– Князь и дружина! – многозначительно повторял Асмуд. – Вот чем держится Русь!
Порой Ольге дружина представлялась многоголовым и непонятным чудовищем, покорно распластавшимся у ног князя, но начинающим шевелиться и скалить зубы, лишь тот отвернется. Но Асмуду она об этом не говорила.
А окна терема уже занавесил обложными дождями первый осенний месяц – сентябрь. Заскрипели на дворе телеги, застучали двери подклетей, куда смерды носили привезенные из деревень съестные припасы, и, венчая дело, с лязгом смыкали железные челюсти тяжелые висячие замки. Опасливо оглядываясь на нарядное крыльцо хором, на стоявших возле него дружинников, смерды выезжали за ворота, и снова пустел двор Малка Любечанина, покрытый рябыми от дождя стылыми лужами. Ненастная выпала в тот год осень, а за ней угадывалась ранняя зима. И журавли раньше времени отлетели, и ветер чаще задувал с восхода, и месяц рогами туда же указывал – все приметы к ранней зиме сходились.
В середине октября – месяца-грязника, который ни колеса, ни санного полоза не любит, князь Игорь за невестой прислал своих мужей…
После свадьбы молодую княгиню отвезли в Вышгород, укрепленный городок на правом высоком берегу Днепра, выше Киева на половину дня пути. Отныне и на долгие годы Вышгород станет местом постоянного обитания Ольги, и люди привыкнут называть его просто именем княгини – Ольгиным городком. И будет у Ольги в Вышгороде свой собственный двор, отдельный от киевского двора князя Игоря, свои бояре и мужи-дружинники, о которых будут говорить "Ольгины бояре" и "Ольгины мужи". А в отсутствие князя не в стольный Киев, на Ольгин городок будут приезжать послы.
ГЛАВА 4
В начале зимы, как только покрывались льдом реки и устанавливался легкий санный путь, князь с дружиной отправлялся на полюдье: объезжал подвластные племена, собирал дани, творил суд и расправу. С трудом отыскивали его гонцы, расспрашивая смердов в деревнях, не проходил ли здесь князь, а если проходил, то в какую сторону пошел дальше. Неделями длились поиски, и случалось, что запоздалые гонцовские вести оказывались уже ненужными.
На полюдье князь Игорь кормился всю зиму и только весной, по первой воде, пригонял в Киев ладьи с собранной данью: медом, воском, мехами, зерном. Оживал тогда княжеский двор на древней горе Кия. Сплошной полосой тянулись шумные дружинные пиры. Пышные кавалькады проносились по дороге, которая вела к княжескому селу Берестову, к заповедным ловам, и с рассвета до сумерок слышались в лесу протяжные стоны охотничьих рогов, конское натужное ржание. Напрасно ждали своего охочего до развлечений князя тиуны и огнищанины, напрасно подстерегали его у ворот бояре и воеводы со своими заботами – у князя Игоря не находилось времени на скучные будничные дела.
Он искренне верил, что лишь пиры, охота и война достойны его внимания.
Само собой получилось, что люди, отчаявшиеся дождаться княжеского внимания, стали искать суда у княгини Ольги. Тиуны, озабоченные неотложными хозяйственными делами, знали дорогу к Ольгиному городку лучше, чем к красному крыльцу княжеского двора в Киеве. Градники приезжали к Ольге за советами, где рубить новые грады, а где подновлять старые, а потом и вовсе переселились со своими умельцами в Вышгород. В Ольгиных подклетях и амбарах хранились самые ценные товары. В земляной тюрьме-порубе Вышгорода томились в тесном заключении недруги князя Игоря, надзор за которыми он опасался доверить посторонним людям. Крепко верил князь Игорь своей молодой жене, передоверял самые важные дела. И Ольга постепенно привыкла смотреть на Киевскую землю как на свой большой двор, требующий зоркого хозяйского глаза, ключи от которого лучше хранить на собственном поясе, а не в чужих руках, даже если эти руки кажутся самыми надежными. Игорь же мечтал прославить свое имя походом на Царьград, как прославился и остался жить в дружинных поминальных песнях вещий Олег.
Ясным весенним днем 941 года огромный судовой караван отплыл от пристаней Киева и Витичева. Одни говорили, что князь Игорь повел на Царьград тысячу ладей, другие – десять тысяч, но точного числа ладей и воинов не знал никто.
На высоких просмоленных бортах ладей перевернутыми языками пламени алели овальные щиты. Поблескивали на солнце островерхие шлемы дружинников.
Покачивалась над ладьями камышовая поросль копий. Бесчисленные весла разбрызгивали днепровскую воду.
Русь выступила в поход!
ГЛАВА 5
По Днепру судовая рать двигалась спокойно и неторопливо. Крепкие сторожевые заставы загодя вышли к порогам и отогнали печенегов. Не о безопасности заботился князь Игорь (кто осмелится напасть на такое великое войско?!), а о скрытности. В Царьграде не должны подозревать об опасности.
Последняя стоянка на родной земле, на зеленых лугах и в рощах острова Хортица. Игорь велел принести в жертву у священного дуба черного быка.
Пусть боги будут благосклонны к славянскому воинству…
И вот уже морской ветер в днепровском лимане гонит навстречу ладьям соленые волны. Море! Русское море! Море будущей славы князя Игоря!
Из днепровского устья караван повернул на закат.
Плыли, таясь, ночами и днем приставали к берегу в безлюдных местах.
Встречные купеческие суда останавливали и приказывали им следовать за собой, клятвенно обещая отпустить с миром, когда минуют византийскую границу. Позади остались устья трех великих рек – Буга, Днестра и Дуная. К болгарскому берегу ладьи совсем не приближались – он тянулся на горизонте туманной прерывистой полоской, и самые зоркие глаза береговой стражи не смогли бы разглядеть караван.
Но все предосторожности оказались напрасными: византийский император Роман был извещен об опасности. Херсонский стратиг получил от печенегов весть, что по Днепру проплыло множество русских ладей, что на ладьях не было товаров, зато воинов было много больше, чем обычно. Нетрудно было догадаться, с какой целью идут руссы. Остроносая тахидрома [Быстроходное судно, которое использовалось в Византии для разведки и перевозки гонцов.], вздрагивая от бешеных ударов весел и опасно кренясь переполненными ветром парусами, понеслась напрямик через море к Константинополю, далеко опережая огибавшие болгарское лукоморье ладьи князя Игоря.
Напрасно потом князь Игорь обличал лукавых купцов, приехавших в Киев из Царьграда незадолго до похода. Купцы не лгали, когда говорили об уходе большого византийского флота в Средиземное море. Однако в царьградских гаванях осталось немало старых кораблей, которые не могли выдержать длительного плаванья, но были вполне способны сражаться на подступах к столице империи. Император Роман приказал подготовить их к плаванью, поставить на палубах большие медные трубы для метания горючей смеси – греческого огня. С купеческих кораблей, которых в торговой гавани Константинополя всегда стояло великое множество, пришли опытные гребцы и кормчие. Под пурпурными императорскими стягами возрожденные к жизни корабли вышли в устье Босфора.
Не обманывали купцы и тогда, когда говорили князю Игорю, что в Царьграде почти не осталось войска. Но при первых же известиях о походе руссов император разослал гонцов к своим полководцам и стратигам. Доместик Панфир, изумив знатоков военного дела стремительными переходами, привел из Малой Азии сорок тысяч опытных воинов. Патриций Фока успел подойти с войском из Македонии, а стратилат Федор – из Фракии.
Обо всем этом не подозревал князь Игорь и продолжал поход.
Последний мыс перед Босфором. Над башней маяка поднимаются клубы черного дыма – стража оповещает о приближении руссов. Из-за мыса выплывают византийские триеры[11 - большой военный корабль с тремя рядами весел, с экипажем до 200 человек.].
Их так много, что Игорь не решается на прорыв и приказывает плыть к берегу, на мелководье, недоступное для таких больших кораблей.
– Пойдем к Царьграду сушей! – объявляет он хмурым воеводам.
По пыльным дорогам, вьющимся среди зеленых холмов, на которых нарядными резными игрушками разбросаны виллы царьградских вельмож, пошли в сторону Царьграда пешие русские вои. Дружинники князя остались на берегу, возле ладей.
Движение пешего войска отмечалось дымами пожаров. Дымы постепенно удалялись от берега, и князь Игорь успокоился. Видно, у царя Романа мало полков, и он укроется за городскими стенами.
На захваченных у греков повозках везли к ладьям добычу. Обитатели белых вилл бежали, побросав все свое добро, а о страшных железобоких всадниках императора Романа не было слышно.
Но вот неожиданно опустели дороги, не видно больше повозок с добычей.
Дымы пожаров остановились, не продвигаясь больше к полуденной стороне, где за холмами притаился Царьград. Нахлестывая бичом взмыленных коней, примчался на колеснице сотник Свень:
– Княже! Беда! Греки идут великой силой!
Наступление тяжелой панцирной конницы, которую вели прославленные византийские полководцы Панфир, Фока и Федор, было неожиданным. Всадники с длинными копьями выехали из садов и начали теснить пеших руссов. Многие руссы не успевали даже добежать до общего строя и погибали поодиночке, настигнутые всадниками. Но остальные составили в ряд щиты и приняли бой.
Страшными были атаки тяжеловооруженных всадников, которые пронзали своими копьями насквозь. Но еще страшнее казался руссам греческий огонь, который извергали переносные медные трубы. Струи пламени ползли по щитам, обтянутым бычьей кожей, и воины вынуждены были откидывать щиты и сражаться незащищенными. Истаивал русский строй, медленно пятился к берегу.
До вечера длилась жестокая битва. Русские держались, удивляя императорских полководцев невиданной стойкостью и презрением к смерти.
Огорченный большими потерями, доместик Панфир приказал остановить побоище.
Руссам все равно некуда бежать, позади них море и огненосные триеры. Без воды и пищи руссы неизбежно сдадутся, попадут на невольничьи рынки или в руки палачей. Стоит ли дальше проливать кровь блестящих всадников в бесплодных атаках?
Совсем стемнело, когда уцелевшие в битве пешие вои возвратились к ладьям. Вдалеке маячили конные разъезды доместика Навфира. На холмах вдруг вспыхнули огромные костры, ярко осветили деревянные кресты, на которых палачи распяли пленных руссов для устрашения оставшихся в живых.
Положение русского войска действительно казалось безвыходным. Впереди была многочисленная императорская конница, за спиной – сплошная цепь огненосных триер, а до Руси долгие недели пути по вражеской земле или по морю, не менее враждебному и опасному. Но на совете ближней дружины князя Игоря никто не помышлял о сдаче. Спорили только, по суше прорываться или по морю. Наконец согласились со Свенельдом, который верно подсказал, что по суше, даже в случае первого успеха, пешей рати все равно не уйти от конницы. Итак, море…
Едва над неподвижной, будто застывшей водой Понта Эвксинского [Древнегреческое название Черного моря.] занялся рассвет, ладьи руссов тихо отплыли от берега, построились клином.
На его острие, как клюв хищной птицы, взрезала воду княжеская ладья – большая, с множеством красных весел, от носа до кормы укрытая сырыми бычьими шкурами для защиты от греческого огня.
На триерах началась суматоха. Взревели тревожно трубы, прокатилась над морем судорожная барабанная дробь. Полуголые корабельщики с криками принялись выбирать якоря. Зашевелились длинные весла триер. Патриций Феофан, друнгарий флота, попытался преградить дорогу русскому клину. Но было уже поздно. Цепь триер так и не сумела уплотниться перед острием русского клина.
Гребцы на княжеской ладье ожесточенно рвали весла, обливаясь потом под бычьими шкурами, надсадно всхрапывая. Навстречу быстро катились высокие носы триер, угрожающе торчали из воды бивни таранов. Кормчий направил княжескую ладью в свободное пространство между двумя триерами.
Застучали по бортам греческие стрелы. Потоки жидкого пламени брызнули с палубы ближней триеры, огненные струйки поползли по бычьим шкурам, скатываясь в воду. Греческий огонь продолжал гореть и на воде, и казалось, что ладья плывет по сплошному огню. Тяжко ударила в корму каменная глыба, пущенная греческой катапультой.
Дым, шипенье пара, крики и стоны раненых, треск сокрушаемого ударами дерева… И вдруг тишина. Княжеская ладья прорвалась через цепь греческих кораблей. Впереди был простор Русского моря. Гребцы налегали на весла, дружинники обрывали и сбрасывали в воду дымящиеся клочки бычьих шкур.
Грохот битвы удалялся.
Князь Игорь стоял на корме, силясь разглядеть в дыму, чем закончилось сражение. Вместе с ним прорвалось не больше десятка русских ладей, а остальные погибали в огне. Повернувших к берегу ждала греческая конница, нетерпеливые всадники в блестящих латах, потрясая копьями, мчались навстречу им по мелководью. Несколько десятков ладей, не доплыв до берега, повернули к полуночной стороне, недосягаемые ни для конницы, скакавшей вдоль берега, ни для глубоко сидевших в воде триер.
– Мудро решили, – проговорил Игорь, указав рукой на эти ладьи. – Если до ночи продержатся на мелководье, раньше нас будут в Киеве. А вот нам следует поспешить, чтобы уйти от погони…
Но друнгарий Феофан не преследовал беглецов. Может, не надеялся догнать быстроходные русские ладьи, а может, просто высокомерно презрел их. Да и то верно: кому страшны брызги разбившейся о камни волны?
Чтобы избежать встречи с кораблями херсонского стратига, которые могли подстеречь возвращавшиеся ладьи возле устья Днепра, князь Игорь приказал кормчим плыть прямо через море к Босфору Киммерийскому [Керченский пролив.]. Кружной путь надолго отсрочил возвращение князя в Киев.
ГЛАВА 6
За окнами тихо шелестели листвой березы.
Ольга любила это чистое дерево и велела посадить березы на своем вышгородском дворе. Березы оставались для Ольги сладким воспоминанием детства. Где-то во Пскове осталась ее березка, посаженная отцом в день рождения дочери. Какая она теперь? Поди, выросла вровень с крышей?
Помнится, батюшка любил звать ее, Ольгу: "Моя березка…" Каким бесконечно далеким стало то время!
Ольга перегнулась через подоконник, сорвала березовый листок.
Заметив удивленно-почтительные взгляды Асмуда, бояр Вуефаста и Искусеви, презрительно поджала губы, нахмурилась.
Давно минули времена, когда Асмуд надоедал юной княгине своими советами, а боярин Вуефаст хвастался былыми подвигами и украдкой жаловался приятелям, что, дескать, обидел его князь Игорь, когда отослал со своего большого двора на двор малый, вышгородский. Теперь оба гордились званием Ольгиных бояр, были преданными и послушными слугами. А о чудине Искусеви и говорить нечего: из безвестности подняла его княгиня Ольга, от простого воя до знатного мужа. Смирно стояли бояре у порога, ожидая, когда обратится к ним княгиня.
Еще вчера приехал в Вышгород сотник Свень, возглавивший прорыв немногих уцелевших ладей вдоль болгарского берега. Однако Ольга тогда не пожелала говорить с ним и отослала к боярам. Пусть Асмуд и Вуефаст сами расспросят вестника несчастья, а утром, когда уляжется волнение и отстоится правда, расскажут ей. Главное она уже знала: войско разбито, а о князе Игоре нет никаких вестей. Сумеет ли он переплыть коварное море? А если переплывет, то проберется ли благополучно через печенежские степи?
Как бы то ни было, на скорое его возвращение нельзя надеяться. Не воспользуются ли отсутствием князя соседние правители, чтобы напасть на Русь?
Ольге впервые приходилось думать о защите рубежей одной, без князя Игоря, и она почувствовала, что способна на это, совсем не женское, дело, потому что нити, которые протянулись от ее вышгородского двора к киевским старейшинам, к старцам градским иных земель, к сельским мирам и подвластным племенам, достаточно крепки и надежны – потянуть за эти нити, и зашевелится Русь, начнут стекаться в Вышгород вои, и послушные ее воле воеводы поведут могучие рати на врага.
Медленно, незаметно не только для других людей, но и для самой Ольги накапливалась у нее власть. Везде появились верные, лично от нее зависимые люди. Щедрость княгини оборачивалась благодарной преданностью избранных и завистливым желанием остальных стать поближе к правительнице. Возвышение Ольги длилось долгие годы, чтобы в эти опасные осенние дни обратиться в подлинную власть над Русью. Ольга видела за собой эту власть и бросала короткие, повелительные, непререкаемые слова:
– Асмуду собирать воев. Пусть сходятся к Вышгороду и Витичеву, копятся до поры в воинских станах. Искусеви готовить ладейную рать, идти на низ Днепра. Вуефасту ставить крепкие заставы от печенегов. Пошлите гонца в Киев, пусть люди крепят стены и собирают осадный запас. И без промедления! Без промедления!
Бояре разом поклонились и торопливо затопали к двери, как будто их сиюминутное поспешание могло ускорить многотрудные дела, порученные княгиней Ольгой. Поспешание являло их усердие, не более того, но Ольга удовлетворенно улыбнулась. Усердие – залог успеха любого дела.
В гридницу несмело заглянул Добрыня, служивший Ольге на почетном месте стража-придверника.
– Позови сотника, что прибежал с моря.
Свень успел помыться в бане, отоспаться, переодеться в чистое и нарядное. Но куда спрятать исхудавшее лицо, выпирающие скулы, дрожащие пальцы вестнику несчастья?
– О том, как бились пешцы, знаю, – медленно заговорила Ольга. – И о ладейной рати тоже знаю. Скажи мне, муж, что поразило тебя в этих битвах?
Что подломило воев?
Свень, облизывая кончиком языка потрескавшиеся сухие губы, без раздумий ответил:
– Греческий огонь! Будто молнию небесную имеют греки и, пуская ее, жгут нас. Потому и одолели они, а бились мы сильно…
Сказал и умолк, глядя на Ольгу преданными глазами.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Сапковский Анджей
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр