Чтение 13–й страницы книги ~Из варяг в хазары~

— Бочку, масло, благовония, — по-славянски перечислил он. — Девочку? Гм... Может, чуть позже. Да, надежны ли ваши люди у коновязи?

— Беспокоитесь за своего коня, господин? — понимающе кивнул негр. — Не нужно. Наши люди честны и проворны.

— Так они всё время на улице, у коновязи?

— Да, почти всё время там. Так как насчет девочки?

— Можно, — подумав, махнул рукой ярл. — Только из тех, кто говорит по-славянски или на языке норманнов.

— Кого, господин?

— Варягов. Варяжский.

— Ага. — Банщик задумчиво потер шею. Улыбнулся: — Постараюсь сыскать, господин. Вот ваша накидка. Свежая, льняная, с благовониями.

Завернувшись в тонкую накидку, Хельги прошел вслед за негром в парную, где, несмотря на раннее время, уже сидело человек пять, еще столько же плескалось в бассейне. Меж собой они говорили так быстро, что ярл совсем не улавливал смысла, хотя и понимал немного язык. Поплавав в горячем бассейне, он, по примеру других, тут же нырнул в холодный и, выбравшись на мраморный пол, подозвал одного из слуг, в сопровождении которого и прошествовал в отдельную кабинку, к бочке.

— Господин желает воду погорячее?

— Всё равно, — буркнул ярл, забираясь в бочку, и окунулся с головой.

— Вина? — не отставал слуга.

— Неси. — Хельги махнул рукой. — Да, и этот ваш, черный, мне что-то обещал.

— Черный? А, Мехмет! Сейчас позову, господин.

Черномазый банщик возник почти сразу же после ухода слуги. Войдя, поклонился, задернул за собой плотную штору. Сквозь слюдяное окно сверху просачивался дневной свет.

— К сожалению, девочек-славянок сейчас нет, господин, — сказал негр. — Все разобраны. — Он виновато развел руками, но тут же улыбнулся: — Есть сирийки, опытные в любовных делах. Господину очень понравится.

— Они понимают по-славянски или по-норманнски?

— Боюсь, что нет, господин. Да и зачем им понимать? — Банщик вполне резонно пожал плечами.

— Так совсем нет никого, кто бы понимал? — не отставал Хельги.

— Гм... — Негр задумался, помолчал немного, потом вдруг снова радостно улыбнулся: — Есть мальчик! Хороший, красивый. Из славян. И говорил, что знает варяжский.

— Отлично! — хлопнул в ладоши ярл. — Давай его сюда.

— Как скажешь, господин! Только это... — Банщик замялся, и Хельги недовольно посмотрел на него:

— Что еще?

— Это очень дорогой мальчик, мой господин! Один молодой варяг в прошлый раз, когда узнал цену, больно побил Войшу — так зовут мальчика.

— Молодой варяг? — Хельги задумался. — Ну, что стоишь, веди скорей своего мальчика, да не сомневайся — серебра у меня хватит.

Банщик ушел, и Хельги с головой опустился в воду.

Мальчик пришел почти сразу. Светловолосый, сероглазый, щуплый, с тщательно припудренным синяком под левым глазом. Поклонился, не говоря ни слова, сбросил тунику и сразу полез в бочку.

— Эй, не так быстро, парень! — возмутился Хельги. — Посиди пока там. — Он кивнул на узенькую лавочку под самым окном.

— Да, но там холодно, мой господин, — возразил мальчик на языке людей фьордов. Говорил он вполне чисто, лишь чуть смягчая согласные.

— Холодно? Так оденься. И подай сюда вина.

Войша тут же исполнил всё, что приказано. Хельги хлебнул вина и, взглянув на скромно сидящего в уголке мальчика, поинтересовался, кто его побил.

— Не знаю, какой-то варяг, — пожал плечами Войша. — Мало, вишь, монет с собой взял, ублюдок. А мне-то до того какое дело? Еще и стукнул, собака. — Пацан вдруг хитро прищурил глаз: — А ты, господин, говорят, не беден?

— Не беден, — кивнул ярл. — И хорошо заплачу, не сомневайся.

Услыхав последние слова, Войша оживился и снова принялся скидывать тунику.

— Стой, стой, не торопись, — замахал руками Хельги, и мальчишка обиженно засопел:

— Господин желает, чтобы я раздевался медленно?

— Господин желает, чтобы ты вообще не раздевался! Лучше скажи — зачем тебе деньги? Видно, хочешь выкупиться и вернуться на свою родину?

— Да щас! — усмехнулся Войша. — Делать мне больше нечего, как только возвращаться! Жить в глуши, в дикой, нищей деревне, тем более что и родичи мои давно померли. Нет уж, лучше здесь. Скоплю серебра, открою баню — уважаемым человеком стану!

— Хорошая мысль, — оценил идею Хельги и тут же осведомился, как к ней отнесется ребе Исаак.

— А ты откуда знаешь про ребе, господин? — волчонком взглянул на него парень.

— Плохой человек этот Исаак, — тут же словил ситуацию ярл. — Очень плохой.

— Не то слово, — кивнул Войша и улыбнулся. Видно, ему очень хотелось выговориться, да не с кем было. — Между нами говоря, гад, каких мало!

— Вот. И Езекия мне то же говорил.

— Так ты знаешь Езекию, господин? Это мой приятель! — Глаза Войши оживленно блеснули. — Ради такого случая могу тебя бесплатно обслужить, даром!

— Не-не-не... Не надо даром... То есть, тьфу... Вообще не надо. И не лезь ко мне в бочку, кому сказано! Лучше поведай мне об одном молодом варяге...

— А, о Лейве? Тоже собака та еще... Ходил, ходил, задолжал за три дня, а как я ему напомнил про должок, так рассердился, вон, треснул мне под глаз... А дня три назад пришел, гад, мириться. Долг, правда, не принес, но обещал скоро отдать. Всё допытывался, не знаю ли я тут кого из печенегов, — и зачем ему эти печенеги, придурку?

— Печенеги? — переспросил ярл. — Какие печенеги?

— А такие... Вина можно испить? Благодарствую...

Войша выпил почти всё вино и даже не заметил этого. Всё болтал, болтал, болтал без удержу. Как потом пояснил — язык норманнов в каганате практически никто не знал, и он совсем не опасался чужих ушей — пускай себе слушают, всё одно ничего не поймут. Что же касается уважаемого ярла — тут Войша цинично прищурился, — то пусть он, ярл,потом попробует доказать, что ему там наговорили в бане.

— А вообще, я с варягов неплохо имею, — выпив вина, разоткровенничался Войша. — Язык их, почитай, я один здесь и знаю, по-хазарски говорю, немного на языке халифата. Многие варяги ко мне приходят, правда, жаль, мало их здесь, а то б я на баню давно заработал, ни Мехмета помочь просить бы не стал, ни Езекию.

— А этот Исаак... Он тебе не помешает?

— Может, — серьезно кивнул пацан. — Но я про него кое-что знаю. Да такое, за что тудуны по голове не погладят. Нет, не буду говорить что, не спрашивай. Неделю назад чтобыло? Хм... Шум какой? Да нет, вроде ничего такого. Нет, если б у коновязи что видели, я б знал. А кого должны были видеть-то? Молодого варяга и красивую девку? Угу... Девка — варяжка? Славянка... Ну, это всё рано, по виду не отличишь. Волосы золотые? Гм... Нет, никто ничего не видел, но... Есть на подобный товар охотник! Ты уже догадался? Верно — Исаак! Раз украли где-то красивую девку — у него спрашивать надо. Правда, он не скажет. Девок Исаак ромеям сдает или багдадским купцам... Но сейчас ни тех ни других. И до весны, скорее всего, не будет. Значит — печенегам. А что ему еще делать? Краденый живой товар до весны держать — не утаишь, сбыть надобно сразу. Печенеги, конечно, не дадут настоящую цену, но тут уж как сторгуешься, а Исаак торговаться умеет.

Вода в бочке Хельги давно остыла, но ярл не обращал на это никакого внимания, поглощенный важной беседой. Нет, всё-таки не зря он зашел сегодня в баню, не зря.

— Жди у входа, получишь дирхем, — вылезая наконец из бочки, сказал ярл Войше. Тот кивнул и исчез за занавесью.

Облачаясь в одежды, Хельги расплатился с банщиком, осмотрелся и, стараясь не очень спешить, направился к выходу. Там у коновязи его уже поджидал Войша.

— И нравится тебе заниматься... тем, чем ты занимаешься? — незаметно передав парню монету, поинтересовался ярл.

— Да не очень, — честно признался тот. — Но что делать — деньги очень нужны. Ничего, куплю баню, гарем заведу.

— Да будут благосклонными к тебе боги, — улыбнулся на прощанье ярл. — Услышишь что интересное, приходи на двор старого Хакима. Знаешь где?

— Знаю. У перевоза. — Войша махнул рукой, но обратно в баню не пошел, а долго еще стоял у коновязи, глядя вслед молодому ярлу, яркий темно-голубой плащ которого трепал холодный северный ветер.

Каган-бек покинул покои новой жены вполне Удовлетворенным. Красавица Халиса свою работу знала и, надо признать, выполняла ее умело. Где только научилась такому?

Завулон покачал бритой головой, отгоняя видение обнаженной супруги. Хватит нежиться, пора заняться делами, точнее, их решением. Для этого уже толпятся перед его залой заранее вызванные верные слуги — представители важных родов, начальники конных отрядов, купцы...

Проходя по узким коридорам, каган-бек слышал приглушенный шум голосов всех собравшихся, и гордость наполняла его сердце. Гордость и тревога. Доверенные люди донесли, что каган больше не хочет быть лишь послушным исполнителем его воли. Положение верховного жреца и символа Хазарии уже больше не удовлетворяет его — каган хочет реальной власти. А к ней два пути — либо поднять открытое выступление против каган-бека, либо сначала опорочить последнего, посеять среди тудунов нехорошие противоречивые слухи. Пусть поломают заплывшие жиром мозги да вспомнят поговорку о том, что дыма без огня не бывает. Да, это может сработать — многие в каганате ненавидят каган-бека. Нахмурившись, Завулон — приличия ради — завернул по пути в покои Самиды, своей старшей супруги.

Самида — высокая сухопарая женщина далеко за пятьдесят, со следами былой красоты на иссохшем лице — встретила мужа приветливо. Даже улыбалась, вернее, пыталась растянуть тонкие губы в улыбке, выглядевшей на сухощавом лице довольно странно — словно попытался улыбнуться череп. Завулон почтительно поклонился супруге. Хотя онидавно уже не спали вместе — для того имелись более молодые жены и наложницы, — каган-бек всегда помнил, что старая Самида представляла один из самых влиятельных родов Хазарии, без которого нельзя было «удержать эль», то есть управлять страной и народом. Немного поговорив со старшей женой — так, ни о чем, — каган-бек поднял с ложа свое тучное тело и направился к выходу. По пути оглянулся — Самида щурилась ему вслед, и в лице ее проступало нечто змеиное, как всегда, когда она хотела сообщить мужу очередную гадость.

— Ты что-то хочешь сказать мне, луноликая?

— Твоя новая жена позорит тебя, — улыбнувшись еще шире — хотя, казалось бы, куда уж шире, — сообщила Самида.

— Ты говоришь о дочери купца Вергела? — внутренне закипая, на всякий случай уточнил каган-бек.

— Да, о ней, о неверной. Ночами к ней ходят мужчины... Я велела допросить ее служанку, мерзкую девку Залиму. Та поначалу отнекивалась, но как только ее подвесили за ребро на острый крюк и начали прижигать грудь, быстро заговорила.

— И кто же эти мужчины? То есть я хотел сказать — уже почти бывшие мужчины?

— Пришлый варяг Хельги и Имат, приказчик Вергела!

— Приказчик?! — По понятиям каган-бека, пасть ниже было уже нельзя. — Я еще раз допрошу эту Залиму, может, она не всех выдала. Ох, чую, тут пахнет каганом!

— Боюсь, что ты не допросишь ее, мой повелитель. — Самида с сожалением причмокнула губами. — Мерзкая девка не вынесла пыток и сдохла, едва мы начали снимать с нее кожу.

— Жаль! — вне себя от ярости, рявкнул Завулон, покидая покои. И даже не заметил, как вслед за ним выскочил из-за портьеры старший евнух Исидар.

В коридоре каган-бек щелкнул пальцами, призывая стражу, и чуть задержался, выслушав не терпящий отлагательств доклад одного из слуг. Доклад касался положения дел ввойске. Более чем скверного положения. Завулон и не думал, что дело зашло так далеко.

Воспользовавшись задержкой, старший евнух проскользнул в дальнюю часть дворца — в покои младших жен и наложниц.

— Кто здесь? — вздрогнула Халиса, услышав шелест портьеры. — Ах, это ты, друг мой. Садись.

— Некогда сидеть, моя госпожа! С минуты на минуту здесь будут воины каган-бека! Старая собака Самида обвинила тебя в измене. И, дело хуже, они уже успели пытать Залиму.

— Жаль, я ее раньше не убила. Ладно, теперь уходи.

— Но, повелительница! Пора бежать.

— Поздно, мой верный Исидар. — Халиса нервно усмехнулась, прислушиваясь к топоту ног снаружи. — Поздно. Уходи же! И помни, мы еще посмотрим — кто кого! Посмотрим... Нет, не в эту дверь. Иди через двор. И, если сможешь, предупреди Имата и ярла.

— Слушаюсь, моя госпожа. — Сложив руки на груди, евнух исчез за скрипнувшей дверью... И был тут же схвачен воинами каган-бека!

Сам же Завулон, словно дикий вепрь, ворвался к неверной супруге. Но та не дала ему сказать и слова:

— В твоем доме предательство, мой господин! — округлив глаза, прошептала Халиса, бросаясь на грудь мужу. — Боюсь, ты не поверишь... Самида...

— Что — Самида? — Каган-бек в ярости занес руку для удара.

— Ударь меня. Но прежде послушай. Или ты не хочешь знать правду?

— Говори! Да не вздумай лгать, иначе... Что, Самида тоже принимает по ночам любовников?

— Хуже, господин мой!

— Хуже?

— Она принимает посланцев кагана!

— Что?!

— Они приходили к ней каждую ночь, о чем-то шептались... я послала проследить Залиму, служанку... но ее что-то долго нет. Боюсь, они хотят убить тебя, шад! Я — чисто случайно — слышала, как Самида говорила, что кагану пора перестать быть лишь жрецом и взять наконец полную власть. А еще...

— О, подожди! — громовым голосом воскликнул Завулон, хватаясь за голову. — О боже, кому же верить? Эй, стража! Где начальник? Живо сюда!

— Звал, о великий?

— В башню всех!

— Кого, повелитель? Госпожу Халису?

— Ее тоже. Но главное, не забудь про старую Самиду.

— Так обеих в башню?

— Ну да, обеих. И отыщите приказчика и варяга.

Каган-бек Завулон обреченно махнул рукой и без сил опустился на ложе.

Приказчика Имата стражники схватили прямо в доме Вергела, связав, потащили с собой, на все вопросы отвечая стандартно: «Всё, что происходит, делается волею каган-бека!»

— Волею каган-бека! — задумчиво повторил Вертел. — Куда же втравил меня мой приказчик? Теперь, пожалуй, лишь одна надежда — на дочь.

С ярлом поступили хитрее — наслышаны были о его воинской доблести. Прислали записку — якобы от Халисы, — да там и взяли, внезапно навалившись толпою.

Обоих бросили в глубокую яму, накрыли сверху тяжелой решеткой — сидите пока, голубчики, а там посмотрим.

Закатное солнце пожаром зажигало небо. От башни почти до самого дворца протянулась длинная тень. На стенах и у ворот перекрикивалась стража, а над ямой, крича, кружили вороны.

Глава 17

ТЯЖЕЛ ТРУД ЗОЛОТАРЕЙ!Декабрь 862 г. Итиль

А тут вот стой, хоть сгинь,

Но тьму глазами ешь,

Чтоб не пробрался вражеский лазутчик.Сергей Есенин. «Пугачев»

После ареста ярла Ирландец с Никифором вынуждены были спешно покинуть постоялый двор Хакима. Знали — скоро придут и за ними и, конечно, не стали дожидаться, бежали и затаились, на время прекратив активные поиски пропавших Снорри и девушки.

Бежать им неожиданно помог Езекия. Парень вовремя просек арест Хельги-ярла и Имата — слухи по городу распространялись быстро, и, когда на следующее утро Ирландец иНикифор пришли в дом купца исполнять обязанности охраны, именно Езекия информировал их обо всём, как впоследствии выяснилось, не столько по доброте душевной — хотя и это присутствовало, — сколько в своих корыстных интересах: необходимо было срочно вывезти сукно, на скорую руку перепрятанное в одном из амбаров бен Кубрата. Старый купец быстро поправлялся, и не за горами были его вопросы относительно того, что там такое, в кипах. А на нет и суда нет. Спросит купец про кипы, можно будет легко отпереться — какие такие кипы? Не видал никто здесь никаких кип, если что и было, так это наше, давнишнее...

В общем, от сукна нужно было поскорее избавиться. Не в убыток себе, естественно. А для успеха такого непростого дела необходимы были три вещи: канал сбыта, повозки и надежные люди. Правда, хотелось бы еще и удачи, ну да насчет нее Езекия рассуждал совершенно правильно: если будут все три вещи в наличии, да плюс его опыт — придет и удача, никуда не денется.

Итак, первое. Канал сбыта. Реализовать такое количество левой ткани весьма не просто в Хазарин, с ее развитым чиновничьим аппаратом. Тем более здесь, в столице, да еще зимой — когда все съезжаются в город после летних кочевий. Впрочем, и Езекия, несмотря на молодость, всё же не в лесу найден. Нельзя реализовать по-крупному — невыгодно для торговцев, потому как можно попасться, — поди потом объясняй чиновникам-тудунам, откуда сукно. Но ведь вполне можно пустить ткань мелким оптом, как раньше и предполагалось, до всех этих страшных событий. Так что же мешает сделать это теперь? Страх? Полноте — какая ж торговля без риска? Скорее, отсутствие времени.

Впрочем, если сидеть сложа руки, никакого времени не хватит. Езекия быстро прикинул, кому можно срочно пихнуть сукно без всякой предварительной договоренности. Пусть даже по самой мелочи, то есть как раз по самой мелочи и придется. Ребе Исаак? Нет, вот этот как раз с мелочью связываться не будет и крупную партию тоже не возьмет — труслив. Значит, Исаак отпадает. Тогда — его банщики... ну да, банщики, кто же еще? Им ткань нужна. На лавки, на портьеры, да и так — клиентам постелить под ноги. И не так уж мало они могли бы взять, особенно если цену сбавить. Вот только согласятся ли провернуть все тайком от хозяина? Ха — не вопрос! Конечно же согласятся. И черный Мехмет, а особенно Войша — тот ради прибыли на что угодно пойдет, все знают — на баню копит. Эти возьмут, точно возьмут. Считай, около трети товара уйдет. По кочевьям можно проехаться, вон сколько кибиток да шатров разбито близ городских стен — не у каждого в Итиле есть дом или шатровое место. И стражники к ним не сунутся, особенно ближе к ночи.

Значит, можно считать, со сбытом всё в порядке.

Теперь второе — повозки. Вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд. Хотя бы пару у кого взять на время. Свои-то трогать нельзя — бен Кубрат живо проведает. Походить по шатрам, поспрашивать? Опасно. Не нужен такой риск. А вот если напрячь тех же печенегов?! Замечательная идея! В конце концов, они же должны быть заинтересованы в скорейшей распродаже товара, деньги-то им Езекия так еще и не вернул полностью — только за половину рассчитался. Вот и пускай подмогнут хотя бы с повозками. Где только разыскать их подрядчика, Сармака? Кажется, его когда-то видали в бане у Исаака... И вроде Имат с ним неплохо знаком... Вернее, не сам Имат, а его знакомый, как его? Истома. Да, именно так — Истома. Если, конечно, его не до конца прибил варяжский ярл. А живет Истома где? Да там, где все пришлые живут, — где-нибудь на постоялом дворе. Найти его — вот пусть и сведет с Сармаком. А к печенегам за повозками можно варягов отправить, дружков схваченного ярла, тем более что они всё равно — ха-ха! — ни на варягов, ни на славян не похожи — чернявые оба, волоокие, ни дать ни взять «белые хазары», как любят именовать себя знатные тарханские роды. Кажется, это надежные люди, по крайней мере, с конкурентами точно не связаны. Правда, их могут искать. Так попробуй найди, в этаком-то людском муравейнике, в который превращался Итиль каждую зиму. Если на одном месте не сидеть — никто и не сыщет, ну, может, случайно только.

Ирландцу и Никифору идея Езекии пришлась по душе. Всё равно возвращаться обратно на постоялый двор им было нельзя — там вполне могла ожидать засада, — так уж лучшебыть хоть при каком-то деле, к тому же сопряженном с передвижениями по городу и ближайшей округе. А там, кто знает, кого повстречать можно? Глядишь, и помогут чем ярлу. Правда, с этим пунктом Ирландец был не совсем согласен.

— Через дворец каган-бека надо действовать, — упрямо повторял он. — Там разного народа хватает, наверняка имеются и недовольные, и обиженные, и просто любители дармового серебришка.

— Так-то оно так, — соглашаясь, кивнул Никифор. — Да ведь во дворец вначале попасть надо, так? А как мы туда попадем?

— А и не надо нам туда попадать, — улыбнулся Ирландец. За последнее время узкое лицо его еще больше осунулось и побледнело, к тому же куда-то пропало накопленное за прошлые годы брюшко, что, надо сказать, пошло его фигуре только на пользу. — Не надо нам попадать во дворец, — повторил он. — Дворец сам попадет к нам. Ведь люди оттуда — воины, слуги и прочие — живут здесь, в Итиле. Ходят на рынки, в корчмы, в бани. Надо только увидеть их, выделить из толпы и...

— А для этого тоже нужны люди.

— Ты прав. Однако... вот мы сейчас займемся тайной торговлей с этим Езекией. И тут — глядишь, его люди пригодятся и нам. А выручать ярла надо. Хотя бы попытаться. Одни,без него, в Гардаре мы не много стоим. Это ведь его родственник конунгом на севере, а не наш.

Никифор молча кивнул.

Сверху, сквозь железные прутья решетки, тихо падал снег. Ночное, затянутое низкими тучами Небо было темным, почти беспросветным, если не считать далеких отблесков багровых зарниц где-то на западе, в той стороне, где в нескольких днях пути, на реке Бузан, высились белые стены Саркела, города, выстроенного не так давно для защиты от печенегов.

Темно было на улицах Итиля — лишь на острове посередине реки, где высился дворец кагана, жарко горели костры лариссиев да изредка, освещая путь факелами, проносилась приемистой рысью ночная стража. Копыта стучали о мерзлую землю так громко, что было далеко слышно, даже здесь, в глубокой яме — самом страшном узилище каган-бека Завулона. Хельги-ярл давно пришел в себя и теперь никак не мог согреться — хорошо, хоть руки развязаны, однако много не побегаешь — ноги стянуты тяжелой цепью, уходящей куда-то в темноту.

— Эй, есть здесь кто? — в который раз уже поинтересовался ярл. Ответом ему была тишина.

Однако Хельги мог бы поклясться молотом Тора, что в яме находился кто-то еще. По крайней мере, еще один человек — точно. Но почему тогда он молчит? Отрезан язык? Или просто не хочет говорить? Интересно... А вообще-то, по чьему приказу его, свободного ярла, бросили сюда? Явно по приказу самого каган-бека Завулона. А не много ли он на себя берет, этот Завулон? За такие дела можно и схлопотать под левое ребро острым клинком. Ну, Завулон...

Вообще-то, он в чем-то прав, этот незадачливый каган-бек. Еще вопрос, как бы сам Хельги поступил с теми, кто покусился на честь его супруги. Наверное, убил бы сразу, а этот, вишь, проявил милосердие — всего-навсего бросил в яму. А холодина, словно на льдине. Интересно, кто же здесь еще? Итак, если Хельги оказался тут из-за приставаний к жене каган-бека, почему не предположить, что его временный сосед попал сюда по той же причине? А раз так, то это, скорее всего, Имат. То-то он так сопит обиженно. Ну-ка,проверим!

— Хорошая девушка Халиса, — припомнил Хельги несколько хазарских слов. И тут же из дальнего угла полетел в него увесистый кусок твердой земли. — Что же ты кидаешься, Имат? Или не согласен со мной?

— Не позорь своим мерзким языком светлое имя, блудливая северная собака! — послышался приглушенный ответ. Глухой голос приказчика был полон ненависти и злобы.

Хельги задумался — как бы привлечь Имата на свою сторону? В конце концов, тогда и сидеть было бы веселее, и сбежать, в случае чего, легче. Вообще-то говоря, любой истинный викинг никогда не снизошел бы до общения с подобным существом, предпочел бы умереть молча или проклиная своих палачей, но... Но Хельги не был обычным викингом и вполне сознавал это. Он привык за последние шесть лет сначала хорошенько подумать, а потом уже действовать — что было, в общем-то, нехарактерно для большинства викингов.

— Ты напрасно сердишься на меня, Имат, — на языке ильменских славян произнес ярл. Знал — приказчик его хорошо понимает. — Нет, не кидайся больше, лучше послушай, не будь ишаком. — Ага... Кажется, притих. Ну, слушай... — Знай, Халиса никогда не будет моей, а вот твоей — вполне может быть.

— Опозоренная тобою, ублюдок!

— Ну, тогда уж и каган-беком тоже. Им — гораздо больше, чем мной. Тебе что нужно — добродетели Халисы или она сама?

— Чтоб тебя разорвали бешеные рыжие псы!

— Благодарю, я всегда знал, что ты добрый юноша. Да не шипи ты змеей! Как думаешь, Халису тоже схватили?

В ответ послышался стон.

— Вот и я так полагаю, — грустно сообщил в темноту Хельги. — И что с ней сделает каган-бек?

— О, не мучай меня, рыжий варяжский пес.

— Ну, не такой уж и рыжий. — Ярл помолчал. — А между прочим, мы могли бы помочь Халисе бежать, — немного погодя сообщил он. — Если б, конечно, сами смогли выбраться.

В темноте презрительно хмыкнули, но больше уже не ругались.

— Интересно, до этой решетки никак нельзя добраться?

Имат загремел цепью. Хельги усмехнулся:

— Давай я заберусь тебе на плечи и...

— Давай лучше я заберусь.

— Ладно. Давай, забирайся. — Хельги с готовностью подставил спину. — Только не особенно шуми, снаружи наверняка стража.