Чтение 16–й страницы книги ~Последняя битва~

Площадь Медников искать долго не пришлось, она и в самом деле располагалась неподалеку от таверны, почти сразу же за углом. Еще издалека Иван услыхал музыку – лютня, свирель, брунчалки. Веселый голос затянул что-то на немецком. Раничев улыбнулся и, прибавив шагу, свернул… Захолонуло сердце – свои!

Подпрыгивая и изгибаясь, выстукивала брунчалкой ритм Ульяна в той же самой мужской просторной накидке – кабане – и голубой шапочке с фазаньим пером. Рядом с ней, выводя мелодию, играл на свирели Глеб; собирая деньги, с шапкой в руках, шнырял в немногочисленной еще толпе Осип Рваное Ухо, а приказчик Савва, трогая струны лютни, пел, вернее, читал веселым речитативом, безуспешно стараясь сохранить самое серьезное выражение лица. Ну оттого только смешнее было:О городке он слышал многоИ за добычей в путь-дорогуПуститься через сорок днейРешил. Сначала двух пажейПослал он в город – побиратьсяИ меж людьми прослыть старатьсяСлепыми и хромыми там…

Собравшийся народ активно смеялся и щедро бросал в шапку деньги, которые рыжий Осип принимал с такими уморительными ужимками, что немедленно хотелось дать еще.

Раничев не стал протискиваться сквозь толпу, просто стоял, скрестив на груди руки, и слушал. Лишь когда Рваное Ухо подкрался прямо к нему, изогнувшись в поклоне, развел руками:

– Нету у меня денег, Осип. Кончились!

– Что? – Парень переспросил было по-немецки и, вдруг подняв глаза, растянул губы в улыбке: – Боярин!

– Вы как здесь?

– Да вот, работаем. Дней пять уже, как после похорон ушли из замка. Позвать наших?

– Нет, пусть еще поиграют – все деньги. Где поселились?

– На постоялом дворе, у старого Зеппа. Старик берет недорого, да и харчи наваристые. – Осип шмыгнул носом. – А вообще это Ульянка придумала, в городке этом играть. Сказала – ежели объявится боярин, обязательно нас отыщет.

– Ишь ты. – Раничев покачал головой. – Сообразила. А что ж вы из замка ушли?

– Да плохо там стало, нерадостно, – негромко пояснил отрок. – После похорон молодого хозяина и пажа загрустили все. Да этих еще боятся, пруссов.

– Кого? – изумился Иван.

– Пруссов. Так ты не знаешь, господине? Это ж они, язычники, убили и несчастного Александра, и пажа Генриха!

Вот уж чего Раничев никак не ожидал, так это такого известия! Действительно, новость.

– И кто ж такое сказал, ну о пруссах?

– Орденский брат Альбрехт, он и расследовал эти случаи, с благословения члена Совета брата Гуго фон Райхенбаха.

– И что, брат Альбрехт так и сказал, что Александра и Генриха убили пруссы?

– Ну да. – Осип пожал плечами. – Даже целый доклад написал, потом после похорон зачитывал.

– А про меня… Про меня ничего не говорил?

– Как же не говорил… Говорил, что ты уехал с братом Гуго фон Райхенбахом в Мариенбург по каким-то делам. Мы тебя ждали, ждали… Пока совсем уж тошно не стало в замке,ну а уж потом перебрались сюда. Ничего городок, веселый.

Раничев хмыкнул:

– Да и песни, я смотрю, вы веселые выучили.

– Савва на торгу списки купил. Случайно.

Ребята играли до самого вечера и, лишь когда стало смеркаться, положили инструменты наземь и, взявшись за руки, низко поклонились публике несколько раз, срывая заслуженные аплодисменты.

– Молодцы, молодцы, – подойдя наконец ближе, похвалил Иван. – Вижу, без меня времени зря не теряли.

Музыканты выкатили глаза:

– Боярин! Иване Петрович!

Обрадовались, запрыгали вокруг, заулыбались. Раничев тоже не скрывал радости – все ж таки свои! Рыжий причуда Осип Рваное Ухо, забавный, ловкий, пройдошистый; писецГлеб Мелентьев, черноволосый, сутулый, подарок Авраамия-дьяка; торговый приказчик Савва, светленький, кареглазый, с чуть смущенной улыбкой и приятным голосом, Ульяна… Ульяна… Похожая на мальчишку темноволосая дева с нерусскими миндалевидными глазами. Кажется, она больше всех обрадовалась возвращению Раничева, впрочем, и остальные явно были рады. И все же… И все же кто-то из них – предатель!

Впрочем, даже эта грустная мысль не омрачила приподнятого настроения Ивана. Черт побери! Он опять свободен, среди своих и может действовать. Кстати, и кой-какой человечек из местных на примете имеется – браконьер Отто Жестянщик.

Быстро темнело, в домах побогаче зажигали свечи, в тех, что победней, чадили плошки-светильники, а в совсем уж бедных лачугах уже ложились спать, чтобы завтра подняться вновь с первыми лучами солнца. По темно-голубому, быстро переходящему в фиолетовый цвет небу плыли золотисто-оранжевые дирижабли облаков, подсвеченные закатным солнцем. Было тепло и тихо, достопочтенные бюргеры не торопились расходиться по домам, подолгу простаивая у дверей, прощались с друзьями.

– До завтра, герр Ибсен, приятных вам снов!

– И тебе того же, Йоганн.

– Карл, дружище, не забудь завтра зайти за мною пораньше!

– Зайду. Только хорошенько привяжи своего пса.

Иван неспешно шагал рядом с веселящимися ребятами, время от времени поглядывая в небо, на черные тени печных труб, высоких крыш, флюгеров. Какое-то впечатление сказочности, нереальности всего вокруг, нахлынуло вдруг на него, и вдруг показалось, что из-за угла выйдет навстречу трубочист в высоком цилиндре, а потом кто-то закричит пронзительно-громко, как в старом советском фильме «Город мастеров» – «Дорогу герцогу де Маликорну»!

Трубочист действительно появился, только без цилиндра, грязный и весь измазанный сажей – Раничев счел это хорошим знаком.

Постоялый двор герра Зеппа Калиновски, «старины Зеппа», как его здесь все называли, располагался на западной окраине города, почти у самых ворот. Хорошо слышно было, как на городских стенах перекликалась стража, а на заднем дворе, у коновязи, иногда ржали кони.

Ребята снимали две комнатухи на втором этаже, одну из которых Ульяна уступила боярину. Раничев хотел было отказаться, но, махнув рукой, не раздеваясь, повалился спать – слишком уж устал за день. Сразу же провалившись в сон, Иван проснулся через какое-то время, уже раздетый и накрытый тонким лоскутным одеялом. Проснулся оттого, что кто-то гладил его по груди… Кто-то?

– Ульяна, – скосив глаза, прошептал Раничев. – Ты как здесь?

– Ну это ведь мои покои…

Было темно, и Иван протянул руку, ощутив голое плечо девушки. Осторожно погладил…

– Ульяна…

– Тсс!

Девушка тут же накрыла его губы своими. Ощутив жаркий вкус поцелуя, Раничев с наслаждением сцепил руки на спине Ульяны, чувствуя как к его груди все крепче и крепче прижимаются быстро твердеющие соски… Вот девушка тихонько застонала, дернулась…

В окно, сквозь щель меж ставнями, неожиданно заглянула луна, пустив по кровати узенький серебряный лучик. Иван засмеялся, словно бы стало щекотно, погладил девчонку по спине и осторожно высвободил затекшую руку – Ульяна уже спала.

Раничев посмотрел в потолок, потом – на луну через неплотно закрытые ставни. Задумался. Было – над чем…

В первую очередь, конечно, над чудесным спасением, затем – над странными следами, над ролью во всем этом орденского рыцаря Гуго фон Райхенбаха. Интересно как получается, оказывается, оба убийства следствие ничтоже сумняшеся повесило на каких-то пруссов! Что, не всех их еще крестили-поработили-ассимилировали? Выходит, не всех. Итак, официально убийцы – пруссы, неизвестно, откуда взявшиеся и непостижимым образом непонятно куда исчезнувшие. Пруссы! Тогда какого же черта было написано в письме, переданном при посредстве орденского брата Магнуса?! Значит, письмо поддельное… Пани Елена? Какой ей во всем этом смысл? Значит… Значит – Гуго фон Райхенбах! Стоп… С этого момента поподробнее. Допустим – он… Где появился сей рыцарь? В какой момент? А в момент охоты, у гати… У той же гати был убит несчастный мальчишка-паж, итам же – там же! – Раничев заметил следы танковых гусениц! Он бы и пошел по этим следам, проследил бы, куда они ведут, если б не брат Гуго! Настырный тевтонец просто вынудил Ивана сопровождать его, а затем, огорошив неожиданным обвинением, постоянно держал при себе или под присмотром кнехтов. И таким образом – отвлек! А затем привез в Мариенбург, заточил – ну пусть поместил под честное слово, не важно – в келье, а дальше… А дальше решил инсценировать побег! Ну да, кто еще, кроме высокопоставленных братьев, знает о том, какие ловушки располагаются в башне Данскер? Этак пойдет человек, ничего не подозревая, пописать или еще зачем – и на тебе, сгинет бесследно! Называется, сходил в сортир, вернее – в ватерклозет, так уж будет ближе к истине. Фон Райхенбах это, несомненно, знал. Он же – или по его приказу – открыл створки пола, поднял перекрывающую канал решетку… Интересно, что было бы, если б Раничев послушно отправился на датский корабль, рекомендованный в записке? Тут два варианта – либо и в самом деле уплыл бы с глаз долой в Ла-Рошель, либо… Либо – был бы использован для какой-то интриги. Какой? О, тут можно предполагать все, что угодно, от тривиальных обвинений Раничева в шпионаже до постановки на капитуле вопроса о правомочности великого магистра – как это так получилось, что у него узники сбегают? А может быть, еще хитрее, с дальним, так сказать, прицелом. Предположим, тевтонцы вовсе и не сомневались, что дон Хуан Рамирес именно тот, за кого он себя выдает – знатный кастильский гранд, пусть даже из обедневшего рода. И по возвращении на родину, а также и по дороге он, конечно же, в самых восторженных словах опишет рыцарей Тевтонского ордена и их неприступнейшую столицу – Мариенбург! Почему бы нет? Все может быть, еще неизвестно, в какую игру играет фон Райхенбах, с которым лучше бы больше никогда не встречаться.

И вот еще что… Как бы распознать предателя? Даже не так, пока бы просто вычислить, чего он хочет добиться? Понятно – вначале опорочить Ивана, а затем по-быстрому ликвидировать. Ясно и перед кем опорочить – перед рязанским князем. Зачем – тоже в принципе понятно – чтоб оттяпать спорные земли, а если повезет, то и все. Видно, откуда ноги растут у всей этой затеи – от игумена Феофана, от Феоктиста-тиуна.

Ладно, пока можно считать, что предатель не очень опасен – вот на обратном пути… Если он будет, этот обратный путь… Да будет, обязательно будет! Завтра же договориться с Отто – и в путь, в леса, на старую мельницу. Все должно получиться, просто обязано, дай-то, Господи. Вроде бы все передумал… Да нет, не все. Парни эти, близнецы из«Токио-Отеля». Похожи, черт побери. Откуда у них пфенниг? Откуда угодно. Оттуда же, откуда и у рыцаря Здислава – на сдачу дали, разменяли дукат или серебряный талер, всякое может быть, и в общем-то, ну их, этих ребят, к дьяволу, вот еще не хватало заморачиваться. И без них скоро все ясно будет, если и не завтра, то в самые ближайшие дни.

Успокоенный этой мыслью, Раничев наконец заснул, крепко обнимая прижавшуюся к нему Ульяну. А утром спрятал на притолочине два перстня – так, на всякий случай. Показал Ульяне:

– Присматривай.

Жестянщик Отто проживал в небольшой хижине в конце Цветочной улицы, ближе к крепостной башне, поросшей со стороны города густой зеленой травой и цветами – в основном клевером, одуванчиками и ромашками, но попадались и колокольчики, и васильки, и анютины глазки. Собственно, поэтому-то и улицу прозвали Цветочной, тихая такая, спокойная была улочка, почти что сельская, с бегающими стайками игравших детей и лениво брехавшими за заборами псами.

– А, Хуан! – Верзила подошел к забору и, распахнув калитку, гостеприимно предложил зайти. – Садись вон, на лавку у хижины, там и поговорим.

Иван уселся, блаженно подставив лицо первому утреннему солнышку. Ребят он решил с собою не брать – незачем, ведь у него и так был немецкоговорящий проводник, да ещекакой! Так что пусть господа «миннезингеры» отдыхают, вернее, не отдыхают, а зарабатывают деньги концертами на городских площадях, коль это у них так неплохо выходит.

Какой-то обнаглевший аспидно-черный котяра запрыгнул Раничеву на коленки, улегся, потерся башкой.

– Брысь, Монах, брысь, – выходя во двор, прогнал его жестянщик, а Иван про себя отметил: Монах – странное имечко для кота.

– Так что у тебя за разговор? – Отто сузил свои и без того маленькие глазки.

Раничев не стал ходить вокруг да около.

– Мне нужно осмотреть местность между Зеевальде и Фоуленом. Есть возможность ее выкупить, так вот думаю, нужно ли?

– Фоулен? Зеевальде? – почесал за ухом жестянщик. – Ага, знаю. Это в той стороне, где и Танненберг, и Грюнвальд.

– Да, тут не так далеко.

– Но места там глухие… есть одно широкое поле, остальное – леса да болота. Очень часто – непроходимые.

– Так ты сможешь показать?

– А когда тебе надо?

– Чем скорее, тем лучше.

Отто ухмыльнулся:

– Ну даже не знаю…

– Тем более меня совершенно не интересует, чем будет заниматься в пути мой проводник.

– Что-что?

– Ловить рыбу, бить дичь, – как ни в чем не бывало продолжал Иван. – Я ему не собираюсь мешать, наоборот – с удовольствием помогу, если надо. У этих проклятых тевтонцев и так всего много!

– Как ты сказал? – перебил жестянщик и вдруг засмеялся. – Проклятые тевтонцы? Так их! Знаешь, я и сам их не очень люблю.

– Да я заметил, – кивнул на кота Раничев. – Ну так когда пойдем? Не сомневайся, я хорошо заплачу.

– Говоришь, поможешь, ежели что? – задумчиво промолвил браконьер.

Раничев приложил руку к сердцу.

– Можешь полностью на меня положиться.

– Ну хорошо, – наконец-то согласился Отто. – Только одно условие – выступаем прямо сейчас.

Иван даже не собирался скрывать радость.

Они шли пешком; выйдя из города на рассвете, после полудня уже были в виду Грюнвальда – небольшой, в пять-шесть домов, деревушки, располагавшейся меж лесными массивами. Туда-то, в лес, путники и свернули с дорожки – а куда ж еще идти браконьерам? В котомке за спиной у Отто громыхали жестянки, припой, небольшая наковаленка с молотом – странствующий жестянщик был желанным гостем во многих сельских домах. Из пары-тройки хорошо выделанных железяк, болтавшихся в заплечном мешке, при случае быстро собирался небольшой арбалет, стрелы для которого Отто благоразумно с собой не таскал, а хранил на местности в укромных местах – в дупле старого дуба, меж корнями сосны, под мостиком.

– Вот этот вот лес, до Людвигсдорфа, самый опасный, – негромко поучал браконьер. – Мы сейчас тут немного запромышляем – повезет, так подстрелим тетерева или уток. Правда, все это придется хорошенько спрятать. Говоришь, тебя интересует старая мельница?

– Да-да, именно те земли.

– Что ж, – согласился Отто. – Тогда оттуда и начнем. У меня там припрятана сеть. – Он подмигнул. – Половим рыбки в тевтонской водичке!

Иван улыбнулся:

– Половим!

Людвигсдорф – три дома с амбарами, ригами и хлевами – обошли с юга и болотами вышли к Фоулену, куда тоже не стали заходить – зачем светиться? – а направились по берегу озера Любень, в которое впадала речка Маржанк. И где-то там, на речке, располагалась мельница. Места вокруг были топкие, но узкие – от реки берег почти сразу поднимался отвесной кручей.

– Это еще что, – вытаскивая ногу из грязи, обернулся жестянщик. – А на той стороне – вообще одна осока, да вон, сам видишь.

Выйдя к реке, пошли густыми кустами, Раничев едва успевал отводить рукой ветки и так увлекся этим делом, что чуть было не пропустил весьма интересный объект – сложенные аккуратной кучей недавно срубленные колья.

– Видать, дорогу через болотце мостить собрались, – пояснил Отто. – Не знаю только, зачем? Мельница-то заброшенная.

– Так, может, ее собираются восстановить?

– Восстановить? – Браконьер оглянулся и окинул Ивана тяжелым взглядом. – Не думаю.

– А что так?

– Да так… – Видно было, что жестянщик не очень-то охотно поддерживает эту тему. – Про эту мельницу болтают всякое…

– Что же?

– Говорю – всякое. – Отто нахмурился. – И ведьмы туда на метлах летают, и рычит по ночам кто-то страшный.

– Рычит?

– Рычит! Я сам слыхал. – Жестянщик пробормотал про себя что-то похожее на молитву. – И скажу тебе, Хуан, лучше бы никому и никогда не слышать того жуткого рыка! Ну хватит об этом… Пойдем-ка ловить рыбку.

Нырнув в кусты, Отто вытащил из захоронки сеть, довольно большую, и с помощью Раничева поставил ее у впадения реки в озеро. После чего с ухмылкой взвел самострел:

– Ну вот, теперь можно и уточек пострелять! Пойдешь со мной?

– Нет. – Иван помотал головой. – Лучше прогуляюсь, посмотрю земли. Где, ты говоришь, мельница-то?

– Во-он, вдоль реки, тропка… Только сам я с тобой не пойду, Хуан. Да и тебе не советую.

– Да я быстро. Только взгляну.

– Смотри-и-и…

Подмигнув проводнику, Раничев спустился к реке.

Тропинка, то сужаясь, то расширяясь, а то на некоторое время и пропадая вовсе, вела вдоль реки, едва не спускаясь в воду. Иван пару раз чуть не сорвался – уж больно крут был бережок, хорошо, успел уцепиться за подвернувшуюся под руку иву. Перевел дух, огляделся… и увидел мельницу. Полуразрушенная плотина уже давно не держала воду, почти полностью обнажив могучее верхнебойное колесо, когда-то способное явить невиданную в этом обществе силу. Перед мельницей был устроен амбар – хранилище для зерна или муки, к амбару вела достаточно широкая для того, чтобы могли проехать возы, дорога, ныне заросшая густой травой, лопухами и чертополохом. Впрочем… Иван подтянулся и прыжком взобрался на насыпь… четко разглядев на дороге следы гусениц!

Следы вели в амбар. Раничев настороженно осмотрелся: похоже, амбар никак не охранялся, скорее всего, кто-то просто положился на слухи о творившейся на мельнице чертовщине, весьма действенные в это время. А может, просто уже было нечего охранять.

Еще раз оглянувшись, Раничев подошел к амбару, запертому на огромный замок, судя по общей надежности и изысканным кованым узорам – работы знаменитых нюрнбергских мастеров. Такой замок не откроешь отмычкой, а перекусить стальную дужку – занятие малопродуктивное. Так-то оно так… Только вот петли, в которые был продет замок, оказались вполне обычные и даже ржавые.

Вытащив из-за пояса нож, тот самый, разбойничий, подобранный в грязи, Иван тихонько поддел петли, выскрябывая старое дерево. Сложенный из крепких бревен амбар был надежен, очень надежен. Щели, конечно, имелись, но довольно узкие, к тому же внутри было темно – мало что можно увидеть. Но Иван все же почувствовал, ощутил слабый запах бензина. Ага! Значит, все ж таки что-то есть?

Один из гвоздей заскрипел, поддался, за ним другой – и вот уже снята вся петелька. Вытерев выступивший от волнения пот, Раничев распахнул тяжелую створку и присвистнул. Не то чтобы разочарованно, но все-таки. И стоило такое дерьмо прятать?

В полутьме амбара стоял… нет, даже не танк, скорее танкетка, хотя официально эта груда металлолома когда-то гордо именовалась танком. Легким танком. Легчайшим. Этот выкрашенный в серый цвет «Панцер-1», кажется, весил около пяти тонн, а высотой вместе с башней, пожалуй что, уступал человеку среднего роста, да и прочие размеры «танка» не впечатляли – два на четыре. Короче «Жигулей», правда чуть пошире. Вооружение чисто пулеметное, вон они, торчат из смещенной к правому борту машины башенки, два почти восьмимиллиметровых ствола МГ-13, броня… Раничев точно не помнил про броню, но очень тонкая, чуть больше сантиметра – не особенно-то и толще здешних доспехов. Интересно, арбалетная стрела ее со скольки метров пробьет? Не выдержав, Иван на всякий случай чуть прикрыл дверь амбара и полез в люк. Вот командирское место, в башне – пулеметы, рукоять поворота – башенка вращалась вручную. А вот, ниже, слева – место водителя. Скрипучее креслице, сцепление, тормоз, фрикционы. Приборная панель – тахометр, спидометр… Раничев еле-еле подавил в себе вдруг возникшее желание завестись и проехаться. Гораздо разумнее было бы спрятаться где-нибудь неподалеку да понаблюдать, когда явятся хозяева машины. Танкисты, мать их за ногу! Не очень-то изменишь ход истории подобной машинкой, застрянет она где-нибудь на поле, стопудово застрянет, а под пулеметы воины не побегут – не дураки ведь, знакомы уже с огнестрельным оружием, пусть даже и примитивным. Ну и техника! И кому понадобилось ее сюда притащить? Правда, нужно поторопиться и осмотреть весь амбар, может, здесь и еще что-нибудь имеется?

Выбравшись из танка, Иван тщательно осмотрел амбар, обнаружив у задней стенки аккуратно развешенную на плечиках одежду, два комплекта униформы – коричневые рубашки с нашивками, шорты, короткие черные галстуки. Размер маленький, подростковый… Господи! Иван наконец понял! Ну конечно, подростки! Подростки из «Гитлерюгенд». И танк этот – наверняка учебный. Притащили, что было, гитлереныши чертовы. Ладно, подождем…

Иван прикрыл дверь, аккуратно приставив на свое место петельку и, отойдя, затаился в кустах. Ждать, слава богу, пришлось недолго – где-то совсем рядом, в лесочке, заржали кони, послышалась негромкая речь… И к старой мельнице вышли… двое подростков-близнецов, тех самых, которых Раничев видел на рынке. Это, впрочем, было еще не все, за подростками, ведя под уздцы коня, шагал орденский рыцарь Гуго фон Райхенбах, а за ним маячила коренастая фигура брата Альбрехта и еще какого-то прихрамывающего на левую ногу человечка…

Глава 15

Май—июнь 1944 г. Восточная Пруссия. Год добровольца

Необычайно активная, властная, жестокая молодежь – вот что я оставлю после себя.

В наших рыцарских замках мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир…Адольф Гитлер

…с узким неприятным лицом.

Да, лицо у баннфюрера Мюллера было очень неприятное, слишком уж узковатое для такого широкого носа, с маленькими бесцветными глазками, злое. Герхард это только сейчас заметил, когда баннфюрер оглянулся на бегу, чтобы подогнать отставших. Он, Герхард Майер, как раз и был среди отстающих… как и всегда.

– Быстрее, быстрее! – на бегу кричал Мюллер. – Быстрее, иначе скоро вас перегонят пимпфы!

Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди, липкий горячий пот струился по всему телу, нет… нет, Герхард не мог больше бежать.

– Быстрей, слабаки! – снова заорал баннфюрер. – Нет, вы недостойны Великой Германии!

Ну уж так-то зачем?

Вытащив стек, Мюллер принялся хлестать им бегущих, досталось и Герхарду – по ногам, по спине. Было больно, но он стиснул зубы – только не закричать. Крикнешь – будет хуже! Немецкий подросток должен терпеть боль молча. Любую боль.

Ну где же этот чертов лагерь, где? Должно быть, во-он за той корявой сосною. И не надо было сюда ехать! Ага… Не поедешь, как же! Родителей живо напрягут… Родителей. Мать. Отец год назад пропал без вести на Восточном фронте. Где-то под Курском.

– Быстрее, куски мяса! Быстрее!

Герхард старался держаться из последних сил, не обращая внимания на только что поднявшееся в небо солнце. Еще хорошо, что они бежали кросс ранним утром, да еще в одних шортах и босиком, а это совсем не то, что в тяжелых ботинках и с полной армейской выкладкой за плечами. Впрочем, Мюллер наверняка устроит и такое. Ой, Господи, дай силы выдержать! Хорошо Эриху, брату – вчера во время военной игры подвернул ногу – сегодня никуда не побежал, остался дежурить при полевой кухне. Варит, поди, сейчас, сосиски или компот…

– Пошевеливайтесь! Унтерменши и то лучше вас бегают!

Ну сравнил, спасибо. Унтерменшей – пленных русских недочеловеков – Герхард видел трижды, два раза – в кино, в хронике «Зи Дойче Вохеншау», там они выглядели такимистрашными – скуластыми, узкоглазыми, кривоногими, – что невольно вызвали ненависть. Третий же раз Герхард увидел русских совсем недавно – на разборе завалов после вражеской бомбардировки – и тогда они произвели на него совсем другое впечатление, впечатление несчастных и сильно истощенных людей, которых не ненавидеть можно было, а пожалеть, хоть жалость – и не немецкое чувство, как сказал фюрер – «в молодежи не должно быть ни слабости, ни нежности»!

– Эй, куски мяса! Вон там, за сосной – финиш. А ну-ка, ускорьтесь! Ап! Ап! Ап!

Бегущий перед Герхардом худенький белобрысый парнишка – Карл Фишер, – собравшись с силами, рванулся вперед… и вдруг споткнулся, полетел прямо в грязную лужу.

– Вставай! – тут же заорал молодежный руководитель. – Поднимайся, свинья!

Герхард не оглядывался – да никто не оглядывался – лишь бы самому не упасть. А ноги, кажется, стали ватными и передвигались так медленно, как бывает иногда во сне, когда кажется, что бежишь изо всех сил, а на самом деле остаешься на месте.

– Вставай, вставай же! Быстрей!

Это Мюллер пинками поднимал упавшего.

Вот наконец и сосна – а там, совсем близко – лагерь. Украшенные флагами и лозунгами палатки, дымящаяся полевая кухня, плац, флагшток: бьющийся на ветру алый стяг с черной свастикой в белом кругу. Рядом с флагштоком – всегда часовой в парадной форме – коричневая рубашка с черным галстуком и нашивками, отглаженные шорты, гольфы, в руках – самая настоящая винтовка.

– Гер-хард, Гер-хард, да-вай, да-вай! – это, конечно Эрих и друзья-приятели – Йоганн, Артур, Вилли…

– Гер-хард, Гер-хард…

Ну наконец-то!

Рванувшись из последних сил, Герхард упал на руки подбежавшим приятелям.

– Молодец, парень! Ты выдержал, выдержал – прибежал!

Герхард улыбался – теперь был повод немного погордиться собой. Скосив глаза, увидел, как у сосны, последним, уныло бредет белобрысый Фишер. Усмехнулся – он-то все жтаки добежал! Ну а Фишер… Горе неудачнику, горе!

Немного отдышавшись, Герхард подошел к рукомойникам, умылся – купаться в реке почему-то не очень-то хотелось, – заглянул в палатку и подошел к столпившимся кучей ребятам. Вместе со всеми, дождавшись очереди, протянул карточку, впившись глазами в подтянутого спортфюрера, отрапортовал:

– Герхард Майер, отряд «Орден», камерадшафт два… Зачет?

– Майер? – Спортфюрер усмехнулся. – Я видел, как ты бежал, сынок! Нужно больше тренироваться.

– Я обязательно буду!

– А куда ж ты денешься? Ну ладно – зачет.