Чтение 10–й страницы книги ~Мадам одиночка, или Укротительница мужчин~

– Тебе больно?

– Да. Голова болит.

– Может, тебе там еще что-нибудь, кроме носа, сломали?

– Не знаю.

– Господи, на тебе есть хоть одно живое место?

– Не знаю, – словно в бреду повторила девушка.

Положив голову девушки себе на колени, я стала гладить Нику по грязным, мокрым и слипшимся волосам и медленно заговорила:

– Ника, понимаешь, я совершенно не знаю, что делать. Если бы мы сейчас были в России, то я бы вызвала «Скорую помощь» и тебя бы увезли в реанимацию. Но мы находимся в чужой стране, да еще нелегально, на правах проституток. А ты сама знаешь, что у проституток вообще нет никаких прав. Тебе нужна срочная медицинская помощь, и я не знаю, где ее взять. Идти ты тоже не можешь.

Да и далеко мы тебя не унесем. Машины у нас тоже нет.

Если бы у нас была машина и мы бы знали, где находится российское консульство, мы бы положили тебя прямо возле него. Российский консул бы выглянул в окно, спустился, услышал, что ты говоришь по-русски, понял, что ты русская, и обязательно бы оказал тебе помощь. Не сам, конечно, а отправил бы тебя в больницу. Но у нас нет ни адреса консульства, ни машины, чтобы тебя до него довезти. У нас вообще ничего нет. Я чувствую себя виноватой в том, что мы ничем не можем тебе помочь. Это страшно, когда рядом с тобой находится еще живой человек, который может умереть в любую минуту, а ты ничего не в силах для него сделать. Я ненавижу себя за свою беспомощность. Ненавижу. Мы не можем взять тебя с собой в горы и не можем оставить тебя здесь умирать, потому что в любой момент сюда могут вернуться турки. Они наверняка начнут издеваться над уже почти бездыханным телом. Ты так настрадалась, что мне даже страшно подумать о том, что у тебя могут быть новые страдания.

– Вы можете меня убить, – простонала девушка и закрыла глаза. – Пожалуйста….

Показалась Ленка, несущая в руке бутыль турецкой водки и несколько бутербродов.

– А где корзина с провизией?

– Я не могу все за один раз унести.

Ленка была заметно напугана и даже не пыталась этого скрыть.

– Лен, ты что, покойников боишься? У тебя такое лицо…

– Посмотрела бы я, какое у тебя лицо было…

Не говоря ни единого слова, Ленка открыла бутыль и принялась пить прямо из горлышка. При этом она ужасно морщилась, и было видно, что она вливает в себя заморское зелье с отвращением, через не могу.

– Да что ж ты так квасишь-то это пойло…

– Свет, скажи, когда мы уходили, Экрам лицом кверху лежал?

– Да. Мы ж у него по карманам шарили и нашли двести долларов. Мы ж его сами перевернули.

– Это я помню.

– А зачем ты тогда спрашиваешь, если ты все помнишь? – почувствовала неладное я.

– А руки у него как лежали?

– Как? Обыкновенно… – Я ощутила, как по моей спине пробежали мурашки. – А что?

– Он руки на груди скрестил.

– Как это скрестил?! Он же мертвый, а это значит, что и руки у него мертвые.

– Я тебе говорю, он руки скрестил. Ну так, как настоящий покойник. Как будто он молится.

– Лен, ты чего несешь-то? Ты, наверно, слишком много турецкой водки выпила.

– Водка тут ни при чем. Так он еще и пледом накрылся.

– Как накрылся? – Я начинала злиться и пыталась понять, что именно так сильно подействовало на Ленку – турецкая водка или известие о гибели матери.

– Я зашла на кухню, а Экрам лежит, накрытый их национальным пледом. Я плед приподняла и увидела, что у него руки на груди скрещены, как у покойника.

– Лен, но ведь он мертвый! – не выдержав, закричала я.

– Я понимаю, что не живой…

– У тебя галлюцинации.

– Да нет у меня никаких галлюцинаций.

Увидев, что подруга опять глотнула турецкой сивухи, я попыталась выхватить у нее бутылку, но Ленка стала сопротивляться.

– Не трогай. У меня, может, единственная радость в жизни осталась. У меня матери не стало. Я имею полное право.

– О какой радости ты говоришь. Нам надо скорее отсюда ноги уносить, а твои ноги от этой дряни могут нас подвести. Ты бы лучше Нику напоила. Человек без наркоза такиеадские боли терпит.

– Сейчас напою. А ты пойди на Экрама полюбуйся. Может, у тебя тоже галлюцинации.

– Уж если у кого из нас и есть галлюцинации, так это у тебя. Пить меньше надо, а то дорвалась до водки и про собственную безопасность забыла. Как я побегу с тобой в горы, если ты под любым кустом заснуть можешь?!

– А куда нам с тобой торопиться… У нас что, обратные билеты есть и мы на самолет опаздываем?

– Да иди ты…

Я аккуратно положила Никину голову на землю и пошла в дом.

– Допилась. Экрам у нее ожил… Непонятно, что дальше будет, – недовольно бурчала я себе под нос.

Как только Ленка принялась отпаивать Нику, я зашла в дом и на сгибающихся ногах прошла на кухню.

Чувство страха захватило меня изнутри и завладело каждой клеточкой моего тела. Картина, которую мне довелось наблюдать, едва не свалила меня с копыт. Пройдя на кухню, я громко вскрикнула и потеряла дар речи.

Экрам лежал на том же самом месте, на котором мы его и оставили. Только не было видно ни его лица, ни его тела.

Он был накрыт красочным турецким национальным пледом, из-под которого торчали только ноги, обутые в обшарпанные, видавшие виды тапочки.

– Бог мой! – в сердцах прошептала я и слегка попятилась обратно.

Поверх пледа лежала свежая алая розочка, словно ее только что срезали и положили на покрывало. Не было никаких сомнений в том, что алая роза говорила о чьей-то скорби. Только вот чьей…

Глава 9

В отличие от изрядно подвыпившей Ленки я прекрасно понимала, что Экрам не мог сложить руки на груди, укрыться пледом и положить сверху алую розу. Экрам мертв, тут нет никаких сомнений. Значит, кто-то сделал это за него… Но кто?! Этот кто-то все видел, и этот кто-то находится поблизости. Посмотрев на пустую корзину, я не решилась собрать в нее провизию и мысленно позавидовала своей бесстрашной подруге, которая, несмотря на явно надвигающуюся опасность, умудрилась взять бутыль водки и достать из холодильника несколько бутербродов. Не став в очередной раз испытывать судьбу, я бросилась прочь по плохо освещенному коридору в сторону выхода и, споткнувшись обо что-то, валявшееся на полу, чуть было не грохнулась, но все же выскочила на улицу и остановилась только тогда, когда оказалась рядом с Ленкой.

– А где корзина с провизией? – совершенно спокойно поинтересовалась та, не обращая даже малейшего внимания на мой перепуганный вид.

– На кухне. Ленка, у тебя не галлюцинации. Я видела Экрама. И плед и розу…

– Какую розу?

– Алую, ту, которая на пледе лежала.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Я говорю о розе.

– Не знаю. Лично я никакой розы не видела.

– Как это не видела?! Экрам накрыт пледом, а сверху лежит алая роза! – Я просто не могла удержаться и от дикого волнения перешла на крик.

– Когда я была на кухне, там никакой розы не было. И где Экрам ее раздобыл? А эта роза живая?

– Конечно. А почему она должна быть мертвой?!

– Мало ли. Можно подумать, ты не знаешь о том, что цветы могут быть как живые, так и мертвые. Странно.

– Что странно-то?! – начала я терять терпение.

– Странно то, что тут могла оказаться живая роза.

В этой хибаре вообще нет живых цветов. Может, их здесь где в горах выращивают?

– Лен, ты что, совсем ничего не соображаешь?! Экрам здесь ни при чем. Если в тот момент, когда ты была на кухне не было розы, значит, она появилась, когда ты ушла. Кто-то положил розу, когда ты вышла из кухни и я в нее зашла. Неужели ты не поняла, что в доме кто-то есть?!

– Кто?

– А что ты меня-то спрашиваешь? Я не знаю. Но в доме кто-то есть. Кто-то пристально за нами следит, и этот кто-то очень сильно скорбит по Экраму.

– Но ведь мы проверяли весь дом, и там никого не было…

– Значит, плохо проверяли.

– Мы же с тобой весь дом кверху дном перевернули. Может, мы имеем дело с привидением?!

– Лен, мы с тобой уже не в том возрасте, чтобы верить в привидения.

– Не скажи, в любом возрасте можно встретить такое, чему нельзя найти объяснение.

– Например, накрытый пледом Экрам, – довольно язвительно произнесла я.

– А почему бы и нет.

Увидев, что Ленка просто фонтаном льет водку в рот и без того еле живой девушке, я отобрала бутылку и наклонилась над Никой.

– Лен, она же захлебнуться может. Ну что ты делаешь?!

– Я человеку наркоз даю.

– Но не в таких же дозах. Ника, ты как? Тебе не лучше?

– Не знаю.

– Может, у тебя болеть меньше стало?

– Не знаю. Девочки, родненькие, убейте меня, пожалуйста.

Увидев, что уже почти рассвело, я толкнула пьяную Ленку в бок и огляделась вокруг.

– Лен, уже светает, что делать-то?

– Не знаю. Ты сама настояла на том, чтобы мы освободили девушку, а теперь спрашиваешь, что с ней делать. С ней мы далеко не убежим, и оставлять ее тоже нельзя. Непонятно, кто в доме шатается. Нужно узнать, кто здесь прячется. Пойдем, посмотрим.

– Ты считаешь, что мы должны пойти в дом и посмотреть?

– Конечно. Ты ведь считаешь, что любому непонятному явлению есть объяснение.

– Считаю, только, может, все-таки не стоит возвращаться в дом?

– Ты предлагаешь оставаться в неведении и ждать, пока кто-то выстрелит нам в спину?! В конце концов, у нас есть оружие. – Видимо, выпитая водка дала о себе знать. Ленкиной смелости не было предела.

Увидев, что Ленка достала из штанов пистолет и направилась в сторону дома, я затаила дыхание и вытерла выступивший на лбу пот. Ленка остановилась и махнула мне рукой, приглашая меня последовать ее примеру.

– Ну что ты стоишь? Пошли вместе. Надо узнать, кто там прячется.

Взяв с земли уже почти пустую бутыль, я через силу сделала несколько глотков и закусила половиной бутерброда.

– Господи, и как же можно пить эту гадость?

– Говоришь, а сама особо не брезгуешь.

– Это я так, от безысходности.

– Вот и я пила от безысходности. Мы вообще если здесь что-то делаем, то все от безысходности. Пошли посмотрим, что там такое делается. Может, и в самом деле турецкие покойники отличаются от русских и умеют шевелиться.

– Не говори ерунды!

Пройдя по коридору, я пустила Ленку вперед, так как она держала пистолет, а сама пошла следом, с трудом вглядываясь в полутьму. Уже во второй раз мы стали открывать двери всех подряд комнат и задавать один и тот же вопрос: «Есть здесь кто-нибудь?», но, как и раньше, в комнатах было пусто.

– Прямо чертовщина какая-то, – с дрожью в голосе произнесла Ленка и выставила вперед руку с пистолетом. – Нет здесь никого…

– Но ведь кто-то же накрыл Экрама.

– Да кто его знает, может, он и впрямь сам накрылся.

– Лен, ну не говори ерунды. Как маленькая.

– А это не сказка, а мистика.

– А мистика и сказки – это одно и то же.

– А вот и не одно и то же. Сказки выдуманы, а мистика… она реальна.

– Ой, да ладно тебе.

Мы приблизились к кухне, валясь с ног от усталости и с каким-то ужасным предчувствием. Экрам лежал на том же месте, накрытый все тем же национальным пледом, поверх которого лежала все та же алая розочка.

Ленка нагнулась, подняла розочку и с нескрываемым отвращением ее понюхала.

– Здесь даже цветы другие.

– Почему?

– Не знаю. Какие-то некрасивые. Вроде бы розы сами по себе должны быть красивые, а эта какая-то захиревшая, словно ее без воды черт знает сколько времени держали. Здесь всех морят голодом и жаждой. Даже цветы.

Все остальные события развивались, словно в каком-то фильме ужасов или гангстерском боевике. Из коридора выскочила маленькая горбатая женщина, одетая во все черное, громко завизжала, подпрыгнула и ткнула Ленку в спину железной пикой. Ленка вскинула голову, вскрикнула и, уронив пистолет, упала прямо на тело Экрама.

Поняв, что следующий удар от загадочной горбуньи ожидает меня, я быстро подняла с пола пистолет, сняла его с предохранителя и наставила его на собравшуюся прыгнутьна меня турчанку. Увидев в ее руке еще одну отточенную пику, я не стала раздумывать и неожиданно сама для себя нажала на курок. Прозвучал отчетливый выстрел. Как только во лбу турчанки показалась зияющая рана, горбунья закатила кверху глаза и с грохотом рухнула на пол.

Услышав приглушенные Ленкины стоны, я зарыдала и вытащила пику из ее спины. Мои руки тряслись, а голова кружилась, но я знала, что сейчас я обязана мобилизовать все свои силы и помочь Ленке. Затем схватила первое попавшееся кухонное полотенце и как можно туже перевязала ей грудь. К счастью, Ленка была живая и даже находилась в сознании, просто она стала какой-то неестественно белой, и эта бледность откровенно пугала и наводила на самые неожиданные мысли.

– Ленка, ты живая?

– Вроде бы да.

– А ты дышать-то можешь?

– Вроде могу.

– Что это за тетка?

– Не знаю. Может, она Экраму женой приходится…

– Наверно. И как мы ее сразу в доме не обнаружили… Лен, скажи, тебе плохо?

– Паршиво.

– Леночка, миленькая, а что у тебя болит?

– Спина, грудь…

– Ты только держись… Слышишь, ты обязательно держись, а то, если что с тобой случится, то мне-то что тогда делать?! Я тебя умоляю, держись.

– Я держусь…

– Вот и умница. Вот и молодец. Обязательно держись.

– Я держусь, – повторила Ленка и слегка застонала.

– Тебе очень больно?

– Паршиво.

– Ты только не умирай. – Я говорила и буквально обливалась слезами.

– Я не умру, – пообещала мне Ленка.

– Ты мне обещаешь?

– Обещаю.

– Поклянись.

– Клянусь.

Подойдя к окну, я увидела, что уже окончательно рассвело, и, повернув голову в Ленкину сторону, заметила, что на ее полотенце выступили капельки крови.

– Лен, что делать-то? Уже совсем светло. Надо уходить в горы, но как теперь уходить-то? Только бы эта проклятая пика не задела никакие органы. Ты как себя чувствуешь?

– Голова кружится, и в ушах гудит.

– Ты мне поклялась, что не умрешь.

– Я помню. Если поклялась, значит, не умру.

– Ты же знаешь, что мысль материальна? – Я тихонько всхлипывала и тут же смахивала слезы.

– Знаю.

– Так вот, сейчас все зависит только от тебя. Ты должна дать себе установку на жизнь. Понимаешь?! Ты должна сама себе сказать, что ты будешь жить, и вот увидишь, ты обязательно будешь жить. Вот увидишь. Ты должна жить, несмотря ни на что, потому что тебе еще слишком рано умирать и ты очень хочешь жить. Пусть из жизни уходят те, кому уже пора, кто уже на этом свете все успел и все сделал. А тебе рано. Тебе еще слишком рано.

– А Ника? Ведь она совсем молодая. Она еще ничего не сделала и ничего не успела…

– Нике уже поздно давать установку. По сравнению с тобой она слишком плоха. У нее уже нет той силы духа, которая есть у тебя.

Открыв холодильник, я достала непочатую бутылку водки, размотала полотенце и обработала Ленкину рану горячительной жидкостью. Затем сбегала к себе в комнату, взяла пару футболок, разорвала их так, что они стали напоминать что-то типа бинтов, и тщательно перевязала подругу. Накинув Ленке на плечи спортивную куртку, я напоила еевсе той же незаменимой турецкой водкой и помогла встать.

– Лен, надо уходить. Попытайся встать.