Чтение 7–й страницы книги ~Все зависит от нас~

Потом, выдвинув челюсть, посмотрел на меня и вдруг ударил кулаком по столу:

– Что ты нюнишься, как квашня! Ты – боевой офицер, а сидишь здесь с потерянным видом! Трупы Пучкова и Козырева видел? Нет? Так и нечего раскисать! Мы тебя уже столькораз хоронили, что не сосчитать! А ты вон – живой сидишь, морды корчишь!

А я вовсе ничего не корчил. Просто удивился, чего это командир так разорался. Хотя, честно говоря, полковничий ор оказал некое терапевтическое воздействие. Ор да стакан спирта, который чуть не силком был в меня запихнут. Так что через десять минут из мрачного, но нормального человека я превратился в расплывчатое существо на подгибающихся ногах. Если учесть, что сейчас уже вечер, а ел в последний раз утром у СМЕРШевцев, то развезло меня не по-детски. Гусев было уволок мычащее тело в люлю, но, немного полежав, пьянючая тушка сначала прорыгалась во дворе, а потом уже по темнякам начала жаловаться Сереге на несправедливость жизни. Мысли при этом вроде были четкими и ясными, только язык не хотел нормально шевелиться, что очень раздражало.

Вообще человек я малопьющий. Можно сказать, совсем не употребляющий. Пьянеть не пьянею, просто, превысив определенный порог, отрубаюсь и все. Оказывается, все дело было в дозе… C этого стакана на голодный желудок меня так торкнуло, что, сидя на каком-то бревне и ухватив Гусева за погон, принялся изливать ему душу:

– С-ссерега, вашу маму, ведь у меня тут никого нет… вообще! Даже папы нету… да что г-говорить, тут совершенно ни-че-го нету! Даже трубок сотовых. А ведь будь связь, я бы просто позвонил Лехе и узнал, как у него дела…

Мне вдруг стало очень грустно оттого, что позвонить Пучкову не получится. Шмыгнув носом, попробовал достать папиросу, но только уронил пачку, что расстроило еще больше. Хорошо, зажженная «беломорина» вдруг сама собой оказалась в руке. Немного этому поудивлявшись, затянулся и продолжил:

– У меня ведь т-т-только трое на весь этот мир есть. Ты, Иван Пуртович, тьфу, Пертович, тьфу. Кор-р-роче – ты, командир и Лешка.

Немного подумав, добавил в список Марата.

– Это и есть вся моя семья. Бабу было завел и та – немка. Нес-с-серьезно… Да и не видел ее больше п-п-полугода. А теперь еще этот п-проглот пропал. Найду – убью!

Гусев, что очень радовало, был готов поддерживать все начинания. Убить Пучкова, найти и доставить сюда Нахтигаль, хоть из Берлина, и вообще, как говорил Карлсон, быть родной мамой. Я пришел в восторг оттого, что у меня есть такой друг, и, потрендев еще с полчаса, окончательно вырубился. Последней мыслью была совершенно трезвая о том, что, кажется, наговорил много чего лишнего и, кажется, разобраться с Хрущевым мне завтра – не судьба…* * *

– Подъем. Вставай, Илья, машины готовы. И еще – тебя Колычев срочно вызывает.

Открыв глаз, увидел озабоченную морду Гусева. Серега еще немного постоял, задумчиво оглядывая меня, а потом уточнил:

– Ты как – живой?

Усевшись на кровати, покрутил головой. На удивление – чувствовал себя нормально. Думал, будет гораздо хуже…

– Живой. Сушняк только дикий.

– Перетерпи, а то опять накроет… И давай быстрее – полковник ждет.

Ну быстрее так быстрее. Сходил, умылся, с трудом удерживаясь, чтобы не напиться вволю обжигающе-холодной колодезной воды и пошел к командиру. Иван Петрович при видеменя задал тот же вопрос:

– Живой?

Я кивнул, но командир на это уже не обратил внимания. Подойдя к окну и стоя спиной ко мне, продолжил:

– Мне доложили про вчерашний инцидент с Хрущевым. Знаешь, Илья. – Колычев повернулся и, подойдя вплотную, взял меня за ремень портупеи. – Большей глупости ты совершить не мог. Наверное, проще было, если б ты его застрелил. Это хотя бы можно было списать на нервный срыв, а так как ты знаешь отношение к себе Верховного, то полежал бы пару месяцев в госпитале с соответствующим диагнозом и вернулся обратно. Тем более, у тебя две контузии, так что при поддержке сверху дело бы замяли… А сейчас ты приобрел себе врага. Причем очень изощренного врага. И пусть в Политбюро его называют Никиткой и считают клоуном, но на самом деле это совершенно не так. Пока товарищ Сталин жив и Лаврентий Павлович на месте, Хрущев в твою сторону и не посмотрит. Он будет улыбаться в глаза и копить злобу. Но вот потом… Поверь мне, здесь, – Иван Петрович постучал себя по лбу, – тоже что-то имеется. И это что-то может заниматься анализом. А анализ вырисовывается самый неприглядный. Так что как будем из этого выворачиваться, просто не знаю…

Командир наконец отцепился от портупеи и, сломав несколько спичек, закурил. Да уж… Выходит, вчерашний порыв был совершенно правильный. Этого лысого шустрика надо валить. Однозначно. Угораздило же так вляпаться… А Колычев меня даже слегка напугал. Он на наши залеты обычно орет, но вот так, спокойно, говорит только о действительно хреновых вещах. И еще очень интересно, что именно его аналитический мозг надумал? Неужели он СЕЙЧАС просчитал возможное коронование Хруща? Да нет, не может быть. Полковник, конечно, умница, но такое просчитать в принципе невозможно. К этому году просто нет фактов, из которых можно сделать ТАКОЙ анализ.

– Молчишь? – Командир вздохнул. – М-да, что уж теперь говорить… Ладно, машины уже готовы, и в запасном полку люди предупреждены. Так что давай езжай.

Я, уже было повернувшись уходить, неожиданно решился:

– Иван Петрович, все я понимаю. Когда хама на место ставил, еще не знал, кто это. А как только узнал… в общем, проблема, думаю, будет снята…

Колычев, как это только он умеет, удивленно-насмешливо поднял бровь:

– И как ты ее снимешь? Прощения попросишь? Не поможет – ты его публично оскорбил, а такое не прощается.

– Вы же знаете – я везунчик. Мало ли что может случиться?

Командир хищно подобрался, видимо, что-то почуяв:

– Лисов, ты мне это брось! Любые, ты слышишь, любые самостоятельные действия категорически запрещаю!

Раздраженно закурив, продолжил:

– Это я, старый дурак, сам тебя подтолкнул. Только пойми – застрели ты члена Политбюро, и тебя не спасет ничто! Ни контузии, ни заслуги! Если охрана на месте не убьет, то трибунал высшую меру даст обязательно. И ни-кто не поможет. Понял? Никто! Так что в сторону Хрущева даже смотреть запрещаю! Ты меня понял?

– Так точно!

Иван Петрович на это только кулаком под носом поводил и даже не сказал, а прошипел:

– Смотри мне! Всех под монастырь подведешь!

– Да понял я! Никаких движений с моей стороны не будет! Даже и не думал про это! Это вы меня не так поняли…

– Все я понял отлично… ладно, иди уж…

Ффух! Я выскочил из хаты и побежал к «виллису», в котором сидели мужики. Надо же, как командир разошелся. Причем всерьез. Давно я его таким не видел. Но с Хрущем, один черт, надо что-то решать. Правда, стрельба отменяется и подрыв тоже – Колычев моментом догадается, и тогда его действия предположить не берусь. Он, конечно, относится ко мне как к родному, но вот присяги еще никто не отменял. И исходя из этого, доложить о подозрениях полковник будет обязан. Биомать!.. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. А «Кукурузник» пока терпит. Сейчас главное – Лешку найти со Змеем.

Серега, глядя на мой встрепанный вид, спросил:

– Что там?

– Да нормально все… поехали!

Но только успели тронуться с места, как услышали вопли Северова. Он рысил от домика радистов, размахивая руками:

– Стой, стой!

Епрст! На это раз что случилось? Мишка наконец донес свою упитанную тушку до джипа и, отдуваясь, выпалил:

– Нашлись, похоже!

Все сразу повылетали из машины и окружили гонца. Я ухватив его за шиворот, пару раз встряхнул, чтобы слова из «маркони» вылетали быстрее:

– Где они? И это точно – наши?

– Не т-т-тряси так, у меня внутри все булькает!

– По херу бульки, ты про мужиков говори!

– Слышимость очень плохая была. На нас вышли особисты морпехов Рябова. Под Любавами они взяли двух разведчиков. Те сказали, что из группы Колдуна. Еще молчи-молчи что-то про генерала говорили… Но там вообще непонятно было….

– Карту!

Марат расстелил на капоте карту, и мы с Серегой с костяным стуком треснулись головами, наклонившись над ней. Даже не почесавшись, принялись искать названный населенный пункт. Любавы… где эти Любавы… Вот! Офигеть! Это же почти сорок километров от нашей последней лежки! Причем северо-западнее. Как туда пацаны попали? Мотоцикл, конечно, быстрое средство передвижения, но ведь не светлым днем и с погоней на хвосте! Ладно, пусть даже с полчаса они на этом байке мотались. Ну а потом? Где почти троесуток эту парочку носило? Ничего, приедем-разберемся…

Когда стало понятно, в каком краю искать ребят, мы стартанули так, что «УльЗиС-43», который с моей легкой руки все называли «уазиком», шедший в сопровождении, сразу отстал и затерялся в облаке пыли. До этих самых Любав летели как сумасшедшие. Только когда на особо большой кочке из машины вылетел Балуев, я слегка сбавил скорость. Хорошо, Тихон выпал без своей «шарманки», а то бы и рацию угробил, и себе что-нибудь сломал.

А так обошлось без особого членовредительства – только ушибы и царапины.

Потом из леса нас обстреляли какие-то наглецы, но, во-первых, мы проскочили быстрее, чем недобитки прочухались, а во-вторых, просто недосуг было связываться. Там, судя по плотности огня, всего человек восемь фрицев было, так что решку бы им навели быстро, только время терять не хотелось. В общем, часа через два, проехав раздолбанную с воздуха немецкую колонну, от которой уже начинало пованивать дохлятиной, мы тормознулись. Балуев развернул рацию и дал мне трубку. На этот раз слышимость была хорошая и, получив от морпехов указание, куда ехать конкретно, еще минут через двадцать остановились на небольшом хуторе.

М-да… тут, видно, был нехилый бой. Трупы немцев еще не успели убрать, и они довольно густо валялись по округе. Я так думаю – не меньше полувзвода легло. А в хозяйском доме ни одного целого окна. И вокруг оконных проемов все густо покоцано пулями. Похоже, здесь оборону держали… Причем не немцы. Фрицы как раз, судя по положению тел, в этот дом очень попасть хотели. Интересно – зачем? И мертвецы какие-то свеженькие. Как будто их только утром сделали… Наконец морячок сопровождения, которого подобрали на околице, показав еще на один дом, сказал, что нам туда. Да мы бы и сами поняли. Возле хорошо сохранившейся хаты целая толпа стояла. В защитных гимнастерках, ноу всех тельники из-под расстегнутого ворота видны. А в середине этой толпы два наших ухаря чего-то втирают народу и ржут.

Ну, сволочи, держитесь! C юзом затормозив, вылетел из джипа и, распихав людей, подскочил к Геку, который при виде меня радостно улыбнулся и открыл рот. Только вот сказать ничего не успел. Я ему так в лоб закатал, только ноги в щегольских брезентовых сапогах в воздухе мелькнули. Рядом совершил такое же сальто Змей, сбитый ударом Марата. А мы такие, мы слово держим. Пообещали морду набить, вот и бьем!

– Что валяешься, гадский папа!? Вставай, я тебя сейчас вообще прибью!

От радости, что этот проглот живой, свою угрозу я бы вполне мог выполнить, но тут произошло неожиданное. Земноводные, глядя на столь скорую экзекуцию, недовольно возроптали, и в толпе даже послышались звуки взводимых затворов. Здоровенный главстаршина шагнул к нам со словами:

– Вы что, суки, творите?

Но тут очухавшийся Пучков, по-щенячьи повизгивая, повис у меня на плечах и завопил:

– Илья, ты чего? Мы же живые, все нормально! Тут такое было – не поверишь! Мы ведь Вейлера взяли!!

Какого в жопу Вейлера? Я даже не понял вначале, потому что отвлекся на опасно приблизившегося главстаршину. Но мореман уже передумал устраивать разборки. Глядя на счастливого Пучкова, он пробурчал:

– А, так это вы любя, тогда все нормально… – И обращаясь к остальным, добавил: – Это разведка по-родственному свою молодежь героическую учит!

Народ удовлетворенно загудел, и тут наконец из дома появился офицер. Подойдя к нам, он представился:

– Капитан-лейтенант Савин! Извините, сразу подойти не мог – по рации вызов был. Ну что – ваши бойцы?

– Наши, наши…

Поручкавшись с вежливым каплем и, глядя, как Серега тискает найденышей, спросил:

– Только я не понял, что они там про Вейлера буровят?

– В том-то и дело, что не буровят. Еще идет проверка, но, судя по документам… м-м-м… Товарищи офицеры, давайте лучше пройдем в дом…

Весь в непонятках последовал за контрразведчиком в хату. И там, расположившись за колченогим столом, мы узнали охренительную новость. Нашим желудкам подфартило сказочно и безгранично, как на моей памяти никому никогда не везло. Они действительно сумели взять начальника штаба четырнадцатого армейского корпуса. А так как немецкий корпус по численности почти равен нашей армии, то получается, мои ребятки ухватили за ягодичную мышцу фигуру армейского уровня.

Но начну сначала. Змей с Геком, когда я их послал разведать округу, спокойно и тихо выполнили задание и уже возвращались обратно, когда возле расположения зенитчиков на них наткнулись немцы. То ли эти фрицы на рыбалку ходили, то ли грибы собирали, но молодежь их прошляпила, и немчура, подошедшая сзади, с ходу начала стрелять. Наша парочка рванула в сторону, а в это время к рыбакам подошла подмога от зенитчиков и расположенного рядом парка, так что дело приняло скверный оборот. Их почти выдавили на открытую местность, но тут ребятам посчастливилось подстрелить одиночного мотоциклиста, который спешил присоединиться к погоне. Из парка, следом за байком уже выруливал БТР, поэтому шустро оседлав трофейное транспортное средство, разведчики рванули, не разбирая дороги. Кстати, кусочек погони я имел удовольствие лицезреть лично. Как тогда и предположил, им удалось оторваться от преследователей и, с ходу утопив мотоцикл в заболоченном озерке, пацаны до ночи отсиживались в камышах.

Уже в темноте попробовали выйти к месту нашей последней стоянки, но тут густо поперли немцы. Это теперь я знаю, что то были перебрасываемые для ликвидации прорыва части, но разведчики, подивившись необычному ночному оживлению, на всякий случай сменили направление движения, отваливая в сторону.

В общем, занесло мужиков еще глубже в тыл. Днем ни о каком продвижении речи быть не могло. Немцев вокруг суетилось – как мух вокруг общественного сортира. Приняв решение уходить с основного направления движения войск, Пучков с Женькой всю следующую ночь продвигались на север. Там действительно оказалось поспокойнее. Поэтому ребята в первый раз за все это время смогли более-менее отоспаться. А потом опять двинулись на восток, навстречу глухому рокоту, доносившемуся оттуда. Когда рассвело, снова густо пошли немцы, но уже в другую сторону. Теперь они отступали…

Несколько раз, чудом увернувшись от драпающих частей, уже утром разведчики наблюдали картину, как звено штурмовиков долбает немецкую колонну, которая шла по небольшому проселку. C удовольствием посмотрев в бинокль на работу «горбатых», пацаны было собрались идти дальше, но вдруг увидели в поврежденном разрывами открытом «мерседесе» какое-то шевеление. Пока спрятавшиеся по кюветам уцелевшие гитлеровцы приходили в себя, Гек со Змеем проскочили к дороге и выдернули из «мерса» человека в окровавленной форме, рассчитывая, что полуконтуженные фрицы не сразу сообразят, что происходит. Так и вышло. Камуфляж по обеим сторонам фронта был очень похож междусобой, и поначалу их приняли за своих. Хоть недобитки уже начали вылезать из придорожных канав, только на разведчиков внимания никто не обратил. И лишь когда они утащили тушку пленного достаточно далеко в сторону, до гитлеровцев стало доходить, что эти двое в пятнистых комбезах делают что-то не то. На дальнем конце разбитой колонны поднялся шум, и оттуда, подбадривая себя воплями, ломанулись человек десять наиболее целых и сообразительных фрицев.

С переполоху наша парочка чуть не бросила раненого «языка», но, разглядев помимо тройного витого шнура на погоне еще и извазюканные грязью лампасы, только прибавила прыти, подвывая на ходу от восторга. Проскочив километра три бегом с бессознательной тушей на закорках, ребята выдохлись, и только природная жадность не давала бросить такой жирный куш. Поэтому, увидев хаты стоящего в распадке хутора, разведчики, не раздумывая, свернули туда. Они, наивные, думали, что от погони удалось оторваться… Щаз! Только-только успели загнать жителей дома в погреб, как появились немцы.

На что рассчитывали эти два балбеса, я не представляю… Наверное, вид генерала напрочь вышиб из башки остатки мозгов. Правда и фрицы сначала тоже не атаковали. Подошедший в виде парламентера гауптман предложил отдать «языка» по-хорошему, а он со своей стороны гарантировал неприкосновенность русским солдатам. Дескать, гитлеровцы забирают своего командира и спокойно уходят, а разведчикам немец обещал жизнь и свободу. Послеблицсовещания пацаны продемонстрировали переговорщику генерала и показали дулю. Внимательно оглядев свое начальство, к которому на манер соски-пустышки была привязана граната, офицер пришел в неистовство и, матюгаясь, вставляя в немецкие ругательства русские идиомы, убыл на исходные позиции. А еще через десять минут началась атака.

Гека и Змея спасла только сравнительно небольшая численность нападавших и то, что окна в доме были только с одной стороны. С другой стороны к хате было присобачено что-то типа коровника, и взломать стену получилось бы только взрывчаткой – благо весь дом и пристроенная халабуда были сложены из камней. Но все равно фрицы быстро обошли огрызающееся свинцом строение и, подобравшись с боку, пробовали пролезть через окна. Гранаты они не использовали, видно, надеялись выручить генерала живым. Вконце концов, ребят бы, конечно, постреляли, но, на их счастье, к месту боя подошли преследовавшие немцев морпехи Рябова. Положив всех нападающих, морячки с удивлением разглядывали вышедших разведчиков и в очередной раз потерявшего сознание «языка». Потом, узнав имя пленного, тут же связались по рации с командованием. Буквально через двадцать минут к хутору подлетела санитарная полуторка и в темпе эвакуировала раненого генерала. А приехавшие одновременно с ней особисты начали трясти Леху с Женькой. Правда, выяснив, чьи они люди, СМЕРШевцы, которые были в курсе наших поисков, сразу вышли на Северова.

В общем, пока мы сюда катили, сладкую парочку накормили от пуза, отхлопали все плечи и отдавили руки. Каждый из земноводных считал своим долгом поручкаться с человеком, который захватил в плен целого гитлеровского генерала. Кстати, именно поэтому рябовские ребята так резко отреагировали на мордобой разведчиков. Кому понравится, что неожиданно прибывшее хамоватое офицерье мордует самых настоящих героев…

Мы уже успели обо всем переговорить с особистами и расспросить ребят, когда наконец притащился «уазик» и «Газ-63» с солдатами охраны. Попрощавшись с гостеприимнымиморпехами, загрузились в машины и поехали обратно. На этот раз добрались без приключений. Если где и остались шмыгающие по округе гитлеровцы, то мы их не видели и часам к четырем торжественно подкатили к нашему расположению.

Глава 8

– Что это?

Колычев подозрительно посмотрел на лист бумаги, который я положил перед ним.

– Представление.

Иван Петрович взял листок и начал вчитываться. Хмыкнув несколько раз, спросил:

– А не чересчур?

– Я считаю, не чересчур. И за меньшее «Звезды» дают. А здесь мало того что они входили в группу, которая обеспечила успех проведения фронтовой операции, так еще и захватили вражеского военного чина, относящегося к высшему командному составу.

– Так он же умер…

– А ребята тут при чем? У них он был живой, и медикам его тоже живым отдавали. Если генерал крякнул по дороге, то заслуг Пучкова и Козырева это не умаляет. Мне за Зальмута в свое время «Героя» дали. Здесь фигура вполне сопоставимая…

– Зальмута ты приволок живого, здорового да еще с портфелем документов. И во многом благодаря этому были достигнуты наши успехи на южном направлении. А теперь…

Полковник прошелся по комнате, задумчиво почесывая нос, и наконец сказал:

– Дело вы, ребята, конечно, большое сделали. Уже то, что был предотвращен фланговый удар корпуса Роммеля, тянет на многое. Но вот этим охламонам «Героя» давать… В общем, так, Илья. – Командир сел, и, утвердив локти на столе, продолжил: – Представление я уже написал. На всю твою группу. Всем по «Красному Знамени». Тебе как командиру – «Ленина». Пучкову… он же старшим в этой паре был? Так вот Пучкову тоже «Ленина». А там посмотрим… наверху два высших ордена на одну группу могут посчитать чересчур жирным подарком и один похерить. А ты мне тут на «Звезду» представление подсовываешь… как в таких случаях говорят – губу раскатал?

Вот, блин, как полковник все хорошо подмечает и запоминает. При нем я свой язык стараюсь укорачивать, но вот надо же, когда-то услышал и запомнил это выражение. А теперь еще меня прикалывает.

– Тогда пусть херят мой. У меня уже один есть, а Леха – реально заслужил!

Иван Петрович, закурив, откинулся на стуле и насмешливо выдал:

– Ты тут кумовством не занимайся. Знаю я, как о своем крестнике печешься. Весь фронт из-за него перебаламутил, а теперь еще и наградой делиться собрался. Ладно, не боись, аргументировал я все серьезно, ТАМ не подкопаются, так что готовьте дырочки!

– Есть готовить! Разрешите идти?

– Подожди. Сейчас возьмешь кого-нибудь из наших, отделение охраны и поедешь в штаб фронта. Там, у Маркова заберете одного интересного оберштурмбанфюрера и доставите его сюда. Да если до темноты вернуться не успеете, заночуете на месте. Ночами тут еще слишком опасно передвигаться.

Еще бы, конечно, опасно. Эта территория была освобождена буквально несколько дней назад. Вообще Украинские фронты долбают группы армий «Юг» и «А» такими темпами, что вот-вот выйдут к границе СССР. В связи со стремительным продвижением войск на запад количество немецких недобитков в наших тылах просто зашкаливает. На чистку в помощь спецчастям НКВД постоянно кидают бойцов с запасных полков. Но ночами лучше все равно не ездить.

Козырнув полковнику, пошел узнавать насчет машин и охраны. Ехать решил на «уазике», а приданных ребят разместить в «Газ-63». Забрав с собой Гека, посадил в джип еще одного младшего сержанта. На дуге «УльЗиСа» умельцы из рембата соорудили крепеж для ДШК, вот теперь, если что, младшой будет работать из этого пулемета.

Но «если что» не приключилось. Доехали нормально, только раз по пути тормознулись и выдернули из раскисшей колеи «летучку» военных корреспондентов. Вообще дороги стали полное дерьмо. Бабье лето сменилось дождями, и нормально можно было передвигаться или на лошадях, или на вездеходах. Кстати, на коняшках ездить за все это время так и не научился. Не доверяю я этому живому транспорту. Да и лошади мне тоже не доверяют. Одна сволочь даже укусила, что было совершенно невозможно предположить отсмирной на вид кобылки. А если вдруг я не упаду и меня этот травяной мешок не лягнет, то после нескольких километров пути ляжки натру так, что потом передвигаться смогу только враскоряку. Да не сильно-то хотелось. Машина, она надежнее, и руль привычнее, чем все эти повода и стремена. Может, романтизма и меньше, зато комфорта больше.

В общем, пока проходили проверки на бесконечных придорожных КПП, к штабу приехали под вечер. Ни о каком возвращении сегодня речи уже не шло, поэтому, переговорив с Марковым, я устроил людей и пошел искать своего странноухого знакомца. Вячеслав Ильин, позывной – Кубик, был на месте и, увидев меня, обрадовался чрезвычайно. Промяв нам на пару с Лехой все ребра, пообещал устроить небольшой банкет часам к десяти и, показав, где нас будут ждать, убыл на совещание. Гек, услышав про вечерний жор, сильно оживился, при этом сказав, что перед пьянкой надо как следует закусить, и тут же потянул меня в столовую. Есть не хотелось, поэтому, кое-как отцепившись от напарника, пошел поздороваться с остальными штабными знакомцами.

Посидел с одними, попил чай с другими и уже собирался идти в расположение армейских разведчиков, благо время подходило к назначенному, как вдруг в одном из коридоров бывшей барской усадьбы, где располагался штаб, увидел знакомый блеск лысины. Никак Никита Сергеевич чапает? Хрущев в сопровождении рослого подполковника дошел до массивной двери и, забрав стопку документов у сопровождающего, уже открыв дверь, сказал:

– Все, свободен – я работать буду. А завтра с утра ты мне этого мудака предоставь!

Подпол козырнул и, дождавшись, пока дверь за начальством закроется, двинул вперед по коридору.

Я за всем этим наблюдал, стоя за каким-то архитектурным украшательством оконной ниши, поэтому собеседники меня не видели. Интересная картина… получается, сейчас этот злобный пупсик один остался? Одын, одын, сапсем одын, как говорил Ара из анекдота. Может, это шанс? А то укатит в Москву и все – пишите письма. Можно загодя готовить себе деревянный макинтош. Лет через десять или когда там Хрущ на царство взойдет, он мне точно понадобится… И ведь новый генсек не только мне карачун устроит. Этотлысый еще и крестьянство на ноль помножит, да и последние зачатки различного кооперативного движения прижмет…

Так большая политика, наложенная на инстинкт самосохранения, окончательно утвердила меня в мысли, что Никиту надо валить. Причем именно сегодня, так как потом подходящего момента может и не случиться. Только как все сделать? Резать, душить, стрелять – нельзя. Хотя если… Пожевав губами, решился. Есть у меня в арсенале один хитрый приемчик. Вот только не пользовался им давно. «Языков» брать он не подходит, а часовых снимать ножом и стволом с глушителем гораздо удобнее. Но вот теперь этот ударв самый раз будет. И кстати, даже наши мужики о нем почти не знают. Года полтора назад показал его Сереге, только он прием забраковал как неподходящий для работы. И все, больше ни на тренировках, ни в деле его не использовали. Иногда, во время разминки я его обозначал, чтобы не забыть, но на фоне общего рукомашества и дрыгоножествана это никто не обращал внимания.

Несколько раз резко выдохнув, быстрым шагом подошел к двери, за которой скрылся ЧВС. Оглянулся – в коридоре никого не было, поэтому коротко постучал и, не дожидаясьответа, нажав ребром ладони на ручку, шагнул внутрь комнаты. Даже не комнаты, а скорее кабинета. Немцы, когда отсюда бежали, все побросали как есть, и теперь после приборки помещение отдавало буржуйским лоском. Хрущев что-то писал, сидя за большим деревянным столом, и, увидев меня, удивленно поднял брови:

– Товарищ Лисов? Вот не ожидал увидеть… Вы по какому вопросу?

– Здравия желаю, товарищ генерал! Дело очень важное и срочное! Мы здесь одни?

Никитка недоуменно оглянулся и, выйдя из-за стола, ответил:

– Здравствуйте. Да, одни… А что случилось?

– Я вам это и хотел показать… Встаньте, пожалуйста, вот сюда, сейчас увидите.

Заинтригованный Хрущев встал, куда ему было сказано, и уставился на меня. А я чуть присев, все-таки этот пухлик был маленького роста, с силой пробил ему открытой ладонью в левое подреберье. Толстяк только охнул, выпучив глаза, и начал оседать, шаря по груди руками. Подхватив падающее тело, осторожно уложил его на большой кожаный диван. Сам при этом все время косил глазом в сторону двери, молясь, чтобы никто не постучал, а то и у меня сердце лопнет.

Похоже, удар получился. Пощупав пульс на шее у переставшего дергаться ЧВСа, убедился в его отсутствии. Потом продавил ребра. Вроде целые… Вообще ребра были самой слабой точной моего плана. Если бы сломались, то все – сливай воду. Налицо умышленное убийство видного члена Политбюро. Зато при целых ребрах – даже синяка не остается и врачи просто констатируют инфаркт. Хотя лучше подстраховаться. Переложил труп так, чтобы грудь пришлась на деревянную ручку дивана. Вот теперь нормально! Даже если синяк и вылезет, то создастся впечатление, что человеку стало плохо и он упал, не дойдя полметра до этого кожаного чуда. Да, именно так! Вроде хорошо получилось…

Подойдя к двери, немного постоял, прислушиваясь. Сначала были слышны чьи-то удаляющиеся шаги, а потом все затихло. Так, если я сейчас начну колебаться – выходить не выходить, то полночи здесь проторчу. Поэтому так же, как и входил, не оставляя отпечатков пальцев, выскользнул наружу, осторожно прикрыв дверь. Йес! Никого! Цыкнув зубом, пошел вдоль коридора неспешным шагом, хотя внутри все тряслось и хотелось рвануть во всю прыть. Но сдержался и такой же расслабленной походкой продефилировал мимо дневального.

Выйдя во двор под моросящий дождик, прерывисто выдохнул. Вот и все, а я боялся… Глянул на часы. Епрст! Всего пять минут прошло, как вышел от Круглова, с которым чаи гонял. Так что теперь, если вопросы возникнут, всегда можно ответить, будто сразу от Круглова пошел к Славке Ильину. Этих минут никто и не заметит, так что все сойдется нормально. Зато сейчас можно смело сказать – арривидерчи, товарищ генеральный секретарь! Теперь не будет народ коров резать и кукурузу на севере выращивать. Правда, на секунду мелькнуло сомнение – то ли я вообще сделал? До этого ведь только врагов валить приходилось. А этим убийством, как ни крути – резко поменял весь ход истории. Но как мелькнуло, так и пропало. Если бы не сегодняшний удар, то я бы точно знал время своей смерти, а это вовсе не способствует нормальному душевному состоянию. Хрущ с его характером, взойдя на престол, моментом бы показал кузькину мать оборзевшему в корень Лисову. И за меньшее расстреливал… так что сейчас все сделал правильно и нечего рефлексировать!

Пока дошел до дома разведчиков, нервная дрожь почти отпустила, и поэтому, глядя на толпящиеся у крыльца под навесом знакомые личности, издалека крикнул:

– Что, славяне, не ждали? Принимай гостей!* * *

Охо-хох… Голова, если очень мягко сказать – болела. Блин! Ведь говорил, что трофейный марочный коньяк запивать самогоном – дурной тон! Так нет же! За победу, за братство, третий тост за разведчиков, за Сталина, за то, чтобы Гитлеру икнулось, за дам, за рода войск (причем за каждый в отдельности), за взаимовыручку… Причем отчетливопомню – тост, чтобы Гитлеру икнулось, был как минимум три раза. Да и остальные повторялись настолько часто, что благородный коньяк закончился уже через полчаса. Вот тут и появилась эта канистра с самогоном. Увидев ее, я содрогнулся, и дурно стало заранее. Это Лехе хорошо – он на коньяке вырубился, а мне пришлось отдуваться за двоих…

Выйдя во двор, на хрустящую от утреннего инея траву, умылся у колодца. Наконец полегчало и я смог увидеть нездоровую суету, творившуюся вокруг. Заметив идущего от здания штаба Кубика, поймал его и поинтересовался:

– Слав, что случилось? Чего все как в задницу укушенные бегают?

Хмурый Ильин щелчком выкинул папиросу и озабоченно ответил:

– Сегодня ночью Хрущев помер. Говорят, инфаркт. Но охрана на ушах стоит и шестой отдел всех трясет. Хорошо еще, все мои ребята вчера встречу отмечали и никуда не бегали. Так что к нам вопросов нет. Зато остальных, как грушу, обрабатывают…

– Ни хрена себе! Пойду, гляну…

Кубик сначала ухмыльнулся и сказал – мол, кто меня туда пустит, но потом, видно вспомнив о том, что я все-таки из особой группы, только рукой махнул. Я, зайдя в дом, оделся и, разбудив бледно-зеленого Пучкова, приказал ему готовить машины и фрица к отъезду. Пообещав через полчаса подойти, с самой безмятежной мордой двинул к штабу, хотя в животе был холодный тянущий комок. Все-таки не ожидал, что такая буча поднимется. Ну помер человек, зачем же всех на уши поднимать? Думал, конечно, что будут медики, следователи, но чтобы так…

В штаб меня сначала не пустили, но когда я начал качать права, выскочивший на шум знакомый контрик приказал впустить. Вот у него, пока шли к кабинету, и начал выяснять подробности. Несостоявшегося генсека нашел утром адъютант. Поняв, что его реанимационные действия не дают результата, побежал за медиками, попутно просветив охрану. В общем, пока следователи появились в кабинете, там помимо хрущевской челяди, охраны и медиков побывали еще и командующий с начальником штаба. Потом следаки, конечно, всех выгнали, но если даже и были какие-то следы, то они оказались безнадежно испорчены. Холодный ком от этих слов постепенно рассасывался, и я спросил:

– А какие там следы должны быть? Или подозреваете убийство?

Контрик туманно ответил, что следствие только начинается, и передал меня своему начальству. Генерал Левин курил возле окна и раздраженно обернулся на приветствие.Однако, узнав меня, слегка подобрел:

– Лисов, а ты здесь откуда? Или вам тоже доложили?

– Нет, тащ генерал, я вчера к Маркову за фрицем приехал. Ну и остался. Сейчас вот уже уезжать хотел, а тут такое…

– А, ну да! – Генерал махнул рукой. – Вы же вчера с разведчиками всю ночь гудели. То-то я смотрю – бледный ты какой-то. А у нас действительно – ЧП.

– Вот я и пришел уточнить, что Колычеву докладывать. Из первых рук, так сказать.

Левин шумно выдохнул и, подумав немного, сказал:

– Докладывать пока нечего. По предварительным анализам – инфаркт. Сердце прихватило, даже до дивана дойти не успел – так и упал. Но к обеду из Москвы прилетит бригада медэкспертов, они точнее скажут.

– Зачем аж из Москвы? Тут же свои медики есть?

– Положено так. Это тебе не дядя Вася умер, а член Военного совета, который также является членом Политбюро! Хотя я уверен, что и они оставят диагноз прежним. Зачем его кому-то убивать? И как? Никаких следов на нем нет. Просто перетрудился человек, как говорится – сгорел на работе… Ты еще молодой, тебе не понять, а на войне и так бывает, что не от пули, не от снаряда, а просто сердце не выдержало…

Епрст! Мне даже неудобно стало от таких слов, поэтому, коротко распрощавшись, быстренько оттуда сбежал. Пока ехали на базу, всю дорогу чувствовал смутное неудобство. Сначала даже понять не мог, что к чему. Уж больно непривычное чувство было. И только потом дошло. Вот блин! Меня что – раскаяние мучает?! И это после всех лет войны, оно еще во мне осталось?! А ведь действительно – очень не по себе. Особенно после слов Левина, точнее говоря, именно из-за них… Даже, несмотря на то что ко мне никаких следов не ведет и в будущем уже ничего не угрожает, настроение было мерзопакостным. Поэтому, когда уже почти на подходах к деревне, в нас начали стрелять из сильно заросшей балки, даже обрадовался. Оттеснив младшего сержанта от пулемета, принялся густо поливать кусты метрах в двухстах от дороги. Остановился, только когда Гек проорал в ухо:

– Все, Илья! Все! Там никого нет!

– Точно?

– Да они почти сразу откатились, а ты все долбишь…

– Тогда чего стоим? По машинам!

Даже не посмотрев, подстрелили ли кого-нибудь, рванули дальше. А меня наконец отпустило. Правда, как выяснилось, я рано расслабился…* * *

Только подъехали к нашим домам, как появился хмурый Колычев и, приказав пока посадить оберштурмбанфюрера под замок, пригласил меня для приватной беседы. Иван Петрович задавал вопросы и издалека, и в лоб, но я, делая обиженные глаза, отпирался от всего. Как бы ни увещевал командир, твердо стоял на своей исключительной невиновности. При этом постоянно держал в уме слова Гоши Шустрого, моего знакомца еще по прошлой жизни. Шустрый, сходив к хозяину по серьезной статье, делился опытом общения со следователями:

– Никогда ни в чем не сознавайся. Как бы тебя ни уламывали. Природа очень любит равновесие, поэтому душу, конечно, облегчишь, зато и срок увеличишь.

На мой вопрос, почему же он тогда раскололся, Гоша ответил, что к нему применяли методы дознания, несколько отличающиеся от принятых законом. У него, кстати, тоже выбор был, но не между душой и сроком, а между сроком и здоровьем. И Шустрый, выбрав здоровье, не прогадал. Сейчас моему здоровью ничего не угрожало, поэтому я смело отпирался от всех полковничьих намеков:

– Иван Петрович, что же, если вдруг кто-то помрет в радиусе километра от меня, это значит Лисов виноват? Да я и не видел его в штабе! Даже не знал, что он там! Вы у ребят спросите, я ведь с ними всю ночь был!

– Но не сразу… Дневальный показал, что ты вышел из штаба через несколько минут после того, как туда зашел Хрущев.

– Да вы что, вообще нае… – Я замялся, подбирая слово.

– Но-но!

Пришлось быстренько смягчить: