Чтение 12–й страницы книги ~Из варяг в хазары~

Откуда он это узнал, Хельги не мог бы сказать — просто знал. Может быть, помогла куда-то сгинувшая Магн? Эта молодая женщина была склонна к колдовству не менее черному, чем колдовство друида. Ярл улыбнулся, вспомнив, как они с Магн занимались любовью в вересковых лугах Мерсии. Как давно это было? Шесть лет прошло. Или даже чуть больше? Интересно, догадывалась ли о его связи с Магн Сельма? Впрочем, он и Сельма тогда еще не были женаты. К тому же Сельма не знала Магн. Сельма... Хельги заметил, что в последнее время стал всё чаще вспоминать дом, жену, дочку Сигрид. Глаза у нее такие же синие, как и у него, а как она смеется...

Ярл помотал головой — вот с этого-то размягчения души и начинается старость. Сколько ему сейчас? Двадцать три... Или лет на пять больше? Как тому, который... который что-то давненько не появлялся. Впрочем, как это не появлялся? А с чьей же страстью обычно спокойный Хельги вдруг, потеряв голову, обрушился на Халису? Каким сладостно-странным утехам они предавались! Хазарская красавица лишь стонала, не ожидая найти столь опытного любовника в лице северного ярла. Страстные поцелуи, прихотливые позы — откуда всё это? Хельги подозревал откуда, но, странное дело, не противился этому, как не противился тогда, когда неизвестно кто подсказывал ему выход из самых пиковых ситуаций. Не противился... А мог ли он вообще — противиться? Ярл вздохнул. Не стоит уделять собственной особе слишком много внимания, ведь он жил не только для себя и своего рода, для их чести, величия и славы, о нет, — была у Хельги и другая задача, пожалуй, самая важная — остановить рвущегося к власти демона, желавшего залить весь мир багровыми реками крови. Багровые реки... Опять не его фраза...

— Эй, очнись, ярл! — Никифор довольно бесцеремонно потряс Хельги за рукав туники. — Тут вот парнишка говорит дело.

— Какой парнишка? — завертел головою ярл. — Ах, вот этот.

Смуглый черноглазый парень, длинный, нескладный, смешной. Но в глазах светится ум, и говорит вполне толково. Кенугард? Знаю такой город, хорошо знаю. Купцы из халифата называют его Куябой, а местные зовут Киевом. Там большой рынок и добрый товар. Да, мой хозяин, досточтимый купец Ибузир бен Кубрат, имеет намерение отправиться в путь уже зимой, посуху. Да, довольно скоро, месяца через два-три. Нет, раньше него никто не пойдет. Охрана? У нас есть вооруженные слуги. Впрочем, надо переговорить об этом с самим бен Кубратом, хотя, предупреждаю заранее, купец знает счет деньгам. Между нами говоря — скуп. Устроить вам встречу с ним... Гм, гм... Непростое это дело — бен Кубрат никого не принимает. Хотя можно, конечно, попытаться... за определенную мзду. Что вы говорите? А это настоящее серебро? Нет, на зуб не буду пробовать, вижу, что настоящее. Ну, что ж... Я дам знак, когда бен Кубрат согласится принять вас, вот только где вас... Постоялый двор у самого перевоза? Так их там два. А, тот, что принадлежит старому Хакиму. Как же, как же, знаю Хакима. Вы там будете ждать? Хорошо. Давайте монету!

— Смотри не обмани, парень, — отдав парню дирхем, строго предупредил Хельги. — И сделай всё, чтобы купец взял нас.

— О, не извольте сомневаться, это и в моих интересах. — Черноглазый приложил руку к сердцу и, поклонившись, тут же исчез, засунув за щеку только что полученный дирхем.

— Продувная бестия, — поглядев ему вслед, хмуро буркнул Никифор. — Продаст нас за тридцать сребреников и ничего толком не сделает. Нет, я б ему не доверял.

Ярл оглянулся:

— Ты можешь найти кого-то другого? Нет? Тогда придется довериться тому, кто есть. Как говорят в Мерсии — используй то, что под рукою...

— И не ищи себе другое, — продолжил послушник. — Что ж, будем надеяться.

Черноглазый приказчик не обманул. Солнце еще не успело зайти за правый берег Итиля, как парень уже сидел в трапезной на постоялом дворе старого Хакима.

— Бен Кубрат примет вас завтра после полудня, — завидев вошедшего Хельги, важно сообщил он. И добавил, что представил их как заклятых недругов Вергела.

— Но ведь это вовсе не так! — поморщился ярл.

— Но ведь вы же охраняли его караван? — Приказчик удивленно захлопал глазами. — Охраняли. А Вергел вас надул — заплатил гораздо меньше, чем договаривались, я так и сказал бен Кубрату.

— Но...

— Вам следует знать, что бен Кубрат давний недруг и конкурент Вергела, — невежливо перебил черноглазый. Ярл не обиделся — следовало признать, что обещанное приказчик выполнил четко и в самые кратчайшие сроки.

— Значит, завтра... — повторил ярл. — Хорошо. Эй, хозяин, вина этому... запамятовал твое имя, уважаемый.

— Езекия, мой господин.

Выйдя из дома старого Хакима, несколько захмелевший от дарового вина Езекия сел на своего ишака и быстро поехал на постоялый двор одноглазого Авраама, ближайшего конкурента Хакима. Именно там давний его знакомец Имат должен был свести его с неким таинственным торговцем для «очень важного и очень прибыльного дела».

Езекия усмехнулся, вспомнив эти слова. Знаем мы эти важные дела — наверняка у этого торговца имеется левый товар, который Имату никак не спихнуть через своего хозяина, Вергела, потому как тот слишком уж осторожничает в последнее время, да и весьма удачно сходил в Альдегью, к русам, с большим наваром вернулся. Чего ж теперь не осторожничать? Другое дело — бен Кубрат, который тоже, конечно, тот еще трус, однако он-то, Езекия, знает, как провести тайные операции в обход купца, но на его же деньги.Скажем, через подставных лиц. Ну, это в самом крайнем случае, если бен Кубрат обо всем догадается. Пока же старый ишак занят подготовкой подарка каган-беку... подарка, хм... А эта Ладия в самом деле неплохая девчонка, умная, красивая, упорная. Хорошая б из нее жена получилась, да не простая жена, а купеческая, из тех, что всегда в курсе торговых дел мужа. Да...

Езекия вздохнул. Жаль, не по зубам ему Ладия, а так бы... Неплохо б они развернулись после смерти скупого бен Кубрата. Ладно, хватит мечтать. Приказчик подхлестнул ишака и вскоре остановился перед воротами постоялого двора одноглазого Авраама.

Имат встретил его на пороге — видно, заранее ждал да выглядывал в двери. По-братски обняв, провел куда-то, не в общую трапезную, а подальше, в угол, где за тяжелыми занавесками из грубой шерсти располагались небольшой уютный столик и лавки. Стоявшая в углу жаровня с тлеющими углями распространяла вокруг приятное тепло. Езекия с удовольствием протянул к углям озябшие руки.

— Тот человек сейчас придет. А ты пока отведай вина, друг мой. — Имат гостеприимно указал рукою на стоявший на столе кувшин и кубки.

— Вино — это хорошо. — Езекия почмокал губами. — Но ты знаешь, Имат, я б и поесть не отказался.

— Сейчас велю принести лепешки.

— И мяса! — вдогонку ему прокричал Езекия. — Да не конины — баранины!

Некоторое время никого не было, и племянник бен Кубрата сидел один. Вина не пил — боялся опьянеть без закуски, а дело предстояло серьезное. Наконец послышались шаги, занавесь откинулась, и за стол уселся Имат вместе с каким-то маленьким, плюгавым мужичонкой непонятно какого роду-племени, чернявым, с бегающими глазками и круглым, как бубен, лицом.

— Истома, — представил его Имат. — Мой давний знакомец. У него — товар.

— Сукно? — тут же переспросил Езекия, и Истома молча кивнул.

— Без клейма, не прошедшее стражу? — продолжал допытываться Езекия, до поры до времени не обращая внимания на принесенные слугой Батбаем закуски. Закуски потом, сперва дело.

— А ты схватываешь всё на лету, парень. — Истома покривил губы, и без того кривые.

— Сколько?

— Двенадцать кип.

— Многовато. Нет-нет, я возьму всё, просто придется делиться с... впрочем, это мои заботы. Где товар?

— В надежном месте.

— Хм... За городской стеной?

— Конечно.

— Придется что-то делать со стражей. Сколько хочешь получить за товар? Не отвечай сразу, прежде чем называть цену, подумай: стража в воротах — раз, лариссии на улицах — а уж они-то непременно проверят тюки — два, плюс к этому еще и оплата за хранение — три. И это я еще мало назвал.

— Всё это понятно, — покивал головой Истома. — Но и себе в убыток торговать не хочется.

Они прошептались до самого вечера и договорились обо всём, лишь когда стемнело. Товар решили переправлять завтра, медлить было опасно — могли внезапно нагрянуть воины кагана...

Над погружающимся в сон городом сияли желтые звезды, перекрикивались стражники, спешили по домам лодочники и припозднившиеся торговцы с пристани. Езекия пристроился к ним и спокойно доехал до самого дома. А по пути придумал — не стоит делиться с ребе Исааком за аренду его тайного склада. Хоть и много сукна, да лучше спрятать его в доме купца, потом реализовать мелкими партиями на рынках через знакомых мелких торговцев — на суконном отрезе не очень-то проверишь клеймо — мало ли, в отрезанной части осталось, бывает.

— Нет, ночью всё-таки надежней, — не сдавался Лейв Копытная Лужа, споря с Истомой и Альбом по существу завтрашнего нападения. То есть не нападения, конечно, а его имитации, с целью заставить прижимистого купца бен Кубрата раскошелиться на надежную охрану — на себя любимых. Ведь кто еще здесь, в Итиле, самый надежный? Конечно, Лейв и его варяги!

Отряд нидингов с черными повязками на лицах должен был внезапно напасть на двор купца, причинив хозяину тщательно спланированный ущерб, после чего на зов самоотверженно защищавших хозяйское добро слуг во всей красе яввилась бы остальная часть дружины, под непосредственным командованием Лейва. Ну а дальше — ясно. Нидингами вызвался командовать Истома Мозгляк, такой уж у него, верно, был характер подлый. Никто, конечно, и не возражал — разве дело для настоящего викинга трусливо прятать лицо под повязкой? А Истома, что ж... Он же не викинг!

В общем-то, по плану особых расхождений не возникло, единственное — были разногласия в частностях. Лейв и поддерживающий его Хакон хотели провернуть всё ночью, мотивируя темнотой и возможностью легко скрыться в случае каких-либо непредвиденных осложнений. Альв Кошачий Глаз и Истома Мозгляк резко выступали за нападение вечером, сразу после полудня. Истома — из своих корыстных соображений (именно на это время Езекия обещал принять левый товар), а Альв — просто потому, что привык надеяться на своего давнего напарника во всех сложных делах и еще ни разу не прогадал.

— Говоришь, ночью надежней? Да ведь это как посмотреть, — с пеной у рта убеждал Истома. — И стражников хазарских ночью на улицах больше, да и град сей мы не так хорошо знаем, станется, заплутаем. А вечером, пока солнышко не закатилось, оно сподручнее. Скажи, Альв?

— Истома дело говорит, — важно надув губы, кивнул Кошачий Глаз.

— Ну, как хотите, — сдался наконец Лейв. — Вечером, так вечером. Только чтоб всё было, как...

— Не беспокойся, господин! — Истома прижал руку к сердцу.

После полудня в доме купца бен Кубрата ждали гостей. Сам купец с нетерпением ожидал визита знаменитого варяжского ярла, молодого, но уже успевшего прославиться своим воинским искусством во время сопровождения каравана Вергела. А что ярл впоследствии с Вергелом поссорился, так то говорит в пользу ярла — с таким ублюдком, как Вергел, очень трудно найти общий язык, это вам любой подтвердит. Бен Кубрат сложил руки на животе и хотел было велеть слугам развести очаг пожарче, да раздумал — уж больно много хвороста придется на это дело потратить. Лучше надеть сверху халат потеплее, во-он тот, синий, из верблюжьей шерсти. А на голову можно и шапку... или даже нет, вон, шаль привязать, — хоть и женская, да зато тепло.

— Эй, мальчик мой, Езекия! — облачившись в халат, возопил купец. Езекия не откликался, да и не мог откликнуться, потому как именно в этот момент давал взятку начальнику воротной стражи, чтоб тот пропустил без досмотра пару груженых повозок. Груженных сукном, разумеется. Контрагентом выступал Истома Мозгляк, а в оврагах, по всему пути следования небольшого каравана аж до самых ворот Итиля, прятались печенежские всадники Сармака.

Тщетно воззвав к племяннику, бен Кубрат по-стариковски обиженно поджал губы. Вечно этот Езекия где-то шляется! Лишить его наследства, так будет в следующий раз знать, как...

— Звали, дядюшка? — Запыхавшийся Езекия ворвался в покои, принеся с собой свежий запах улицы. Пахло от него дымом кизяка, навозом и еще чем-то... Купец повел носом, принюхался... Ну, точно — прелым сукном... Сукно... Сукно... А не ведет ли племянничек какой нечестной игры? Ничего не сказав, купец обременил вошедшего мелкой, никчемной просьбой — послал справиться, как дела у Ладии, будто сам не мог сходить или некого было больше послать. Поклонившись, Езекия удалился... но тут же вбежал снова, покрасневший и до крайности взволнованный.

— Дядюшка, через заднюю ограду к нам тайно лезут какие-то люди!

— Люди? — удивился купец. — Куда же слуги смотрят? Дармоеды, бездельники! Однако что же делать?

— Как что? Немедленно позвать стражников. — С этими словами племянник исчез, словно его не было тут никогда. Видно, побежал за стражей.

Кто бы другой на месте бен Кубрата, если б был потрусливей, заперся бы покрепче в покоях в ожидании стражи да велел бы слугам охранять тщательно, а ежели б расхрабрился, так и сам помчался бы немедля на задний двор, посмотреть, как слуги прогоняют взашей ворюг, а может, и поймать кого да передать тудунам на суд, пускай-ка ворам отрубят руки, поделом. Однако бен Кубрат поступил ни так и ни сяк. Его можно было считать скупцом, но глупцом — никогда. Потому старый Ибузир не пошел на задний двор — в случае чего, там и без него управятся; тем более не стал запираться в комнате, поскольку именно так и советовал поступить хитромудрый племянник. Всё же почему от него так странно пахло? Кизяк, навоз, прелое сукно — уж последний-то запах бен Кубрат ни с чем бы не спутал. Интересно... Не иначе, племянничек что-то затеял!

Езекия, естественно, никуда не побежал, а просто-напросто быстро открыл основные ворота и впустил во двор повозки, из которых люди Истомы начали таскать кипы сукна в амбар бен Кубрата. Носили быстро — Езекия с Истомой только успевали считать. Нападавшие на заднем дворе люди с черными повязками на лицах, в случае чего, должны были задержать бен Кубрата и его слуг, ну а дальше в дело должны были вступить Лейв и прочие, что неспешно прогуливались поодаль, у рынка. Всё было рассчитано до мелочей. Подсчитав суконные кипы, Езекия обернулся, улыбаясь и вертя на пальце ключи... Да так и замер! Улыбка сползла с его лица — перед ним стоял бен Кубрат собственной персоной и нехорошо щурился. Левая операция юного приказчика оказалась на грани провала. Истома вытащил из-за пояса широкий кинжал...

— Стой! — бросаясь на него, неожиданно во всю мочь заорал Езекия. — Стой, подлый вор, не уйдешь!

С этими словами он схватил несколько опешившего от такого обращения Истому за шиворот и, обернувшись к купцу, трагическим голосом произнес:

— Дядюшка, они прорвались и здесь!

После чего, незаметно подмигнув Истоме, с воплями выбежал на двор. Увидев в руках налетчика кинжал, бен Кубрат счел за лучшее немедленно последовать примеру племянника. Бежал так, что полы его синего халата развевались, как боевые знамена. Забежав за угол, обернулся. Похоже, тот плюгавец с кинжалом и не думал за ним гнаться — видно, грабил амбар. А зато здесь! О боже! Что же тут творится! Бен Кубрат схватился за голову, увидев, как из-за ограды прямо на его двор, словно кузнечики, прыгают какие-то люди с черными повязками на лицах. Однако! Один из них подлетел к купцу и без лишних слов огрел его по башке первой же подвернувшейся под руку палкой.

— Ты что наделал, урод? — заорал на него только что пришедший на задний двор Истома. — Кто же теперь нас...

— Так он вроде дышит, — оправдывался незадачливый воин.

— «Вроде»! — передразнил его Истома. Потом нагнулся к купцу. — И в самом деле, дышит. А ну, тащите его к ограде. Да воды, воды принесите. И вина. Да положите так, чтобы ему всё хорошо было видно... Ну, где же они, где?

Истома нетерпеливо оглядывался, краем глаза следя за тем, как воины в черных повязках без особого труда гоняют по двору слуг.

— Ну, где же они? — Истома почесал бороденку. — Впрочем, похоже, здесь уже обойдутся без меня... Эй, не особо тут усердствуйте! — осадил он вошедших в раж воинов. — Ждите наших. Да смотрите, чтоб купец к тому времени очнулся да хорошенько разглядел своих спасителей. А я пойду пока... прогуляюсь.

Воспользовавшись суматохой, Истома Мозгляк без особого труда проник в дом и, распугав служанок, ворвался в женскую половину. Стоящая у небольшого оконца Ладиславаобернулась и вскрикнула. Прямо на нее, с длинным кинжалом в руках, шел прежний хозяин — мелкий, плюгавый мужик, хитрый и сильный.

— Видно, не судьба тебе, девица, — пробуя пальцем остроту лезвия, грустно прошептал Истома. — Не судьба.

А тем временем выехавший с постоялого двора старого Хакима отряд Хельги-ярла уже сворачивал к дому Ибузира бен Кубрата. Люди в повязках, опустив оружие, ждали. Лежащий у ограды купец постепенно приходил в чувство.

Лейв Копытная Лужа заметил чужих слишком поздно.

— Это еще кто такие? — увидев отряд, недовольно осведомился старый Хакон. А Альв Кошачий Глаз, всмотревшись, добавил, что кое-кого знает.

— И я здесь знаю кое-кого, — злобно прищурившись, сообщил Лейв. — Вон того недоноска, Снорри! Альв, нельзя его сейчас достать стрелой?

— Достать-то можно, — с сомнением произнес Альв. — Но... посреди города. Да и людно слишком.

— Правильно, — вздохнув, согласился Копытная Лужа. — К тому же их больше, чем нас. Ха! А похоже, они направляются туда же, куда и мы!

— Не может быть! — ахнул Альв. Однако так и было.

Небольшой отряд Хельги-ярла не спеша въехал во двор купца Ибузира бен Кубрата.

— Говорил я — ночью надо было, — поворачивая коня, зло прошептал Лейв. — А сейчас, похоже, нам там делать нечего.

— Пожалуй, — согласился Хакон.

— А те? — Альв Кошачий Глаз кивнул на двор купца.

— А те пускай как знают, так и выпутываются. — Лейв Копытная Лужа желчно усмехнулся. — Этот приблуда Истома меня не послушал? Не послушал. Умнее всех хотел быть? Ну вот пускай теперь как знает... Поехали, Хакон!

Альв Кошачий Глаз постоял немного, покрутился на коне, пытаясь разглядеть то, что происходит на дворе бен Кубрата, проводил глазами мчащийся к купеческому дому отряд лариссиев и, махнув рукой, последовал за Хаконом и Лейвом.

Оставив остальных во дворе, Хельги-ярл и Снорри быстро вбежали в дом. Почему именно в дом? Хельги не смог бы ответить...

— Не противься смерти, девица, не надо. — Осклабившись, Истома подходил всё ближе и ближе к жертве. Багровое закатное солнце отражалось в широком лезвии маленькимикровавыми зайчиками. Такие же зайчики весело плясали на потолке, стенах и даже на лбу побледневшей девушки. Ладислава упала на колени и прикрыла глаза. — Вот и хорошо, девица, — зашептал Истома. — Вот и правильно. К чему рыпаться? Ты не бойся смерти. То не страшно. Жаль мне тебя, конечно, да что поделаешь?

Он поднял кинжал.

Ладислава сглотнула слюну. Только одна мысль сейчас терзала ее душу — как бы этот страшный человек не догадался, что она не боится. Только бы не спешил... шел бы вот, как сейчас, наглый, уверенный в собственной силе и беззащитности жертвы. Только бы не встретиться с ним взглядом. Взглядом, в котором вовсе не было страха. Бедный недалекий Истома и не догадывался, что за время, проведенное в доме купца бен Кубрата, Ладислава словно бы очнулась от охватившей ее в последнее время равнодушной ко всему спячки. Достойные, очень даже человеческие условия жизни разбудили в ней Человека. Человека, а не вещь, которой она ощущала себя так долго! А снова почувствовав себя человеком, трудно остаться рабом. Нет, девушка хорошо понимала, что находится в рабстве. Однако мысли ее не были убогими мыслишками раба — это были мысли свободного человека. Наклонившись ниже, к самой циновке, Ладислава незаметно захватила руками ее края и теперь считала шаги... Раз... Два...

А Истома шел, всё так же улыбаясь и поигрывая кинжалом, да шептал что-то себе под нос. Три!!!

Ладислава резко выдернула циновку из-под ног приближающего убийцы. Нелепо перевернувшись, тот упал на спину, не выпустив, однако, кинжала из рук. Впрочем, если это иозаботило Ладиславу, то не надолго. Схватив длинный бронзовый светильник, она приготовилась защищаться.

Не ожидавший подобного отпора Истома поднялся на ноги. Никогда еще не случалось с ним подобного. Чтоб какая-то девка... какая-то мерзкая недостойная рабыня... Мхх... Надо же, схватила светильник, дуреха. Видно, не знает, как метко Истома умеет метать кинжал. Сейчас узнает. Куда бы метнуть? В горло? Или в глаз? Нет, пожалуй, в сердце...

— Ну, прощевай, девка! — Истома размахнулся...

И тут ворвавшийся в покои Ладиславы ярл перехватил его руку. Хватка Хельги была такой сильной, что Истома скривился от невыносимой боли.

— Пусти... — словно змея, зашипел он. — Пусти.

— Открути ему голову, Хельги-ярл, — посоветовал Снорри. — И чем скорее, тем лучше. — Он кинул взгляд на Ладиславу. — Ого, ты посмотри, какая красавица! Где-то я ее ужевидел...

— Не убивай его, ярл, — подойдя ближе, сказала девушка. — Всё-таки когда-то он сделал мне добро. Один раз.

— Ну, раз ты просишь...

Хельги обернулся к ней и замер. Кажется, и раньше он не раз видал эту девушку... но почему-то не замечал, насколько она красива! Длинные золотистые волосы, глаза... палево-серые, нет, нежно-голубые, словно сентябрьское небо. Ямочки на щеках, тонкая шея, плоский, чуть тронутый загаром живот, длинные стройные ноги, их ничуть не скрывали зеленоватые полупрозрачные шальвары. Да... И где же он был раньше? Забыв обо всём, Хельги обалдело таращился на этакую красоту. А Ладислава подошла к нему близко-близко, так, что ярл почувствовал щекой ее горячее дыханье.

— Забери меня отсюда, князь, — прижавшись к груди ярла, попросила девушка. По щекам ее потекли слезы...

— Не плачь, не надо. — Хельги погладил Ладиславу по голове и обернулся к Снорри: — Надеюсь, у нас найдется лишний плащ с капюшоном?

— И даже лишняя кольчуга, — улыбнулся Снорри. — И лишний шлем, если понадобится.

Они ушли, не обратив никакого внимания на тихо скулящего в углу Истому. Ярл всё-таки сломал ему правую руку. Так, на всякий случай. Лучше было б, конечно, убить, но разпопросили...

— Отомщу, — злобно прищурившись, прошептал Истома. — При случае — отомщу.

Скривившись от боли, он тихонько выбрался из дома и ушел прочь, никем не замеченный. Да и не до него было! Пришедший в себя бен Кубрат со слезами благодарности славил спасителей: варяжского ярла Хельги с друзьями (кроме Снорри, вместе с Ладиславой уже мчащегося к постоялому двору старого Хакима) и своего племянника Езекию. Не растерялся ведь парень, вовремя позвал подмогу, а иначе б всё — убили! А что касается его шашней с левым сукном... еще будет время припомнить. Поглаживая вскочившую на макушке шишку и улыбаясь, купец широким жестом пригласил всех в дом. Он еще не знал, что, кроме физического удара палкой по голове, его ждет еще один удар — моральный: исчезновение прекрасной девственницы, давно уже обещанной в наложницы самому каган-беку Завулону.

Глава 16

ПОИСКИ И ИНТРИГИНоябрь 862 г. Хазария

Но выбрано, выкликнуто уже

Чье-то имя,

Передышка

Окончена.Хильле Ломин. «Золотой шнур»

Дремучими заснеженными лесами и голой степью, по крепкому насту и по топкой болотной гати, мимо селений и зимовищ, вдали от дорог и людных мест бежал, мчался, не зная устали, большеголовый волк с белой опушкой на шее, мчался, на ходу утоляя голод попадавшимся на пути мелким зверьем. Могучие лапы хищника неутомимо мерили версты: пролетели лесистые северские земли, потянулись степи, а где-то впереди замаячила светлая лента Бузан-реки — Дона — и белые, будто из снега, стены хазарского города Саркела. Не останавливаясь, бежал волк, лишь иногда переводил дух в урочищах да по ночам изредка выл на луну. На белой шее его, словно у знатного боярина, блестела цепочка с овальным амулетом, украшенным непонятными знаками. В амулете том лежал кусок березовой коры, тщательно свернутый в трубочку Черным друидом Форгайлом. Три руны нацарапал на бересте кровавый жрец Крома: «Смерть», «Змея», «Хельги»... И волк бежал — верный посланец Тьмы.

Каган-бек Завулон с войском возвращался домой из Саркела. Крепкие, хорошо вооруженные воины в красных накидках, словно литые, покачивались в седлах. Впереди скакалпочетный эскорт — развевались на копьях синие бунчуки, хрипели сытые белые кони. Сам каган-бек, на вороном коне, в зеленом, подбитом горностаем, кафтане, в кожаном полированном панцире с нашитыми овальными бляшками и блестящем остроконечном шлеме, украшенном перьями цапли, выглядел внушительно и солидно, как, впрочем, и все хазарское войско. Путники — мелкие торговцы, кочевники, все, встречающиеся на пути, — завидев всадников, поспешно освобождали путь, со страхом и гордостью взирая с обочин на проносящихся всадников. Велико войско кагана, не ведают воины страха и жаждут лишь одного — пролить свою и вражью кровь во славу кагана! И нет им соперника нигде — от северских лесов до седых утесов Итиля. Мордва и буртасы, вятичи, северяне, радимичи и даже гордые поляне — все платят дань великому и грозному каганату. И будут платить... И не только они.

Улыбался Завулон, глядя на своих воинов, щерил по-волчьи зубы. Улыбались в ответ проносящиеся мимо всадники. И только вблизи можно было понять, что в улыбке каган-бека застыла грусть. Как никто другой знал Завулон, что могущество каганата — лишь кажущееся, что так и не смогла сплотить разрозненные кочевые племена новая иудейская вера, которую не признавала добрая половина родов, а те, кто признавал, на всякий случай не забывали и старых богов, принося белых кобылиц в жертву небесно-синему Тенгри. Знал каган-бек, что с юга теснят хазар упертые воины халифа, что шпионы Багдада проникают везде под видом купцов и что еще больше озлобился халиф после погрома мечетей в Итиле. Плюс ко всему новая беда — печенеги, а хазарские роды ненадежны, некоторые поддерживают печенегов, а другие — как болгары — ушли, откочевали далеко на север и, хотя и встречают посланцев кагана льстивой улыбкой, в любой момент готовы воткнуть кинжал в их спины.

Нет спокойствия в каганате, нет единства. Налоги непомерны, народ недоволен, сам каган доверяет лишь своим наемникам-русам, и правильно делает, потому, наверное, и жив до сих пор. Сколько же ему осталось жить, кагану? Какую цифру назвал он в тот момент, когда при посвящении на трон душили его тонким шелковым шнуром? Кажется, двадцать восемь лет? Из которых уже прошли двадцать три. Еще осталось пять. Если каган умрет своей смертью — ладно, если нет — его ровно через пять лет, по обычаю, придушат. И тогда он, каган-бек Завулон, поставит нового кагана, более послушного и не такого упрямого, как нынешний. Но пять лет — это много. Слишком много, а дорог каждый день. Может быть, боги (каган-бек тоже не забывал старых богов) пошлют на Хазариад мор или голод? Тогда можно будет с чистой совестью принести кагана в жертву, как утратившего волшебную силу. Ладно, хватит об этом. Каган-бек поморщился. Лучше думать о чем-нибудь приятном. О доме, например, о новой красавице жене, дочери богатого купца Вергела. Да, а еще конкурент Вергела старый Ибузир бен Кубрат обещал подарить красивую молодую наложницу. Не обманет, можно надеяться, хоть и ходят всякие байки про его скупость. Говорят, он никогда не моется, а в доме его всегда темно — экономит на светильниках. Также болтают, будто бен Кубрат уморил голодом почти всех своих слуг, а те, кого не успел уморить, сами разбежались. Ну, врут, наверное... Завулон пришпорил коня — впереди показалась блестящая лента Итиля.

— Батбай об этом ничего не знает, — посмотрев на Хельги, сказал Ирландец. В голосе его явственно слышалась досада. Прошла уже почти целая неделя, а так и не удалось вызнать, куда делись Снорри с Ладиславой, скрывшиеся в суматохе со двора бен Кубрата.

— Может быть, он плохо слушает разговоры, этот твой Батбай? — пожал плечами Хельги. — Или ты ему мало платишь?

— Нормально плачу. А насчет разговоров — Батбай не знает нашего языка и может кормиться лишь обрывками их бесед с хозяином, одноглазым Авраамом. И то — если в этот момент удастся оказаться поблизости, что совсем не так просто. — Ирландец вздохнул и одним глотком осушил кружку вина. Поморщился — видно, вино было молодым, кислым, — закусил сушеной грушей.

Хельги посмотрел на него, усмехнулся. Хотел было сказать, что надо искать, да передумал — Ирландец и без того знал, что надо.

Снорри и Ладислава незаметно скрылись со двора бен Кубрата по приказу Хельги и должны были ждать остальных на постоялом дворе старого Хакима. Однако к вечеру их там не оказалось. И — по словам Хакима — не было. Не приезжали. А с купеческого двора выехали. Куда же делись? Если б Хельги не знал Снорри с самого детства, он бы подумал, что парень просто сбежал и тешится где-нибудь с красивой девкой. Однако Снорри хорошо знали все — главными чертами его характера были честность и верность, вряд ли он стал бы подводить своего ярла...

Хельги уставился в глинобитную стену трапезной. Неделя прошла, и за это время... Но куда же, куда они могли исчезнуть? И так, что концов не найдешь. А нужно искать, нужно... Хельги чувствовал, что все — Никифор и даже Ирландец — ждут решения от него. Недаром ведь кто-то из них в шутку прозвал его вещим. А решение не приходило, неизвестно было, что предпринять, где искать, кого расспрашивать. Нет, решить возникшую проблему с наскока не получалось. Нужно было думать, рассуждать, сопоставлять и анализировать. Тщательно, методично, не упуская ни одной мелочи.

— Конхобар, позови Никифора, — оторвав взгляд от стены, попросил Хельги, с внезапно нахлынувшей радостью чувствуя, как где-то в глубине его мозга начинают бить барабаны... такие знакомые, можно даже сказать — родные.

— Звал, ярл?

— Да. Садись. — Хельги кивнул на лавку перед собой. — Будем думать вместе. — Он сжал зубы — боль в голове становилось невыносимой — скрежет, вой, грохот и хриплый женский голос, похожий на рычание, всё это нарастало, звучало в ушах всё громче и громче, уже так громко, что, казалось, вот-вот лопнут перепонки... И наконец стихло. Резко, словно и не было. А в голове осталась лишь пустота — пугающая, холодная, звенящая...

— Вот — дом бен Кубрата. — Вытащив из очага кусочек угля, ярл нарисовал на стене маленький кривоватый прямоугольник. Друзья внимательно следили за ним. — А вот — наш постоялый двор. Что между ними?

— Между ними — синагога, баня, рощица... — начал Ирландец.

— Затем — разрушенная мечеть, дома, огороды, сады, крытый торг, — наморщив лоб, добавил Никифор. Хельги тщательно фиксировал всё на стене.

— Тут — перевоз, а дальше — пустошь, ну а затем уж и постоялый двор. — Закончив рисовать, он обернулся: — И везде люди — и каждый, каждый из них мог что-то видеть.

— Да, но их слишком много.

— А что делать? — Ярл усмехнулся. — Нас трое — делим всё это... — Он кивнул на схему: — На три.

Снова взяв в руку уголь, Хельги разделил схему на три примерно равные части:

— Выбирайте!

— Выбирать? — усмехнулся Ирландец. Вот уж чего бы не предложил ни один норманнский хевдинг! Ой, не прост Хельги, ой, не прост. — Приказывай, ярл!

— Хорошо. — Ничуть не смутившись, Хельги кивнул на верхнюю часть схемы: — Тебе, Конхобар, — весь перевоз, пристань и постоялый двор одноглазого Авраама. Тем более что последним ты всё равно давно уже занимаешься. Еще раз напряги этого твоего Батбая. Пусть прощупает наших «друзей» — Лейва Копытную Лужу и прочих. Кстати, Лейва хорошо знал Снорри, еще там, в Бильрест-фьорде. Можно предположить, что и Лейв знал Снорри не хуже. Какие-то у них были связи... Какие? Ты не помнишь, Ирландец?

— Нет. — Конхобар усмехнулся. — Слишком уж мелкими они оба были в то время.

Никифор тоже отрицательно покачал головой.

— Жаль, — подвел итог Хельги. — Значит, придется узнать сейчас. Теперь ты, Никифор. Берешь кусок от дороги на перевоз до разрушенной мечети и торга. Ну а я — остальное: синагога, баня, рощица. Дом бен Кубрата мы вместе прощупаем — как-никак, охрана! Думаю, от слуг там можно узнать немало интересного. Кстати, баня и синагога принадлежит одному хозяину, некоему ребе Исааку. Вот, кстати, с ним и познакомлюсь сегодня. Заодно — помоюсь. — Ярл встал из-за стола. — Ну что расселись? Вперед.

— Язык, ярл! — вставая, промолвил Никифор. — Мы плохо знаем язык хазар. Как же будем разговаривать?

Хельги задумался, потер лоб и вдруг улыбнулся:

— А нам и не понадобится много слов. «Варяг», «девушка», «схватка» — вот, пожалуй, и всё. Да, и еще вот это. — Он подбросил на ладони серебряный дирхем. — Только тратьте осторожней, мы с вами пока что не очень богаты.

Баня, расположенная близ синагоги, считалась в Итиле одной из лучших. Крытая коновязь, колонны, вместительный погреб для кувшинов с вином, мраморный пол. Парная, два общих бассейна и несколько уютных кабинок с большими деревянными бочками, полными теплой или прохладной — по желанию клиентов — водой.

Банщик-массажист — здоровенный негр в белоснежной набедренной повязке, — приветливо улыбаясь, встречал клиентов у входа и провожал до места. С полдесятка слуг рангом поменьше деловито сновали между бассейнами, кабинками и погребом. Приносили вино и острый сыр с хлебными лепешками, таскали воду в бочки, терли клиентам спины, а кое-кто вел в отдельные кабинки завернутых в простыни девушек.

Хельги улыбнулся, отдавая плащ негру. Тот помог ему раздеться и тщательно запер оружие и вещи в особый сундук — для надежности. Получив мелкую монету, сверкнул белозубой улыбкой и склонился в низком поклоне:

— Господин желает отдельную бочку? Оливковое масло, египетские благовония, мирру, девочку? Или, может быть, мальчика?

Всё это банщик выпалил привычной скороговоркой аж на нескольких языках — тюркском (на нем говорили хазары, булгары, печенеги и прочие), арабском и славянском. Хельги, естественно, понял лишь последний и первый.