Чтение 6–й страницы книги ~Последняя битва~

– Не боишься?

– Поверь, я опытный воин.

– А если я сейчас убегу?

– Я же говорю, ты нам не нужна. – Раничев хохотнул и поставил себе на колени миску с похлебкой. – Беги, ради бога, кто тебя держит-то? – Вытащив из миски крылышко, он со смаком впился в него зубами. – Умм, вкусно. Зря отказываешься.

Девчонка вдруг улыбнулась – все еще недоверчиво, но с каким-то неожиданным весельем:

– Кто тебе сказал, что я отказываюсь?

Усевшись, она вытащила из миски мясо и, жадно проглотив кусок в один миг, выпила бульон.

Иван усмехнулся: да, оголодала девка!

– Еще хочешь?

– А есть?

Раничев лишь покачал головой.

Вторую миску с остатками варева девчонка опалузила так же быстро, как и первую. Потом подняла глаза:

– Ну так я пошла?

– Скатертью дорога.

Вместо ответа пленница нырнула во тьму… Нет, остановилась у ельника, обернулась, видать, только теперь поверила в свое везение:

– Кого благодарить?

Иван не стал скромничать, бросил с горделивой усмешкою:

– Именитого вотчинника, боярина Ивана Петровича Раничева. Коль крещеная, помолись за здравие, большего не прошу.

– Крещеная… была когда-то.

– Как звать-то тебя, дева?

– В Орде Уланой кликали.

– Ульяна, значит… Ну, прощевай, Ульяна.

– Прощай.

Девушка скрылась в ельнике неслышно – видно, умела ходить по лесам. Между тем светало – и бодрый предутренний морозец выкрасил траву и подлесок серебристым инеем.

– А не зря ты ее отпустил, господине? – подойдя, тихо спросил Лукьян. – Не было бы с того нам худа.

Раничев потеребил бородку и, посмотрев в сторону леса, ответил:

– Не думаю. Девка-то на своих больше зла, чем на нас. Да и, по всему, от безысходности они на нас напали, с голодухи, не просекли, что оружны мы, что воины. А как поняли, так улепетнули без оглядки. Вряд ли девица их быстро нагонит.

– А если это все не просто так сделано? Если засада?

– Засада? – Иван вдруг громко расхохотался. – А что с нас взять-то?

Они тронулись в путь рано, едва рассвело и стала видна дорога, с обеих сторон которой тянулся дремучий лес. Темные мохнатые ели, изредка перебиваемые осиной, сумрачно темнились вокруг путников, по низкому предутреннему небу бежали редкие облака.

– А день сегодня хороший будет. – Лукьян кивнул на показавшийся из-за деревьев сверкающий край солнца. – Небосвод чистый.

Природа просыпалась, отходила от ночи первыми трелями недавно вернувшихся с юга птиц, желтыми, поднимающимися к солнцу, цветками мать-и-мачехи, радостным перестуком дятлов. По приказу Лукьяна воины были начеку и не выпускали из рук оружия. Всякое могло случиться, но, похоже, Бог миловал – так никто больше и не напал.

К полудню дорога заметно расширилась, пошла перелесками, лугами. На холмах все чаще виднелись деревни и даже большие села. Встречавшиеся по пути мужики, завидев боярскую кавалькаду, снимали шапки и кланялись:

– Здрав буди, боярин!

– И вам не хворать, православные.

К вечеру нагнали торговый обоз, двигавшийся в Переяславль из Ельца, поговорили с купцами да потом вместе и заночевали на просторном постоялом дворе – безо всяких приключений… Впрочем, нет, кажется, было одно – ночью кто-то попытался стянуть с пальцев Ивана перстни. Раничев, правда, проснулся вовремя, с ходу огрев татя кулаком. Мужиком был неслабым – а тать, наоборот, маленький, тощий – только и закувыркался по лестнице вверх ногами. Жаль, темновато было, не разглядеть. Утром Иван предъявил было претензии хозяину-постоялодворцу, да тот с ними не согласился, отродясь, заявил, такого не бывало, чтоб мои люди у постояльцев-гостей крысятничали, да и залетных тут не бывает – ни одна мышь в ворота не прошмыгнет. Обиделся даже, бороду утерев, выстроил всех своих людишек в ряд: смотри, мол, господине боярин. Все как на подбор молодцы были – ни одного тощего да юркого… и, кажется, рыжего.

– Нет, не похожи.

– То-то и оно, что не похожи, – ухмыльнулся хозяин двора. Потом помолчал немножко да предложил у купцов посмотреть – может, это кто из их людей баловал?

Иван подумал-подумал да махнул рукой, некогда было разбираться. Кивнул своим – враз поскакали на коней да выехали, благо до столицы разанской не так уж и далеко оставалось. А насчет татя – пес с ним, ужо ему и так нехило досталось, удар-то у боярина ужас как был силен.

Переяславль-Рязанский, «новая» столица, выстроенная после сожжения монголами старой Рязани, встретил гостей по-праздничному – золотым сиянием куполов и колокольным звоном. Подъехав к воротам, Иван размашисто перекрестился и спешился. Воротник – седоусый дружинник в посеребряном колонтаре и с мечом у пояса – завидев знатного боярина, поклонился и вежливо осведомился: по какому делу?

– По важному, – усмехнулся Иван. – К самому князю Федору Олеговичу и думному дворянину Хвостину приехал.

Лицо воина вытянулось, причем не так при имени князя, как при упоминании Хвостина. Видать, думный дворянин присматривал тут за всеми.

– Милости прошу, – поклонился страж. – Завсегда гостям рады.

Милостиво кивнув, Раничев и его свита проехали южные ворота и, повернув, неспешно направились к княжьему терему. На просторной площади у княжеских палат располагались добротные амбары, несколько коновязей, небольшая церковь и с полдесятка приказных изб, из волоковых окошек которых курились дымки; видать, любили тепло дьяки.

– Зайдем? – кивнув на избы, спросил Лукьян. – Авраамия-дьяка проведаем.

– Не сейчас. – Раничев махнул рукой. – Сначала к Хвостину и, может быть, к князю. Да и Авраама, поди, сейчас легче при князе найти, нежели где-то еще. Чай, не простой дьяк – секретарь. И всего, заметь, своим умом да усидчивостью добился, без всяких там связей.

Думный дворянин Хвостин оказался у себя в палатах и искренне рад был видеть Ивана. Дмитрий Федорович – в черном коротком кафтане с небрежно накинутым на плечи парчовым опашнем, с седой остроконечной бородкой и коротким узким мечом у пояса – скорее напоминал какого-нибудь немца или литвина, в чьих краях неоднократно бывал. Книжник и любитель латинских пословиц, он первым делом похвастал перед гостем приобретениями – недавно переписанным «Поучением чадам» в тяжелом телячьем, с золотом,переплете и старинным свитком, судя по видневшимся буквам – какой-то древнеримской книжицей.

– Петроний, – кивнув на свиток, как бы между прочим, пояснил Хвостин. – Редкая ныне книжица.

Раничев улыбнулся:

– Представляю, как было трудно найти.

Слуга в таком же черном полукафтанье, что и сам думный дворянин, бесшумно ступая, поставил на небольшой столик высокий кувшин и пару серебряных кубков, после чего споклоном удалился, плотно прикрыв за собой двери – резные, на западный манер – из двух створок.

– Как там крестница моя?

– Поклоны передавала.

– Ну и слава Богу. – Хвостин с улыбкою поднял кубок. – За мир и порядок.

– Хороший тост, – одобрительно кивнул гость и, отведав, похвалил напиток: – И вино неплохое.

– Рейнское. – Дмитрий Федорович улыбнулся. – От тевтонских немцев.

– От тевтонцев? – переспросил Иван. – А ты знаешь, я о них бы и хотел переговорить. Считай, для того и приехал.

– Да уж, вижу, что не вино распивать, – пошутил Хвостин и, сразу став серьезным, кивнул: – Можешь говорить без опаски, стены обиты войлоком.

Раничев хмыкнул:

– Это к чему же такие предосторожности? Раньше вроде бы не было.

– Феоктист-тиун в большом фаворе ныне.

– Ах, вон оно что… Ну уж этот пес наверняка подошлет своих людишек послушать.

– А вот на этот раз вряд ли! – Думный дворянин радостно потер руки. – На охоте он, вместе с князем. Я вот, на твое счастье, малость прихворнул, а то б тоже пришлось ехать.

– Ничего, Дмитрий Федорович, – хохотнул Иван. – Я б тебя, если надо, не только на охоте, но и на дне моря сыскал.

– Ну-ну, – глотнув из кубка, Хвостин внимательно воззрился на гостя. – Давай выкладывай, чем тебе не угодили тевтонцы?

– Не мне, уважаемый Дмитрий Федорович, всем нам…

А дальше Раничев, ничуть не смущаясь, поведал думному дворянину – фактически первому министру княжества – то, что они придумали вместе с супругой. Много чего говорил. И о возросшей мощи Тевтонского Ордена, и о их экспансионистских целях, и о конфликтах с Новгородом и Псковом, и – напоследок – о якобы ведущихся переговорах Ордена, Литвы и ордынского хана. Мина придумки была как раз в том, что подобные переговоры как раз и могли вестись, орденские немцы давно бы хотели договориться с тем же Витовтом о взаимовыгодных разделах русских земель. Да и договаривались – было. Другое дело, что времена те прошли, ситуация изменилась – планами Ордена была сильнонедовольна Польша, находившаяся в династическом союзе с Великим Княжеством Литовским и Русским. Орден зарвался, открыл рот на то, что не мог проглотить, и самое плохое, что это давно заметили соседи.

– Так, думаешь, от того сговора и нам, рязанцам, плохо будет? – выслушав, тихо уточнил Хвостин.

Иван кивнул:

– Думаю, что так, Дмитрий Федорович. Как бы нам не попасть между молотом и наковальней. Орден ведь и Витовт Литовский не только на Псков, на Новгород, на Москву, они ведь и на наши земли зарятся, особенно Витовт. Не мне тебе говорить, были ведь когда-то и верховские княжества независимы, а где они теперь? Все под Литвою.

– Да-а. – Хвостин вздохнул и даже как-то сгорбился. – Перспективы ты нарисовал мрачные.

– Уж какие есть.

– Да знаю, все знаю… – Думный дворянин помолчал и вдруг резко вскинул глаза. – Говоришь, переговоры точно ведутся? Откуда знаешь?

– Купец один сообщил. Из Вильно недавно приехал. Я думаю, можно попытаться их расстроить.

– Расстроить? – оживился Хвостин и тут же потребовал: – А ну-ка, подробнее.

Подробнее Иван тоже давно придумал, имел, так сказать, «домашние заготовки». А сейчас вот посмотрел весело на собеседника да с маху предложил ввести в переговоры третий неучтенный фактор – королевство Швецию, у которого, надо сказать, как раз в это время и своих проблем было выше крыши, особенно в отношениях с Данией, и ни о каких дележках чужих земель как раз в этот момент Швеция и не помышляла – свою бы государственность сохранить, вот о чем голова болела!

– Важны не возможности, намерения! – лихо рубил с плеча Раничев. – Ну-ка, ежели в Литве поползут слухи о приезде шведских посланцев? Обращаю внимание – только слухи и более ничего. Однако слухи вполне конкретные, вплоть до описания внешнего вида послов и их гербов… С гербами, ты, Дмитрий Федорович, уж мне поможешь?

– Всяко помогу! – Хвостин засмеялся. – Ну и хитер ты, Иване Петрович. Недурно, недурно придумал, очень даже недурно. Кого б только отправить – дело тайное, непростое, тут не всякий подойдет, нужен человек, которому как себе веришь. А ну-ка словят литовцы или немцы да велят пытать? Опасное дело… Но, видит Бог, интересное… – Думный дворянин искоса посмотрел на гостя.

Раничев усмехнулся:

– Ну-ну, договаривай, Дмитрий Федорович. Чую, меня решил послать?

– Так ведь тебе не впервой… Испанию вспомни! Опыт в таких делах – всего важнее. Да и предан ты не на словах. – Хвостин прищурился. – Вотчина у тебя тут, жена, детишки. Не предашь, вернешься с успехом.

Иван притворно вздохнул, а думный дворянин наполнил кубки:.

– Вот за это и выпьем.

Выпив, налили еще – вино и в самом деле было славное, терпкое с чуть горьковатым привкусом.

Хвостин от лица князя клятвенно пообещал Раничеву не только солидное денежное вознаграждение, но и землицы.

– Мне б с рощицей вопрос утрясти, – напомнил Иван.

Дмитрий Федорович сдвинул брови.

– Об этом не беспокойся. Присмотрим и за твоими, покуда в отъезде будешь. Теперь о деле: как добираться думаешь?

– Купцами либо скоморохами. – Раничев пожал плечами. – Людишек, немецкой речью владеющих, хорошо бы заранее здесь отыскать. Не хотелось бы нанимать, там ведь времени приглядеться не будет.

– А можно подумать, здесь будет? – усмехнулся Хвостин. – Хотя… здесь-то мы всех хоть как-то проверим. Ну еще вопросы есть?

– Есть, Дмитрий Федорович.

Раничев тут же спросил про герб – золотой зверь с короною на червленом поле.

– А какой зверь-то?

– Да кабы знать… Тевтонца сего как раз в Вильно и видели. Переговорщик. Узнать бы заранее – кто?

Хвостин вздохнул и, почесав бородку, стукнул три раза в дверь. Появился слуга, все так же бесшумно, думный дворянин что-то тихо приказал… слуга, поклонившись, исчез… И через некоторое время в горницу вошел старинный Иванов знакомец старший дьяк Авраамий. Все такой же нескладный, недотепистый, длинный, с узким тонкогубым лицом типичного интеллигента и прическою, которую в далеком детстве школьные друзья Раничева характеризовали как «я упала с самосвала, тормозила головой».

Иван встал с кресла:

– Рад тебя видеть, друже.

Авраам тоже обрадовался, распахнул объятия.

– Ну, – засмеялся Хвостин. – Сейчас вы еще целоваться вздумаете, потом что-нибудь вспоминать начнете. Некогда, некогда, братцы! Иване, расскажи дьяку про герб.

Раничев быстро повторил описание.

– Жаль, ты не знаешь, что там за зверь, – попенял Авраамий и задумался, шевеля губами. – Нет, это не подходит… это тоже не то…

– Если б английский был герб иль кого из бургундской знати, – шепотом поведал Хвостин. – Я бы помог… Но вот орденских немцев не очень знаю. А крест-то на щите, как ты говоришь – явно тевтонский.

– Ежели там золотой леопард с герцогской короной на червленом поле, то это – князь Иоахим фон Гогенгейм, имперский рыцарь, – наконец-то поведал дьяк. – А ежели нелеопард, а олень и корона поменьше – тогда… даже не знаю. Цвета какие-то чудные – красный с белым. Польские цвета!

– Вот-вот! – азартно воскликнул Иван. – Что бы это значило?

– Какой-то польский рыцарь – вассал ордена, Иване. – Авраам пожал плечами.

– Интересно. – Раничев потер руки. – Поляк – и орденский вассал.

– Может быть – и немец… какой-нибудь мелкий барон. Это – если олень.

– А никого другого там и быть не может!

Иван ликовал – все сходилось! И все сладилось здесь, с Хвостиным – а значит, и с князем. Простившись с друзьями, он в самом приподнятом настроении спустился к своим.Все было решено, все обдумано, оставалось только одно – действовать!

Красное солнце освещало двор, светило в узкие окна небольшой горницы. В горнице, за столом, сидел небольшой человечек в монашеской рясе, с круглым благообразным лицом, и старательно читал Библию. Вдруг он вздрогнул, услыхав слабый стук. Отложив святую книгу, неспешно подошел к двери, открыл, впустив в горницу… бесшумно ступающего слугу в темном полукафтанье. Зачем-то обернувшись, слуга быстро сказал несколько фраз тихим бесцветным голосом. Монашек улыбнулся и, вытащив из-под лавки сундучок, щедро отсыпал в подставленные ладони слуги звонкие серебряные монеты. Потом улыбнулся, выпроваживая нежданного гостя:

– Ступай с миром, Мирон, да хранит тебя Боже. А все слова твои обязательно передам…

Глава 5

Май 1410 г. Великое Рязанское княжество. Зер гут

Дайте крылья мне перелетные,

Дайте волю мне… волю сладкую!

Полечу в страну чужеземную…Евдокия Ростопчина

…Феоктисту-тиуну. Сразу, как только вернется.

Ничего этого не ведал Иван Петрович, заночевав у Хвостина, поутру возвращался домой в приподнятом настроении, радовался – удалось надыбать сразу двоих, в речи немецкой сведущих. Одного, Милютина Глеба, дьяк Авраам со вздохом отдал. Лучшего своего писца. Так и сказал – от сердца, мол, отрываю, но для тебя, Иване Петрович, ничего не жаль!

Глеб – молодой, лет восемнадцати-двадцати, парень – Ивану понравился. Скромен, молчалив, на вопросы отвечает кратко, по существу, с достоинством. На вид – высок, сутул, худ, волосы черные, длинные, небольшая бородка. Лицо тоже соответственно виду – желтоватое, худое, с глубоко ввалившимися щеками. Глаза умные, темные, как у первых святых. Вообще с виду Глеб производил впечатление человека неглупого, вот только степень знания немецкой речи Раничев проверить не мог – сам только английский знал, немного польский, латынь. Приходилось полагаться на слово дьяка, ну и еще один казус был – Глеб-то, как пояснил Авраам, с Ферапонтовым монастырем обширные связи имел – знакомцы у него там были и среди чернецов, и среди послушников.

– Так он, может, Феофана-игумена человек? – возмутился Иван. – Ты, Авраам, мне кого подсовываешь?

Дьяк на это лишь посмеялся да пояснил, что сам он писцу своему всегда доверял и тот его ни разу не подводил. Тем более и сейчас подвести не сможет – в чужедальней-то сторонушке, в далеком-далеке от обители. Как ему там с Феофаном связаться? А немецкий говор здесь редкий – Рязанское княжество не Новгород, не Псков, не Литва.

Так вот, махнув рукой, и согласился Раничев – ладно, путь будет писец. Приглядывать только за ним – всего и делов. Ну приглядывать за всеми нужно будет, дело такое… Что же касается самого Глеба – то никаких хлопот он не доставлял… в отличие от другого «немчина», обнаруженного самим Иваном на переяславском рынке. Вот уж попалсятип! Юркий, пронырливый, хитрый! Видно, чего-то спер на рядках – почти всем рынком ловили. Шум, гам, веселуха! Двое приказчиков заходили с боков, третий – поджидал впереди, сзади, потрясая кулаком, бежал толстобрюхий купчина в накинутой сверху кафтана однорядке зеленого сукна.

– Ах ты, – кричал, – свинья разбойная! Швайн!

Швайн… Уж хоть и не был Иван силен в немецком, точнее говоря, вообще его не знал, а уж это-то слово понял.

В общем, что уж там такое беглец украл, пес его знает, а загоняли субчика, как волка – обложили со всех сторон. Кроме собственно торговцев, еще и зрители помогали – свистели, орали, ругались, пытаясь ухватить бегущего за развевающие фалды кафтана. Не ухватили – то ли кафтан коротенек был, то ли тать – ловок. И в самом деле, ловок – с разбега перепрыгнув через рядок, беглец вскочил на воз с глиняными горшками, ухмыльнулся да к-а-ак запустит корчагою – приказчик-то уклонился, а вот купчина не успел, уж больно пузат оказался. Корчага-то прямо в башку угодила! А тать, воспользовавшись заминкой, живо снял пояс, вернее, веревку, что была у него намотана вместо пояса, примерился, раскрутил на манер аркана, метнул – опа! Раничев даже присвистнул от восхищения, с большим интересом наблюдая, как конец веревки зацепился за охлупень весовой избы. Оп! И – тать, проворно работая руками, оказался на самой крыше. Обернулся, сделал неприличный жест и, обозвав разъяренного купчину, был таков. Ищи его теперь, лови – набегаешься.

– Молодец. – Иван с усмешкой покачал головой. – Ушлый парнишка.

– Этот ушлый парнишка, между прочим, только что выругался по-немецки, – вскользь заметил Аврамов подарок – писец Глеб Милютин. – На таком наречии говорят в ганзейских городах – Любеке, Висмаре, Данциге. Видать, парень-то из торговых.

– А купчина-то, – усмехнулся Лукьян. – Не с нами ли ехал?

Раничев засмеялся:

– Нет, Лукьяне, не с нами. На постоялом дворе ночевали вместях, это – да. А потом-то мы его обогнали.

Иван вдруг осекся, вспомнив странное происшествие на постоялом дворе. Кто-то больно юркий и ушлый их чуть не обворовал, хорошо Раничеву тогда не спалось. Уж не этот ли самый прощелыга?

– Кто-нибудь его рассмотрел?

– Да не очень, боярин-батюшка, далеко больно, да и бежал сей тать быстро. Одно заметно, что рыжий.

– Рыжий? Да уж, Бог шельму метит.

Раничев кое-что подумал было об этом рыжем, исходя из его знаний немецкого, да махнул рукой – ну его к черту, с этаким шельмой связываться, хитер уж больно, к тому же – рыжий. Да и не найдешь его теперь.

Как оказалось, рыжего и не надо было искать, отыскался сам. Когда небольшой отряд Раничева отъехал от рязанской столицы верст пять, позади послышался настойчивый громкий крик:

– Стойте, стойте! Да постойте же.

Придержав коня, Иван кивнул Проньке:

– Посмотри, что там?

Сам же неспешно поехал дальше, пока Прохор не нагнал его, да не один, а с каким-то парнем. Рыжим!

– Ну, слава Богу, догнал. – Рыжий перевел дух. – Ты, что ли, именитый боярин будешь?

– Ну допустим, – кивнул Иван, с любопытством рассматривая парня. Тот! Тот самый, с рынка, в этом не было сомнений: кафтанишко распахнут, без пояса, рубаха не простая, ярко-желтая, шелковая, правда грязноватая, на ногах сапоги юфтевые. Рыжие волосы растрепались, как поднятое ветром сено, глаза голубые смотрят по купеческому, нахально. Ну-ну, посмотрим, чего этому прощелыге надо? Весьма, весьма любопытно.

Рыжий держался гордо, даже, можно сказать, нагло.

– Раз ты – именитый боярин, тогда я к тебе на службу наймусь, – подбоченясь, сообщил он и оглянулся на расхохотавшихся воинов. – Чего ржете-то, лошади?

Пронька аж возмутился от такого непочтения:

– Боярин-батюшка, дай-ка мы его проучим.

– Ага, проучил один такой, – ощерился рыжий. – Промежду прочим, я ведь не просто так за вами шпынялся, едва сапоги не разбив.