Чтение 21–й страницы книги ~Разбойный приказ~

Улицы большого посада были пустынны. Лишь когда миновали площадь, выскочили из-за угла двое шпыней, подскочили к слуге, но, увидав идущих позади людей, быстро ретировались в направлении Вяжицкого ручья.

Вот и монастырские стены, за ними на фоне белесого ночного неба – черные силуэты звонницы, луковиц Успенского собора, башен. Встали неподалеку в зарослях ивы – выжидали. Надо было выбрать момент, до заутрени… Иван повернул голову – на востоке, за рекой, забрезжили первые лучи солнца.

– Пора! Не забудь – книгу отнесешь на постоялый двор, мы будем там. – Шпион подтолкнул служку, и тот, подбежав к воротам, изо всех сил забарабанил в них кулаками.

– Чего стучишь, паря? – недовольно отозвались с воротной башни.

– Отцу Паисию, судебному старцу, записка!

– Записка? Ну давай сюда, передадим…

– Так я жду ответа.

– Жди.

В ивовых зарослях тоже ждали. Ага… вот ворота раскрылись. Позвали служку. Тот вошел, пробыл не так уж и долго и вышел. На звоннице, прямо над головой, ударили в колокола; за дальним лесом медленно вставало солнце. Отряд вооруженных всадников вырвался из монастырских ворот и наметом понесся в сторону Стретилова.

Швед застыл, провожая всадников долгим подозрительным взглядом. Затем, ткнув пистолетом Иванку в бок, свистом подозвал служку. Протянул руку – давай.

Слуга, пожав плечами, передал сверток.

– Свободен, – махнул рукой швед, и служка, кивнув, быстро зашагал на Береговую.

И в этот момент Иван изо всех сил лягнул отвлекшегося на книгу шпиона в живот. Тот скрючился, пистолет упал на землю и с грохотом выстрелил. Разом залаяли окрестные псы. Быстро совладав с собой, швед проворно вытащил длинный узкий стилет – р-раз! Острое лезвие распороло Иванкин кафтан и рубаху, разрезало кожу. Иван не чувствовал, как текла по груди горячая кровь, не до того было. Резким выпадом он ударил шведа в скулу, тот отпрянул, однако стилет не выронил и нанес удар, едва не попавший юношев сердце.

– Наверное, именно таким ударом ты убил несчастного Юхана, – моментально уклонившись влево, издевательски бросил Иван. – Не жаль было убивать земляка?

– Паписты мне вовсе не земляки! – Осклабившись, шпион выбирал момент для смертельного удара. Острое жало стилета маячило на расстоянии вытянутой руки от Ивана, не давая возможности для маневра. Что оставалось? Правильно! Снова ногой в пах – что Иван и проделал, однако на этот раз промахнулся, попал врагу по коленке – в общем-то, тоже неплохо. И едва успел пригнуться, как смертоносный клинок просвистел у самого уха.

И вот тут уже Иван прыгнул – все так, как показывал Прохор. На лету вынес вперед кулак, ударил снизу да прямо в нос – брызнула красная юшка, и шпион, застонав, тяжело повалился на спину. Стилета из рук не выпустил, пес, и почти сразу очнулся, но было уже поздно – Иван навалился на него стремительным леопардом, выбил кинжал, схватилза горло. То же самое проделал и враг, оба покатились по жухлой уличной траве, изрыгая проклятия. Иван был более ловок, но швед оказался сильнее, силы юноши быстро таяли, все вокруг поплыло, а перед глазами зажглись вдруг яркие зеленые звезды…

– Добрый день, гере Свен, – сказал кто-то по-шведски.

Мелькнули темные тени – хватка вражины ослабла и затем вовсе сошла на нет. Иван отдышался, сел и, улыбаясь, смотрел на отца Паисия и его людей, споро вязавших шпионакрепкой пеньковой веревкой.

– Или вам лучше подойдет имя Кровавый Свен? – не отрывая от шведа довольного взгляда, язвительно осведомился Паисий. – Кажется, именно так вас именовали на судне«Добрая Марта». Славное было судно, голландцы до сих пор жаждут видеть на виселице весь его экипаж.

Кровавый Свен ничего не ответил, лишь, опустив глаза, злобно зарычал.

Наклонившись, судебный старец поднял с земли книгу, стряхнул пыль.

– «Азбуковник», полезная вещь, – засмеялся Паисий. – Видать, наш друг Свен решил заново поучиться читать. – В поруб его! – посерьезнев, распорядился он и повернулся к Ивану. – А ты, вьюнош, пойдешь со мной. О, да ты никак ранен!

– Нет! – Иванко упрямо покачал головой. – Я не все… Не все успел. О Господи! – Он обхватил голову руками и застонал. – Василиска! Как ее теперь отыскать?

– А чего ее искать-то? Прохор, дружок твой, вчерась еще отпрашивался сегодня поутру за Василиской-девой сходить, привести на праздник. Э… – Старец посмотрел куда-то поверх Иванкиной головы. – Эвон, не они ли идут-то? Они!

– Где?!

Превозмогая боль, юноша вскочил на ноги и, увидев знакомые лица, бросился навстречу.

– Василиска, – подбежав, он обнял девушку, глотая набежавшие слезы. – Василиска… люба…

Девушка улыбнулась и, что-то нежно шепча, погладила парня по голове.

Прохор недовольно покосился на них и тяжело вздохнул.

– Так, значит… значит, ты все время в обители Введенской была? – радостно допытывался Иванко. – И никто к тебе не приходил? И эвон, коса целая!

– Да никто не приходил, – девушка негромко смеялась. – Кому ко мне приходить-то? Разве что Проша зашел с утра, привел вот на праздник. А коса… Что с моей косой случится-то?!

– Ох, – Иванко застонал, зло стиснув зубы. Ну надо же, как развел его проклятый швед – просто как последнего недотепу! Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, спасибо заступнице Пресвятой Богородице Тихвинской!

Источников своей осведомленности о шведском шпионе-пирате отец Паисий так и не выдал, как Иван ни выспрашивал. Сказал только, что есть у него хорошие знакомцы на шведском подворье, а потом перевел разговор на книгу:

– И почто она свею сдалася? Если б не она, так, может, и сбег бы… до Новгорода, никак не дальше.

– Здесь, в обители, у свея есть кто-то, – напомнил Иван. – Ловко они мою бумагу прочли. Не знаю и как.

– Предателя сыщем, – сумрачно сдвинув брови, заверил судебный старец. – Кровавый Свен говорить не захочет, так и без него, сами вычислим. Не столь уж и много людейко мне вход имеют. Вот что! Мы прям сейчас ему записку напишем! Когда, говоришь, московский купец баркасникам зерно привезет?

– Сегодня вечером должен, – чуть сконфузившись, вспомнил о главном своем деле Иван. – Думаю засаду устроить, у тебя, отче, хотел людей попросить.

– Засаду-то мы устроим, – Паисий хитро улыбнулся. – Туда же, на карбасы, и предателя позовем – чтоб брать, так уж всех скопом!

– А как же мы предателя позовем? – резонно усомнился юноша. – Коли мы не знаем, кто он?

Старец взглянул на него, словно на несмышленыша.

– Я ж говорю, мы ему сейчас записку писать будем. Здесь, в келье моей, и оставим, коли он сюда доступ имеет. Пусть прочтет, от нас не убудет. Садись вон за стол и пиши, я продиктую. Как рана-то, сильно болит?

– Да нет, только щиплет.

Устроившись за столом, Иван взялся за перо.

– Отцу Паисию Иван Леонтьев сын челом бьет, – продиктовал старец совершенно такие же слова, как совсем недавно швед. – Баркасный староста Евлампий Угрюм – предатель и соглядатай свейский…

– Что-о?!

– Пиши, пиши. – Отец Паисий положил юноше руку на плечо. – Не раз встречался с монахом тонным Анемподистом, который есть свейский человек именем Кровавый Свен. Ночью, после Тихвинской, надо хватать обоих и того, кто в обители им помогает, под пыткою выведать. Написал, что ли?

– Написал, – кивнул Иван.

Старец усмехнулся:

– Ну, а теперь иди, договаривайся с баркасником. К вечеру я людишек пришлю.

– Так Евлампий не…

– Конечно, не соглядатай. А ты что, поверил?

Иван опустил глаза.

– Вот и предатель наш должен поверить. Должен!

Постучав, вошел послушник. Поклонился. Взглянул искоса на Иванку.

– Говори, говори, что там стряслось, – махнул рукой старец. – Кругом свои.

– Отрок из реки вылез и к нам прямо так, голышом, прибежал. Тебя, отче, похощет видеть как возможно срочнее!

– Отрок? Голышом? – удивился Паисий. – Ну что ж, зови… Э, да только пусть накинет на себя что-нибудь, прикроет срам.

– Уже прикрыл, – послушник улыбнулся. – Мы ему рясу старую дали.

Послушник вышел, и почти сразу же за дверью послышались шаги босых ног. Вот кто-то постучался.

– Входи, входи!

Оба – и Иван, и старец – с любопытством уставились на дверь.

Та распахнулась…

– Митька! – удивленно-радостно вскрикнул Иван.

Глава 19.

Коркодил

Битье кнутом в наших глазах было варварским наказанием…Адам Олеарий. Описание путешествия в МосковиюИюнь 1603 г. Тихвинский посад

Бабка Свекачиха смотрела на привязанную к столбу девчонку столь умильно, как, наверное, не смотрела бы и на собственную внучку, если б та у нее имелась.

– Проверь-ка щипчики, Феденька, – с улыбкой попросила бабуля. – Поди, нагрелись?

Федька Блин наклонился к углям раздутой кузнечными мехами жаровни и, вытащив щипцы, с поклоном протянул их хозяйке.

– Сейчас зачну тебе груди рвать, Муленька, – ухмыльнувшись, негромко сказала Свекачиха. – Затем – ноздри, потом – глаза… Больно – спасу нет!

Смуглое обнаженное тело девчонки покрылось испариной.

Старуха, словно истая ведьма, клацнула щипцами прямо перед носом несчастной.

– Ну, кто тебя к нам послал?

– Ммм, – отчаянно замычала Мулька.

– Что, говоришь – немая, сказать не можешь? – Свекачиха покачала головой. – А мы так сделаем – я сама за тебя отзовуся, а ты, как правду почуешь, так и кивни.

С ужасом покосившись на щипцы и жаровню, Мулька часто-часто закивала.

– Ага… – Отдав щипцы Федьке, бабка удовлетворенно потерла руки. – Боишься, знать, пытки-то? Это правильно, что боишься. Нешто можно боль этаку вытерпеть? Ну, начнем… – Свекачиха немного подумала и продолжила допрос, вперившись в девушку пристальным недоверчивым взглядом. – Сам архимандрит тебе заданье за мной приглядыватьдал?

Мулька отрицательно дернула головой.

– Не он? А тогда кто же? Старцы?!

Вздохнув, девчонка кивнула.

– Старцы… – Старуха усмехнулась. – Ну, я так и думала. Который же старец, верно, судебный?

Мулька снова кивнула.

Подойдя ближе, Свекачиха ласково погладила девчонку по распущенным волосам.

– Вот и славно, касатушка, вот и ладненько. Ты ведь у нас грамотна? Вот посейчас велю тебя отвязать – так и напишешь, сколько уже за мной следишь: полгода, год иль больше – да чего вызнала, да что старцу судебному сообщила. Напишешь ведь, так?

– Умм…

– Вот и умница. Федька, неси перо да чернила, а вы, парни, развяжите ее, да пока придерживайте – кабы бежать не бросилась. Оно-то ясно, что отсюда не убежишь, одначе девки-то – дуры, что уж тут скажешь? Возьмет да и кинется, лови ее потом по двору, теряй время.

Двое бабкиных холопов, развязав веревки, встали по обе стороны девчонки, крепко ухватив ее за руки.

– Ммы-ы-ы, – замычала та: мол, не бойтесь, не убегу.

Парни откровенно пялились на раздетую Мульку, ухмылялись, один даже ущипнул девчонку за бок, пока бабка не видела. А бабка увидела – глазастая – и, выпятив губу, погрозила холопам пальцем, дескать, смотрите у меня. Парни потупились и с собачьей преданностью посмотрели на свою хозяйку. Тут как раз явился и Федька с писчими принадлежностями. Следом за ним двое слуг тащили стол.

– Чтоб писать удобнее, – с ухмылкой пояснил Федька.

– Молодец, Феденька, догадался! – Свекачиха засмеялась и снова повернулась к жертве. – Ну, видишь, Муленька, – все для тебя. Подойди-то к столику-то, пиши.

Вздохнув, девчонка размяла пальцы и, взяв в правую руку перо, принялась со скрипом водить им по испачканному листу дешевой бумаги.

Остальные терпеливо ждали.

– Госпожа, – вдруг что-то вспомнив, Федька подошел к бабке. – Те двое вернулись, Онисим с Евстафием.

– Вернулись? – довольно осклабилась Свекачиха. – Молодцы, быстро! Пусть и отрока сюда приведут!

– Э… – Федька Блин озадаченно скривился. – Так они это, пустыми вернулись. Так и не смогли беглеца словить, сказали – в болоте утоп.

– Врут! – убежденно отозвалась старуха и приказала: – Давай их обоих сюда… Ну, что написала, дщерь? Месяц только и следишь? Заставили? Обо всех посетителях докладала? Ой, не верю я, что ты, Муленька, всю правду мне написала, ой, не верю. Что поделать, такая уж недоверчивая я! – Бабуся гулко захохотала. – Сейчас мы тебя попытаем малость, – жестко сказала она. – Да так, чтобы ты, дщерь, знала, что мы тут с тобой не шутки собрались шутковать! А вот как глаза лишишься, так посмотрим, что еще нам поведаешь. А ну, вздерните-ка ее на дыбу, робята!

«Робята» сноровисто завели руки несчастной за спину, связали и, продев конец веревки через притолочную балку амбара, навалились на другой конец.

– Ай-у-у-у! – Вздернутая в воздух девчонка завыла, затрепетала от боли, красивое лицо побледнело…

– А ну, чуть спустите, – тут же крикнула бабка. – Околеет еще раньше времени!

Холопы проворно выполнили указание, так что Мулька смогла коснуться земли пальцами ног.

– Может, ее того, снасильничать? – осклабившись, предложил вошедший в амбар Федька. – Всем по очереди, одному за другим.

Свекачиха тут же огрела его по башке подвернувшейся под руку палкой.

– Снасильничать? Тю, что удумал, пес похотливый! Будто не знаешь, что это ей только в радость будет! Нет уж, никаких радостей, пущай мучится.

Федька сконфуженно опустил глаза.

– Ну, где эти охламоны? – строго поинтересовалась бабка. – Пришли?

– Пришли. У амбарных ворот ждут.

– Ждут? – Свекачиха ехидно ухмыльнулась. – Чай, второго пришествия? Зови немедля!

Федька кинулся к чуть прикрытым воротам, заорал…

Онисим с Евстафием – незадачливые ловители беглеца – сконфуженно поклонились:

– Звала, хозяйка?

– Звала-звала, нешто непонятно?

Налетевший вдруг ветер распахнул створку ворот, сразу стало заметно светлее, и яркая голубизна неба отразилась в светлых глазах несчастной девчонки, быть может, в последний раз…

– Знать, грите, тать Митька в болоте утоп? – Недоверчиво прищурясь, бабка кивнула на валявшуюся рядом с собой плеть. – Бери сперва ты, Онисим. Видишь на дыбе курвищу?

Онисим осклабился, кивнул.

– Вот и постегай ее маленько, ожги… Только смотри, глаза не выбей, у нас для того щипцы есть. Ну, что стоишь? Давай жги!

Онисим поудобнее перехватил в руке плеть, подошел, примерился, размахнулся… гнусная ухмылка заиграла на тонких губах его, глаза зажглись похотью и злобой.

Р-раз!

Первым же ударом – поперек живота – Онисим рассек кожу, и широкий рубец тут же налился кровью. А новоявленный палач не останавливался, зашел сзади, начал охаживатьпо спине, по плечам. Бил, бил, бил, приговаривая:

– На тебе, на тебе, н-на-а!

Девчонка орала, извиваясь от боли, и, наверное, распалившийся Онисим забил бы Мульку до смерти, да вмешалась старуха:

– Эй, эй, хватит. Не порть нам веселья!

По бледным щекам жертвы катились крупные слезы, девчонка дрожала и, казалось, уже не в силах была кричать.

– Жаль, Акулин отказался прийти, – усмехнулась бабка. – Ну, у него есть кого умучить, чай, сегодня и позабавится.

– Уже забавится! – с ухмылкой пояснил Федька Блин. – Всех своих отроков приказал к лавкам привязать да в людской со стены кнут взял. Довольный!

– Это какой же кнут? – Свекачиха насторожилась. – Неужто воловий, батюшкин? Как бы не поломал, ирод! Эй, парни, а ну-ка сбегайте приглядите… Евстафий, с ними пойди.

Холопы поклонились и тут же ушли. Скрипучей воротной створкой играл ветер. Жалобно так: «Скирлы-скирлы, скирлы-скирлы…»

– Ой, не стоило об Акулине беспокоиться, – Федька Блин покачал головой. – Чай, поломает кнут, так заплатит! Сам хвастал – московиты, мол, с лихвой серебришка отсыпали.

– Э, чучело ты огородное, Феденька, – с осуждением посмотрела на него бабка. – Тут ведь не в деньгах дело, в памяти, понимать надо, дубина ты стоеросовая! Ой, никак отошла девка! Ох, Муля-Мулечка, я ль тебя не любила да не голубила? Пригрела змею ядовитейшую на груди, выкормила! И-и-и, как бы ране-то знати-и… А ты вот знай, боле-то мне от тебя ничего не нужно. Я и сама, без тебя, скумекаю, что ты могла рассказать, а что нет. Так что пошутила я – смертушка тебя ждет лютая, всем остальным в назидание. Все свои тут осталися, – Свекачиха обернулась. – В тебе, Феденька, я и раньше была уверена, а теперь вот еще и Онисима в деле вижу – силен.

Онисим покраснел от удовольствия – похвала, она и собаке приятна.

– Остальных-то холопей я потому услала, что нет пока веры им в кровавом деле, – шепотом пояснила бабка. – Присматривалась к ним – ишь, побледнели, кто и слюну глотал… Пусть идут, ну их. Мы и сами с девой нашей справимся, повеселимся уж от души, верно, Онисим?

Онисим молча кивнул.

Свекачиха ухмыльнулась, мерзко так, пакостно. Молвила:

– Вот и хорошо, вот и славненько. Ты, Онисим, чем столбом-то стоять, возьми-ко с жаровни щипчики. Бери с опаскою, смотри, сам не ошпарься! Взял? А теперь подойди к деве нашей золотой, ненаглядной. Глянь, глазки-то у нее какие? Большие, красивые, блестящие… А ну-ка, вынь правый! Феденька, а ты голову ей подержи, чтоб не моталась!

Услыхав, Мулька дернулась, да напрасно – сильные руки Федьки Блина обхватили ее голову, словно тиски. В глазах несчастной отразились ухмыляющаяся лопоухая рожа Онисима Жилы и раскаленные клещи… В лицо пахнуло нестерпимым жаром. Дернувшись всем телом, девушка закричала, громко, тоскливо, протяжно, и крик ее разнесся по всей усадьбе.

Онисим примерился, раздвинул жала щипцов…

Огромная черно-серая тень, рыча, ворвалась в распахнутые ворота амбара, сбив с ног молодого палача, вцепилась в горло! Раскаленные щипцы отлетели в угол, разочарованно клацнув.

Онисим захрипел, так до конца и не поняв, что последний час наступил, увы, не для Гунявой Мульки, а для него самого. Захрипел, дернулся пару раз и умер, захлебнувшись собственной кровью. Загремев обрывком цепи, пес Коркодил поднял окровавленную морду, зарычал и тут же бросился на Федьку. Так они и покатились вдвоем: Федька, крича, пытался оттолкнуть от себя разъяренного зверя, с ужасом чувствуя, как все сильнее сжимаются на его горле острозубые челюсти…

Проявив недюжинное хладнокровие, бабка Свекачиха не стала дожидаться развязки, а, подобрав подол, выскочила из амбара наружу, тут же захлопнув за собой тяжелую створку ворот. Налегла всем телом, навалилась, дернула засов… Уфф! Утерев пот рукавом, только теперь перевела дыхание, закричала:

– Эй, холопы, мать вашу за ногу! Ко мне, верные слуги! Да тащите пистоли – Коркодил, пес, сбесился!

Бабкины холопы обступили амбар, навели на ворота пистолет – аж целых два, – попавшие на усадьбу неведомо какими гнусными путями. Изнутри доносилось рычание.

– Чур мне, чур. Может, пес и на девку бросился, разорвал на куски? – Перекрестившись, Евстафий отодвинул засов и приоткрыл ворота.

К удивлению собравшихся, взбесившийся пес, помахивая хвостом, лизал Мульке ноги. Рядом на земле, истекая кровью, валялись истерзанные тела. Холопы попятились.

– Господи, спаси и сохрани!

– Ну, что стоите, ироды? – язвительно усмехнулась бабка. – Стреляйте, покуда и вас не порвал.

Бабахнули выстрелы, и пес, рванувшийся было на новых врагов, заскулив, завертелся волчком, вытянулся да так и застыл навеки.

По щекам висевшей на дыбе девчонки снова полились слезы. «Матушка, пресвятая Богородица Тихвинская, заступись за меня, грешницу, – мысленно молила Мулька. – Пошли скорую смерть, пошли…»

Подойдя к мертвому псу, Свекачиха пнула его ногой и обернулась:

– Ну, что стоите? Чай, на усадьбе делов мало? На праздник сходили, теперь и за работу пора! Птичник вон до конца не прибран, над овином крыша течет… Пшли все! Эй, паря… – старуха придержала какого-то парня. – Слетай-ка в сарай за рогатиной.