Чтение 21–й страницы книги ~Ворлок из Гардарики~

Рот наполнился солоноватой кровью.

На зубах противно заскрипела костяная крошка.

– Дерьмецы! – проорал Скафти высоко-высоко. – Упустили дикую!

– Да она это… как угорь скользкая… – виновато оправдывался кто-то.

– Не знаю ничего!

Послышался звук затрещины.

– Куда девку девать? – спросил хриплый голос.

– Кому девка, а кому и королевна! – со смешком отвечал Скафти. – Тащим к монаху и хевдингу. Они решат.

– А этого?

– Дорежь…

«Вот и все, – подумал Вратко. – И помолиться не успею»…

Тщетно пытаясь преодолеть ужас, вцепившийся в сердце холодными пальцами, парень зажмурился.

«Нет, нельзя так. Нельзя давать врагу понять, что ты испугался…» – прошептал кто-то внутри, маленький и отважный. Но ему ответил второй – здоровенный, как скирда, но трусливый, словно заяц: «А что изменится? Они что, устрашатся отваги в твоем взоре и передумают? Как бы не так!»

Чувствительный удар в бок заставил его ойкнуть и встрепенуться.

– Вставай, ублюдок! Чего разлегся? – Эйрик брезгливо кривился и примеривался еще раз припечатать словена по ребрам.

– А?

– Я тебе сейчас дам «а»!

Удар.

Ух, как больно…

– За что? – просипел Вратко, держась двумя руками за отбитый бок.

– А помнишь, как меня лягал, сучонок?

Новгородец помнил. И особо не жалел о содеянном.

– Подымайся! – Эйрик занес ногу для нового удара.

Чтобы не злить его, Вратко постарался как можно быстрее подняться. Для этого пришлось вначале перевернуться на четвереньки и постоять так, исподтишка оглядывая поляну.

Двое воинов Модольва лежали на земле. Один стонал, пытаясь перетянуть рассеченное бедро оторванным рукавом рубахи, а второй уже не шевелился, зарывшись лицом в палую листву.

Викинг с заостренной пегой бородой деловито скручивал локти Марии сыромятным ремешком. Королевна не сопротивлялась: то ли считала это ниже своего достоинства, то ли потеряла волю от испуга и неожиданности.

Асмунд еще пытался дотянуться до приближающегося к нему норвежца со светлой, курчавой бородой обломком клинка, который он так и не выпустил из ладони. Викинг с хриплым смешком ударил его по запястью, а после схватил за волосы, запрокинул голову и полоснул ножом по горлу. Тут же отпрыгнул, чтобы не испачкаться в хлынувшей крови.

«Опытный гад»…

У Вратко навернулись слезы, и, чтобы не опозориться перед матерыми бойцами, словен закусил разбитую губу. От боли потемнело в глазах, но эта боль вызывала только злость и желание отомстить.

Парень рванулся, вскочил на ноги, замахиваясь кулаком. Если бы попал, то точно лишил бы Эйрика половины зубов. Но воин лишь чуть-чуть отодвинулся и замах пропал впустую. В свою очередь викинг ткнул кулаком Вратко в живот, а когда словен согнулся, быстрым движением заломил руку за спину.

– Дергаться будешь, все кости переломаю, – зловещим шепотом пообещал Эйрик прямо в ухо Вратко. – Ноги из задницы повыдергиваю и вместо рук вставлю. Понял?

– Понял, – привставая на цыпочки, чтобы хоть как-то облегчить боль, ответил новгородец.

– То-то же…

– Эй, вы, там! – заорал Скафти. – Хорош трепаться! Хевдинг ждет. С добычей. Думаю, по паре марок серебра мы заслужили, а? Пускай святоша раскошеливается!

Викинги радостно загалдели.

– Сейчас! – отвечал Эйрик. – Взнуздаю только его! А то резвый больно!

Он ловко обмотал веревку вокруг запястья Вратко, свободный конец перекинул парню через шею, подтянул и привязал к его же предплечью. Теперь новгородец мог стоять, только выгнувшись и задрав подбородок. А попытайся он освободить руку, задушит самого себя.

– Споткнусь, упаду, – прохрипел он, – удушусь…

– Шагай давай! – Эйрик ткнул парня в спину. Захохотал. – Упадешь – поднимем. А задушишься – не велика потеря. Я бы тебя тут и оставил. Вот с ним рядышком положил бы… – Костлявый кивнул в сторону Асмунда. – Да хевдинг не велел.

Они пошли. Через лес. В какую сторону? Да кто его знает? Поначалу Вратко пытался определить направление по солнечному свету, падающему сквозь прорехи листвы. Определить и запомнить. А потом плюнул. Что толку запоминать путь, если надежды освободиться никакой? Да и передать весточку друзьям тоже… Знать бы еще, что они живы остались, не в плену, не ранены…

Может, Рианне удастся отыскать Хродгейра и сообщить ему о предательстве Модольва. Ведь дружина Белоголового, по всей видимости, в сражении не участвовала. Понятно… Отцу Бернару, которому хевдинг едва ли не в рот заглядывает, победа Харальда ни к чему, как не нужна и победа Гарольда Годвинссона. Он спит и видит, чтобы Вильгельм, герцог Нормандии, правил Англией.

– Не спи на ходу! – Жестокий тычок между лопаток сбил парня с мысли.

Больше он не задумывался о будущем Англии, о доле норвежского войска, о судьбах товарищей, с которыми плыл от самого Варяжского моря и делил кусок хлеба и скудный запас воды.

Шагали они долго. Известно, по лесу верста, как четыре по полю.

Наконец перед глазами пленников открылась еще более обширная поляна, чем та, на которой их захватили. На краю ее стояла покосившаяся избушка, около которой помахивали хвостами четверо коней, привязанных к корявой жердине. Очень похоже на жилище лесника или бортника: маленький хлев, где, пожалуй, могла поместиться лишь одна корова, рядом два стога сена, покосившийся плетень неизвестно от кого в эдакой глухомани.

Неподалеку на траве расположились викинги, числом не более десятка. Кто-то спал, кто-то играл, кидая нож в очерченный круг и разделяя после по особым правилам землю,выигрывая или же уступая соперникам узкие клинья дерна. Двое неспешно переговаривались, посмеиваясь в густые усы, а один правил оселком лезвие меча. Благодаря длинным усищам и белым волосам спутать его с кем-то другим не смог бы никто.

Хевдинг Модольв Кетильсон отложил меч и поднялся навстречу своим воинам.

– С добычей?! – не то спросил, не то отметил очевидное он.

– А то? – осклабился Скафти. – Все как ты и говорил…

– Хвала Всевышнему, – перекрестился Белоголовый. – Отец Бернар оказался прав.

Он подошел ближе, внимательно оглядывая пленников, и вдруг нахмурился:

– Где дикарка?

– Убежала, – хмыкнул Скафти.

– Что значит – убежала? Ты слышал, что сказал отец Бернар?

– Да подумаешь…

– Я тебе дам «подумаешь»! – зарычал Модольв. – Ты чей хлеб жрешь?

– Ну… – Скафти развел руками. – Твой хлеб, хевдинг…

– Тогда выполнять приказы надо!

– Так, хевдинг! – вмешался Эйрик. – Мы Харальдовну привели! И ворлока тоже!

– Заткнись! – отмахнулся от него Модольв. – Тебя кто спрашивал? Как вы могли упустить дикарку?

– Ну… Как-как… – Скафти переминался с ноги на ногу. – Верткая она, что куница. Сбежала…

Кетильсон открыл было рот, чтобы выругаться, но передумал, плюнул в сердцах, едва не забрызгав сапоги рыжего викинга, развернулся и, подойдя к хижине, несколько раз постучал кулаком в дверь.

Заметив, как брезгливо скривился Эйрик, Вратко удивился – кто бы там мог скрываться? Но тут на пороге возникла сутулая фигура отца Бернара. Его лицо сияло как у апостола, которому удалось обратить к истинной вере целый народ закоренелых язычников. В пальцах монах держал небольшой ларец, памятный новгородцу по встрече Модольва и Эдгара Эдвардссона вблизи от берега Дервента. Насколько парень запомнил, внутри потемневшей от времени деревяшки должна храниться священная реликвия: ноготь Иисуса Христа.

– А! Вернулись! – неожиданно приветливо обратился к викингам вечно хмурый монах. – Как дела на поле брани? Крепко ли держится войско язычников?

– Норвежскому войску скоро конец, – неохотно ответил Скафти.

– Ты так говоришь, будто сопереживаешь этой беде.

– Там, в кругу щитов, стоят сейчас несколько человек, которые…

– С которыми тебя связывают узы дружбы? – прищурился Бернар.

– Нет, которые остались мне должны.

– Ну, сын мой, грех сребролюбия следует искоренять в себе. И тогда Господь наш, Пресветлый и Всеблагой, воздаст тебе по заслугам.

Скафти махнул рукой, словно бы соглашаясь, но на его лице не было заметно особого смирения или раскаяния. Викинг мало верил в небесное воздаяние за смиренное поведение здесь, на грешной земле. Точнее, совсем не верил.

– Мария Харальдовна здесь, – вмешался Модольв. – И ворлок-русич тоже.

– Да? – встрепенулся священнослужитель. Часто закивал. – Да, да, да… Именно это я и предполагал. Хродгейр-скальд решил спасти их, отправив подальше от боя? Так?

– Верно, – согласился Эйрик. – Мы как раз из лесу глядели, как Гарольд вновь переговоры с братцем затеял…

– Переговоры? И что же? Почему с Тостигом? Почему не с конунгом?

– Так убили же Харальда…

– Что ж ты молчал?! – воскликнул Модольв.

– И правда, сын мой, с этого начинать нужно было, – мягко заметил монах. – Не знаю, примет ли Господь душу человека, столь многогрешного, но я помолюсь за ее упокой.

– Это ж надо! – не мог успокоиться Кетильсон. – Харальд погиб! Мало мне верится, что с конунгом могли запросто совладать даже самые лучшие бойцы. Кто убил его?

– Да кто ж его знает? – развел руками худощавый викинг.

– Как так?

– Стрела его достала. В горло, – коротко пояснил седобородый урман, до того молчавший.

– Да примет Господь душу раба твоего грешного… – перекрестился Бернар. – Ладно, сын мой, сказывай дальше. Ты о переговорах что-то начинал… Выходит, Тостиг теперь в норвежском войске командует?

– Он самый, святой отец.

– Теперь судьба языческого войска ясна мне даже без молитвы и предзнаменований. Граф Тостиг кто угодно, но не полководец. Ладно, сказывай, что после было.

– Долго они беседовали, а потом конунг английский коня поворотил – чуть рот скотине не порвал.

– Видать послал его Тостиг Годвинссон, – добавил со смешком Скафти. – Далеко послал, по-королевски. Хоть и не полководец, а послать может от души…

– Тут саксы снова начали для боя строиться, – продолжал Эйрик. – Наши тоже подобрались, щиты сдвинули…

– Наши… – хмыкнул Скафти.

Эйрик не обратил внимания на его замечание.

– Начали, говорю, обе стороны к битве готовиться. Тут, глядим, идут, голубчики. С одним всего лишь охранником, да и тот раненый.

– С одним всего? – насмешливо передразнил хевдинг. – То-то я гляжу, Торд совсем не вернулся, а Скегги еле ковыляет, на ногу ступить не может.

– Это был Асмунд, – сказал Эйрик и ничего больше не пояснял.

– Хорошо. Бойцы хоть куда. Вдесятером едва-едва одного Асмунда одолели… – сварливо начал Модольв, но монах движением руки заставил его замолчать.

– То, что ворлока взяли живьем, что дочь Харальда пленили, это хорошо… Ведите их в дом!

Чувствительный толчок в спину заставил Вратко сделать несколько быстрых шагов и нырнуть под низкую притолоку.

В хижине властвовал полумрак, с которым безуспешно боролся алый отсвет углей в небольшом очаге. Насколько можно было разглядеть, убранство избушки очень напоминало жилище Вульфера. Та же бедность…

Эйрик толкнул новгородца в угол. Погрозил кулаком:

– Только сдвинься с места!

И вышел.

Следом завели Марию. С ней викинги Модольва обращались куда как почтительнее. Бородатый урман поддержал за локоть, переводя через порог, усадил на лавку. И вроде как поклонился на прощание. Или Вратко показалось?

Сквозь открытое окно долетел голос отца Бернара:

– А сейчас, сын мой, отправь пару человек последить, как там бой заканчивается… А я еще помолюсь.

– Эйрик! Кнут! – гаркнул Кетильсон. – Слышали, что святой отец приказал? Бегом!

Воцарилась тишина.

Потом вполголоса забубнил монах:

– Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus te, benedicimus te, adoramus te, gloriflcamus te, gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam…[101]

Вратко огляделся еще раз. И не сторожит никто вроде бы, а не убежишь. Удавка на шее, окошко маленькое – без шума не протиснешься, да и королевну бросать негоже. Мариясидела безучастно. Смотрела прямо перед собой, но, кажется, не видела ничего. Уж не обезумела ли от пережитого?

– Харальдовна… А, Харальдовна… – негромко позвал словен.

Девушка молчала.

– Слышишь меня или нет, Харальдовна?

Она не ответила.

Вратко попытался приподняться, чтобы подсесть поближе. Может, толкнуть ее надо? Бывает так, что человек задумается и не слышит, как к нему обращаются. Веревка на шееперехватила дыхание. Да, умелец связывал – и захочешь удрать, а не выйдет.

– Ответь мне, Харальдовна, не молчи. Что делать-то будем? Выбираться надо, спасаться…

Дочь конунга медленно повернулась к нему.

– Ты сам спасайся, Вратко. Беги, если получится.

– Как это? – возмутился парень. – Я тебя не брошу!

– Беги один, – упрямо повторила девушка. – Мне это уже ни к чему.

Вратко опешил. Это еще что за шутки? Разве можно так?

Монах за окном продолжал славить Господа:

– …Jesu Christe, Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris, qui tollis peccata mundi, suscipe deprecationem nostram…[102]

– Что ты говоришь такое? – продолжал увещевать словен. – Как же можно так, Харальдовна?

Она медленно и отрешенно проговорила:

– Кого ты зовешь Харальдовной? Ее нет больше.

– Что? Что ты говоришь?

– Мария Харальдовна умерла в тот же день и час, когда умер величайший конунг Норвегии. Она умирала сотни и тысячи раз. Вместе с каждым из норвежских воинов, падающих под ударами мечей и топоров. Вместе с каждым воином, павшим от стрелы саксов. Вместе с каждым бойцом, кто не выдержал усталости, чье сердце остановилось, а глаза закрылись навсегда…

Вратко выпучил глаза. Не этих речей ожидал он от рассудительной и мудрой не по годам королевны.

– Это наказание ниспослано Господом нашим, – продолжала Мария. – Наказание за то, что в безмерной гордыне своей я вообразила, будто могу изменить грядущее. Сегодня я поняла: прозреть будущее возможно, но никакая сила не сможет исправить его по желанию человеческому. Ни горячая молитва, ни колдовство, ни могущественная реликвия. Только воля Господа. Но его пути неисповедимы, непознаваемы чаяния. Одной рукой он дарует спасение, а другой отбирает жизнь и надежду. Когда я поняла это, я умерла.

– Но ведь ты жива, Харальдовна! Ты же говоришь со мной! Ты дышишь, чувствуешь, слышишь…

– Жива лишь оболочка, вместилище для души. С тобой говорит тело, которое раньше принадлежало дочери конунга норвежского, нареченной при крещении Марией. Бог наказал меня. Он отнял у меня всех, кого я любила, всех, кто жил для меня, а я для них.

Новгородец открыл рот, чтобы возразить, переубедить королевну, но понял, что не сможет подобрать нужных слов. Она все уже решила. Сейчас исцеление ее душе может принести лишь молитва и вера.

Словно в ответ снаружи донеслись слова Бернара:

– Qui sedes ad Dexteram Paths, miserere nobis. Quoniam Tu solus Sanctus, Тu solus Dominus, Тu solus Altissimus, Jesu Christe, cum Sancto Spititu in gloria Dei Patris. Amen.[103]

Мария вздрогнула, ее глаза блеснули на мгновение прежним, решительным и упрямым огнем. Она выпрямилась, насколько позволяли связанные за спиной руки, и гневно произнесла:

– Иисус Христос, Сыне Божий, ты оставил меня, ты оставил войско норвежское, ты оставил конунга Харальда Сигурдассона. Я отрекаюсь от тебя. Я выхожу из-под твоей руки, ибо не узрела я твоего милосердия, твоего всепрощения и заботы о рабах твоих. Наши прежние боги, асы и ваны, честнее тебя, они не вселяют в человека напрасных надежд. Они суровы и беспощадны, непримиримы и жестоки, но они честны.

– Харальдовна… – нерешительно позвал Вратко.

– Не зови меня больше так! – воскликнула она. – Сколько можно повторять? Мария Харальдсдоттир умерла!

– Как же тебя звать?

– Не знаю. Я обойдусь без имени, пока не отомщу. А я отомщу, и никакой вергельд[104]меня не удовлетворит…

– Кому ты будешь мстить?

– Саксам. А больше прочих – королю Гарольду Годвинссону!

– Саксам-то за что? – вздохнул новгородец.

За окном отец Бернар вновь гнусаво затянул, напевно выговаривая слова:

– Te Deum laudamus, Te Dominum confitemur. Te aeternum patrem, omnis terra veneratur. Tibi omnes angeli, Tibi caeli et universae potestates…[105]

Парень прислушался. В молитве монаха звучала сила убеждения и искренней веры. Наверное, чудотворцы прежних веков пели такими голосами в клетке со львами, в огненных печах, распятые на кресте и побиваемые камнями.

– Незачем саксам мстить, – сказал Вратко. – Они бились честно, защищали свою землю. Норвежцы одолели бы их, если бы не…

– Если бы не что? Ведь даже твоя виса не помогла! А в твоих строках есть сила. Настоящая. И не пытайся меня переубедить – я чувствую сердцем.

– Вон, слышишь, завывает? – с непривычной для него злостью бросил словен. – Я же рассказывал! Или не помнишь? Эдгар Эдвардссон, внук короля Эдмунда Железный Бок, привез для отца Бернара реликвию от самого Папы Римского…

– Помню. И что с того?

– Когда он вышел из избы, ларец с реликвией был у него в руках… Я не сразу сообразил. Только сейчас дошло…