Чтение 8–й страницы книги ~Все зависит от нас~

– Вообще меня за оберубийцу держите? Я с майором Кругловым чай попил и пошел к Ильину. Все это видели, все подтвердят! Да и как я его мог убить? Одним видом? Зашел, сказал ему – «БУ!!!» и ЧВС помер? Ну ведь это несерьезно…

Колычев, скептически пожевав губами, поднялся, закурил и, пройдя по комнате туда-сюда, ответил:

– Армейские медики констатировали инфаркт. Судя по твоей пышущей благородным негодованием физиономии, москвичи этот диагноз подтвердят. Но меня ты не убедил. – С силой вмяв папиросу в консервную банку, служившую пепельницей, командир исподлобья посмотрел на меня: – И не знаю, сумеешь ли убедить Верховного…

Опаньки… А при чем тут Усатый? И с какой стати я должен его убеждать? Так и спросил, на что получил обескураживающий ответ:

– Он мне уже звонил по этому поводу. Я рассказал о своих подозрениях, и товарищ Сталин приказал после твоего допроса связаться с ним. Его очень интересовало, что тыскажешь.

– Ну и докладывайте, что Лисов тут ни при чем.

Пожав плечами, я тоже вытянул папиросу и приготовился закурить, но не успел. Перехватив руку с зажигалкой, командир наклонился вплотную и, глядя в глаза, тихо сказал:

– Илья, ты подумай хорошенько. Иосиф Виссарионович всегда чувствует ложь. Как это у него получается – не знаю… Но я очень не хотел бы быть на месте человека, который соврал Сталину.

Вот тут я, мягко говоря, забздел основательно. Все придуманные до этого отмазки стали казаться какими-то детскими и несерьезными. Вроде алиби железное, но вдруг столичные профессора что-нибудь найдут? А в том, что их и заставят искать ОЧЕНЬ тщательно, сомнений уже не было. Вот это влип! На кой мне вообще сдался тот лысый пень, не понимаю! Может, он за эти десять-двенадцать лет обо мне бы уже сто раз забыл? Может, зря все? Хотя нет – не зря… Уходить в монастырь я не собирался, поэтому обо мне забыть будет тяжело. И вообще, никогда нельзя жалеть о том, что уже сделано! Даже если сделал ошибку. Мотать на ус, но не жалеть! Видно, в глазах у меня что-то поменялось, потому что Иван Петрович кивнул вроде как даже одобрительно и отпустил руку.

– Значит, ты тут ни при чем?

– Так точно!

– Ну вот и добре. Только я еще хотел…

Договорить полковнику не дал стук в дверь. Это Гусеву приспичило нос сунуть и посмотреть, съело меня уже начальство или еще дожевывает? Командир, увидев его, оживился, но не послал на фиг, а, наоборот, пригласил зайти. Серега, ободряюще кивнув мне, скромно уселся на лавочке в углу, а Иван Петрович, прокашлявшись, задал вопрос, который ему не дали задать и от которого я охренел напрочь:

– Илья, а ты кто?

– Не понял вопроса, тащ полковник. Если вообще, то хомо, надеюсь, хоть чуть-чуть сапиенс. А если в частности, то подполковник Лисов Илья Иванович. Во всяком случае, так в документах написано.

Серега закряхтел в углу, а командир предостерегающе поднял руку. Интересно, что Гусев мне своим кряхтеньем сказать хотел? И вид у моего боевого братана какой-то необычно виноватый. Я его таким вообще никогда не видел. Наглым, веселым, злым, сосредоточенным, таинственным, но никогда не виноватым. То есть было иногда напускное, но сейчас ему действительно не по себе. Что же происходит? От этихмыслей отвлек Колычев:

– Видишь ли, в чем дело… Помнишь, две недели назад ты Пучкова с Козыревым потерял? Я знаю, что ты относишься к лейтенанту как к младшему брату. Тогда еще ничего не известно было, и чтобы у тебя резьбу не сорвало, я тебя напоил… Помнишь?

Конечно, помню, блин! Такое – хрен забудешь. Я тогда, наверное, смертельную для себя дозу спирта выдул и хоть бы хны. Но нервы действительно отпустило. Дождавшись моего кивка, командир продолжил:

– Я сам тогда волновался и поэтому вечером пошел тебя искать. Нашел вас с Гусевым возле речки. Ты меня увидел, обниматься полез. Потом все переживал, что у тебя какой-то сотки нет, чтобы с Пучковым связаться. И что в свое время очень мало интересовался прошедшей войной. Мол, в каком-то интернете есть масса информации про наши доисторические времена, только тебе тогда она была неинтересна. И про демократов, которые полное говно, долго распространялся… А особенно сильно ругал американцев с англичанами. Немцев почему-то наоборот – хвалил. Мол, в отличие от всей остальной европейской шелупони, русских из-за угла пнуть не норовят и сносом наших памятников не занимаются. Гитлера, правда, конченым мудаком обозвал. Про подлюк инопланетян рассказывал, которые у тебя хорошую машину украли, но зато в очень интересное время сунули. Что на это скажешь?

Пис-с-сец… Я чуть со стула не упал. Все было так не-ожиданно, что у меня даже глаз дергаться начал. Как глупо получилось – один стакан спирта и два с половиной года маскировки – коту под хвост. Е-мое, что теперь делать? Правду рассказать? А ведь самое смешное – поверят. Поверят и законопатят куда-нибудь под крепкий надзор, в помещение с мягкими стенами. Будут пылинки сдувать и в зад лобзать. Если же начну артачиться, разговор совсем другим получится. Причем даже без членовредительства. Уже сейчас фармакология достигла больших высот, поэтому долго упираться не выйдет. И как они мои знания дальнейшего мироустройства использовать будут, только Бог ведает… Биомать! Мне ведь даже бежать некуда! Да и если сбегу – толку? Все пойдет, как шло, что тоже совершенно не устраивает. Столько сил вложил и все зря?.. Исподлобья оглядел сослуживцев, замерших в ожидании ответа. Серега даже рот приоткрыл и глаза у него стали какие-то слезно-просящие.

А я вдруг все понял. Е-мое! Как пацана! Причем с самого начала! Все удивлявшие до этого вопросы становились ясными и понятными. И почему у меня все влет получалось, и почему постороннего мужика даже не проверяли толком. И каким макаром «контуженый» новичок вообще в столь серьезное подразделение не только попал, но и смог в нем остаться. Я же считал, что это исключительно моя заслуга. Выступал тут, как гениальный изобретатель и невье… в общем, охрененный пророк! А как меня слушали все, прямо рот раскрыв! Ой, как стыдно! Надо же быть настолько тупым, чтобы все это не увидеть! Блин, и даже Сталин, выходит, ваньку валял! Стало понятно, почему все мои действия, закоторые любого, невзирая на чины, под монастырь бы подвели и стенкой завершили, заканчивались максимум выволочкой от Колычева. е… я даже с мысли сбился… неужели и Леха – подставной? Вот ведь предки хитрожопые! Совершенно не ожидал от них такой проницательности.

…А я-то себя самым умным считал… Ох, не довело до добра раздутое самомнение. И что дальше?.. Кашлянул, рывком встав и отслеживая реакцию окружающих. Никто к оружию не дернулся – уже хорошо. Ну ладно, мой ход.

– Товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга, есть один вопрос – и давно вы меня вели?

НКВДэшный генерал, которого я привык считать отцом-командиром, хмыкнул и ответил:

– Да в общем, с самого начала. После доклада Лаврентию Павловичу о приходе Гусева с неизвестным человеком я уже хотел после госпиталя отправить тебя дальше, на фильтр, к армейским особистам. Вот только буквально через два часа после разговора на меня вышел сам Верховный и приказал оставить тебя у нас. Он вообще много тогда указаний дал…

– И когда почуяли неладное со мной?

– Практически сразу. Начиная от словечек непонятных и заканчивая тем, как ты на пару с майором связисток покрывал. А у баб языки длинные и они всем необычным в этомделе друг с дружкой делятся.

Вот те нате! Интересно, что же в моем трахе могло быть необычного? Очень даже обычно все. Сунул, вынул, убежал… Ладно, сейчас не до этого. Почесав нос, поинтересовался дальнейшими перспективами:

– И что теперь?

– Теперь все зависит от тебя и только от тебя…

Ух ты как! Значит, от меня? Ну-ну… Тогда получите:

– А если я захочу уйти?

И вот здесь Колычев меня убил напрочь:

– Иди… Верховный предупреждал, если у тебя появится такое желание – не удерживать.

Во блин… Я застыл на месте, растерянно переводя взгляд то на одного, то на другого. Они что – курицу, несущую золотые яйца, отпустят просто так? Да и вообще – так не бывает. По логике, меня сейчас должны взять под белы рученьки, тщательно упаковать, загрузить на самолет, вывести подальше от фронта и трясти до полного посинения. Уж я-то знаю – филантропов в нашей конторе нет. Может, это просто понты? Проверим… Глядя на сидящих гэбистов, коротко козырнул и со словами:

– Тогда – счастливо оставаться.

Пошел к выходу, каждую секунду ожидая окрика или попытки захвата. Молчат… Не оглядываясь, в напряжении вышел на крыльцо. Там тоже не было автоматчиков. Хм…. И во что они со мной играют? Сев в «уазик», завел мотор. Тихо… Ну и флаг вам в руки! Газанув так, что грязь полетела фонтаном, рванул по дороге в сторону фронта.* * *

Проехав минут двадцать, остановился, съехав на обочину и заглушив мотор. Па-ба-ба-бам! Вопрос – что дальше делать? Судя по всему, гоняться за мной никто не хочет… Даже обидно стало. Я-то рассчитывал, что следом, на небольшом удалении хоть кто-нибудь да будет двигаться. Не могли же они в самом деле меня так просто отпустить? Посмотрел назад на дорогу – пусто, никаким хвостом и не пахнет. Неужели так и есть – вопреки всякой логике и здравому смыслу, взяли и отпустили? Ну дела…

Глядя, как усатый регулировщик лихо разруливает колонны идущей на передовую техники, выкурил несколько папирос и, коротко матюгнувшись, развернул «УльЗиС» обратно. Даже это просчитали психологи хитровыделанные! Некуда мне деваться! Просто некуда! Ну залягу я где-нибудь в глуши и что? Можно даже за границу рвануть и миллионером заделаться. Только вот не хочется почему-то. В той жизни хотел денег, баб, развлечений, интересной работы. Да и было это у меня. Пусть не миллионы, но хватало. Вот только саднило все время что-то. Видно, совковое, недемократическое воспитание не позволяло наслаждаться жизнью до конца… Что-то внутри сидело и скребло периодически,когда видел, что с моей страной делается… На хрена, спрашивается, все нужно было? Отец на службе большую часть здоровья потерял? Мать, всю жизнь мотавшаяся с ним по дальним гарнизонам и в конце концов от этого рано умершая? Да и миллионы остальных, незнакомых мне людей, для которых слово Родина действительно что-то значило, зачем жили? И главное, чем все для них закончилось?

Хоть слегка понять чувства старшего поколения у меня получилось, когда в свою часть, через десять лет после дембеля, решил прошвырнуться. Был там недалеко по делам,вот заодно и подумал – почему бы веселую молодость не вспомнить? Затарился, как дурак, баулами с выпить-закусить и поехал. Конечно, не рассчитывал встретить хоть кого-то из знакомых, но вот прогуляться по полку, заглянуть в боксы, пройтись по казарме батальона очень хотелось. Ну и приехал… От полка остались только полуразбитые коробки казарм. От боксов и того не осталось… даже мусора. Сквозь брусчатку – трава пробивается. Вместо плакатов, на которые в свое время плеваться хотелось, – гнутые и ржавые металлические трубы. Нет, оказывается, больше моего полка. Сократили в связи с выгодным для НАТО договором. И спрашивается – зачем я тут два года горбатился? Зачем пальцы морозил – движки перебирая, зачем ночами на полигоне не спал, зачем перманентный гайморит зарабатывал? Это что – никому не надо было? Ощущение тогда такое накатило – как будто на голову нагадили… Только вот я два года потерял, стране долг отдавая, а старики всю жизнь… И не их вина, что наши правители лукавые эту страну благополучно просрали, лишь бы самим до власти дорваться.

Так что хер с ней, той камерой из мягко обшитых стен. Буду видеть, что все идет не туда, сам себе головенку сверну и все… пусть дальше сами разбираются, но во всяком случае у меня совесть будет спокойна – сделал все, что мог! Но трепыхаться, чтобы все получилось лучше, буду до конца!

За этими мыслями чуть не проскочил знакомый поворот. С юзом тормознул машину и потряс головой. Ни фига меня накрыло! Вот уж не думал, что такое внутри сидеть может! Закурил, избавляясь от неожиданно накатившего патриотизма, и, вывернув руль, покатил в нашу деревню.

Там суеты в связи с моим отъездом не наблюдалось. Гриня распекал бойца из молодого пополнения. Мишка Северов выскочил из домика связистов, сморкнулся и, зябко передернув плечами, шмыгнул обратно. Санинструктор Валечка выстроила солдат охраны для проверки по форме номер пять. М-да, отряд не заметил потери бойца… Хотя про эту потерю пока знают только двое. Ладно, надо глянуть, чем эти двое сейчас заняты. Остановившись возле крыльца, заглушил «уазик» и, пройдя в хату, несколько раз стукнул в дверь.

– Зайдите!

Диспозиция в комнате оставалась прежней. Серега сидел на лавочке, а Колычев курил возле окна. Но увидев меня, он только улыбнулся, а вот Гусев, вскочив со своего насеста, заграбастал в охапку и начал тискать, вопя при этом:

– Я же говорил – он вернется! Я же говорил! Молодец, чертяка! Какой же ты молодец!

Сделав официальную морду, вывернулся из захвата и предупредил:

– Но, но. Руки прочь, товарищ предатель! Мне с такими людьми, которые втемную играют, не по пути… А ведь мы с тобой из одного котелка кашу метали… Эх ты, майор!

Серега сначала обиженно выпучил глаза, но видя, что я сам с трудом сдерживаю улыбку, расхохотался:

– На себя посмотри. Два года нам тут «горбатого» лепил! Так что – квиты!

Тут влез Иван Петрович:

– Гусев прав насчет «горбатого». Что решил, Илья: ответишь, кто ты, или дальше будем делать вид, что ничего не происходит?

Хм… а что, теперь действительно можно сделать вид, что ничего не произошло? Полным идиотом я не был, поэтому, тихонько вздохнув, начал говорить:

– Отвечу… Я – Лисов Илья Николаевич тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения. Не судим, не женат. Не состоял. То есть в комсомоле был, но недолго… Он самоликвидировался, вместе со страной. Что еще? Занимаюсь бизнесом. Ну как по-вашему – нэпман. Но не крупный. Правда и не мелкий. Служил два года в армии – был командиром танкового взвода. Училища не заканчивал, а звание получил после окончания военной кафедры в институте. Соответственно образование – высшее. Отучился на геофизика. Правда, по специальности не работал. Немножечко побандитствовал. Зато потом это в деле помогало… Сюда попал, сам не знаю как. Яркий свет, голоса в голове, и я уже тут – в этом времени. Ну в общем и все. Если подробно рассказывать, то много времени займет…

Мужики слушали очень внимательно. При этом Колычев еще и кивал каким-то своим мыслям. А вот на предложении изложить поподробней меня остановил:

– Расскажешь, конечно. Но не здесь и не сейчас. Подожди минутку.

После чего, подняв трубку телефона ВЧ связи, коротко бросил в нее:

– Товарища Михайлова… Товарищ Михайлов? Здравия желаю! Да… да, поговорил. Нет… но разговор пошел еще дальше. Да сам… Так точно, докладываю – объект «Странник», вариант – два… Нет, наш век – тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения… Есть!

Глава 9

Кутаясь в тулуп, смотрел в окно, разглядывая барражирующие совсем рядом «яки» сопровождения. Обдумывать свою речь перед Верховным было лень. То есть не то чтобы лень, а просто занятие это считал бессмысленным. Года полтора назад я подобный разговор даже мысленно обкатывал, обдумывая его возможные нюансы и повороты, но с тех пор прошло много времени, за которое Главкома удалось узнать получше. А с этим знанием пришло понимание того, что со Сталиным никакие домашние заготовки не прокатят. Так что надежнее будет сплошной экспромт, тогда точно – врать не потянет. Мне сейчас на брехне погореть никак нельзя – игры закончились… Самое правильное в теперешней ситуации – просто дать отдых мозгам, а то они у меня и так за эти несколько часов чуть с роликов не съехали. Вместо речи представил вдруг, как в чулане скулит и скребется забытый всеми замерзший оберштурмбанфюрер, и хихикнул. Иван Петрович удивленно поднял бровь, но я только рукой махнул и опять уставился в окно.

М-да… первый раз за все время нахождения на фронте лечу днем. До этого все больше под покровом темноты передвигались, опасаясь немецких асов. Зато теперь небо от них почти очистили, и эти истребители прикрытия в основном простая подстраховка. Так что, как бы теперь ни повернулось, я все равно молодец. Сколько ни прикидывал, все время получалось, что счет сохраненным моим появлением жизням, шел на миллионы. Даже если прямо сейчас в свое время вернусь, гордиться собой буду – до невозможности. Но вот теперь возвращаться вовсе не с руки. Можно сказать, новая жизнь только начинается!

Но как они меня… если, дай бог, дети будут – детям накажу, внуки – внукам. Крепко-накрепко накажу, чтобы воспринимали предков всерьез и не думали, что если они компьютера не видели, то от этого их можно тупыми считать. Скорее наоборот – это мы мельчаем. Когда Колычев меня обозвал «объект “Странник”» да еще и «вариант – два», я дар речи потерял. Когда наконец обрел, поинтересовался, почему – «два»? Что, помимо меня, у них еще подобные фигуранты присутствуют? Оказалось, все несколько проще – по какому-то хитрому предсказанию Мессинга, мое появление ожидалось. Но это предсказание было настолько хитрым, что трактовать его можно было как хочешь. «Человек без имени, из другого мира»… нехило за-гнул? Причем Мессинг и сам толком или не мог, или не хотел сказать, что же имел в виду. Поэтому были разработаны несколько вариантов. И по первому варианту я вообще проходил как инопланетянин! Причем он был основным!! Этому сильно способствовала моя впоследствии куда-то пропавшая способность к регенерации. Но чем дальше, тем больше склонялись в пользу версии пришельца из будущего. Это уже – из моего поведения исходили. Была даже гипотеза, что в будущем существует такое лекарство, которое и способствует ускоренному заживлению. Типа прививки. Но постепенно ее действие заканчивалось и, в конце концов, я становился нормальным человеком. Они даже в госпитале, после Богодухова, когда я, отходя от наркоза, бредил, все фиксировали. Тогда, помимо прочего, всех заинтересовало – что за «вертушки» я требовал для поддержки и какого Борю матом крыл?

Остальные варианты, как сказал командир, были совсем экзотические, и он их озвучивать не стал, а я не настаивал. Не до того было. Слишком уж все неожиданно произошло,поэтому и пребывал слегка не в себе. Единственно, что командир клятвенно сказал, а Серега подтвердил, с видом бывалого урки чиркнув себя по горлу и дотронувшись пальцем до зуба, что Пучков – не их подстава. И вообще, кроме них двоих, больше никто не знает об иновременном происхождении Лисова. Нет, был еще народ в нашем подразделении, в задачу которого входило докладывать обо всех моих шевелениях, но эти люди были не из разведгруппы. К моим ребятам с таким предложением даже не обращались, чтобы лишний раз не нагнетать обстановку. Тем более что после рейдов каждый писал отчет, поэтому целенаправленно грузить бойцов посчитали лишним. Я поверил на слово, хотя некоторые подозрения были насчет Балуева. Почему именно подозревал Тихона, даже сказать не могу, наверное – интуиция. Но он был только временно прикомандированным, поэтому будем считать, что отцы-командиры мне сказали правду.

Потом вспомнилось, с каким жадным интересом Колычев с Серегой меня расспрашивали про будущее. Иван Петрович после доклада «Михайлову»-Сталину тут же заказал самолет, но на аэродром сразу не поехали. Командиры у меня были мужики отчаянные и, плюнув на все условности и режим повышенной секретности, стали выяснять, что же нас ожидает в грядущем. Только минут через сорок полковник сильнейшим усилием воли взял себя в руки и, хлопнув по столу, приказал:

– Все! Хватит! Мы так до утра тебя слушать будем! Пора ехать…

Гусев попробовал канючить, но командир рявкнул и Сереге пришлось обломиться. Вспомнив поднятые домиком брови и удивленно-обиженные майорские глаза, я улыбнулся, апотом, понаблюдав, за проплывающей внизу и во многих местах уже прикрытой снегом землей, незаметно для себя уснул…* * *

Поправив натирающий шею жесткий, стоячий воротничок мундира и испытывая легкий мандраж, шагнул в предупредительно распахнутую дверь знакомого кабинета. Колычев остался в приемной, хотя я рассчитывал, что нас пригласят вместе. Но вот позвали только меня. Зайдя внутрь, опять испытал удивление. Берии там не было, и лишь один хозяин кабинета, стоя возле окна, издалека молча разглядывал вошедшего. Я, поздоровавшись, продолжал торчать возле дверей, так как не получил больше никаких указаний. Сталин же продолжал молчать. Потом наконец подойдя ближе, указал трубкой на место, приказав сесть. Что-то вождь не пылает радостью, оттого что все уже разрешилось. Казалось, он даже чем-то недоволен.

А я, усевшись на стул с высокой спинкой, уставился перед собой. Хотя, возможно, именно в эти секунды и решалась дальнейшая судьба, особенного волнения не испытывал. Просто за последний день столько всего случилось, что, наверное, уже перегорел. Сталин у меня за спиной закончил мерить шагами комнату и наконец с сильным, внезапно прорезавшимся акцентом спросил:

– Почему вы могли позволить себе убийство члена Политбюро?

Я неторопливо встал, задвинул стул ближе к столу и, повернувшись все так же неторопливо, спокойно ответил:

– Потому что пока он был жив, я точно знал, кто запустит маховик развала страны, а также достаточно точную дату своей кончины. Теперь смерть, может, и приблизилась, но, не зная ее сроков, все равно чувствую себя гораздо лучше.

Верховный, подойдя ко мне вплотную и придавив взглядом желтых глаз, поинтересовался:

– А если Я вам назову эту дату, что вы будете делать?

После этого вопроса стало как-то не по себе, да и тон у него был очень многозначительный. Сейчас отвечу неправильно и как в песне – «Сегодня не увидеть мне зари, сегодня я в последний раз побрился». В том, что Виссарионыч может без дальнейших расспросов и вопреки всякой логике приказать шлепнуть бесценного пришельца из будущего, после этого взгляда сомнений не оставалось. Но вот что отвечать надо честно, чувствовал тоже. Этот зверюга малейшую фальшь тут же унюхает. И если поймет, что я хотьв чем-то душой покривил… Поэтому, пожав плечами, сказал:

– Наверное, ничего… Даже если и получится сбежать, то все равно это потеряет смысл, так как в одиночку изменить мир у меня не выйдет.

– Вам кажется, его надо менять?

Тон у Сталина несколько изменился, только вот непонятно, в какую сторону. Но то, что скользкую тему моей кончины он хоть на время сменил, не могло не радовать.

– Да, кажется.

– Что же в нем настолько плохого, что через… – Верховный на секунду задумался и продолжил: – …Через пятьдесят пять – шестьдесят лет вас не устраивает ваше настоящее?

– Вас, Иосиф Виссарионович, оно не устроит еще больше.

– Пф-ф!

Собеседник насмешливо раздул усы:

– Ты меня что, хочешь напугать?

– Какой мне смысл вас пугать? Если бы тогда все было нормально, то вы бы про меня и не узнали. Для чего мне появляться – вдруг что-нибудь нечаянно изменю к худшему? Но я появился, причем так, что…

Хотел сказать – хрен сотрешь, но вовремя поймал себя за язык. Хорошо, усатый на эту запинку не отреагировал. Ну во всяком случае сделал вид, что не заметил.

– А там вас что-то не устраивало? И что значат ваши слова про то, что Хрущев запустил механизм развала?

Во дает! Да если бы я встретился с пришельцем из будущего, то сразу начал бы выпытывать подробности и желательно в хронологическом порядке. А этот человек моими взглядами интересуется. Не что будет происходить, а что меня в этом происходящем устраивать не будет.

С другой стороны, хорошо хоть про Хрущева он мимо ушей не пропустил, а то я волноваться начал. Подумает еще, что Лисов из шкурных интересов Никитку завалил, а мне этого совершенно не надо, да и чревато последствиями. Поэтому вздохнув, стал отвечать на первый вопрос:

– Значит, интересуетесь, что не устраивает? Не устраивает то, что моей страны больше нет. Что на ее останках сейчас живут в основном нищие люди. Закон практически не действует. Продается и покупается совершенно все. Медицины нет, образования нет, зато под видом приобщения к свободам идет активная пропаганда всех извращений, которые только возможны. Только в последние несколько лет появился правитель, который хоть чуть-чуть начал исправлять ситуацию. Но нет никакой гарантии, что с его уходом все не пойдет еще хуже. Тогда сегодняшние немцы, с их планом уничтожения всего двадцати пяти – тридцати миллионов человек, покажутся сопливыми толстовцами…

Сталин на эту речь отреагировал спокойно. Молча набил трубку, долго ее раскуривал и наконец спросил:

– Была еще одна война?

– Война?

Я сначала удивился этому вопросу, но потом, видно, напряжение беседы сказалось, сообразив, почему вообще меня спросили про войну, начал ржать. Вот здесь, прямо в кабинете у одного из самых страшных людей в истории, закатывался так, что даже слезы выступили. Успокоился только минуты через две.

– Война… не было никакой войны. Страну сдали правители. Верхушка коммунистическая. Сначала начал один – с очень правильными и хорошими лозунгами.

И на партсъездах ему все очень активно аплодировали… Тогда весь телеэфир был этими съездами забит. А потом правитель поменьше так захотел власти, что под шумок скинул первого. И чтобы его самого тут же не скинули, просто распустил страну. Как первоклашек после урока.

Хруп. В руке у Верховного хрустнула трубка. Он аккуратно положил ее в пепельницу и, отряхнув руки, медленно спросил:

– И что, не нашлось ни одного человека, который бы мог это остановить? Ни одного из многих миллионов?

– Человека? Да откуда бы он взялся этот человек? Все, кто хоть чуть-чуть выделялись из общей массы и осмеливались на поступки, были уничтожены еще в ваши времена. Вовсяком случае, так потом Хрущев говорил – мол, людоедский режим палача всех народов сильно ослабил страну и теперь надо начинать все с начала. Вот преодолеем последствия культа личности – будет вам коммунизм. Когда жрать стало совсем нечего, коммунизм решили отложить и объявили перестройку. Захотели устроить капитализм под руководством партии. Но силы слегка не рассчитали, и рыба, как обычно, начала гнить с головы. Каждый мало-мальски значимый партийный функционер тут же начал ковать деньги. Ну а за ним и остальные потянулись по мере возможности. Партия моментально стала непопулярна. Все первые, вторые, третьи и последующие секретари устроили шоу с выкидыванием партбилетов и заделались бизнесменами. Причем все поголовно – верующими. Церковь сразу приподнялась. Выбила себе льготы на ввоз спиртного из-за границы и тоже начала рубить свою копеечку. И ведь, блин, ничем не брезговали – казино освящали, машины крутые, только что не публичные дома. Хотя, может, и их тоже, только по телевизору этого не показывали… А человек… Никто коммунистам не верил ни на грош. Декларировать одно и делать другое, у них в плоть въелось. Поэтому все дружными колоннами пошли за демократами. Вот только они вообще оказались пятой колонной. Часть работала на западные страны, а часть была идеалистами с таким завихрением в мозгах, что лучше бы они были предателями. Тогда, может, и вреда от них вышло б меньше.

Я выдохся и, махнув рукой, замолк. Терзало смутное ощущение, что понесло меня куда-то не туда. На хрена, спрашивается, было про всех этих партийцев говорить и коммунистов обвинять? Можно ведь и по-другому сказать – помягче. А то сейчас взъярится Учитель Народов – я ведь и его попутно приплел, и писец.

Но, правда, думал про все это без особой боязни. Вовсе не из-за того, что особо смелый или сильно глупый, просто неожиданно навалилась какая-то тупая усталость. Думал-то, меня встретят, как обычно, с распростертыми объятиями, но разговор сразу пошел не туда, вот меня и нахлобучило. Да и курить хотелось страшно. Решив, что терять особо уже нечего, набрался наглости и попросил на это разрешения. Сталин только кивнул и, очередной раз пройдя по кабинету, вызвал Поскребышева. Бессменный секретарь через секунду появился в дверях, ожидая указаний.

– Там, в приемной, сидит товарищ Колычев. Извинитесь и скажите ему, что он может быть свободным. Я встречусь с ним завтра в десять утра. А вы прикажите принести нам чаю.

Уже обращаясь ко мне, поинтересовался:

– Может, товарищ Лисов, хочет чего-нибудь покрепче?

Мне бы сейчас, конечно, грамм сто не помешало, но, памятуя тот стакан, с которого все и началось, твердо отказался.

– Тогда чаю и что-нибудь к нему. Да, и отмените все встречи на сегодня…

Поскребышев, кивнув, испарился, а Верховный, дождавшись, когда принесут чай и печенье к нему, пригласил меня за стоящий в углу столик.

– Угощайтесь, Илья Ивано… Илья Николаевич, так ведь правильней будет?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Вы угощайтесь, печенье у нас очень вкусное.

Потом он, помешивая сахар, несколько раз звякнул ложечкой о стакан и задумчиво, вроде даже не ко мне обращаясь, протянул:

– Значит, в том, что произойдет через полвека, потомки обвиняют меня и партию? Очень интересно… А вы лично как думаете?

Я, поняв, что наконец пошел серьезный разговор, без наездов и запугиваний, отложил печенюшку и ответил:

– Партию – однозначно правильно обвиняют. Деградировала она напрочь. И в лучшие времена не блистала – насмотрелся я на теперешних замполитов и партийных руководителей, а потом так и вообще… Насчет вас тоже был уверен, пока не узнал получше. Но теперь – сильно сомневаюсь. Слишком вы неоднозначная личность. Никогда ничего не делаете просто так. Единственно… Один вопрос можно? – Дождавшись кивка, продолжил: – Зачем вы опять начали «охоту на ведьм»? Неужели мало в тридцатых годах народа посадили? Вы же сами признали, что были не правы, и в сорок первом да сорок втором годах почти всех выпустили. А сейчас что, по новой начинается?

Сталин помолчал, вытащил из коробки папиросу и, закурив, посмотрел на меня усталым взглядом:

– Я знаю, что такое слухи. Но в данном случае они не соответствуют действительности. По пятьдесят восьмой статье за последние полгода было арестовано сорок два человека. И поверьте – они были арестованы за дело. Больше по политическим статьям людей не проходило. В основном сейчас арестовывают за саботаж. Это, конечно, серьезное обвинение, но если человек чего-то пообещал, то должен это сделать. А то есть некоторые – пыль в глаза пускают и думают, что мы забываем все… Если ты пообещал наладить выпуск продукции к сентябрю, то должен отвечать за свои слова и не надеяться на авось. Но если в сентябре нет изделия, то статья за саботаж для такого человека будет в самый раз. Зато другие будут давать реальные сроки и не станут вводить нас в заблуждение. А ведь именно с пустых обещаний и начинается деградация. Количество таких людей в ваши времена, наверное, превысило критическую отметку, вот вы и потеряли страну.

Я только затылок почесал на эту речь. М-да… И возразить особо нечего. Ведь пустобрех на пустобрехе сидел и брехуном погонял. Да и после развала Союза все осталось так же. Одни слова и никаких действий. Хотя, помимо этого, очень много других факторов было, из-за которых мы и впали в «дикий» капитализм. Так Верховному и ответил. Он на это поднял палец и, улыбаясь, выдал:

– Вот и расскажите нам об этих факторах. Я понимаю, вы далеко не все знаете, но как достаточно грамотный человек вы ведь делали свои выводы? Вообще расскажите о своей жизни поподробней. Начните с самого начала.

Это как с самого начала? Я даже подвис. Как там Высоцкий говорил – час зачатья я помню неточно… Но он хоть помнил, а я и не знал. Правда, чего именно добивается от меня Сталин, понял и поэтому начал именно сначала:

– Я, Лисов Илья Николаевич родился в ьысяча девятьсот семьдесят четвертом году в семье профессионального военного. Страной после смещения Хрущева тогда правил Леонид Ильич Брежнев…

С Верховным общались до поздней ночи. Он интересовался всем. Да оно и понятно. Только вот интерес был своеобразным. И удивлялся председатель ГКО вовсе не в тех местах, на которые я рассчитывал. Например, на рассказ о том, что Гагарин первым полетел в космос, Виссарионыч только кивнул, но очень сильно поразился тому, что сыновья наших шишек не служат в армии. В отличие от моего времени, его дети, кроме Светланы, все погибли на фронте. Яков в августе сорок первого при отражении танкового прорыва, а Василий полгода назад. Был сбит, прикрывая наши «пешки».

Так что удивление Верховного было понятно. Когда он заострил внимание на этом моменте, я и сам понял, что если человек, занимающий руководящий пост, не желает, чтобыименно его сын выполнял свой долг перед Родиной, то этот человек, по умолчанию, плевать на нее хотел, какими бы словами при этом он ни прикрывался. Действительно, служи сыночки всех наших боссов в войсках, причем не в Арбатском округе, а куда пошлют, то и кормежка в армии была бы от пуза, и своеобычный армейский бардак уменьшился бы до невозможности. Ведь в любой момент грозный папа после письма сына смог бы надеть на кукан генерала, который силами бойцов решил построить себе дачу или который допускает, что прапора солдат обворовывают. Да и с дедовщиной бы покончили в два месяца. Но они своих детишек берегут и дальше ночного клуба не отпускают. А это значит что? Значит в критический момент ни папик, ни его дети, ни его семья не собираются оставаться в этой стране и сбегут, как только прижмет.

Еще Сталин не удивился тому, что один из новоназначенных руководителей госбезопасности, повизгивая от восторга, в знак «доброй воли» сдал американцам систему слежения в их посольстве. «Дядя Джо» только рукой махнул, сказав, что с этим человеком все и так понятно. Совершенно его не удивили и окружные армейские склады, полностью оставленные в Чечне. Отношение к ветеранам послевоенных локальных конфликтов заставило только ругнуться по-грузински, но не потрясло. Дефолт тоже не вызвал никаких особых эмоций. Упоминание про китай-ский капитализм под руководством компартии оставило равнодушным. Зато очень удивило хранение стабилизационного фонда в американских ценных бумагах. В общем, как ни странно, Виссарионыч удивлялся именно тому, что для нас казалось совершенно естественным.

А потом Сталин задал вопрос, которого я совершенно не ожидал:

– Скажите, Илья Николаевич, как лично вы считаете, почему после моего ухода все так пошло? Ваше мнение насчет партии я уже понял, его озвучивать больше не надо, но ведь любая организация состоит из отдельных людей. Неужели уже сейчас не осталось государственников, которые могли бы продолжить начатое?

Офигеть… Ну, блин, он и вопросики подкидывает. И ведь наверняка у Верховного есть какие-то стратегические задумки по этому поводу. Зачем ему мое мнение сдалось? Но так как Сталин продолжал сверлить меня взглядом, то пришлось отвечать:

– Эээ… ммм… эээ…

Собеседник на эту глубокомысленную фразу прикурил папиросу и, неожиданно ухмыльнувшись, подбодрил:

– Я от вас не требую глобальных выводов, просто мне интересны ваши личные мысли. Они могут быть и неправильны, это не страшно, зато они будут только вашими. Так что прошу вас, говорите откровенно, не бойтесь…

Я кивнул, показывая, что понял, о чем он меня просит, потом, машинально схрупав печеньку с вазочки, собравшись с мыслями, ответил:

– Лично мне, кажется, что все дело в команде. Нет, у вас она, конечно, есть, другой вопрос, кто в нее входит. Вы сами – отличный руководитель, который тянет на себе все, но при этом своим авторитетом давит любую инициативу. Поэтому в вашей команде собрались исключительно исполнители. Отличные исполнители, ничего не скажешь, но никак не лидеры. Каждый в своей сфере достаточно властен, но они ПРИУЧЕНЫ подчиняться. Все потому что вы, извините конечно, другого лидера возле себя ни в коем случае не потерпите. А ведь человека, которому готов доверить дело всей жизни, просто так, на улице не найдешь. Его надо выращивать и воспитывать. Как цари со своими наследниками делали. Только им гораздо хуже приходилось: лепили из того, что есть, даже если тот наследник – дебил. А вам и карты в руки – можно выбирать самому, не оглядываясь на престолонаследие. Только вот вы этого в МОЕМ времени так и не сделали… А потом Политбюро сцепилось в борьбе за власть, с тех пор и пошло-поехало…

Верховный, пока я говорил, молча разглядывал подстаканник, и было непонятно, слушает ли он вообще. Но как оказалось, слушает, потому что только я замолк, собеседник поинтересовался:

– И кого ЛИЧНО ВЫ видите в роли… кхм… преемника?

Опаньки! А разговор-то опасным становится! Я просто физически почуял, что у Виссарионыча при словах о наследнике, как у волка, шерсть дыбом встала. Нет, внешне он остался таким же спокойным, только в воздухе повисло сильное напряжение. Черт! Верховный, похоже, во всем пытается найти заговор с целью своего свержения. Вот и меня, похоже, в чем-то подозревать начал. Надо его быстренько успокоить… Поэтому, пожав плечами, честно ответил:

– ЛИЧНО Я представления не имею. Ведь весь руководящий состав СССР после вашего гм… ухода остался прежним. Чем это закончилось, я уже говорил…

Ффух! Похоже, Главком убедился, что иновремянин не является проводником чьих-то интересов, и поэтому он совсем другим тоном спросил:

– А вот Лаврентий Павлович может быть таким преемником?

На это я опять пожал плечами и ответил, что Берию Хрущев расстрелял быстрее, чем он успел себя проявить. Судя по теперешней работе, генеральный комиссар – отличный хозяйственник, но вот каким будет руководителем, решить может только товарищ Сталин. Собеседнику, похоже, такой ответ понравился, и он опять резко сменил тему разговора, попросив более подробно рассказать о китайском варианте построения коммунно-капитализма. Я про китайцев в начале разговора упомянул, но тогда Верховный никак на мои слова не отреагировал, зато теперь начал задавать вопросы, на большую часть которых у меня даже не было ответа.

Почти никакого глубокой ночью меня отвезли домой. А с утра веселье началось по новой. Только вот не со Сталиным. Пришедшая машина отвезла не в Кремль и не на Лубянку, как можно было ожидать, а куда-то к черту на кулички. Я на окраинах Москвы не был, поэтому место так и не смог идентифицировать. Два очень вежливых полковника, в которых совершенно не наблюдалось военной вы-правки, зато присутствовали замашки профессиональных психологов, пригласили присесть в удобное кресло и – понеслось. Вопросы, уточняющие друг друга, следовали один за другим. Потом был перерыв на обед, и тщательный допрос, оформленный под беседу, пошел дальше.

Так продолжалось недели две. За это время я вспомнил, чего даже не знал, и чуть не помер от перенапряжения мозга. Поняв, что у меня при виде их ласковых физиономий начинает дергаться не только веко, но и вся щека, полковники сделали паузу. Один день я отсыпался и очухивался, а на второй пошел в ресторан, заарканил там одну из шалавистых завсегдатальниц и продрал ее так, что предтеча путан утром сбежала от меня, в ужасе оглядываясь. Глядя в окно, как она враскоряку идет по проспекту, хихикнул. Я,вернувшись после моего первого долгого рейда на лошади, точь-в-точь так же себя нес. Вот мужики тогда повеселились… Потом игривое настроение пропало. Вспомнив полковников, содрогнулся и решил подстраховаться хотя бы на сегодня. У меня в казенном пронумерованном шкафчике почти целая бутылка водки есть. Сейчас приму, и мученияна сегодня отложатся. Не успел всего чуть-чуть. Только вспомнил про пузырь, как в дверь постучали, и знакомый шофер пригласил к выходу. Биомать! Какой-то я рохля стал. Соображал бы быстрее – сегодня бы еще один день отдохнуть получилось. А так выходит – сам виноват.

В беседах прошла вся следующая неделя. Причем вопросы шли по кругу. Зараза! Они что – тупые или думают, им здесь лапшу вешают, и пытаются на вранье поймать? Дело кончилось тем, что я окончательно обалдел и укусил полковника постарше, обладавшего лицом доброго доктора Айболита, за палец. А не фиг у меня перед носом им водить. Тоже мне – гипнотизер хренов. Павел Андреевич, как звали укушенного, так удивился, что сначала даже не завопил. Потом, конечно, постенал немного, но попыток ввести меня в транс так и не оставил. Только в следующий раз он пользовался каким-то блестящим кружочком на шнурке. Но, по-моему, у него ничего не вышло. Во всяком случае, я этого не помню…

А еще через декаду все закончилось. Мне разрешили отдыхать, и подполковник ГБ Лисов моментально предался развратному загулу. Правда, на четвертый день мне это надоело и стало скучно. Ходить по ресторанам не хотелось. В кино тоже не тянуло. Смотреть на бодрую довоенную жизнь колхозников желания не было. «Волга-Волга» уже стояла поперек горла. «Трофейные» типа «Серенады Солнечной долины» и «Джорджа из Динки-джаза» тоже надоели. С большим удовольствием посмотрел только «Нового Гулливера», зато потом несколько дней в голове крутился фокстрот про «мою лилипуточку»…

Да еще и Селиванов, как назло, укатил в командировку. Поэтому я сидел на кухне и соображал, куда податься. В Кремль? Если туда сам попрусь – не поймут. В Госужас? Так что я там делать буду? Вряд ли Берия может сказать: спасибо за сотрудничество и езжайте, товарищ Лисов, в свое подразделение. Он без Сталина ничего сам не решает. То есть решает, конечно, вот только не мой вопрос. Да и вообще – неопределенность сильно прибивала. Выдоили меня почти досуха; и что дальше? Какие они шаги предпримут? Я, кстати, позавчера эксперимент провел. Погуляв в ресторации, сделал вид, что наклюкался, и ушел, не заплатив. То, что на выходе посетителя не отловили бравые официантки, говорит о том, что меня неустанно пасут. Сопровождающих я, правда, не увидел, но это только говорит о их высоком профессионализме. Так что даже задумай я сбежать – все равно не выйдет. Эхе-хех, грехи наши тяжкие… Сижу тут, как фикус в кадке, и гадаю: польют или выбросят? Да и по ребятам сильно соскучился. Мы ведь эти два года постоянно вместе были. Оставлял их максимум на неделю, а теперь, считай, месяц прошел. Зима уже вовсю началась…* * *

Но сильно впасть в ипохондрию не дали. В субботу, часов в десять утра зазвонил телефон и меня предупредили о приходе машины. Наконец-то… Думаю, сегодня все решится. На этот раз для разнообразия повезли не в Кремль, а на дачу. Там, в большой комнате, ждали трое: Сталин, Берия и Колычев. Увидев Ивана Петровича, обрадовался ему как родному, только обниматься не кинулся. Командир, видно, тоже был рад встрече. Во всяком случае, стандартным приветствием не ограничился и руку пожал крепко. Это несколько меня успокоило. Почему-то в присутствии полковника я сразу почувствовал себя гораздо лучше. Наверное, привычное знание сработало, что Колычев своих в обиду не даст. И только потом заметил у него на погонах новую звезду. Ого! Нашему подпольному полковнику комиссара госбезопасности второго ранга дали! Так как присутствие всех этих вождей сильно стесняло, только и смог шепотом поздравить командира. Сталин дождался окончания проявления чувств и пригласил всех садиться. Потом сам поднялся и, жестом руки оставив нас сидеть на месте, как обычно, начал мотать километры по вощеному паркету. В конце концов остановился напротив меня и заговорил:

– Товарищ Лисов, мы с товарищами долго думали, что нам дальше делать. Лаврентий Павлович предлагал назначить вас старшим инструктором в один из центров подготовки терроргрупп. Разумеется, вы и дальше будете именно тем самым Лисовым, которого знают многие. В смысле – Ильей Ивановичем. Нам не надо, чтобы люди сомневались в психическом состоянии Героя Советского Союза. В этом предложении есть свои плюсы. Из вас, конечно, вытащили все, что только можно, только вопросы у нас все равно могут появиться. А там – работа по профилю: вы сможете передавать свой опыт молодым бойцам, но все время будете на виду и нам будет спокойнее.

Я, выслушав это, чуть не подпрыгнул от радости. Есть! Не сажают под замок, а какую-никакую работу дают. Да пусть хоть инструктором, где пахать надо, как бобику, и выматываться физически до полного изумления. Хрен с ним, поработаю гуру – дальше видно будет. А насчет того, что вытащили все, так скажем, это ему только кажется… Несмотря на все старания полковников-профессионалов, я пару-другую козырей заначил. Нет, конечно, Лисов был искренен в своих показаниях и рассказах, но чуть-чуть не до конца. Просто подумал – не фиг все яйца в одну корзину складывать, а то я контроль над ситуацией потеряю бесповоротно и навсегда. А так еще можно будет потрепыхаться. Пока прокручивал эту мысль в голове, Виссарионыч продолжал удивлять предоставляемыми вариантами:

– Но ваш бывший командир думает, что, продолжая служить под его началом, вы принесете гораздо больше пользы. С таким патологическим везением вы сможете успешно продолжать выполнение самых сложных заданий.

Верховный ухмыльнулся, заметив, как на это предложение я не удержался и даже начал кивать ему. Конечно, оно мне понравилось гораздо больше. Вернуться обратно – что может быть лучше? Вокруг все свои, а то, что пули летают, так я два с половиной года под ними ходил. Привык даже. И теперь, без этого постоянного чувства опасности испытываю легкий дискомфорт. Единственно, насторожили слова про бывшего командира. Почему это Колычев стал мне бывшим? Или они решили первый вариант в жизнь воплотить? Тогда зачем душу травят?

Виссарионыч же, помолчав несколько секунд, неожиданно предложил:

– Поэтому я решил предоставить право выбора вам. Где бы вы сами хотели продолжить службу?

Ух ты! Какой он сегодня добрый! Но вот вопросы глупые задает. Если действительно предоставляют свободу выбора, то однозначно хочу к ребятам! Так и ответил. Только все трое собеседников отреагировали странно. Сталин хмыкнул, Колычев смущенно кашлянул, а Берия тот вообще чуть не прыснул от смеха. Интересно, что я такого смешного сказал? Но вождь не дал сильно задуматься над этим и объяснил причину: