Чтение 7–й страницы книги ~Мадам одиночка, или Укротительница мужчин~

– Так это продал.

– Но ведь она живой человек, а не какой-нибудь там товар…

– Она живой товар. Сейчас любой товар в цене, а живой особенно. На него спрос всегда был и будет. Короче, судьба Аньки тоже неизвестна. Никто ее не может найти.

– А почему не посадят ее мужа? Почему к нему не придет полиция?!

– Милая, это заграница, и в ней жизнь еще суровее, чем у нас. Полиция там защищает только интересы своих граждан. А кому нужны иностранки?! Да никому. У нас вроде как штамп, что ли, на лбу стоит. Если ты русская, значит, ты проститутка. Даже если ты вышла замуж за иностранца, это означает, что иностранец женился на русской проститутке. Анькин муж сказал, что она, мол, собрала вещи, ушла из дому и не вернулась. Этот ответ вполне всех устроил.

– И что, никто ее не ищет?

– Ну, поискали немного и успокоились. Сама знаешь, как тяжело найти человека за границей. Вот если нас сейчас с тобой кто-нибудь захочет найти, то черта с два найдет. Сидим в каких-то горах. Горы да лес. Здесь даже люди не ходят.

– Получается, что выходить замуж за иностранца тоже нет смысла…

– Редко кому везет. Один случай на миллион.

Этой ночью я никак не могла уснуть. Да и о каком сне можно было говорить, если я буквально не находила себе места. Несколько раз подряд я приняла душ, надеясь смыть с себя запах чужого тела. И мне казалось, что этот запах никак не смывается… Я курила одну сигарету за другой, мысленно нахваливая себя за то, что я взяла с собой так много блоков про запас, словно чувствовала, что денег за работу мне не видать как своих собственных ушей.

Меня охватывало очень странное чувство, даже слишком странное. Я смотрела на дымящуюся в своей руке сигарету, а затем на свое отражение в зеркале и видела усталую, замотанную женщину, в глазах которой читалось страшное потрясение от того, как распорядилась с ней судьба: из добропорядочной жены и матери она превратилась в самую настоящую проститутку, принимающую всех, кто заезжает в турецкие горы отведать русской экзотики. Мне показалось, что самая важная часть моей жизни исчезла.

Просто исчезла, и все… В этой части остались мои дети, моя мама и мой сбежавший муж. А самое главное, что с этой частью исчезла и я. У меня теперь нет ни паспорта, ни адреса, ни телефона. Со мной нельзя связаться, мне нельзя написать письмо и уж тем более поговорить. Меня нет нигде…

И если я буду услужливо и терпеливо принимать турок по нескольку человек в день, то меня надолго не хватит, а это значит, что меня уже больше нигде и никогда не будет.

Встав со своего места, я заглянула в Ленкину комнату и включила ночник.

– Лен, ты спишь?

– Нет. Просто лежу.

– Я тоже. Сна нет. Как подумаешь, что завтра все то же самое, что сегодня, так жить вообще не хочется.

Сев на низкий подоконник, я положила руки на колени и заговорила, захлебываясь словами:

– Я, собственно, вот что пришла….

– Что?

– Я хотела спросить, ты в бога веришь?

– А что? – насторожилась Ленка и тут же села на своей кровати, по-турецки скрестив ноги.

– Да ничего такого. Просто мне это очень интересно. Ты крещеная?

– Да.

– Значит, ты должна в бога верить.

– Конечно, верю. Я дома иногда Библию по вечерам читала. Положу Библию на коленки и читаю. Знаешь, как ее почитаешь, сразу легче становится. Намного легче.

Я даже рассуждать по-другому начинаю. Вообще, когда люди Библию читают, они мудрее и чище становятся. Они будто рождаются заново. А к чему ты это спрашиваешь? Сама-тоты в него веришь?

– Верю. Только не в того бога, который стоит между людьми и церковью, а в своего бога. Я вот что думаю: почему же бог нас не уберег и мы так жестоко вляпались?!

– А бог и не должен никого беречь. Человек сам отвечает за свои поступки. За то, что мы с тобой в Турцию приехали, бог никакой ответственности не несет.

– Возможно, но хотя бы поберечь мог бы.

– Человек должен сам себя беречь. Свет, я что-то не пойму, к чему ты этот разговор завела?

– К тому, что, если я сейчас убью Экрама, бог меня простит или нет?

– Как это ты его убьешь?

– Да хоть как. Убью, и все. Скажи мне, а за убийство бог наказывает?!

– Ты что, забыла про заповеди? В одной из них так прямо и говорится: «Не убий».

– Ну а если я покаюсь? Ведь люди же приходят в церковь и замаливают все грехи. Это нормально. Говорят же, что бог все прощает.

– Если бы бог все прощал, тогда все бы начали убивать. А хотя кто его знает. Каяться тоже можно по-разному. Одни просто в церковь придут, свечку поставят и вроде как гора с плеч. А другие искренне каются. Нужно покаяться с душой, чтобы ты сама пожалела о том, что ты совершила преступление. Бог сможет простить только искреннее раскаяние.

– Но ведь я не смогу это сделать. Ты же прекрасно знаешь, что я не буду раскаиваться в том, что убью Экрама. Просто я не знаю, тяжело жить с этим грехом или нет. В книгах пишут, что убийцы затем не могут спокойно жить. Мол, они по ночам очень сильно страдают. Им снятся те, кого они отправили на тот свет. От этого они иногда сходят с ума, а бывает, не выдерживают и являются с повинной.

– Свет, ты что надумала-то? – Ленкины глаза судорожно забегали, а губа слегка затряслась.

– Ничего. Просто больше я так не могу. Завтра будет то же самое, что было сегодня, и так каждый день… Тебе проще, а у меня дома двое маленьких детей, которые зачеркивают дни в календаре и ждут, что их мама принесет им денежки в клювике…

Встав с подоконника, я поправила халат и направилась к выходу.

– Свет, ты куда? – крикнула мне вслед перепуганная подруга.

– Иду брать грех на душу.

Пройдя по тускло освещенному коридору, я посмотрела на часы и отметила про себя, что уже ровно три часа ночи. Время так называемого глубокого сна. Дернув входную дверь за ручку, я убедилась, что она закрыта, и пошла в противоположную сторону. Впрочем, я и не рассчитывала на то, что входная дверь может быть открыта. Наверно, так думать было по меньшей мере очень даже глупо. Подойдя к комнате Экрама, я тяжело вздохнула и прислушалась.

За дверью была гробовая тишина. Тихонько толкнув дверь, я просунула голову в комнату и увидела дрыхнувшего без задних ног Экрама. То, что турок был мертвецки пьян, не вызывало никакого сомнения. Рядом с ним, на кровати, лежала совершенно пустая бутылка из-под турецкой водки. Увидев на прикроватной тумбочке мобильный телефон, я быстро схватила трубку и пулей выскочила из комнаты.

У входа в свою комнату стояла Ленка, которая наблюдала за моими действиями со смертельным ужасом в глазах.

– Свет, ты что? – как-то безжизненно спросила она.

– Ничего.

– Откуда у тебя телефон?

– Экрам подарил… – съязвила я и посмотрела на подругу озлобленным взглядом. Меня взбесили ее бездействие, апатия и нежелание бороться с суровой действительностью.

– Как это подарил?

– Молча! – почти крикнула я и закрыла дверь в свою комнату прямо перед Ленкиным носом.

Правда, через несколько секунд я снова ее открыла.

– Свет, ты чего дверьми хлопаешь?

– А ну скажи-ка мне код России. Я хочу домой позвонить.

Ленка слегка потопталась. Затем зашла в комнату и закрыла за собой дверь.

– Давай телефон. Я сама наберу.

– Набирай.

Я протянула подруге трубку.

В тот момент, когда Ленка набирала мой домашний номер, она боялась взглянуть мне в лицо. Увидев, что по ее щеке потекли слезы, я широко открыла глаза и захлопала длинными ресницами.

– Лен, ты чего ревешь-то?!

– Господи, Свет, что ж теперь будет-то?..

– И что теперь будет?

– Ты Экрама убила?

– Да не убивала я его. Он дрыхнет в стельку пьяный.

– А как же ты тогда у него телефон взяла?

– Очень просто. Сама подумай, как можно взять телефон у совершенно пьяного человека?! Элементарно. Тем более что он ему сейчас без надобности. Он, видимо, сегодня что-то со своими дружками отмечал… И перебрал. Очень даже перебрал.

– Свет, я набрала. Там твоя мама отвечает.

Мне показалось, что я просто задыхаюсь от счастья. Я выхватила у Ленки трубку и, смахивая слезы, произнесла:

– Мама, мама, это я. Это твоя дочь Света…

Глава 7

Дальше все происходило словно во сне. Мама рассказала мне о том, что сын не пошел вчера в школу, потому что у него болит живот. Он сидит дома, читает книги, а по вечерам тихонько плачет. Совсем тихонько, потому что мужчинам плакать не положено. Бабушка говорит, что в новой школе он очень плохо сошелся с детьми, можно сказать, что совсем не сошелся. Дети приняли в штыки ученика, который пришел к ним из школы для «новых русских». К тому же Сашка честно признался, что его забрали из элитной школы только потому, что от него ушел отец и маме стало нечем за эту школу платить. Тут же за моим сыном закрепилось прозвище «безотцовщина». Его так называли все, даже те, у кого у самих не было отцов.

Новые учителя и новые дети оказались для моего сына самым большим и тяжелым испытанием. Я прокрутила в памяти все события и подумала о том, что я была буквально убита бегством своего мужа и поэтому совершенно не думала о сыне. Я вдруг вспомнила, какой испуг появлялся в Сашкиных глазах, когда он собирался в новую школу.

А один раз он так горько заплакал, что бабушка сжалилась и никуда его не повела. Ранее мой сын учился в классе, где было всего пять детей, а теперь… теперь целых тридцать пять. Сын не мог больше противостоять новым одноклассникам ни физически, ни морально. И все же он пообещал им привести в школу отца, который обязательно надеретобидчикам уши. Класс жаждал крови, над тихим, воспитанным мальчиком потешались, кричали:

«Вон твой отец идет! Ай, я боюсь!» Ему ставили подножки, его обзывали и унижали при каждом удобном и неудобном случае. У бабушки при виде страдающего внука стало болеть сердце. А позавчера мой сын пришел с разбитым носом, из которого так и хлестала кровь, и точно такой же разбитой губой. Бабушка побежала к классному руководителю.Им оказалась молоденькая девушка, только что окончившая педагогический институт.

Девушка развела руками и посетовала на то, что в классе целых тридцать пять человек и она не в состоянии уследить за каждым из них. Мол, если мы хотим, чтобы к нашему ребенку был особый подход и особое отношение, то нам нужно возвращаться в ту школу, откуда мы пришли, потому что особый подход нынче стоит больших денег, а если у нас этих денег нет, то надо свыкаться с правилами обычной школы и жить по этим, устоявшимся годами правилам. Поэтому Саша пока побудет дома под предлогом того, что у негоболит живот. Бабушка тихонько всплакнула и горько спросила меня, почему такие маленькие дети уже такие жестокие… Ведь мой сын, а ее внук совсем не хлюпик, который прячется за мамину юбку. Он просто хорошо учится. У него хорошие отметки.

Он очень умный, начитанный и вообще очень спокойный мальчик. Просто он не нюхает клей, не переносит табачный дым и не любит бесцельно гулять по улице… Я, как могла, попыталась успокоить свою маму и сказала ей, что скоро я вернусь и все наладится. Я обязательно пойду в класс, сяду вместе с детьми и убедительно с ними поговорю. Если это не поможет, то я поговорю с их родителями.

А затем дойду до директора. Если классная руководительница не справляется со своей работой, значит, надо найти другую, которая бы справлялась. Я знала, что, как только доберусь на родину, обязательно пробью стену жестокости и непонимания. А сейчас… Сейчас у меня просто не хватало сил справиться с самой собой. Все, что поведала мне моя мама о моем ребенке, навалилось на меня, словно снежная лавина, и давило так, что я просто не могла вынести этот груз. Ведь сын и дочь для меня – самые дорогие и любимые существа на этом свете, и я никак не могла допустить, чтобы у моих горячо любимых крох разрывались от горя их детские сердечки.

Я вдруг захотела жить. Жить для своих детей, для того, чтобы помогать им, делить с ними их горести…

Я вдруг поняла, что я очень им нужна… Ведь они… Они совсем одни… и им так нужна родительская любовь и ласка. Я больше не хотела умирать. Я хотела жить. Я хотела жить для детей… точно так же, как и моя мама жила и живет для меня… Я больше не хотела страдать по Костику и жаловаться на негодяйку-судьбу. Я решила его простить и забыть, словно его никогда и не было. Если я не смогла дать счастье своему мужу и он ушел к другой, то это не значит, что я не смогу дать счастье своим детям.

Я все смогу, потому что мужчины – это мужчины… а дети – это дети… Мужчины приходят и уходят, а дети всегда остаются с нами…

Хоть немного успокоив свою маму, я даже подумала о том, что школ в Москве хватит с лихвой и уже совсем неважно, рядом с домом находится эта школа или нет, главное, чтобы у сына сложились отношения с классом. Если ребенок уже стал изгоем, как героиня фильма «Чучело», то надо еще раз попытаться перевести его в другую школу. Роль новенького – это, конечно же, еще один стресс для ребенка, но все же он гораздо меньший, чем ежедневные насмешки жестоких одноклассников. Мама со мной согласилась и сказала мне о том, что попробует перевести Сашку в другую школу. А еще она обрадовала меня тем, что с Катенькой все в порядке. Она приходит из детского садика, рассаживаетвокруг себя своих кукол и весело щебечет. А еще она постоянно рассматривает глобус и ищет далекую Турцию. А когда она ее находит, то с особой гордостью рассказываетсвоим куклам и мишкам о том, что в этой сказочной стране работает ее мамочка. Что мамочка одета в красивую форму. Она стоит в аэропорту и встречает русских туристов,приезжающих на отдых.

Затем она сажает их в автобус, берет микрофон и рассказывает об этой удивительной стране, где ласково греет солнышко, плещется море и на каждом углу продают безумно вкусные сладости. А еще она рассказывает своим игрушкам о том, что, когда мамочка заработает много денег, она обязательно возьмет своих детей и бабушку к себе. Все будут купаться, загорать, есть мороженое и ходить по многочисленным магазинам. Только папочку мама с собой не возьмет, потому что папочка совсем этого не заслужил. Он очень плохо себя ведет и уже давно даже просто не заходит домой. Поэтому папочка пусть в наказание сидит в Москве, а на море он поедет только в том случае, если исправится, перестанет расстраивать мамочку и вернется домой.

Я слушала свою мать, открыв рот, улыбалась и буквально обливалась слезами. А мать… Мать все говорила и говорила… О дочке, о сыне, о том, что те, кого официально именуют нашими правителями (а неофициально… по-разному), обещали хоть на немного поднять пенсию, но ни черта не подняли, видимо, посчитали, что пенсионеры у нас и так с жиру бесятся… Бог им судья, и пусть их старость никогда не будет такой, какую они обеспечили нашим близким… О том, что они очень по мне скучают, любят, ждут и надеются наскорую встречу. А я… Я говорила ей о том, что все будет хорошо… Все обязательно будет хорошо. Жизнь-подлянка такая хитрая. Сегодня полоса белая, а завтра полоса черная… Так вот, придет время, когда все неудачи закончатся и наступит просвет, а это значит, что наступит белая полоса. Мы семья, а это самое главное… Мы семья…

Как только в телефонной трубке послышались быстрые гудки, я протянула ее Ленке и зарыдала.

– Тише ты, Экрама разбудишь. Что случилось-то? С детьми что-то?

– Сашку в школе обижают, – захлебнулась словами.

– Всего-то? Главное, чтобы никто не болел.

– Как это всего-то? Ты хоть понимаешь, что это такое, когда ребенка обижают?!

– Понимаю, только твой Сашка будущий мужик и должен уметь за себя постоять.

– Должен, но только смотря где стоять-то надо. Детской жестокости нет предела. Если хочешь знать, то детская жестокость самая страшная. Намного страшнее, чем взрослая. Над сыном моим издеваются, изверги.

Господи, какая же жизнь-то страшная… Подумать только, дети издеваются над детьми. Дети ведь вообще должны чистыми быть. А у мамы моей с сердцем плохо, – я вновь заревела и сжала руки в кулаки.

– Вот это уже хуже. Светка, да тише ты реви.

– Я больше не могу тише. – Я посмотрела на свою подругу полоумным взглядом и немного успокоилась. – Больше не могу. Если мы будем здесь тихо сидеть, то и сдохнем точно так же тихо, никому не мешая… Как мыши…

– А что, ты предлагаешь кричать?

– Я предлагаю действовать. Хоть как-то, но действовать. Конечно, если ты и дальше хочешь работать проституткой, трахаться с турками в надежде накопить на билет и вернуться на родину, то, ради бога, дерзай.

А я больше так не могу. Извини. У меня других дел полно. У меня ребенка в школе обижают, у матери с сердцем плохо… Я на этот гребаный билет постелью зарабатывать не хочу. Мне такого билета не надо. Я сюда не за этим приехала, а если это не получилось, то значит, я должна вернуться обратно, и чем быстрее, тем лучше.

– Свет, я что-то не пойму, а с чего ты взяла, что мне здесь нравится работать проституткой?! – довольно сильно оскорбилась подруга. – Ты что, намекаешь, что это мое прямое предназначение?!

– Не знаю. Меня убивает твоя пассивность.

– А что я, по-твоему, должна делать?! Орать на весь свет, что мне это противно, что я хочу домой?! Да меня просто забьют насмерть, и все… Ты что, не соображаешь, чем может закончиться любая наша выходка?! А я жить хочу. Понимаешь?! Жить…

– А я не хочу так жить… Уж лучше вообще не жить, чем так, как живем в последнее время мы с тобой.

Ленка раскраснелась, как помидор, и принялась нажимать кнопки на телефоне.

– И куда ты собралась звонить?

– Владимиру.

– Зачем?

– Затем, чтобы сказать ему, что он конченый козел.

– И чего ты этим добьешься?! Нам от этого станет не лучше, а ему не хуже! С такими, как твой Владимир, нужно разбираться на родине с глазу на глаз, а не за бугром по телефону. И не надейся, что ты обзовешь его козлом и ему станет стыдно. Думаешь, он после этого тут же решит нам помочь и вытащит нас отсюда домой? Раскатала губу! Закатайее обратно…

– У него телефон отключен…

– Оно и понятно. А ты на что надеялась?! На то, что его телефон включен двадцать четыре часа в сутки?!

На то, что он весь из себя порядочный, что из него порядочность так и прет?! Просто неувязочка вышла…

Нормальная такая неувязочка. Он принесет нам свои извинения за то, что нас трахали турки, и мы, конечно же. их примем. Подумаешь, ерунда какая… Всего-то навсего неделю проститутками поработали…

– Прекрати!

– Прекращаю.

– Тогда я матери позвоню. Скажу, пусть она идет в милицию, обращается в Интерпол. Пусть нас ищут. Господи, а звонить-то как стыдно. Стыдно-то как… Ведь мы даже своих координат не знаем. Мы даже и представления не имеем, где находимся. Прилетели мы в Анталию.

Это точно. Затем нас повезли в сторону Кемера. Это тоже точно. Ты это по тоннелю определила. Только, по всей вероятности, до Кемера нас так и не довезли. Затем повезликуда-то в горы… Послушай, а вдруг и у моей матери от моего рассказа плохо с сердцем станет?! Тут никакое материнское сердце не выдержит. Вообще никакое.

– Тем более твоя мать может позвонить моей, чтобы та помогала ей в поисках. Тогда… Тогда моя точно не выдержит. Это добьет ее окончательно.

– Тогда давай сами позвоним в милицию, – как-то воспрянула Ленка. – Сами наберем номер своей родной милиции и все ей расскажем.

– Давай.

Ленка набрала до боли знакомый номер и, немного запинаясь, заговорила:

– Здравствуйте. Это говорят две российские девушки. Мы звоним вам из Турции. Свяжитесь, пожалуйста, с Интерполом… Дело в том, что нас обманули. Мы приехали работать гидами, а нас устроили проститутками.

Мы не можем обратиться за помощью в консульство, потому что не знаем не только где оно находится, но и где находимся мы сами. Мы где-то в горах. Кругом лес. У нас нет связи. Этот мобильный телефон оказался в наших руках совершенно случайно. Мы больше никак не сможем с вами связаться. Найдите нас, пожалуйста, и верните домой. Мы вас всех очень любим. Очень-очень. Мы сожалеем о том, что всегда очень плохо относились к нашей милиции. Мы очень об этом сожалеем, потому что, как бы мы вас ни ругали, в глубине души мы всегда надеялись на то, что вы нас всегда защитите. Всегда.

Неожиданно Ленка опустила трубку мобильного телефона вниз и посмотрела на меня растерянным взглядом.

– Лен, ты чего?

– На том конце провода сказали: «Пить надо меньше!»

– Что, прямо так и сказали?

– Прямо так и сказали.

– А ну-ка, дай я позвоню.

Я буквально выхватила у Ленки трубку и принялась звонить сама. Когда на том конце провода послышалось знакомое и такое родное на чужбине слово «милиция», я набралапобольше воздуха и постаралась сделать свой голос как можно более убедительным.

– Але, здравствуйте. Мы вам уже звонили, и вы посоветовали нам меньше пить. Так вот, я хочу вам сказать, что мы совершенно трезвы. Мы просим вас о помощи, и вы обязаны не оставить наш звонок без внимания. Если вы его проигнорируете, то, когда мы доберемся до родины, у вас будут очень большие неприятности. Поймите вы наконец… Мы находимся в Турции, недалеко от города Кемер. У нас нет ни паспортов, ни денег, ни обратных билетов. Нас привезли куда-то в горы, где совершенно нет людей. Тут какие-то дикие места. Нас держат в закрытом доме и не выпускают на улицу. Нас просто силой заставляют заниматься проституцией. Нам нужна помощь, потому что дальше так продолжаться не может. Созвонитесь с консульством или обратитесь в Интерпол, а мы…

Не успела я договорить, как на том конце провода повесили трубку.

– Свет, ну что?

Я стояла как вкопанная, не в силах вымолвить ни слова.

– Свет, ну что в милиции-то сказали? – на этот раз затеребила меня Ленка.

– Сказали, что если я позвоню им еще раз, то они привлекут меня за телефонное хулиганство, – с трудом выдавила я из себя и захлопала глазами.

– Вот это да! Что, прямо так и сказали?

– Прямо так и сказали.

– Вот и обращайся после этого в нашу милицию. Может, еще раз позвонить?

– Мне кажется, что нет смысла.

– А мне кажется, что есть, – стала настаивать Ленка. – Не хотят они разбираться с этой проблемой – не надо. Просто пусть они нам дадут номер телефона Интерпола, и все. Может, хоть там нас воспримут всерьез.

Ленка не стала дожидаться моей реакции и вновь набрала номер милиции.

– Здравствуйте еще раз. Не надо кидать трубки. Вы прекрасно понимаете, что это международный звонок.

Мы хорошо запомнили сегодняшнее число и время своего звонка. Когда мы вернемся домой, то обязательно выясним, кто дежурил этой ночью и принимал эти звонки.

Поверьте, вы получите по заслугам. А сейчас подскажите нам, пожалуйста, номер телефона Интерпола или российского консульства в Турции. Мы попробуем связаться с ними и решить свою проблему через них.

В тот момент, когда Ленка в очередной раз убрала трубку от уха, я поняла, что ей вновь ответили отказом.

– Ну что, опять облом?

– Опять облом.

– Что там сказали?

– Сказали, что они уже высылают оперативную группу для задержания телефонного хулигана.

– А куда они ее высылают?

– Хрен ее знает. Может, в Турцию…