Чтение 12–й страницы книги ~Черный престол~

Крупные капли дождя барабанили по крыше детинца, шуршали в недавно привезенном для княжеских лошадей сене, копнами раскиданном на обширном дворе. Тиун, ругаясь, поторапливал убиравших сено холопов, время от времени бросая недовольные взгляды на затянутое тучами небо. Похоже, ждать, что завтра будет вёдро, нечего было надеяться. Надеяться можно было бы разве что на волхвов-облакопрогонителей, да где их сыскать? Осерчал на них в последнее время князь Хаскульд, прогнал со двора — и правда, чего не прогнать, когда в самую сушь и дождинки сотворить не могли? А вот теперь изгнанные, верно, мстили...

«Молодший» князь Дирмунд, сумрачный, нахохлившийся, словно вымокшая на дожде ворона, зло щурясь, выслушивал Ильмана Карася, докладывавшего о тех делах, про которыеничего не должен был знать «старшой» князь, Хаскульд, или Аскольд, как его здесь переиначили, как и Дирмунда — в Дира. Хаскульд и был истинным правителем Киева и всей полянской земли. Пока был...

Дирмунд довольно усмехнулся, услыхав, как Ильман вещает о ходе строительства новых острогов — не одного, нескольких! — далеко от Киева, на приграничье с землею радимичей. Теперь, с Камнем, дела пойдут в гору. Через несколько лет у Дирмунда будет верная дружина, готовая по первому его слову растерзать любого! Вот тогда он и поборется за власть, а пока...

Пока следовало копить силы. Колдовской камень вовсе не являлся панацеей и давал силу лишь в колдовских делах, да и то — на дальнем расстоянии он действовал лишь на адептов друида либо на людей, к ним приближенных. Именно поэтому там, в далеком будущем, кровавая рука Черного друида смогла достать лишь Толстяка с Торольвом, но не смогла дотянуться до других. Иное дело — здесь... Жаль только — мало осталось верных людей. Сгинул в далекой Хазарии Альв Кошачий Глаз, пропал — сгорел во время пожара? — Истома Мозгляк, а человек был истинно верный и многим повязанный. К тому ж далеко не глуп, жаль было терять такого помощника, хорошо хоть, подстатился Ильман Карась — тоже не дурак, пронырлив и деятелен, но, конечно, не так умен, как Истома.

Да, маловато подобных людишек, жаль. Одно дело — безмозглые воины-«волки», — уж теперь-то, с помощью волшебной силы Камня, их можно наделать в любом количестве, воспитать, как надо, в далеких лесных урочищах. Что от этих воинов требовалось-то? Послушание, верность и злобная тупая сила. А вот что касается исполнителей умных... Тут Камнем не обойдешься, тут самому искать надо. И беречь таковых, беречь! Привлекать на свою сторону кого серебром, кого ласковым словом, а кого и шантажом гнусным. У каждого — это друид знал точно — есть в душе темные силы, дремлют до поры до времени, могут дремать всю жизнь, а могут и проснуться. Силы эти — трусость и зависть, предательство и злоба, желание властвовать и наслаждаться чужой болью. Есть, есть они у каждого, даже у самого умного и, казалось бы, благородного человека. Вот их-то, силы эти, и нужно разбудить, не дожидаясь, когда сами проснутся. А как пробудятся — так всё, пропал человек! До конца жизни будет он их верным рабом... и верным рабом Черного друида.

Один из таких — Лейв Копытная Лужа. Молод, туповат, исполнителен. Надежен. Именно его отправил Дирмунд в землю радимичей строить остроги тайные да воспитывать преданных воинов. С ним поехали и те «волки», что остались в живых после пожара в лесу близ капища, — Немил с Ловушем. Еще не вполне взрослые, но уже достаточно злобные, завистливые, хищные. Из таких вырастут хорошие слуги.

Дирмунд усмехнулся, искоса взглянув на Ильмана. Не дурак, не дурак. Конечно, не чета Мозгляку, но не дурак. Только уж больно приметный — сальный какой-то, лупоглазый,с большой бородавкой на левой щеке. И — самое главное — имеет связи среди шельмоватого народца не только здесь, в Киеве, но и далеко на севере, в Альдегьюборге и Новгороде. А это могло еще очень даже пригодиться — друид думал о будущем.

Рюрик... Что ж, отобрав власть у Хаскульда, можно будет подумать и о нем. И о Хельги! Уже второй раз этот сопляк становится у него на пути. На пути у самого Форгайла Коэла, Черного друида Теней, перед могуществом которого меркнут все жившие когда-то друиды Ирландии! И никакого — никакого! — нет с этим Хельги сладу. Почему? Помощь других богов? Да, именно так. Жаль, в эти времена еще недостаточно силы у Крома. Но сила эта вскоре возродится. Появятся — сначала в дальних лесах, а затем и в Киеве — капища, идолы. Покатятся человечьи головы в широкие горла жертвенных кувшинов. Вот тогда и посмотрим, как помогут Хельги его боги. А пока... А пока тоже нечего сидеть сложа руки! Выследить Хельги, убить его друзей... нет, лучше, гораздо лучше будет переманить их на свою сторону... А что — чем плоха идея? Дирмунд гаденько засмеялся, потер руки и поинтересовался у Карася насчет соглядатая, недавно направленного на поиски молодого ярла.

— Неруч-то? — вспомнил имя Ильман Карась. — А тут он, уже пришедши. Велишь кликнуть?

— Зови, — кивнул князь.

Застучали по ступенькам крыльца кожаные, на ремнях, башмаки-поршни.

— Вот он, княже! Заходи, заходи, не стой. Да шапку-то сыми, рыло!

Дирмунд с любопытством смотрел на мужичка-соглядатая. Маленький, с мокрым, слюнявым ртом и свернутым носом, он чем-то напоминал злобного подземного тролля.

— Говори! — пихнул в спину соглядатая Ильман Карась. — Обо всём поведай. Сыскал ли, кого велено?

— Сыскал, милостивцы. — Голос у Неруча оказался тонкий, противный, скрипучий. — Энтот, кто вам надобен, на дворе дедки Зверина живет, где гости заморские завсегда обретаются. С ним дружки — один варяг, другой — вроде ромей, а третий вообще не поймешь кто — узколицый, проныристый, звать... Конхувар, что ли...

— Конху... Конхобар? — Мрачная физиономия князя озарилась радостью. — Так ты еще не нашел в Гардаре свою смерть, предатель? — сквозь зубы процедил он. — Что ж... Пожалуй, и я не буду с тобой торопиться. Что еще выведал? — Дирмунд строго посмотрел на Неруча.

— Еще ведаю, ходил к ним один человек.

— Что за человек?

— Отрок не отрок. Парень. Годков, может, пятнадцать иль около того. Белобрысый, губастенький, в рубашке выбеленной с пояском красным.

— Белобрысый, говоришь? В рубашке с красным поясом? Умммх!!! — Ильман Карась недобро прищурил глаза. — Ведаю, кто это! Не иначе, как Ярил Зевота, помощничек Мечиславов, крыса! Самолично горло порву переветнику!

Ильман Карась зарычал, совершенно по-звериному, так, что вызвал уважительный взгляд князя.

— Подожди сразу рвать. — Дирмунд предостерегающе поднял руку. — Не будем его живота лишать, погодим.

— Как погодим, батюшка? Это ж такая крыса, умхх...

— А так. Мы лучше с ним поиграем.

— Поиграем?

— Ну да. Как кошка с мышом.

Князь дребезжаще засмеялся, и от смеха этого, а больше — от страшных пылающих глаз его стало соглядатаю Неручу страшно, да так, что захолонуло сердце. Простившись, когда дозволили, бочком-бочком он пробрался к двери, выскользнул, словно налим из сети, и бросился бежать, не разбирая дороги. Плечи его, непокрытую голову, спину колотил не утихающий дождь.

— Прослежу, — на бегу повторял послух полученный от князя наказ. — Найду. Проведаю.

Глава 10

ОШИБКА ЯРИЛА ЗЕВОТЫАвгуст 863 г. К северо-востоку от Киева

Сплюнул с досады

Кровью от надсады.

Пропал задарма

Из-за дерьма.

Кабы вовремя знать

Про казачью знать...

...Чтоб соломки подстлать.Михаил Зенкевич. «Огородный сказ с болота»

Необычно задумчив был в последние дни Конхобар Ирландец, бывший когда-то друидом и занесенный в Киев прихотливым ветром судьбы. Узкое желтоватое лицо его еще больше потускнело, заострилось, осунулось; вообще, Ирландец стал каким-то на себя не похожим — не подшучивал над Снорри или Никифором, не смеялся над россказнями заезжих купцов и даже ромейское вино пил, казалось, без удовольствия, что уж совсем ни в какие ворота не лезло. Пару раз перехватывал.Хельги-ярл бросаемые на него Ирландцемосторожные взгляды. Интересно, что это с ним творилось такое? Заболел, что ли?

— Нет, не заболел, — усмехнулся Конхобар, отвечая на вопрос ярла, когда они наконец-то остались одни в гостевой горнице: Снорри улегся от нечего делать спать, а Никифор еще не возвратился с собрания братьев по вере — появились уже христиане и в Киеве.

— Не заболел, — повторил Ирландец. — Я боюсь, ярл! — вдруг, понизив голос, яростно прошептал он. — Черный друид Форгайл узнал, что я в Кенугарде! И сделал мне предложение вновь служить ему. Пергаментная записка была пригвождена стрелой к моему ложу.

— Так что ж ты теряешься? — Хельги засмеялся, не отводя от собеседника серьезного взгляда. — Согласился бы. Друид скоро станет владыкой Кенугарда, к тому всё идет!

— Я слишком хорошо знаю Форгайла, — покачал головой Конхобар. — Он никогда никого не прощает и всегда мстит. И мстит страшно!

— Не страшнее смерти!

— Страшнее, ярл! К тому же, как ты сам сказал, у него теперь волшебный камень Лиа Фаль. Я уже чувствую его зов.

— Серьезное утверждение. — Ярл задумчиво постучал пальцами по столу. — Может, тебе лучше на время уехать из Кенугарда?

Лицо Ирландца на миг озарила радость — он и сам хотел просить об этом ярла и лишь выбирал удобный момент для начала разговора. Похоже, сейчас такой момент настал.

— И знаешь, куда ты поедешь? — Хельги поднял глаза.

— Догадываюсь. — Конхобар улыбнулся. — В земли радимичей?

— Именно. — Ярл оглянулся — не подслушивает ли кто? Нет, вокруг всё было спокойно, лишь за тонкой стенкой, в гостевой зале, что-то вполголоса внушал служкам дедко Зверин. — Поедешь тайно.

— Под видом купца. Что ты улыбаешься, ярл? Ну а как же еще-то? Вот только товара у меня нет, да и с серебром в последнее время у нас не всё хорошо.

— Вот вы заодно и заработаете серебра. Не один поедешь, со Снорри. — Хельги почесал свою светлую, тщательно подстриженную бородку. — Ты прав, Конхобар, тысячу раз прав насчет нашего серебра. С этим друидом я совсем забыл о деньгах. А ведь еще немного — и мы нищие!

Вытащив из-за пазухи кожаный кошель-калиту, ярл с усмешкой швырнул его на стол. Выкатившиеся дирхемы, жалобно звякнув, упали рядом с деревянными кружками.

— Это всё. — Хельги хлопнул ладонью по столу. — Если что-то срочно не предпринять, скоро нам нечем будет платить за постой и еду. Дожили, господа благородные викинги!

— А я давно предлагал ограбить какой-нибудь купеческий обоз, — невозмутимо произнес Ирландец. — Но никто меня не слушал.

— Не помню, чтоб ты предлагал, хотя... я и сам хотел говорить об этом. И провернуть это дело нужно быстро — до вашего со Снорри отъезда. Чтоб было чем с радимичами торговать, ха-ха!

Хельги-ярл потер руки, с недоумением чувствуя, как что-то внутри него восстает против этого, такого обычного для викингов, действия. Но почему, почему восстает? Что-нибудь другое можно придумать? Вряд ли... Хотя...

— А ну-ка, буди этого лежебоку Снорри!

Бывший волхв-чаровник Хевроний, изгнанный из славной жреческой корпорации за склонность к беспробудному пьянству, быстро нашел себе иное занятие. Нашел с помощью старинного знакомца своего, Мечислава-людина, что держал корчму на Щекавице, заодно занимаясь и делами, так скажем, не очень-то подходящими для почтенного содержателя питейно-постойного заведения.

— Чаровник — и без дела? — выслушав пьяные причитания Хеврония, расхохотался Мечислав. — Ты что, уже успел пропить все свои чары?

— Нет, не успел, — покачал головой Хевроний, достал несколько небольших чарок — оловянных и медных, — вывалил со звоном на стол, — вот, мол, не такой уж я и пьяница!

— Ты, между прочим, давненько мне должен, — почмокав губами, напомнил хозяин корчмы. — Когда отдашь?

Хевроний похолодел — вот так и теряли люди свободу, становясь кто закупами, кто рядовичами, а кто и полными рабами — холопами да челядью. Таким вот челядином, видно, решил сделать его ушлый Мечислав-людин, использовать для своих надобностей — опаивать чарками гостей, а потом грабить. Известное дело — вот оно, чародейство!

— Нет, нет, Хевроний! — Словно подслушав думы чаровника, Мечислав замахал руками. — Нет, людишек спаивать — не для тебя дело, на то у меня, чай, другие найдутся, тут великого ума не надо. А ты... Ты, говорят, чародеем был изрядным?

Хевроний приосанился, бородищу растрепанную пригладил.

— И руки у тебя ловкие?

— Так ведь с чарками-то управляться, чай, нужна ловкость.

— Вот и отработаешь должок мне. Ловкостью своей да чарками.

С тех пор и улыбнулось бывшему волхву счастье. С подачи Мечислава-людина, стал он крутить на торгу да на пристани чарки, да жемчужину меж ними катать. Катает, катает — потом накроет чаркой жемчужину: поди угадай, под какой? Кто угадает — тому жемчужина, ну а не угадал — давай, что есть: шапка — так шапка, браслет — так браслет, онучами да лаптями тоже не брезговал, птичка по зернышку клюет. Не один Хевроний работал, в артели. Кроме него, еще были старый дед да отрок — жемчугоугадыватели, они и выигрывали, народишко глупый завлекали. Еще и охрана — двое молодцов с тупыми мордами и наглым звероватым взглядом. Дело свое туго знали: едва кто-то из проигравших начинал ерепениться — являлись тут же, словно из-под земли: а ну, кто тут наших старичков забижает? Неруч Кривой Нос еще был — мужичонка хитрый, — тот всё сразу высматривал: и как торг идет, и кто чего купил-продал, да где людишки кваску хмельного хлебнули, да в таком количестве, что теперь и море им по колено, и Днепр — ручей пересохший. А буде являлись на торг дружинники-гриди, Неруч сразу — шасть к ним. Шапку в руку, поклонится, разговор заведет. И опомниться не успеют гриди, как у них в руках то ткани баской кусок окажется, то поясок узорчатый, а то и браслетик витой. За то гриди Неруча сильно уважали.

Так и кормились. Хевроний подумывал уже и пить бросить — да и некогда пить было, всё работал, а вечерком если и выпьешь, так чуть-чуть, не как раньше. С трясучими-то руками наутро какая работа? Должок Мечиславу быстро отдал, однако уходить на вольные хлеба не торопился — себе дороже. Тут тебе и артель, и защита. Всё Мечиславовыми трудами.

Приосанился Хевроний, брюшко приобрел, лысину благовониями ромейскими умащивал, шел — вперед брюхом. Бывшие друзья-волхвы, как увидали, враз позвали обратно, да Хевроний на них и не поглядел. Что толку от чародейства-то? Когда есть прибыток, когда нет. Да еще и побьют, ежели что не так предскажешь. Нет уж, лучше у Мечислава!

Вот и сегодня денек выдался — изумительный. Яркий, с молочно-белыми облаками по голубому небу и бархатным золотистым солнцем, теплым, но не жарким. К тому же артельщики на погрузке раньше обычного работу закончили — вот и проворонили их матери, жены, дочки, не успели встретить. Артельщики, кваску хлебнув изрядно, куда пошли? Ясно куда. К Хевронию. А тот уж их ждал, улыбался, как друзьям наилучшим. А ну, угадай?

К вечеру, сидя в уголке, у старого причала, чародеи-жемчужники подсчитывали дневную добычу. Неплохой выдался день, таких бы побольше. Грех богов гневить — пять жемчужин, три беличьи шкурки, серебряных монет две, шапка, кошачьим мехом отороченная, две рубахи беленых, да небеленого холста одна. Проигравшие-то так и пошли домой безрубах, вот потеха-то!

Хевроний, улыбаясь солнышку щербатым ртом, подбросил на ладони дирхем.... Поймал. Снова подбросил — опять поймал. Подбросил...

Чья-то рука ловко прибрала монету.

Хевроний, а с ним и молодцы, и дед с отроком — все, кроме Неруча кривоносого, тот к Мечиславу как убег, так не возвращался еще, — переглянулись. Ну-ка, кто тут шутки нехорошие шутит?

Обернулись — и осеклись.

Перед ними стоял воин. Сильный, в длинной серебристой кольчуге, переливающейся на солнце яркими зайчиками, в ромейских золоченых поножах и таких же наручах, в островерхом шлеме, прикрывавшем верхнюю часть лица блестящей стальной полумаской с прорезанными очами. К полумаске была прикреплена кольчужная сетка, не дававшая возможности разглядеть лицо воина.

Повертев пальцами монету, незнакомец молча убрал ее к себе в объемистый кошель, привязанный к поясу, и так же молча требовательно протянул руку:

— Остальное тоже сюда. Быстро!

Похватав увесистые дубины, молодцы вскочили было на ноги — проучить нежданного лиходея. Куда там! Хевроний не понял, что и произошло-то. Воин в кольчуге даже не доставал меча, лишь просто махнул ногами — и молодцы со стоном улетели в кусты.

— Сидеть! — Одним взглядом пригвоздив к месту собиравшихся незаметно дать деру деда с отроком, воин вытащил меч и подошел к молодцам. — Сесть. Рядом! — Острием меча он указал на старые мостки. Вокруг буйно разрослись бузина и ива, заросли были таким густыми, что местами казались вообще непроходимыми.

Опасливо косясь на меч, молодцы проворно исполнили указание. Сообразили, что шутить с ними никто не намерен. Всё более чем серьезно. Ну, не убили пока, и то хорошо.

Хевроний, ни жив ни мертв от страха, протянул лиходею-кольчужнику всю дневную добычу и на всякий случай поклонился.

Лиходей, глухо — из-под кольчужки-бармицы — усмехнувшись, выбрал кольцо, взял двумя пальцами, поднял над головой...

Вжжик!!!

Словно молния, в воздухе просвистела стрела и, пронзив кольцо, впилась в мостки между ногами деда.

В страхе Хевроний закрыл глаза... а когда открыл, воина уже не было. Искать его охотников не нашлось. Помнили, как метко стреляет его сообщник...

Ближе к ночи в корчме Мечислава-людина случился шумный скандал. Вернее, скандалил и шумел сам Мечислав — длиннорукий толстоносый тип, весь заросший рыжеватыми волосами. Схватив попавшийся под руку корец, запустил им в очаг. Пнул ногой котел, растоптал ногами оловянный кубок, привезенный с далекой аглицкой земли. Буйствовал. И причины на то были!

За сегодняшний день неизвестные злодеи, хорошо вооруженные, в кольчугах и шлемах, ограбили почти всех его людей: артель чаровника Хеврония, двух конокрадов, менялуЛюдоту и даже старика Исфагила — хазарина, невесть когда прижившегося в Киеве и промышлявшего мелкими кражами на Подоле.

Убыток оказался значительным, но не в этом было дело, в другом: хорошо, если неизвестные наглецы — приезжие и, схватив куш, угомонятся. А если нет? Это что же — постоянно с ними делиться? Нет, надо что-то немедленно предпринять.

— И что ты сейчас сделаешь? — охладил пыл Мечислава зашедший в корчму Ильман Карась. — Подожди-ко лучше до завтра. Может, и ничего.

— Как же, ничего! Да их тут артель целая, лиходеев этих. Кто в серебряных кольчугах, кто в черненых, кто вовсе без кольчуги да без шлема, только рожа одна плащом до бровей замотана. Может, князю пожаловаться?

— Погоди князю... — Ильман Карась отмахнулся. Жаловаться князьям — Хаскульду или тому же Дирмунду — было, по его мнению, бесполезно. Сильно подозревал Ильман, что грабежами балуется кто-то из старшей дружины, — судя по рассказам, вооружены налетчики были не хило. Мечи, шлемы, кольчуги. Нет, это не голь перекатная! Гриди... А то и повыше.

Вовсе не за этим пришел к Мечиславу Ильман Карась. За другим... Посидел немного у очага, ноги вытянув, потер на щеке бородавицу. Спросил:

— Чегой-то не вижу парня твоего, Ярила?

— А, про Зевоту спрашиваешь. — Выпустив злость и оттого несколько успокоившись, Мечислав-людин присел на лавку рядом. — К себе на Почайну отпросился на день Зевота. Завтра с утра объявится, куда ему деться.

— Завтра так завтра, — покладисто согласился Карась. — Я-то уйду раненько, а ты парню своему, Яриле этому, вели с кем-нибудь из твоих отправиться, вроде как для присмотру или охранщиком. Лишь бы весь день на виду был.

— С Хевронием-чаровником и отправлю. — Нахмурившись, Мечислав исподлобья посмотрел на гостя: — Ярил Зевота?

— Кто знает? — усмехнулся Ильман Карась. — Но проверить надо!

Полдня Ярил Зевота слонялся по рынку вместе с парой молодцов — охраняли чаровника Хеврония, ловко крутившего свои чарки меж пристанью и торгом. Место жулики выбрали удачно, народ — купцы с помощниками, корабельщики, мелкие торговцы, смерды — во множестве шастал туда-сюда, то с пристани к торгу, то, наоборот, с торга на пристань. Собственно, никто не мог бы сказать точно, где начинался рынок и кончалась пристань. Разве что у самых мостков никто не торговал... ну, это на первый взгляд так казалось. Вон, уже прибежали туда вездесущие мальчишки-квасники с большими плетеными флягами за спиною:

— А вот квасок! Холодненький, забористый. А уж вкусен! Налетай, гость, покуда не скис.

Тут же и лепешечники:

— Лепешки горячие, аржаные, овсяные! Съешь одну — на день сыт будешь!

Вроде бы без дела толкавшийся у пристани Хельги-ярл съел пару лепешек — и вправду еще теплых, — запил забористым квасом и, утерев усы и бородку подолом рубахи квасника, повернул к длинным рядам торговцев.

— Жемчужина речная, редкая, угадаешь — твоя будет! Не стой, паря, дубом, лови свое счастие!

Увидев Хеврония с чарками, Хельги усмехнулся и, пройдя мимо, остановился у горшечного ряда. Внимательно осмотрел кувшины, скривился недовольно — чтоб все, кому надо, видели. Выспросил громко, на весь торг, где самые лучшие горшечники живут. Кивнул, да и, не таясь, зашагал к коновязи.

Ярил Зевота, в посконной рубахе с вышивкой, давно уже заприметил ярла, но подойти боялся, хоть и имел что сказать. С утра еще проговорился Мечислав-людин о том, что собирается большой караван в древлянскую землю, и собирает его Харинтий Гусь.

Услыхав то, Ярил про себя хмыкнул — ясно, что за караван, коли Харинтий Гусь за хозяина. Невольничий! Только вот почему к древлянам? Было бы ясно, ежели б к ромеям ильв степь. А зачем древлянам невольники? Чем они их кормить-то будут, посконники занюханные, коли самим частенько жрать нечего? Нет, не продаст там Гусь никого...

Впрочем, Харинтий выжига известный и вряд ли решился бы на заведомо разорительное предприятие. Но почему к древлянам? Если бы к радимичам, тогда понятно... Что ж, выходит, и в древлянской земле что-то у кого-то затевается? Дела интересные, надо бы сообщить варягу. А тот, глядишь, и совсем отпустит...

Эх, вот бы забрать у него состриженные волосы, тогда можно было б и не спрашиваясь улепетнуть куда подальше... Ярил вздохнул и тут же посмеялся своим мыслям. Улепетнуть... А куда? На Почайне в родовом селении спину горбить? Больно надо, давно отвык он от этого. В другой город податься? В Чернигов, Смоленск или еще дальше, в Ладогу? Так он там чужаком будет, не заработает ничего, разве только артельщиком на разгрузке, да ведь и не возьмут в артельщики чужого. Нет, из Киева дорога заказана. Тут следует жить, негде больше. Только надо затаиться на время, затихнуть, как карась в тине. Переждать... Опять же — где? К купцам, что ли, наняться, что в Царь-град ходят? Так ведь не сезон... Следующей весной можно будет, но до того времени что еще случится, известно лишь одним богам. Похоже, один путь — служить верно варягу. И лишнюю куну подзаработать можно, и — в случае чего — какая-никакая защита. Варяг — воин знатный. Как там его? Олег? Нет, это по-киевски — Олег, а на их говоре — Хельги. Хельги-ярл. Вон он, у горшечников трется...

Ярил подозвал квасника, выпил — ух и кислый же квас, аж скулы свело. Вместо оплаты наградил квасника пинком и пообещал набить морду, ежели еще раз этакой кисленью торговать вздумает, пес нехороший! «Нехороший пес» квасник — мелкий прыщеватый пацан лет одиннадцати — с плачем убежал прочь, верно, жаловаться. Было кому — сам по себе здесь никто не торговал, все под чьей-то защитой. И правда — Ярил и в носу поковырять не успел, как рядом с ним возникли два бугая, за которыми, невдалеке, маячила прыщавая рожа обиженного квасника.

— Отойдем-ка, паря! — крепко взяв Ярила под руку, шепнул один из бугаев.

— Лапы убери, — так же тихо отозвался Ярил. — Малец ваш, подлюка, чуть меня не отравил своим пойлом. А что не так — Мечислава-людина знаете?

Бугаи переглянулись. Видно, знали такого. Отошли, пошептались о чем-то. Подошли снова:

— Ты это... Мечислав что, квасников под себя взять решил?

— Нужны ему ваши квасники! У него и так вон... — Зевота кивнул на толпу, собравшуюся около артели чародея Хеврония, — доходов хватает, нужна ему ваша мелочь.

Бугаи выдохнули с видимым облегчением:

— Тогда давай так: ты нас не знаешь, мы — тебя.

— Валите, — согласно махнул рукой Ярил.

— Только ты того... мальцам нашим торговать не мешай.

— Нужно мне больно...

Отвернувшись от бугаев, Ярил Зевота задумчиво поковырял пальцем в носу, поискал взглядом чародейных молодцов-обормотов, подозвал:

— Вот что, парни, я отлучусь на маленько.

— А Мечислав наказывал, чтоб...

— За хмельным, дудари вы дурные! Любите хмельное?

Обормоты разом кивнули.

— Тогда ждите. А Мечиславу скажете — никуда не уходил.

— Скажем! — предвкушая хмельное, дружно заверили молодцы. — Возвертайся только скорее, в горле пересохло, уж мочи нет.

— Ждите.

Усмехнувшись, Ярил ловко проскочил мимо рыбных рядов и, обойдя торг, зашагал по Подолу к холму. Пыльные узкие улочки разбегались по всему Подолу довольно беспорядочно, и найти нужный дом было не так-то легко, хорошо хоть, Ярил примерно знал, где селятся горшечники. Прошел мимо небольшой, но уютной усадьбы, с частоколом, амбаром идивным яблоневым садом — вот бы ему такой! — свернул к детинцу, поплутал немного, прошелся вдоль рва, снова свернул, через кусты, через рощицу, через сад-огород выбрался-таки в нужное место, пропустив впереди себя пару возов с глиной. А где глина — там, ясно, и гончары. Вот и нужный дом, как и все в землю вросший, крыша свежим камышом крыта, плетень, недавно чиненный, кольями подперт. На кольях — горшки, чтоб все знали, чем занят хозяин. Средний горшок... Эх-ма. Не припас угля! Вон, парень какой-то...

— Эй, малый! Уголька не вынесешь ли? Живот схватило.

Спрятав в ладони уголек, еще теплый, Ярил Зевота оглянулся — вокруг никого не было — и быстро провел на среднем кувшине черную линию.

— Ну, вот. — Выбросив уголь, он улыбнулся и деловито зашагал обратно на пристань. Нужно было еще зайти к одной бабке, за хмельным...

На возу, стоявшем рядом с двором горшечника, зашевелилось сено. Выбравшийся наружу кривоносый мужичонка — Неруч — в задумчивости почесал затылок. Что делать — идти следом за Зевотой, как велено? Иль остаться здесь, дожидаясь того, для кого оставлена метка? Вроде б надо — как велено. Но и тут... Узнает Карась — не простит. Что б такое придумать? Неруч пошмыгал свернутым на сторону носом, огляделся — рядом с ним, в пыли, валялся выброшенный Ярилом уголь. Радостная улыбка озарила хмурое лицо соглядатая. Схватив уголь, он нарисовал линии на всех горшках. Пусть потом тот, кто придет, разбирается... И тут же испугался. А вдруг и это какой-то знак? Выбросив уголь, поплевал на рукав да стер всё. Так-то лучше будет. Словно ничего и не было... Стерев, побежал вслед за Зевотой — как велено...

— Значит, всё-таки он, — поджав губы, глухо произнес Мечислав-людин, бросив взгляд на сидевшего перед ним Неруча. — Значит — он. Ну, Ярил! Недаром Ильман Карась...

Мечислав не успел закончить, как в горницу вошел сам Ильман Карась. Лупоглазый, прилизанный, бородавчатый, в неприметной посконной рубахе. Сдвинув брови, строго взглянул на сидящих:

— Ну?

— Он. — Оба кивнули. — Ярил Зевота.

— Я ж то и говорил. Что видел? — Ильман перевел взгляд на кривоносого.

— Знак кому-то подал, пес, — с ухмылкой отвечал тот. — Нарисовал углем на кувшинце, что на плетне у горшечника на Подоле. Я тот знак стер, батюшка! — не удержавшись, похвастал Неруч.

— Чего сделал? — Ильман Карась с размаху щелкнул соглядатая в лоб, да так, что из глаз у того полетели искры. — Ты что наделал, тварь преглупая? И как же мы теперь узнаем, кому тот знак подан был?

— Так ведь он к ним...

— А может, они к нему, а? Ухх! Так бы и прибил. Прочь с глаз моих, пес гунявый! Где сейчас Ярил?