Чтение 10–й страницы книги ~Последняя битва~

– Не боишься?

– Отбоялась уже свое… Знай, боярин, назад мне дороги нет. Никто не ждет, не держит, никому я не нужна… как и мне – никто.

Иван хмыкнул и пожал плечами:

– И что с тобой делать прикажешь? Взять?

Он обернулся к скоморохам:

– Ты бы как поступил, Онцифер?

Скоморох задумался, почесал затылок, потом буркнул:

– От девок в пути одна обуза.

– Ах, обуза!

Одним прыжком Ульяна очутилась напротив Гусли. Нагнулась, подхватила с земли копьецо, поднатужилась и – хрясь! – переломила через колено.

– Сильна, – уважительно покачал головой Глеб.

– А ну! – Девчонка протянула скомороху обломок копья, себе же взяла другой. – Сейчас посмотрим, кто кому обуза? Бейся, если не трус!

– Стоп! – живо вмешался Раничев. – Опусти палку, дева. Кому сказал?! А ты, Онцифер, отойди в сторону, ишь, бороду распушил.

– Да ты что, за меня боишься, боярин? – обиженно возопил скоморох.

– Конечно, боюсь. Я видел, как она бьется.

– Ты, никак, ее взять решил?

– Наверное. – Улыбнувшись, Раничев положил руку на плечо скомороха. – Друже Онцифер, мне ведь еще по немецкой земле странствовать. Лишний клинок и пара острых глаза – вовсе не лишние. Так что прошу любить и жаловать. – Он картинно отвел руку. – Девица Ульяна. Прошу не приставать – чревато!

Немного погудев, скоморохи махнули рукою – в конце концов, главным-то здесь был боярин Иван – раз уж он решил взять с собой приблудную весьма подозрительную девку,что спорить?

А Ульяна обрадовалась, низко поклонившись Раничеву, заняла место в середине, знала, что присматриваться к ней будут, так чтоб меньше шеями ворочали. Никаких хлопот,конечно, не доставляла, шла себе и шла, как и все остальные. Даже наоборот – помогала Глебу перевязывать раненого Савву. Кандидат в послушники поначалу чурался девчонки, а потом ничего, привык, улыбался даже.

– Тю, наш-то тихоня как расцвел! – на ходу бросил Савве Осип Рваное Ухо. – Чую, скоро в одном шалаше спать будут…

Оп! Раничев даже не заметил, какой прием применила Ульяна, а только Осип вдруг полетел вверх тормашками прямо в глубокую, случившуюся на пути, лужу.

– Предупреждаю сразу, Рыжий, – холодно ухмыльнулась дева. – Оскорблять себя я не позволю. Помалкивай, иначе и второе ухо порву!

– Ах ты… – Сидя в луже, Осип обидно ругался. Правда – негромко, видать, внял сделанному предупреждению. Ну еще бы, парень-то был не дурак – к чему скрести на свою шею?

А скоморохи ржали, что твои кони! Ухахатывались. Еще бы – этакая-то развлекуха.

– Вставай, поднимайся, Рыжий! – кричали. – Хватит в луже сидеть.

– Ладно вам ржать-то, – обиженно скривился Осип. Потрогав порты, прошептал со вздохом. – Теперь вот из-за нее мокрым идти. И дернул же черт боярина взять этакую змеюку! Теперь вот ее терпи… Ладно, еще посчитаемся…

Иван посмеялся вместе, покачал головой, и, пропустив скоморохов вперед, придержал идущую вслед за телегой Ульяну:

– Подожди-ка, дева, разговор есть.

Глеб с Саввой тоже остановились, оглянулись – мало ли, прикажет что-нибудь господин?

Раничев махнул рукою:

– Идите вперед, не ждите. Рыжего догоняйте.

– А ты, батюшка?

– А мы никуда не денемся.

Парни ушли, и Иван искоса взглянул на девчонку:

– Вот что, Ульяна. Рыжего ты проучила неплохо, да и стоило, черт побери, но… Помирись. Нечего в отряде раздор да смуту вводить.

Ульяна неожиданно покраснела:

– Да я… я, боярин, и сама-то хотела… да ты вот вперед сказал…

– Ну теперь уж терпи до привала. Но – на привале чтоб замирились, лады?

– Да я ж сказала…

Девчонка не обманула, на привале, после того, как перекусили, улучив момент, поймала Осипа за кустами, схватила за руку:

– Ну не сердись, Рыжик! Ты ведь и сам виноват, первый начал.

– Чего, – Осип отвернулся. – Чего пристала-то?

– Не сердись, говорю…

– Вот еще, сердиться.

– Ой, а на локте-то у тебя дырка… Давай-ко, заштопаю!

– Дырка? – Осип посмотрел на локоть рубахи, и в самом деле, давно уже изодравшийся. – И без тебя справлюсь.

– Да не дуйся ты!

– Да больно надо!

– Ну хочешь… хочешь, тебя поцелую?

– Ты?! Да упаси, господи!

Вымолвив эту фразу, Осип Рваное Ухо быстро понял, что сказал что-то не то. Ульяна дернула плечом и быстро пошла прочь.

– Эй, постой… Постой же!

Рыжий проворно бросился следом. И не только потому, что побаивался возможной реакции Раничева, хотя и это, что греха таить, сыграло свою роль, но большей-то частью из-за того, что вдруг ощутил, что – совершенно зря – причинил другому боль, как сказали бы святые старцы или тот же Глеб – «оттолкнул протянутую руку».

– Ух, еле догнал…

Осип уселся в траву, рядом с поспешно отвернувшейся от него девчонкой.

– Ну ты это… Того… Давай – мир, а?

– Мир? – Ульяна вдруг улыбнулась. – Давай!

Путешествие выдалось долгим, и слава Господу, что хоть погода благоприятствовала: в пути всего два раза случился дождь, да и тот переждали в Могилеве и Менске, а такпочти все время держалось вёдро. Когда вышли лесами на Черную Русь, к Неману, все так же пекло солнце. Завидев реку, путники обрадовались, напоили коня да бросились наперегонки купаться. Все, естественно, кроме Ульяны – та купалась чуть в отдалении, за излучиной, впрочем, не очень-то и стеснялась.

Какой-то крестьянин, видать, из местных, поил на том берегу волов, распряженных с воза, полного душистого сена. Увидав купающихся, улыбнулся, снял шапку:

– Джень добже!

– И тебе добрый день, человече. Сенцо-то как?

– Доброе сенцо. Ужо, запродам в Гродно.

Гродно…

Раничев усмехнулся. Надо же, как далеко добрались! И ведь еще не конец.

– А давайте наперегонки, до крестьянина! – крикнул кто-то из ребят, и все трое, не сговариваясь, вспенили руками воду. Даже Глеб на какое-то время позабыл, что любоесоревнование изначально – грех, именуемый гордыней. И между прочим, не простой грех, один из семи смертных.

Эх, как лихо писец кинулся в воду. И плавал, оказывается, неплохо – едва не опередил остальных. Осип уж как старался, а все же едва поспевал за Саввой – у того рука как раз поджила, и уж парень выкладывался как мог. Уступить этому рыжему? Ну уж нет, дудки! Да еще б и писца догнать – хоть тот и шустр. Ну еще раз, еще…

И только брызги заслоняли солнце, и теплая речная вода ласкала тело… И – рраз, и – рраз… Опа! А впереди-то, у песчаного бережка – никого! Ни рыжего нет, ни писца! Отстали!

– Ха-ха! – выбравшись на берег первым, Савва заскакал по песку, поджидая всех остальных.

Селянин, глядя на них, улыбался в длинные седые усы.

– А что дедушка, до города далеко? – спросил Савва.

– Да не так чтоб очень уж далеко, хлопче… Но и не близко. Ежели поспешите, к обедне будете.

– А ты сам-то частенько в город ездишь?

– Да не так уж… Все больше – в замок к господину.

– В замок? Во как! А где замок-то?

– Да на той стороне…

– Где мы, значит. Где-то мост есть?

– Та не мост, бродец. Тут недалече. Эвон, дубраву видите? – Селянин махнул хлыстом. – Вот там он и есть, бродец. Сейчас вот волов напою да двину.

– Ну, Бог в помощь.

– И вам того же, и вам.

– Может, еще и свидимся.

Молодые тела вновь исчезли в реке. Обратно плыли не торопясь, отдыхая. А потом, выйдя на берег, принялись помогать остальным – разводить костер, собирать хворост. Осип прошелся по бережку… и аж побелел, когда, невзначай обернувшись, увидел вдруг, как выходит из воды Ульяна.

– Ух ты! Ну и ну… Красивая…

И вздохнул. И целый вечер сидел спокойно – не кричал, не шутил, не корчил рожи. Лишь, подбрасывая в костер хворост, искоса посматривал на Ульяну. А та сидела молча, бесстрастная, как каменная половецкая баба.

– Ну, братие. – Раничев посмотрел на скоморохов. – Спасибо за компанию, дальше уж мы одни.

– Ой, господине, – покачал головою Онцифер Гусля. – Може, лучше мы с вами? Не так опасно.

– Не опасно? – Иван не выдержал, расхохотался. – Вот как раз с вами-то и опасно! А так… Я – знатный испанский трувер, менестрель, или по-немецки – миннезингер, а остальные – мои толмачи-певцы, приехали вот, развлечь во время великой войны верных вассалов славного Ордена святой Марии Тевтонской. Как думаете, рады мне будут в орденских замках?

Самсон хмыкнул:

– Развлечению всякий рад… Как бы вас вот только не схватили там, как соглядатаев.

– Чьих соглядатаев? Литовских?

– Да хотя бы, господине, и так. Повесят или головы поотрубают.

– Если узнают, – ухмыльнулся Иван. – Да только кто им расскажет?

– Ох, храни тебя Господь, господине. Мы здесь, в Гродно ждать будем. Дай Бог, все хорошо пройдет.

– Хорошо? А как же, Онцифер, а как же?! Сейчас вот менестрелей своих проверю… Эй, парни!

– Да, господине?

Подбежав, все трое поклонились.

– Чего с пустыми руками пришли? – Иван недовольно нахмурился. – Где инструменты? В телеге? Так забирайте… Нет-нет, только не гусли – лютня, свирель… ну тебе, Осип, колотушка… Только помни, колоти редко.

Парни разобрали инструменты, купленные Раничевым еще в Менске, на которых всю дорогу учились играть – в общем-то, если не считать напрочь лишенного музыкального слуха Осипа, получалось очень даже неплохо. На фестиваль «Рок против наркотиков», пожалуй, еще рановато ехать, но в каком-нибудь ночном клубе…

– Начали! – Иван хлопнул в ладоши.

Все трое поклонились. Глеб взялся за длинную свирель, Савва, опустившись на одно колено, пристроил на груди лютню, поднял глаза… И-и-и…

Громыхнул колотушкой Осип Рваное Ухо, нежный звук свирели наложился на томный лютневый перебор, а сверху того – голос Саввы. Надо сказать, довольно приятный такой тенорок.Май, окруженный славой,Привел с собой дубравы,И в них с листвою новойПокрыты все деревья…ВновьКонец зиме суровой!

Пели – естественно, по-немецки, что достали, то есть что удалось купить на листках по дороге на рынках да еще то, что было прихвачено с собой из дому. Раничев не знал ни сочинителя, ни приблизительного мотива, вот и переделывал на свой страх и риск, примерно на мотив «Аббы». В общем, на первый взгляд, выходило неплохо.

– Славно, славно! – одобрительно воскликнули скоморохи. – Жаль вот, не понимаем почти ничего. А мотив славный. И голос… Савушка, после, как все кончится, приходи снами петь, не обидим! Молодцы парни, даже рыжий – уж такие рожи скорчит, хоть стой, хоть падай! Что и говорить – скоморохи.

– Не, ребята, – подняв вверх большой палец, засмеялся Иван. – Мы никакие не скоморохи, мы – миннезингеры!

Вечером уже остановились на ночлег в леске, не доезжая до Гродно. Чей был лесок, неизвестно, но явно чей-то был, потому опасались – громко не разговаривали, песен не пели, а, наскоро перекусив, улеглись спать. Шалашей не ставили – тепло было кругом, душно даже, укрылись плащами, Ивану же – господину – предоставили было телегу, да тот отказался:

– Лучше с вами в траве посплю – уж так духовито!

И впрямь, вокруг пахло сладким клевером, мятой, высохшей на солнце смолою и еще чем-то таким же успокаивающим и приятным. Вдалеке щебетали ночные птицы, где-то закуковала кукушка – оп, и перестала, видать, спугнул кто-то – а над головою в бездонной черноте неба сверкали большие желтые звезды. Такой же сверкающе желтый месяц зацепился рогом за вершину высокого дуба, благостно было кругом, покойно и чудно.

Раничев невесело усмехнулся: наверное, это последняя такая ночевка – спокойная. Как-то там будет в немецких землях? А ведь скоро уже, скоро… Иван уже почти уснул, как вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за рукав, и, вздрогнув, повернул голову. Рука словно сама собой легла на эфес сабли – все спали с оружием.

– Спишь, боярин? – тихо прошептал девичий голос.

Иван улыбнулся: Ульяна.

Спросил так же тихо:

– Чего не спишь, дева?

– Не спится. Отойдем во-он хоть к тому дубу. Только тихо.

– К дубу? Зачем? – скривил губы Раничев.

– Не бойся, боярин, я не стану отдаваться тебе, не до того сейчас. Дело есть посерьезнее.

В приглушенном шепоте девушки слышалась нешуточная тревога.

– Вот как?

Иван быстро поднялся и вслед за Ульяной направился к дубу. Вернее, шел он один, девчонка, убежав вперед, уже поджидала на месте.

– Вот! – Без лишних слов она протянула Раничеву небольшой свиток. – Читай.

Иван развернул лист, встал в лунном свете. Буквы еле виднелись, сливались – Иван нащупал на поясе огниво, зажег трут – написано было достаточно крупно, и теперь можно было прочесть, хотя и с трудом: «Иванко Петров сын Раничев, болярин рязанский, Витовту князю Великому челом бьет и сообщает, что похощет предатися его, Витовта, воле, буде дана будет ему землица со людищи. Рязанского князя Федора язм, Иван, знать больше не желаю, а все, что тайного в его земле деется, обещаю рассказати с толком. Бей, господине Витовт, Рязанцев – момент для того зело удачен. Броды через реки, пути и дорожки язм покажу, как тебе и обещал ранее».

– Что за чушь? – Раничев ошалело помотал головой. – Ты сама-то прочла?

– Я не очень умею.

– Ну и ну…

Иван уселся прямо в траву, будто сраженный молнией. Вот это да! Вот это подстава! И ведь кто-то из своих… и главное – заранее написано было: в пути ни чернил, ни бумаги не покупали. Раничев зло сплюнул… Значит, выходит, кто-то из трех. Глеб, Савва, Осип – кто-то из них предатель! Соглядатай, шпион… чей – гадать долго не надо! Наверняка архиерей Феофан постарался на пару с Феоктистом-тиуном. Подослали своего человечка, гнусы! Ясно, зачем – опорочить Раничева, имя в грязи извалять – а затем убить. Земли-то потом можно и конфисковать в пользу обители. А что? Не впервой… Иван кисло улыбнулся: не он первый, не он последний. Всегда кто-нибудь кого-нибудь предавали предавать будет. Кто?! Кто же?! А впрочем, что гадать?

– Откуда это у тебя? – тихо спросил он.

– Старик-селянин. Я купалась – он проезжал брод, напугал. Показал письмо – мол, велели отправить. Спросила кто – не сказал. Я выкрала грамотку незаметно. Эх, если б этого старика пытать!

– Ага, пытать, ушлая какая! Мы ведь не на своей земле. Да и старик этот, селянин, давно уже уехал.

– Если б я знала, если б умела читать… Задержала бы – верь!

– Значит, кто-то из трех… значит… – Иван скрипнул зубами. И вдруг Ульяна дернулась к нему, прижала к траве, зашептала:

– Там, за кустами – чья-то тень. Видишь?

Раничев осторожно всмотрелся:

– Да…

– Сейчас я подберусь ближе и…

– Нет. Спугнем. Он же не знает, что мы знаем, что… Тьфу ты, запутался.

– Не знает, что мы нашли и прочитали письмо.

– Правильно. И следит так, на всякий случай. Интересно, какие мысли бродят в его голове?

– Какие мысли? – Ульяна хихикнула. – Да тут долго думать не надо, какие…

– Тогда пускай не разочаруется, пусть получит подтверждение своим пошлым догадкам. Вставай! Обними меня, целуй меня, пусть враг видит! Не бойся, я ничего тебе не сделаю.

– Я не боюсь…

Они поднялись из травы, вышли, нарочно, на самый свет. Раничев ощутил на своих плечах сильные девичьи руки. Сам обнял Ульяну за талию, поцеловал… Хотел просто так, для вида – не получилось! Губы девушки оказались такими сладкими, зовущими, трепетными, что Иван почувствовал, что теряет голову. А Ульяна, не отрываясь, целовала боярина в щеки, в лоб, в шею. Вот на миг отпрянула, через голову сбросив рубашку… а за ней и узкие полотняные штаны. Девичья фигура, тоненькая и стройная, словно светилась в нежном свете луны.

– Угомонись, дева… – простонал Раничев, чувствуя, как ловкие девичьи пальцы расстегивают пуговицы кафтана.

Не выдержав, провел рукой по нежной шелковой коже – кто бы ожидал? – нежно погладил грудь, небольшую, с быстро твердеющим соском. Неужели…

– Возьми меня, – хрипло прошептала Ульяна. – Пусть смотрит…

Иван уже словно бы улетал куда-то, а в нежных, вытянутых к вискам глазах девушки отражались желтые россыпи звезд. Оба медленно опустились…

Глава 8

Май – июнь 1410 г. Земли Тевтонского Ордена. Миннезингеры

Стояла поздно ночью я у бойницы

И слышала, как дивно пел песню рыцарь…Кюренбергер

…в траву. Что уж там разглядел соглядатай – Бог весть. Вычислить бы – кто?