванула вверх, чьи-то руки заботливо подхватилипарня, перевалили через ограждение и уложили на палубу.

– Сигурд, забери у него бочонок, – приказал обладатель властного голоса.

– Ага, сейчас… – Над Вратко склонилось морщинистое лицо, окруженное венчиком редких седых волос. Значит, вот кто скрипел и издевался над Олафом и его портами. – Вона как вцепился. Не отдерешь.

– Пальцы разжимай! – приказал решительный.

– Гляди, не повыламывай! – Это уже Олаф вернулся, если судить по голосу. – Зря я, что ли, в холодную воду лез?

– Не криви душой, дубина, вода что парное молоко! – огрызнулся Сигурд.

– Что ж ты сам не нырял?

– Доживи до моих лет, сосунок, поймешь, что самому таскать угли из очага не обязательно. Главное – уметь находить того, кто будет таскать их для тебя.

Вокруг с готовностью захохотали. Вратко не мог понять, над чем смеются урманы. Ведь он – не уголь, а море – не очаг.

Сигурд терпеливо разжимал пальцы новгородца. Один за другим. Без излишних усилий. Наконец бочонок отправился куда-то в сторону.

– Скидай рубаху с портами, парень. Сушиться будем…

– Подбери ему что-нибудь из моего сундука, Сигурд, – сказал предводитель.

– Могу свою рубаху ему подарить, – под хохот толпы предложил Олаф.

Что ж они все смеются? Вуй Ждан когда-то сказал: смех без причины – признак дурачины. Или есть причина?

Снизу роста окружавших его урманов было не разобрать, но Вратко поглядел и понял, что басовитый Олаф, с одежды которого продолжала стекать вода, на голову выше любого из своих товарищей, а его, Вратко, так и на две, не меньше. Словен представил, как сидела бы на нем рубаха великана, и невольно улыбнулся непослушными губами.

– Гляди, смеется! – заметил Олаф. – Значит, не помрет.

– Вот-вот, а ты его загодя в живые мертвецы записал! – покачал головой Сигурд и убежал. Должно быть, за одеждой для Вратко.

Парень с усилием оттолкнулся руками от палубы и сел. Нехорошо гостю, да еще младшему по возрасту, лежать, когда хозяева стоят. Правда, сидеть тоже как-то не очень пристойно, но все же лучше.

– Ты на «Слейпнире»,[14]парень, – проговорил предводитель. – Я – Хродгейр Черный Скальд. Я служу хевдингу[15]Ториру Злая Секира из Лесной Долины, что в Хёрдаланде. А он, в свою очередь, служит конунгу Харальду Суровому. Кто ты? Как оказался посреди моря? Расскажи мне свою историю, парень. Расскажи честно, не утаивая ничего.

Говоривший оказался мужчиной среднего роста – не слишком широкоплечим, без выпирающих из рукавов рубахи мышц, но плотно сбитым и вместе с тем легким и подвижным, словно конь южных кровей. А вот масти он был необычной для норвежских мореходов – волосы черные, словно вороново крыло. В черной бороде серебрился клок седых волос, хотя на вид воину было не больше тридцати лет.

– А пока ты с мыслями собираешься, – продолжил Хродгейр, – я сделаю то, что обещал своим людям. Скажу вису на твое спасение.

Он расправил пальцами усы и нараспев произнес:Путь китов в скитанияхСкальд торил без устали.Видимо-невидимоПовидал диковинок.Поле волн восполнилоДив чудесных перечень.Благодарны хирдманыНьёрду за подарочек.[16]

Викинги одобрительно загудели. Вратко не понял ничего. Странные вирши… Есть ритм, есть завораживающее чередование звуков, но смысл непонятен.

Новгородец откашлялся и под внимательным взглядом Хродгейра заговорил.

Рассказывал он долго, сбивчиво, перескакивал с одного на другое, возвращался по той причине, что забыл какую-то мелочь. Его слушали внимательно, не перебивали. Подошел Сигурд, прижимая к груди одежду, остановился и молча ждал, пока парень закончит.

Когда Вратко смолк, викинги какое-то время молчали. Олаф тер затылок. Хродгейр подергивал себя за ус.

– Что ж, ты сказал, я услышал, – рассудительно заметил он наконец. – Я слышал о Гюнтере из Гамбурга. Люди говорили о нем как о честном купце.

– Да как же… – задохнулся Вратко.

– Погоди, парень, – вмешался Сигурд. – Знаешь, Хродгейр-скальд, до меня доходили слухи – Гюнтер слишком жадный, за излишек прибыли, говорят, удавиться готов.

– Это не грех для купца.

– Верно. Не грех. Но церковники из Рима могут приплачивать ему за услуги. И хорошо приплачивать. У ихнего Папы, говорят, золота куры не клюют.

– Может быть, – кивнул предводитель. – Дело не в этом. Брать деньги у священников не возбраняется. Не будет великим грехом и убить случайно человека, с которым поспорил. Убил? Помолись, заплати виру родственникам и живи, как жил. Вот выбросить человека за борт и не попытаться его спасти – грех, которого я не понимаю…

– Убивать таких, – пробурчал Олаф.

Вратко от всей души с ним согласился.

– Новгородец, – обратился к нему Хродгейр после недолгого размышления. – Новгородец, мы идем к конунгу Харальду. Вскоре в Англии предстоит славная потеха для тех, кто помнит, с какого конца за меч берутся. Мы отстали от хевдинга Торира, который ведет три корабля, на пять-шесть дней пути… Задержались в Бирке, но тебе до этого дела нет… Меня заинтересовал твой рассказ. Если бы я не спешил так, то отправился бы в Хедебю и выяснил бы, кто из вас прав, а кто виноват. Сейчас не могу. Прости, но не могу… Если ты хочешь, я могу высадить тебя в Хедебю. Попробуй найти управу на Гюнтера. Но, признаюсь честно, я мало верю в твой успех. Даже если правда на твоей стороне,понадобятся деньги, много денег. И, боюсь, у Гюнтера Гамбуржца их найдется больше. Есть второй путь. Плыви с нами. Ты, я вижу, крепкий паренек, хоть и молод еще…

– Мне семнадцать! – хрипло воскликнул Вратко.

– Отлично. В свой первый поход я отправился в четырнадцать. А первого врага зарубил в пятнадцать. Пойдем с нами, новгородец. Буду говорить откровенно, ты удачлив, я чувствую…

– Ну да… – недоверчиво протянул парень. Сам себе он вовсе не казался везунчиком.

– Ты не захлебнулся во сне. Тебя не тронули чайки. Никакая тварь не поднялась из глубины, чтобы сожрать тебя. Мой корабль наткнулся на тебя в тумане. Это ли не везение?

Хродгейр обвел глазами своих викингов и сказал:Синью поля НьёрдоваМнил словен проехаться.Полонен был волнамиС бочкою в объятиях.Зло глаза таращило,Тщилось взять везучего.МолниеметателиПомогли, не выдали.

И снова бородатые здоровяки – рыжие, белобрысые, русые, седоватые – выразили одобрение. Так, будто каждое слово Черного Скальда являлось для них откровением. Вратко снова ничего не понял и дал себе зарок – выяснить, что это за строчки произносит предводитель норвежцев.

– Я считаю, что твое везение – дар богов, – вел дальше Хродгейр. – Каких? Не знаю точно. Да разве это важно?

«Что я буду один делать в Хедебю? – подумал Вратко. – Здесь хоть относятся как к человеку, а не как к скотине бессловесной. И если они идут к Харальду Суровому, может, и мне удастся побывать в Англии? Да об этом я и мечтать не мог в Новгороде… Новгород… Хочется ли мне туда возвращаться? Ну, разве что мать повидать, попросить прощения, что батюшку не уберег. И горсть родной земли взять на память. А больше не для чего. Вот отомщу Гюнтеру, тогда подумаю».

– Знаешь, почтенный, – обратился он к викингу. – Я, пожалуй, пойду с вами.

Скальд кивнул:

– Что-то подсказывает мне – ты не пожалеешь.

– С такой-то удачей! – поддакнул Сигурд.

– А если от его удачи чуток перепадет и нам… – вмешался рыжебородый викинг, чей лоб украшал длинный багровый рубец.

– То с таким везением хоть в Йотунхейм! – закончил Хродгейр.

Он протянул словену руку, помог встать.

– Мы будем звать тебя – Вратко Подарок Ньёрда. Ибо я – скальд, а скальды иногда чувствуют беду, чувствуют и удачу. Не зря хозяин глубин сохранил тебя и послал нам. Это высший промысел богов, и я рад, что ты пойдешь на Оркнеи[17]с нами. Не трэлем,[18]но свободным воином ты войдешь в мой хирд.[19]А сейчас переоденься в сухое и выспись как следует. Тебе понадобятся силы.

Вратко всматривался в окружающие его бородатые лица. У кого-то борода коротко подстрижена, у кого-то доходит до середины груди и расчесана на два клина, словно рыбий хвост, а у одного даже в косичку оказалась заплетена. Хирдманы глядели на него по-разному. Хватало и недоверчивых, и подозрительных взглядов, хотя большинство, по всей видимости, привыкли полагаться на слово вождя. Раз он решил, значит, сомневаться нечего.

Здоровяк Олаф похлопал парня по плечу – осторожно, но колени все равно подогнулись от прикосновения огромной ладони, а потом подтолкнул к Сигурду. Старик подмигнул новгородцу и сунул ему в руки сухую одежду.

Глава 4

Мед поэзии

Отставив Фольстер по левому борту, длинная ладья викингов устремилась на север. В Зундский пролив. «Узким горлом Зунда моря вепрь карабкался», – сказал Хродгейр. И Вратко его понял. Недаром же два дня словен ходил по палубе за старым Сигурдом, упрашивая его объяснить неразумному, что за вирши рассказывает предводитель дружины по каждому случаю.

Старик отнекивался, ссылаясь на занятость, усмехался в густые усы, говорил парню, что не до того сейчас, лучше бы, мол, учился грести наравне с матерыми хирдманами… Вратко возразил, что грести он тоже учится, но когда корабль идет под углом к ветру и волны так и норовят ударить покрепче в дубовую, просмоленную скулу, никто новичка на скамью не посадит. Это подтвердил и Олаф. Пообещал: когда море успокоится, самолично будет учить новгородца и гребле, и бою на мечах и секирах. Без этого у викингов никак нельзя. Даже если ты не намерен ни на кого нападать, а занят мирной торговлей, всегда найдутся желающие пощупать тебя за мошну. Тем более в водах, издревле принадлежащих датчанам.

Датчане-даны – мореходы хоть куда. Это норвежцы Хродгейра признавали безоговорочно. В прежние времена частенько случалось им бить друг друга на море. Сражались нещадно. То одни брали верх, то другие. Вот вспомнить хотя бы сражение при Стикластадире, когда погиб норвежский конунг – так они своих королей зовут – Олаф Толстый, которого теперь все больше святым зовут, или недавний бой в устье Ниссы, где на сей раз верх одержали норвежцы. Сейчас между двумя королевствами соблюдался мир, но отчаянные головы нет-нет да и проверяли на прочность соседские щиты и кольчуги.

Услышавший их разговор Хродгейр милостиво разрешил Сигурду просветить молодого словена, кто такие скальды и как они складывают стихи. Кстати, стихи эти викинги называли висами.

Похоже, Сигурд только и ждал разрешения предводителя. Получив оное, старик разошелся – не остановить.

Вратко слушал его, раскрыв рот. Хродгейр, расположившийся неподалеку, время от времени вставлял пару слов, поправляя Сигурда или поясняя сказанное им.

Началось, как и следовало предполагать, с Одина. У северян вообще любое дело начиналось всегда с Одина.

Когда боги урманские – асы и ваны – после долгой кровопролитной войны заключали мир между собой, они по очереди плюнули в золотую чашу. Это у них так было принято побратимство заключать. После из смешанной слюны они создали человека по имени Квасир. Он оказался настолько мудрым, вобрав в себя по частичке от каждого бога, что мог ответить на любой вопрос, какой ему только ни задавали. А еще любил путешествовать и пополнять свой кладезь премудрости новыми знаниями.

«Прямо как я, – подумал Вратко, а потом устыдился собственной нескромности. – Вот еще выдумал! Сравнить себя с волшебным героем, которого и создали чародейством, и чародейской же силой наделили»…

Однажды Квасир попал в пещеру к двум карликам: Фьялару и Галару. Эти два подлых, вероломных существа попрали все законы гостеприимства и убили мудреца. Сам по себе поступок ужасный и достойный строжайшей кары. Но карлики еще и над трупом поглумились – собрали кровь Квасира и смешали ее с медом диких пчел. Было ли в обычаях племени карликов людоедство или просто эти двое нарушали все мыслимые и немыслимые законы общества, непонятно. Напиток, получившийся из смеси крови Квасира и меда, давал великую силу. Всякий, кто его пригублял, делался либо поэтом, либо мудрецом.

«Как можно пить такую гадость? Да и кто мог забрести в гости к убийцам Фьялару и Галару без риска утром не проснуться?»

Вратко почти угадал. Злобные карлики осквернили душу еще одним грехом гостеубийства – заманили к себе и прикончили йотуна[20]вместе с его женой. Но, как говорится, сколь веревочке ни виться, а кончику быть. Сын убитого великана, Суттунг, пришел отомстить за родителей. Он усадил карликов Фьялара и Галара на верхушку скалы, что в прилив скрывалась под гладью моря, а сам унес мед мудрости и вдохновения в горы Хнитбьёрг, где спрятал его в пещере.

«Интересно, сам он отхлебнул или нет? – размышлял Вратко. – Вот я бы не удержался. Как можно владеть таким сокровищем и не воспользоваться? Но с другой стороны, если бы Суттунг попробовал меда мудрости, то не дал бы томиться под спудом великому сокровищу, а роздал бы его желающим приобщиться к величию асов»…

Мед мудрости хранился в котле и двух чашах в глубокой пещере под скалой. А охраняла его дочь великана – здоровенная Гуннлёд. Один, сидя на престоле богов в Асгарде, увидел все это. Отец богов решил исправить дело и восстановить справедливость, но, поскольку йотуны по силе почти не уступали асам, попытка принудить их поступать против воли была задачей не из легких. Для того чтобы вызволить и вернуть миру мед поэзии, Один нанялся в работники к брату Суттунга, представившись обычным человеком по имени Бёльверк. В награду за труды он попросил глоток чудесного меда. Брат Суттунга, которого звали Бауги, опрометчиво согласился. Вот и пришлось одному великану помогать Одину провести другого. Впрочем, для Высокого[21]стравить двух турсов[22] – самое плевое дело.

Бауги вместе с Бёльверком пробурили отверстие в скале до той самой пещеры, в которой Суттунг хранил мед поэзии. После этого Один превратился в змею, пролез в отверстие и в три глотка осушил котел и две чаши.

Выбрался отец богов в змеином обличье на волю, обернулся орлом и помчался в Асгард. Но от йотунов так просто не убежать. Суттунг, обнаружив пропажу, догадался, чьих рук дело это хитроумное похищение. Великан превратился в орла, настолько же превосходящего размерами обычных птиц, как и сам Суттунг – людей и асов. Долго он гнался за Одином и загонял его настолько, что бог проглотил часть меда, который до того удерживал в зобу. Но все-таки он спасся, оставив йотуна ни с чем, и в Асгарде отрыгнул мед в большую чашу, которую на радостях приволокли прочие боги. Они не стали прятать волшебный напиток, а отдали его людям. С тех пор о всяком поэте говорят, что он вкусил меда Одина. А та часть меда мудрости, что попала в желудок бога, летевшего в облике орла, вышла из-под птичьего хвоста пометом. Говорят, те, кто спутал его с истинным медом, стали плохими скальдами. Они, как ни стараются, не могут подобрать нужных слов в строку. На пиру воины смеются над их потугами. Так и ходят они среди людей, обиженные, злые, уверенные в собственном величии.

В завершение рассказа Сигурда Хродгейр сказал вису, вызвавшую веселый смех среди хирдманов:Буром бурил БёльверкВежу ветра света,Меру меда метилПригубить рта притвором.Капли капал щедроКаждому по мере,Клал – кому от клюва,Прочим из-под перьев.

После этого Черный Скальд пояснил новгородцу, что висой называется стихотворение из восьми строчек, сложенных по особым законам. Размер, которым пишут висы, называется дротткветт.[23]В строках дротткветта должны повторяться звуки, это придает стихам неповторимую красоту и своеобразие. Как, например, строкам, принадлежащим самому Харальду Суровому. Их он слагал, будучи еще простым морским разбойником, наводящим ужас на побережья Средиземного моря:Конь скакал дубовыйКилем круг Сикилии.Рыжая и ражаяРысь морская рыскала.[24]

А связывать строки в висе рифмами совсем не обязательно. Рифмы в дортткветте могут быть и внутри строки. Так даже красивее.

Сложность и красота творений скальдов определяется не только внутренними рифмами и чередованием звуков. Немало в этом помогают хейти и кеннинги. Что это за штуки такие и с чем их едят, пришлось объяснять долго.

На самом деле хейти – это замена одного названия или имени другим названием или именем. Например, имена Тора и Перуна Хродгейр заменил словом «Молниеметатели». А Одина мог бы назвать Высоким, Вещим, Хрофтом, Одноглазым… Ну, у отца богов много имен, всех не перечислишь. Загадывать хейти и разгадывать их могут лишь те, кто в легендах и преданиях викингов чувствует себя как рыба в воде.

Кеннинг предполагает замену одного слова несколькими, иносказательно описывающими главные свойства того предмета или живого существа, о котором идет речь. Нередко кеннинги позволяют избежать повторения слов в висе. Скажем, путь китов – море, поле волн – тоже море, да и поле Ньёрдово – тоже море. А вот в висах Харальда и конь дубовый, и рысь морская – корабль викингов, дреки.[25]Часто используются привычные кеннинги: ясень битвы – воин, огонь раны – меч, Фрейя злата – женщина. Но настоящий скальд, пояснял Хродгейр, тот самый, вкусивший истинного меда поэзии, а не из орлиной задницы, старается придумывать свои. Каждый раз новые, и каждый раз все больше и больше – на взгляд Вратко – запутаннее. Кеннинг может быть не только двухступенчатый, а и трех, и четырех, и больше… В общем, сколько душе угодно, и кому как умение поэтическое позволяет.

– А зачем вам, воинам, нужны эти стихи? – спросил новгородец и тут же пожалел, заметив, как напряглись лица викингов. Не обидеть бы неосторожным словом…

Но Хродгейр и Сигурд переглянулись. Предводитель улыбнулся, сверкнув белыми зубами из-под смоляных усов.

– Видишь его? – спросил он, отстегивая от пояса широкий боевой нож, заключенный в деревянные ножны.

– Вижу.

Парень принял оружие, провел пальцем по узорам, вырезанным неизвестным умельцем. Вдоль ножен среди листвы и цветов крались неведомые звери, похожие на котов, только более зубастые и когтистые. Пардусы, догадался Вратко. Он слышал об этих зверях от того же араба Абдул Равшана. Если верить рассказам гостя с юга, нет на земле тварей более быстрых, чем они. Стрелу в полете догоняют.

– Скажи, если бы ножны были простыми, не украшенными, этот нож резал бы хуже? – вроде бы невинно поинтересовался Хродгейр, но Вратко сразу заподозрил подвох.

– Нет, конечно же… – Он вытащил клинок из ножен на два пальца. Хорошая сталь, буровато-серая, в разводах. – Режет нож или нет, вообще не зависит от ножен. А уж тем паче от рисунков на них.

– Верно. И вкус вина одинаковый, хоть его пить из глиняной кружки, хоть из серебряного кубка.

– Так почему же…

– А это я спросить хотел. Почему люди украшают изделия рук своих? От нечего делать?

– Нет… – Вратко покачал головой.

– Чтобы продать подороже?

– Ну…

Хродгейр рассмеялся:

– Хочешь сказать, и для этого тоже? Не стану спорить. Верно. Но согласись: приятнее взять в руки тонко вылепленный горшок с веселеньким узором по краю, чем грубую, кое-как сляпанную поделку? Можно заколоть плащ обычной железкой, а можно фибулой, сделанной рукой искусного мастера. Можно подпоясываться веревкой, а можно пояском из тисненой кожи. Мне продолжать?

Вратко покачал головой:

– Не надо. Я, кажется, все уже понял.

– Вот и молодец. Я же вижу, ты способен чувствовать красоту. Не каждому человеку это дано.

– А мне дано? Так, выходит? – прищурился новгородец. Сам он не ощущал в себе никакой тяги к прекрасному. Силы, чтобы самому творить красоту, он не слышал тем более. Вот любопытство – да. Как всегда, столкнувшись с чем-то новым, он хотел познать тайну сложения скальдовых стихов. Ну, по крайней мере, разобраться подробно – что да как.

– Тебе дано. И не спорь. Я ведь – скальд. Мне многое видно из того, что нельзя словами объяснить.

– Ты слушай Хродгейра, – вмешался Сигурд. – К его словам Торир Злая Секира прислушивается. И сам Харальд Суровый порой – тоже.

– Не хвали, а то захвалишь, – отмахнулся предводитель викингов.

– Я лишнего не скажу. Ты ж меня знаешь, Хродгейр. Я просто хочу мальчонке пояснить: ни у кого на лбу печати нет… От Одина или от Белого Бога христиан, это не важно, раз ее все равно нет. Многие всю жизнь пыжатся, чтобы научиться висы складывать, а нет… не выходит. – Старик вздохнул. – Вот меня взять, к примеру. Вроде бы все выучил, что надо – и как слоги считать, и как кеннинги подбирать, и поболтать люблю, не обидел Один… А висы слагать – никак! Не выходит, хоть ты тресни…

– Выходит, не оттуда ты хлебнул? – весело крикнул Олаф, оборачиваясь через плечо – хирдманы ни на миг не прерывали размеренной гребли, но слышали все. – Из-под хвоста, получается?

– Не получается! – ничуть не обиделся Сигурд. Он улыбнулся, показывая две черные дырки на месте передних зубов. – Тот хлебнул из-под хвоста, кто, умением не обладая, все-таки тужится что-то из себя показать. А я, когда понял, что скальд из меня не выйдет, успокоился. Ты же, Олаф, тоже вис не слагаешь?

– Не слагаю! – радостно ответил здоровяк.

– Значит, ты тоже из-под хвоста хлебнул?

Викинг аж поперхнулся. Хотел что-то гневно ответить, но закашлялся.

– Лучше быть викингом не из числа первых, чем скальдом из числа последних! – провозгласил Сигурд, поднимая к серому небу палец с обломанным ногтем.

Осадив Олафа, старик победно посмотрел по сторонам и сказал, обращаясь к Вратко:

– А ты, паренек, можешь счастья попытать. Проси Хродгейра, чтобы в ученики тебя взял.

Словен посмотрел на норвежцев недоверчиво. Вот еще придумали – учиться вирши складывать. Занятие ли это для настоящего мужчины? Но если посмотреть на Черного Скальда, выходит, занятие, ничем не ущемляющее достоинство. И меч на поясе, и меткое слово на языке. И, судя по тому, что прочие викинги почитают его за вождя, мастерски управлялся Хродгейр не только со словами и строчками.

– Ну, уж и не знаю, выйдет ли… – нерешительно промямлил Вратко.

– А я тебя сейчас испытаю, – ухмыльнулся Хродгейр. – Что кеннингом называется – уяснил?

– Ну, вроде как…

– Не «вроде», а уяснил или нет? Я спрашиваю.

– Уяснил, уяснил…

– Так подбери мне кеннинг на слово «море».

– Ну, так чего тут сложного? Путь китов. Дорога Ньёрда.

– Это ты взял известные. А ты свой подбери. Такой, чтобы никто до тебя не использовал.

– Новый?

– Новый, новый. Давай, потрудись, Подарок Ньёрда.