Чтение 2–й страницы книги ~Секутор~

Рысь, недоверчиво хлопнув глазами, заметил, что воинские навыки, наверное, лучше сформированы у бывших воинов-легионеров, ведь гладиаторы дерутся хоть и всерьез, но на потеху толпы.

– Не говори мне про легионеров, – презрительно отмахнулся Аманд. – Они могут сражаться только в строю – когортами, центуриями. Строй – сила легиона и слабость. Каждый отдельно взятый воин хоть и обучен индивидуальному бою, но все же не так, как гладиатор. Да и не следует забывать – гладиатор – пария, презренный раб, а потому – и телохранитель, и – тсс! – наемный убийца из него куда лучше, чем из законопослушного легионера. Потому-то и ценятся гладиаторы понимающими людьми, а уж ты мне поверь, таких немало. Ого… – Стражник вдруг поднялся на ноги. – Кажется, светает. Пойду, скоро смена… Виси. И рад бы тебе помочь, да не могу. Впрочем, ты, кажется, сильный, не сдохнешь от солнца.

Цинично улыбнувшись, Аманд махнул на прощанье рукой и, пошатываясь, направился к воротам. Рысь поднял глаза – и в самом деле светало…

Он проторчал у позорного столба целый день, обливаясь потом, чувствуя укусы облепивших почти все тело мух. Солнце палило нещадно, словно поставило себе цель убить Рысь, который к вечеру поник головой и уже не ощущал ни жары, ни боли. И мыслей в голове не было – никаких. Одна пустота. Юноша даже не почувствовал, как его отвязали, потащили в каморку, и пришел в себя лишь на узком ложе… снова от топота калиг стражи и дрожащего света факелов. Кто-то о чем-то спрашивал его, кажется, сам ланиста. Рысь лишь очумело мотал головой, ни во что не вникая. Пинком его подняли на ноги, один из рудиариев заглянул под ложе… и с торжествующей улыбкой вытащил оттуда обломок меча!

– Вы были правы, ребята! – Ланиста обернулся к кимвру и галлу. – А ты, – сжимая обломок в ладони, он перевел на Рысь враз помрачневший взгляд: – ты проведешь ночь в карцере, а утром будешь подвергнут жестокой казни. Взять его!

Глава 2

Май 224 г. Ротомагус

Лето 223 г. Окрестности Августодурума

Красные ветви

Я, Лициний, ушел воспламененный

Обаяньем твоим и остроумьем.Гай Валерий Катулл. К другу Лицинию

Как умереть? За что – теперь, похоже, дело десятое. Понятно, что оболгали, да кому нужно разбираться? Ясно, что никому. А казнить строптивого новичка в назиданье другим – почему бы и нет? Это ведь не известный гладиатор, приносящий ланисте солидный доход. Что ж – все когда-нибудь умирают… Рысь не боялся смерти, опасался другого – умереть рабом, низшим, лишенным всяких прав существом. Это было нехорошо – так умирать. Значит, нужно срочно что-то придумать. Что? Побег? Вряд ли… Из школы-то не убежишь, как когда-то с виллы, а тем более отсюда, из карцера – узкого каменного мешка, сейчас, ночью, погруженного в полную тьму. Хотя нет. Рысь присмотрелся: сквозь маленькое оконце под самой крышей виднелись звезды. Юноша приподнялся – нет, не пролезть, слишком уж узко, к тому же забрано частой решеткой. Да и руки скованы за спинойпрочной железной цепью, и не лень же было будить кузнеца. О, боги – Семаргл, Световит, Велес! Помогите предстать перед вами не жалким рабом, а воином! Больше ничего и не нужно, пусть смерть, но смерть достойная, а не жалкая. Рысь знал, что строптивых рабов римляне обычно распинают на кресте, и те медленно умирают там в муках. Не очень-то хотелось такой гибели. Значит, нужно сделать так, чтоб умереть сразу. Как только утром придут за ним, броситься на самого главного – хорошо бы пришел ланиста! – сдавить цепью шею… Если повезет, можно и его прихватить с собой на поля смерти. Если повезет… И если помогут боги. Но боги – Семаргл, Световит, Велес-Ящер и прочие – нуждаются в жертве и ничего не делают просто так. Белый петух, голова кабана или свежее сердце оленя… Сжечь на жертвеннике, перед священным дубом, как делали жрецы, тогда, понятно, боги помогут, а так… Пустая затея – их о чем-то просить, ничем предварительно не умилостивив. Ну нет сейчас у Рыси ни белого петуха, ни кабаньей головы, ни сердца оленя. Зато есть собственная кровь! А боги очень любят человечинку.

Рыси вдруг вспомнились капище в священной роще, на высоком холме у Нево – озера-моря, жрецы в белых одеждах, дым жертвенных костров, и Ледука – красивая молодая дева с распущенными по плечам волосами и в венке из ромашек. Дочь старейшины Удама. Плохие времена тогда были – надо бы сеять, а шли дожди, потом наступило лето, но теплоне приходило, дули холодные ветра, дичь в лесах подалась к югу. Все запасы – а их немного уже оставалось – быстро закончились, наступил голод, жуткий и беспросветный. Умирали старики и дети, делались слабыми охотники. Рысь и сам ходил шатаясь, бледный, исхудавший до костей и кожи. Уж чем только не пытались жрецы вернуть милость богов! Любая добытая охотниками дичь, любая рыба шла в жертву – и ничего, видно, богам было мало. Тогда главный жрец Кердай, белобородый и страшный, посмотрев в небо, сказал, что боги хотят особую жертву. Главную… И все знали какую. Выбрали самую красивую деву, к тому ж не простую – дочь старейшины красавицу Ледуку, по которой сохло немало парней. Тем приятнее будет богам, чем ценнее жертва. Гордая оттого, что своей смертью сможет спасти род, Ледука вступила на плоский серый камень-жертвенник, сбросив одежды, повернулась, нагая, красивая, ясноглазая, подняла вверх тонкие руки, улыбнулась радостно… И в этот момент подручный Кердая ударил ее ножом в горло. Девушка захрипела, хлынула кровь. Старухи-жрицы, черные, словно стая ворон, подхватили обмякшее тело, положили на жертвенник, жрец наклонился и ловко вырезал из грудисердце… еще живое, бьющееся… Боги были довольны и вернули милость: уже на следующий день рассеялись облака и в голубом небе ярко засверкало солнце. В леса вернулась дичь, а в озеро – рыба. А Ледука – все о том знали – стала одной из покровительниц рода. То, что боги в особых случаях ждут человеческой жертвы – знали все, и не только в роде Доброя, но и в иных – у свионов, лопи, эстиев…

Да, боги любят кровь и не оставят без своего покровительства ее дарителя. Как бы только ее добыть, кровь… Ага! Рысь изогнулся и быстро прокусил кожу на коленке. Ага, вот и соленые капли. Набрав крови побольше, сплюнул в угол. Потом еще пару раз. Просил лишь одного – достойной смерти. Умилостивив богов таким образом, юноша улыбнулся и спокойно уснул в углу на старой соломе. Спал на редкость безмятежно и крепко – утром его едва разбудили.

– Вставай, кусок мяса! – Звероподобный Лупус пнул парня ногою. – Выспишься на том свете.

Стоявшие вокруг Лупуса воины громко захохотали. Накинулись на Рысь – огромные, как скалы, – скрутили, будто кутенка, потащили куда-то. Юноша даже опомниться не успел, как оказался в клетке, установленной на четырехколесной повозке, в которую была запряжена пара медлительных мулов. Стражники уселись сзади, и, оглянувшись на них, возница махнул кнутом. Загремев цепью, Рысь устроился поудобнее. Он уже ничего не боялся, ведь боги – Семаргл, Световит, Велес-Ящер – должны были обязательно помочь, получив достойную жертву.

Поскрипывая плохо смазанными осями, повозка неспешно катила по узкой улочке, мощенной круглыми камнями, по обеим сторонам тянулись длинные глухие ограды, за которыми виднелись сады и высокие здания. Вот на миг блеснула синим река, широкая и привольная. Рысь уже знал: она называлась Секвона, по имени одного из племен галлов. Пустые на окраинах, улицы постепенно заполнялись народом – мастеровыми, крестьянами, зеваками. Вездесущие мальчишки вдруг окружили повозку, с любопытством посматривая на Рысь. Юноша подмигнул им, а один из воинов, лениво спрыгнув с телеги, прогнал ребятню пинками. Свернув за угол, повозка загрохотала по длинной и широкой улице, с обеих сторон уставленной статуями и устремленными в небо колоннадами. Выехали на площадь, полную народа, ошивавшегося у торговых рядов. Остро запахло рыбой, дичью, еще неизвестно чем.

– Эй, Фрагум, кого везешь? – какой-то рыжебородый мужик в штанах из козьей шкуры – браках и в оленьей шапке приветственно помахал рукой воинам.

Тот, что разгонял ребят, презрительно отвернулся, сделав вид, будто не слышит. Ну, еще бы, кому ж охота якшаться с такой деревенщиной? Рыжебородый побежал было к повозке, да на полпути остановился, махнув рукой, – внимание его, как и многих прочих, привлек петушиный бой. Возница тоже обернулся, да и стражники – видимо, им тоже хотелось посмотреть на драчливых петухов, да, что поделаешь, приходилось исполнять службу. Миновав площадь, повозка немного проехала по широкой улице, а затем повернула налево. Снова потянулись бесконечные ограды, скрывавшие окруженные садами дома. На оградах синели крупные надписи, около одной из которых повозка и остановилась, прямо напротив ворот.

Рысь повернул голову, прочитал, шевеля губами, сначала ту, что сверху: «В нептуналии в театре будет показана комедия Аристофана „Птицы“. Устроитель – Д. Памфилий Руф».

Потом ниже: «В майские ноны – цирк-зверинец из Массилии. Устроитель гастролей – Д. Памфилий Руф».

Еще ниже: «В августе, в честь праздника урожая, – гладиаторские бои. Пара на пару и группами. Знаменитейшие бойцы – Марцелл Тевтонский Пес, Черный Юбба, Арист Фракиец. Организатор игр – всадник Деций Памфилий Руф».

А уж совсем низко, чуть даже наискосок, было приписано красным: «Памфилий Руф – вор».

Надпись эту, вооружившись тряпками и песком, деловито соскребали двое тощих рабов-мальчишек с одинаковыми ошейниками.

– Эй, парни, – обратился к ним сопровождавший Рысь страж, не Фрагум, а другой, поосанистей, поделовитей. – А ну, скажите хозяину, что мы уже здесь.

Один из юных рабов поклонился и, положив тряпку на мостовую, скрылся во дворе. Стражники сошли с повозки и прохаживались вокруг, разминая ноги. Рысь сидел в своей клетке, силясь понять: куда же его привезли? Или – еще не довезли? Где ж его будут казнить? Или ланиста передумал и хочет продать его этому всаднику Д. Памфилию? Вору, хм… От нечего делать юноша еще раз перечитал объявления. Спасибо Астинию, вилику, – научил читать, готовил Рысь на должность номенклатора, в обязанности которого входит знать всех знакомых хозяина и шептать ему на ухо в случае приемов ну и еще кое-что подобное. Юноша усмехнулся, вспомнив виллу. Ух, до чего же неотесан он тогда был!В тот день – да, почти год назад, в июне, – так же ярко светило солнце, и небо было радостно голубым, и редкие облака – чистые и белые – медленно плыли к морю.

Редкие – чистые и белые – облака медленно плыли к морю. Рысь – исхудавший, заросший – с тоской смотрел на них, стоя в толпе других рабов на невольничьем рынке в славном городе Августодуруме, что на побережье. День выдался хорошим – не жарким, но солнечным, и почти все жители города после полудня выбрались прогуляться на площадь – себя показать, людей посмотреть, а заодно и приобрести какую-нибудь полезную в хозяйстве вещь, вроде крепкого или знающего раба. А может, недорогую безделушку супруге, как поступил какой-то важный толстяк, купивший сразу двух кудрявых мальчиков лет семи-восьми. Дети радовались: толстяк вовсе не казался им страшным, да и денек был что надо, и вокруг солнце, а не темный вонючий трюм. Много живого товара погибло при перевозке – умерших выбрасывали в море, на корм рыбам. А вот ребята выжили, да и Рысь чувствовал себя неплохо, только немного мутило – еще бы, после таких-то волн! Уж на что суровые волнищи на Нево-озере, а этим в подметки не годятся. Корабль трещал, едва не разваливаясь, и все дружно молили богов, которые наконец смилостивились, утихомирив ветер. От Белгики, где Рысь оказался сразу после колонии Агриппина,до устья неширокой реки, где их высадили с судна, в общем-то не так и далеко плыть, только уж больно муторно. Морская качка – ее ведь не всякий выдержит, особенно без привычки, да с голодухи, да в темном трюме, до крайности душном, пропахшем дерьмом и рыбой. Вот и мерли пленники, принося невольный ущерб состоянию почтенного негоцианта Фидия Каллидуса, торговца рабами. Впрочем, работорговец хитрил, когда говорил, что почти разорился. Больших захватнических войн Империя давно не вела, цены на рабов поднялись – чего плакаться-то? Да и покупателей в Августодуруме хватало – рабы всем нужны, у кого есть деньги, конечно. Кому на виллу, кому слугой в доме, а кому и просто так, для престижа – смотрите, мол, все: у меня два грамотных фракийца-чтеца, плюс три красивые танцовщицы, да еще и ученый грек-педагог – все моя собственность, завидуйте мне, люди!

В числе других невольников Рысь простоял на рынке три дня. За это время много кто подходил, да мало покупали, лишь тех, кто подешевле, а в случае с Рысью Каллидус явно не хотел продешевить – парень хоть и варвар, да смышлен, к тому же вынослив.

– Этот доходяга вынослив? – с недоверчивой усмешкой пробурчал тщедушный горбоносый старик в нескольких богатых туниках, надетых одна на другую и ниспадавших красивыми, тщательно отглаженными складками. – Не смешите подошвы моих сандалий! А ну, подойди, парень.

Подозвав юношу ближе, старик внимательно осмотрел его, пощупал мускулы, заглянув в рот, потрогал зубы.

– Прекрасный товар, – ощерился работорговец. – Со временем из него получится отличный работник.

– Ага, – желчно кивнул покупатель. – Если он к тому времени не отбросит копыта – эвон тощой-то!

– Были бы кости, а мясо нарастет. – Каллидус улыбнулся. – Уступлю всего за пятьсот сестерциев. [Картинка: g3.png]

– Несерьезный разговор. – Покачав головой, старик отошел в сторону, но не уходил, цепко приглядываясь к Рыси, который, в свою очередь, тоже искоса посматривал на потенциального покупателя.

В общем-то, рассуждая здраво, и не из кого тут было особенно выбирать. Женщины, дети да пара низкорослых заморышей-саксов – на их фоне Рысь смотрелся Цезарем.

Немного погодя появились еще покупатели, купили женщину-вышивальщицу и восьмилетнего ребенка – пасти овец, да и то на будущее, чтоб потом выгоднее перепродать. Солнце уже клонилось к закату, когда горбоносый старик вновь подошел к Каллидусу:

– Вижу, ты не очень-то расторговался.

– А, это опять ты, уважаемый, – обернулся работорговец. – Ну что, надумал-таки купить парня?

– Только не за пятьсот сестерциев.

– Хорошо, – Каллидус кивнул. – За четыреста.

– Триста и ни монетой больше. Мальчишка слаб, и его придется хорошенько откормить. Из каких он племен?

– Кимвр, – на голубом глазу соврал купец, так и не припомнив, кто же Рысь на самом-то деле. – Я купил его в колонии Агриппина.

– Наверное, за пару мешков зерна?

– Обижаешь, клянусь Везуцием!

– Ну, тогда – за кувшин кислого вина, и не говори мне, что дороже. – Старик ухмыльнулся. – Так как? Отдашь за триста сестерциев?

– А, – подумав, Каллидус махнул рукой. – Если б я не торопился в Лугдун… Так и быть, забирай… за триста пятьдесят!

Старик притворно вздохнул и, пожав плечами, вытащил из толстого кошеля деньги.

Таким вот образом и стал Рысь собственностью почтенного господина Авла Галлия Флора, всадника, эдила славного города Августодурума. Горбоносый старик, которого звали Астинием, оказался виликом – рабом, управляющим загородным поместьем уважаемого эдила, куда он и доставил вновь купленного раба в сопровождении вооруженных копьями слуг.

Вилла оказалась богатой и больше напоминала небольшой городок. Она включала полтора десятка зданий, в том числе двухэтажный беломраморный особняк с колоннадой и башенкой, пруд, окруженный тщательно подстриженными деревьями и кустами, посыпанные мелким песком дорожки, беседки с ажурными крышами, обширный хозяйственный дворс бараком для рабов, амбарами и винным прессом. Дальше, за оградой, почти до самого моря тянулись виноградники и яблоневые сады, тоже, естественно, принадлежавшие почтенному Галлию Флору, как и покрытые ярко-зеленой травою пастбища со стадами тучных коров, как и бесконечные, уходящие за линию горизонта поля, засеянные пшеницей. Поля, поделенные на небольшие участки, обрабатывали не рабы, а зависимые от эдила люди – колоны, у каждого из которых имелись и собственная хижина, и мул, и соха с мотыгой. Идя вслед за виликом, Рысь посматривал на поля и виноградники, а завидев виллу, даже присвистнул, дивясь богатству хозяина. Вилик обернулся:

– Купец сказал, ты говоришь по-латыни?

– Немного, – кивнул юноша. – И не так хорошо, как хотелось бы.

– Ничего, – Астиний поправил наброшенный на плечи плащ-лацерну. – Для того чтобы хорошо работать на вилле, не надо много слов.

– А что… что я буду делать? – набравшись наглости, поинтересовался Рысь.

– Увидишь, – хохотнул вилик, и идущие рядом с ним слуги тоже рассмеялись.

Перво-наперво новому невольнику велели вымыться в большой бочке – «уж больно гнусно ты пахнешь, парень!» – после чего, выдав узкую короткую тунику без складок, повели в кузницу, где дюжие молотобойцы в два счета надели Рыси на шею металлический ошейник с именем хозяина – «А. Галлий Флор». Юноша почувствовал, как сердце внезапно сдавила грусть: пусть и раньше тоже было несладко, но этот вот ошейник, ошейник раба, казался овеществленным символом неволи.

– Через год, – Астиний с усмешкой щелкнул по ошейнику пальцем, – мы это снимем. Если, конечно, будешь себя хорошо вести и угодишь хозяину.

Поначалу нового раба отправили в конюшню убирать навоз, чистить и кормить лошадей, а заодно и месить глину на кирпичи: вилик задумал к осени сложить специальный загон для жеребцов. Работы хватало, особенно когда пришла пора собирать урожай. Примерно до ноября Рысь, которому на вилле, ничтоже сумняшеся, дали имя Юний – по названию месяца июня, когда его и купил Астиний, ночевал в длинном бараке вместе с остальными рабами, находящимися под бдительным надзором надсмотрщиков. На ночь всех приковывали к длинной цепи – не доверяли. Рысь-Юний так ни с кем и не сошелся – ночью и во время работ все разговоры запрещались, да и латынь юноша знал так себе, с пятого на десятое. Правда, как оказалось, гораздо лучше других рабов – германцев, которые жили своим замкнутым обществом, никого туда не допуская. Кроме них, существовали и другие невольники, так сказать, домашние, в чьи обязанности входило поддержание в полном порядке многочисленных построек виллы, а также обслуживание хозяина в случае его приезда. Хозяин, Авл Галлий Флор, наезжал редко – уж больно хлопотным выдалось это лето для муниципии Августодурума. И сам Галлий-эдил, и дуумвиры деятельно готовились к приезду префекта Лугдунской Галлии, наместника малолетнего императора Александра Севера, не так давно возведенного на престол взамен убитого развратника Элагабала. Наместник так и не приехал – добрался лишь до Медиоланума да повернул обратно в Лугдун. Галлий Флор с семьей – женой, полной матроной, и двумя маленькими детьми – заглянул ненадолго на виллу, да почти сразу и уехал – дела. На новых рабов даже и не взглянул – некогда, во всем доверяясь вилику. А тот задумался после окончания осенних работ: что делать с лишними ртами, никак уж не нужными зимой? Оно конечно, можно их и продать, как, к примеру, и поступили на соседней вилле, так ведь весной придется опять покупать, к тому же дороже. Невыгодно. Но и держать рабов без дела – хуже нет. Раб должен работать, иначе в голове его быстро заведутся разные нехорошие мысли – недалеко и до бунта. Поразмыслив, Астиний, как человек умный и предусмотрительный, велел невольникам копать котлован под летнюю кухню. До зимы всяко успеют поставить стены, а уж остальными работами вполне можно заниматься до самой весны. Рассудив таким образом, вилик потер руки и каждый день самолично наблюдал за ходом работ – а как же без присмотра? Раб – скотина ленивая и коварная, так и норовит все испортить.

В тот день – кажется, был уже ноябрь или конец октября – низкое серое небо исходило мелким дождем, с моря дул пронизывающий холодный ветер, раскачивая ветви деревьев. Часть рабов дожимали оставшийся виноград, а большинство, покончив с рытьем котлована, возводили на бетонном фундаменте стены. Астиний подошел ближе, искоса поглядывая на подобострастно поклонившихся надсмотрщиков, – кто-то из них был вольноотпущенником, а кто-то таким же рабом, как и сам вилик, – понаблюдал за строителями. Один из них – молодой светловолосый парень, почти мальчик – вдруг всколыхнул в памяти вилика какие-то давно забытые мысли. Астиний задумчиво прошелся вокруг стройки, пока наконец не вспомнил (он вообще редко что забывал): ведь именно этого раба он хотел выучить и представить хозяину как нового номенклатора – невольника, отвечавшего за прием гостей. Мода на таких рабов совсем недавно распространилась в этой глухой провинции – Косматой, как ее презрительно называли, – и вилик был бы рад угодить эдилу. Раб-номенклатор должен был знать наперечет всех друзей и знакомых хозяина, их жен и домочадцев, подсказывать, когда надо, напоминать, а встречая гостей, развлекать их светской беседой или изысканными стихами. В таком деле, кроме ума, незаурядной памяти и врожденного изящества, от невольника требовалась еще и привлекательная внешность.

Астиний посмотрел на молодого раба – кажется, этот парень обладал всеми нужными достоинствами. Неглуп, явно неглуп – уже довольно бегло говорил по-латыни, правда коверкая слова совершенно по-варварски, ну да ничего, можно и переучить в случае надобности. С внешностью дело обстояло еще лучше: строен, подтянут, красив, черты лица тонкие, глаза ярко-голубые, волосы цвета спелой пшеницы – таким позавидовала бы любая римская модница.

– Эй, Юний, – приблизившись к стройке, Астиний подозвал раба.

Услыхав зов, Рысь бросил работу и, подойдя к вилику, поклонился.

– Идем. – Повернувшись, вилик быстро пошел к дому, слыша за спиной шаги Юния.

Миновав атриум, свернули в прилегающую комнату, большую и светлую – в ней было целых четыре окна, пусть небольших, но все же это выглядело довольно необычно. Маленький столик, узкая скамья-ложе, украшенный мозаикой пол, полки вдоль стен. На полках в строгом порядке стояли круглые футляры со свитками – книги, одну из которых и взял вилик:

– Ты умеешь читать, Юний?

Рысь отрицательно качнул головой.

– Будешь учиться, – улыбнулся Астиний. – Садись сюда, за стол, возьми восковую дощечку, стилос… Да-да, вот эту заостренную палочку. – Подойдя к столу, вилик развернул книгу. – Смотри – «а», «бэ», «цэ»… Это буквы. Запомни, как они выглядят, и попытайся написать знакомые тебе слова.

Новую науку Рысь освоил быстро: уже к январю и писал, и говорил довольно прилично, не как римлянин, конечно, но куда лучше, чем даже многие галлы. Вилик хоть и вызывалу парня брезгливость, – надо же, раб, а командует! – тем не менее дело свое знал и учил на совесть. Теперь уже Рысь не запирали вместе с другими рабами – выделили каморку под лестницей в северной части дома. Там-то, впервые оставшись наедине с собой, юноша начал задумываться над своей дальнейшей судьбой, чего раньше не делал – может, еще слишком мал был, а может, не так образован. О, образованный раб – это страшно! Да, сейчас он, Рысь-Юний, живет на вилле, и, по сравнению с другими, довольно-такинеплохо. Но кто знает, что будет дальше? Да и вообще – всю жизнь прожить рабом? Бежать? Куда? Ведь нет больше рода! И, тем не менее, может быть, лучше вернуться в родныеземли? Или все же добиться свободы здесь? Отомстить ободритам – роду Тварра, а потом уже… потом уже… Что потом – Рысь так и не решил окончательно, главное сейчас было – тщательно подготовить побег. Уйти на север, в Белгику, и дальше – в Германию, а уж затем искать земли ободритов. Пока так, а после видно будет. Рысь теперь знал латынь – вернее, не совсем латынь, а ту смесь, на которой говорили в Галлии, – в ходе обучения, пытался осторожно расспросить вилика о пути на восток, в Белгику. Похоже, именно туда, через Новиомагус и Бревиодурум, вела широкая мощеная дорога, выстроенная римлянами, казалось, на много тысячелетий.

– Да, эта дорога ведет в Ротомагус и дальше, в Белгику, – кивнул Астиний. – Ротомагус – довольно большой город, в нем есть термы и амфитеатр. Рядом, вверх по Секвоне-реке, еще один большой город – Лютеция. А почему ты спрашиваешь? – вилик неожиданно насторожился.

– Так. – Пряча глаза, Рысь пожал плечами. – Просто интересно.

Хмыкнув, Астиний покачал головой и вышел, наказав Рыси-Юнию переписать на папирус несколько упражнений. А вечером к двери каморки Рыси приладили новый засов – массивный и крепкий. Видно, вилик не забыл разговор о дорогах и решил на всякий случай подстраховаться. Внимательно оглядев засов, Рысь про себя усмехнулся. Нужно лишь проделать в двери небольшое отверстие да получше смазать засов оливковым маслом – откроется запросто. Впрочем, пока юноша решил этого не делать – не время. Поразмыслив на досуге, то есть ночью, Рысь пришел к выводу, что бежать наобум вряд ли получится. Территория виллы тщательно охранялась стражей, да и по всей Лугдунской Галлии на дорогах стояли заставы «жаворонков» – легиона, сформированного из галлов еще Юлием Цезарем. Воины носили на шлемах султан из перьев, и в самом деле похожий на хохолок жаворонка. Потому их и прозвали алауды, в переводе с галльского – «жаворонки». К тому ж сам хозяин Рыси, Галлий Флор, был эдилом – выборным чиновником, кроме всего прочего осуществлявшим надзор за городской стражей и тюрьмами. От такого убеги попробуй! С ходу, конечно, вряд ли выйдет, а вот если хорошо подготовиться… Вообще же лучше, конечно, пускаться в бега в теплое время, ближе к лету – можно запросто ночевать в лесу или в поле. Да и навигация открывается – до Белгики и даже до Германии можно будет добраться и на каком-нибудь судне, если, конечно, к этому времени поднакопить денег, что легче сказать, нежели сделать. Тем не менее, приняв решение, Рысь не унывал, работая вместе с остальными рабами, учил латынь и галльский и был всегда наготове, чтобы в случае чего…

Правда, случай не выпадал очень долго, пока неожиданно на помощь не пришел новый невольник Лициний – кудрявый розовощекий парень чуть постарше Рыси, из домашних рабов хозяина, сосланный на виллу неизвестно за какие грехи. За какие именно, сам Лициний не распространялся, да и вилик тоже молчал. Поначалу новый раб Рыси не понравился: слишком уж городской, заносчивый да усмешливый, этакий себе на уме хитрован. Тяжелой работой не занимался, быстро став кем-то вроде помощника вилика. Видно было, что Астиний к нему благоволил. Кое-кто из рабов поговаривал даже, что Лициний из тех смазливых мальчиков, которых используют вместо женщин, вот, мол, потому и виликему покровительствует. Рысь подобным разговорам не очень верил: уж слишком стар был Астиний для подобных изысков. Хотя кто его знает?

Лициний поселился в комнате прямо напротив Рыси, правда, большую часть времени проводил в хозяйских покоях. Вилик хотел несколько переустроить таблиниум: расширить, поставить более богатые ложа, светильники на золоченых ножках, несколько греческих статуй, купленных еще летом у массилийских купцов. Рысь очень уставал на общих работах – таскали кирпичи для построек. Приходя в каморку, он заставлял себя еще некоторое время позубрить латынь, а потом валился замертво на жесткое ложе и крепко, без сновидений, спал, чтобы проснуться с первыми криками петухов. Все это время Лициния не было. Он приходил значительно позже, да и, похоже, позже вставал, пусть иненамного – вилик вряд ли позволил бы рабу лентяйничать. В столовой для рабов – узком темноватом сарае – новый невольник тоже не появлялся, видно, принимал пищу вместе с виликом. Его дело, конечно… Рысь слыхал от Астиния про таких рабов, которые владели иногда целыми мастерскими, торговыми кораблями, амбарами и даже сами имели своих рабов. Похоже, именно к таким относился и Лициний – несколько раз Рысь видел его у ворот виллы, где он о чем-то договаривался с какими-то подозрительными личностями. В общем, такой вот был раб. Другие невольники его презирали и боялись. А вилик, судя по всему, ценил.

Уже наступила весна с яркой зеленой травою, цветущими яблонями и высоким лазурным небом, когда Астиний вдруг, проверив прочитанные Рысью на память стихи, довольно кивнул и произнес:

– Ляжешь сегодня позже. Зайдет Лициний, ты его знаешь, покажет тебе, как надевать на хозяина тогу. И готовься – перед майскими календами отправлю тебя в город, номенклатором.

Перед майскими календами – в конце апреля. Уже совсем скоро. Рысь не знал, радоваться этому или нет. Если он замыслил бежать, то, пожалуй, в побег лучше сорваться с виллы. Значит, времени осталось не так уж и много, почти совсем ничего. Войдя в каморку, юноша плотно прикрыл за собой дверь, немного подождал, прислушиваясь, а потом согнулся и полез под ложе – там, в стене, под отвалившимся куском штукатурки, он устроил тайник. Стараясь не шуметь, Рысь вытащил кирпич, нащупал холщовый мешочек с маленькими медными кружочками – ассами. На одной стороне была изображена голова какого-то императора, на другой – боевой корабль. Всего ассов насчитывалось десять, что составляло два с половиной сестерция. Малость… Юноша вздохнул. Только одни боги знают, как ему пришлось рисковать, чтобы заработать хотя бы это. Один раз помог копать колодец в соседней деревне, с разрешения вилика и под присмотром стражи. Однако Рысь еще и выровнял стены колодца, тайком получив три асса; потом как-то вместе сдругими рабами вытащил застрявшую в грязи повозку, а однажды, пользуясь недосмотром стражника, продал местным крестьянам пару господских кур – сошло, списали на лис. Так вот и скопились деньги. Мало, конечно. Впрочем, не так уж и мало – два асса стоила целая курица, а средний кувшин вина – пять ассов. Если что, голодать в пути не придется. Не поленившись, Рысь осторожно высыпал монеты на пол… О, боги! О, Световит, Семаргл, Велес! У него ж было всего десять ассов… А тут! Звеня, выкатились из-под ложа несколько серебряных денариев. Откуда?!

В дверь осторожненько постучали.

– Сейчас, сейчас! – Рысь опрометью бросился собирать деньги, засунул под ложе мешочек. – Входите.

Вошел Лициний. Улыбаясь, тряхнул кудрями, уселся на ложе, вытянув обутые в щегольские домашние сандалии ноги. Он был одет в две туники – нижнюю, коричневато-желтую, с длинными узкими рукавами, и верхнюю, широкую, синюю, без рукавов, спадающую красивыми складками и подпоясанную узким наборным поясом. Пожалуй, так богато не одевался и вилик.

– Астиний просил научить тебя кой-чему… Что этот у тебя тут? – Лициний взял лежащую на небольшой полочке восковую дощечку, прочитал вслух: – Фуэро, фуэрис, фуэрит, фуэримус… Учишь?

Рысь молча кивнул, бросив неприязненный взгляд на нахального гостя. А тот, словно и не заметив, встал, заложив руки за спину, принюхиваясь, поморщил нос:

– Что это? Сальная свечка? Ну и вонь… Идем-ка лучше ко мне, там хоть… Ого! – Лициний вдруг посмотрел в угол, нагнулся… И поднял с пола блестящую серебряную монету. – Богато живешь! Денариями разбрасываешься, а я вот пока себе позволить такого не могу.

Рысь отошел к двери, лихорадочно соображая, что делать. Ловким движением руки перебить нахалу шею да броситься бежать? Пожалуй, так и придется поступить, иного выхода…

– Только не надо бросаться на меня, словно дикий зверь, – неожиданно улыбнувшись, замахал руками Лициний и внезапно понизил голос. – Это я спрятал свои монеты в твой тайник. Вилик не доверяет мне и часто делает обыски в комнате.

– Ты? Твои…

– Да, да… А что тут такого? Астиний как-то послал меня посмотреть, все ли в порядке в каморке будущего номенклатора. – Гость тихо рассмеялся. – Собрался бежать? Молчи, молчи, иначе зачем тебе деньги? Не бойся, я не выдам, даже наоборот…

– Наоборот?

– Я сам собрался бежать! – оглянувшись на дверь, прошептал Лициний. Красивое лицо его на миг озарилось решимостью, карие глаза смотрели настороженно и цепко.

– Ты? – изумленно переспросил Рысь.

– Да, Юний, я, – гость кивнул. – Я оскорбил хозяйку, и Авл, ее супруг, сослал меня сюда, сказав ей, что продал на каменоломни. Видишь ли, я помогал хозяину в коммерческих делах, и он не хотел бы меня терять, если бы не Клавдия, матрона. Вот уж поистине чудовище! Хозяин так и не смог ее уговорить, а вчера я узнал от Астиния, что Клавдиянамеревается вскоре посетить виллу. Авл не станет ссориться с нею из-за меня. Казнит – и вся недолга. Клавдия очень любит смотреть, как распинают непокорных рабов. – Лициний тяжело вздохнул и положил руку на плечо Рыси. – Идем, Юний. Научу тебя заворачивать тогу… Хотя кто сейчас носит эти тоги? Разве что в Риме, во дворце императора Александра, куда так стремится попасть наш хозяин, Авл Галлий Флор.

– Ты сказал, что собираешься бежать, – войдя в комнату Лициния, напомнил Рысь.

– Да, собираюсь, – тихо подтвердил тот. – И как можно быстрее. Не очень-то хочется оказаться распятым, знаешь ли.

– Так, может… – Рысь почти поверил ему, но все же немного замялся.

– Бежим вместе? – В глазах Лициния вспыхнула буйная радость. – Ты это хотел предложить?

– Ну да.

– Бежим… Вот тебе моя рука. Мы исполним свое дело, клянусь Везуцием!

– Клянусь Семарглом, – пожимая протянутую руку, негромко повторил Рысь.

– Послушай-ка, Юний… А правду говорят, что твой отец был вождем, рексом?

– Да, – подняв глаза, коротко ответил Рысь и исподлобья взглянул на Лициния – зачем он это спросил?

Уже у себя в каморке юноша усомнился: а правильно ли он поступил, доверившись этому привилегированному рабу? Может, было бы гораздо лучше свернуть ему шею? А коли несвернул, то… то стоит быть готовым ко всему. Кто знает, может быть, сейчас, под утро, ворвутся в комнату вооруженные стражи, схватят, заламывая за спину руки… и тогда распинать на перекладине будут уже не Лициния, а его, Рысь! Впрочем, что сделано, то сделано. Что ж, если Лициний предаст, пусть ворвутся – еще посмотрим, кто кого! Ему-то, Рыси, терять совершенно нечего…

Никто не ворвался. И вилик целый день вел себя как обычно, а встретившийся у таблиниума Лициний, словно бы не узнавая сообщника, скользнул по его лицу равнодушным взглядом и, вдруг оглянувшись, весело подмигнул, тряхнув светлыми кудрями. Значит, вот так вот! Бежим!

Ближе к ночи Лициний вновь заглянул к Юнию-Рыси. Уже говорили не таясь, более конкретно обдумывая пути и возможности бегства. Идею Рыси насчет пути на восток Лициний отверг сразу:

– Сам подумай, что говоришь, Юний! Ты же с востока, значит, тебя и будут ловить на дороге в Ротомагус и вообще в той стороне, как и меня – на южной. У Галлия Флора много соглядатаев и тайных слуг, не забывай: он же эдил. Нам нужно всех их обмануть, поэтому мы пойдем на север, в Алауну, там сядем на корабль до Белгики, где и простимся. Япойду на юг, в Нарбоннскую Галлию, а ты… похоже, направишься в колонию Агриппина?

– Да, – кивнул Рысь. – Думаю, мне туда. А не слишком ли долго будет делать такой крюк?

– Лучше уж пойти обходным путем, чем быть сразу же схваченным, – убежденно отозвался Лициний.

Они бежали через неделю после этого разговора, за пять дней до майских календ. Укрылись среди навоза в большой крестьянской повозке, потом, не доезжая до Августодурума, спрыгнули – возница как раз отошел к ручью напиться. Спрятавшись в кустах, переждали, пока воз отъедет, выкупались здесь же в ручье, выстирали одежду и разлеглись на траве, подставив тела яркому солнцу. Воздух был свеж, вокруг, насколько хватало глаз, тянулись пологие, покрытые зеленью холмы, изредка перемежавшиеся дубовыми и буковыми рощицами. Кое-где росли раскидистые корявые сосны, а взбиравшаяся по склонам холмов дорога – прямая, словно стрела, – уходила куда-то к морю, откуда изредка налетали порывы влажного соленого ветра.

– Там и в самом деле море, Лициний? – Приподнявшись, Рысь вытянул руку.

Лициний кивнул:

– Да.

Рысь вдруг напрягся, вглядываясь в участок дороги, оставшийся позади:

– Кажется, всадники… Погоня?

– Так быстро? Не может быть. – Лициний вскочил на ноги, всмотрелся и неожиданно громко рассмеялся. – Это не за нами. Смотри, они охраняют обоз. Да и вряд ли будут перекрывать эту дорогу – путь в никуда. А вот в Августодуруме – во-он, видишь стены? – так там наши приметы скоро будет знать каждый. Нам бы побыстрей его обойти.

– Так что же мы тут сидим? – удивился Рысь.

– Одежда же еще не высохла.

– Ну и что? Высохнет и на нас. – Юноша быстро натянул узкую, еще сырую тунику, чуть пахнущую навозом. Все же не удалось ее как следует отстирать. Ничего, по пути выветрится.

– Ладно, идем, – одеваясь, покладисто согласился Лициний. – Если встретится кто любопытный – мы с тобой вольноотпущенники, идем в Алауну наняться на земляные работы, там как раз строят стену.

Рысь молча кивнул, и беглецы быстро зашагали дальше. Не доходя до Августодурума, они свернули на лесную дорогу, быстро превратившуюся в узенькую тропинку, со всех сторон окруженную густыми зарослями. Солнечно-веселая липа, желтый дрок, клены вскоре сменились могучими дубами и сумрачными корявыми елями. Идти стало труднее – тои дело тропу преграждали овраги и поваленные ветром стволы.

– Ты и в самом деле знаешь, куда идти? – когда остановились немного передохнуть, спросил своего спутника Рысь.

Тот лишь ухмыльнулся:

– Конечно! Я же здесь вырос.

Ответ этот что-то не очень понравился Рыси, впрочем, он не стал ничего говорить. Подкрепившись прихваченными с виллы лепешками и вареным мясом, беглецы напились из ручья и продолжили путь. Так никто и не встретился им на пути до самой ночи, лишь где-то далеко слева вдруг залаяли псы, полаяли и перестали. А когда наступили сумерки, беглецы увидели невдалеке за деревьями ярко пылающий костер. Он горел, сухо потрескивая и рассыпая искры, прямо на тропе, и Рысь предложил обойти кустами.

– Не стоит, – отмахнулся Лициний. – Это всего-навсего пастухи-галлы. Заночуем у них в шалаше, тут слишком много волков.

В этот миг где-то совсем рядом громко залаял пес. Затрещали кусты, и Рысь поднял прихваченную по пути палку. Выскочив на тропу, собака – большой, белый, с рыжими подпалинами зверь – оскалила зубы и угрожающе зарычала.

– Стой, Карах, – закричали сзади.

Пес оглянулся, вильнув хвостом. Вышедший из лесу здоровенный детина не внушал Рыси никакого доверия: красноносый, до самых глаз заросший густой темно-каштановой бородою, одетый в браки, с перекинутой через плечо козлиной шкурой и увесистой дубиной в левой руке, он больше напоминал разбойника, нежели мирного пастуха. Впрочем, Лициний, похоже, очень даже ему обрадовался:

– Приветствую тебя, добрый человек. Не видал ли ты здесь поблизости кервезию, украшенную веточками омелы?

Рысь с удивлением оглянулся на своего спутника. Насколько он знал галльский, кервезия – шапка из оленьей шкуры. Никакой такой шапки у Лициния не было, тем более – украшенной омелой. Чего ж он тогда спрашивает? Заговаривает зубы? Или просто нашел подходящую фразу для начала беседы?

Пастух – или разбойник? – вдруг волшебным образом изменился. Придержав собаку, широко улыбнулся, словно встретил самых близких своих родичей, гостеприимно пригласил к костру.

– Идем, идем. – Лициний потянул Рысь за руку. – Тут мы перекусим и выспимся.

Пожав плечами, Рысь послушно пошел к костру – судя по всему, пока никакой опасности не было. У костра сидели еще трое галлов – все в браках, один, постарше, в козлиной шкуре, а второй, ровесник ребят, голый по пояс. Волосы того, что постарше, были зачесаны назад на манер конской гривы, на поясе его белели птичьи черепа. Странная мода.

Галлы молча пригласили гостей к костру, накормили вкусной мясной похлебкой с каким-то травами и напоили хмельным сидром. Поговорили так, ни о чем: о ценах, о видах на урожай, о погоде. Похоже, пастухи не отличались особым любопытством, да и Лициний у них ничего не выпытывал. А ведь, наверное, стоило хотя бы спросить дорогу да и вообще побольше узнать о всякого рода слухах.

– Вряд ли они что знают, – устраиваясь поудобнее в шалаше, шепнул Лициний. – Это же пастухи, серость. Живут тут с апреля и почти до самой зимы, пасут своих коз.

«Странное место для коз, – засыпая, подумал Рысь. – Лес один кругом, урочища. Где ж им тут пастись?»

Утром козопасы накормили ребят жареной дичью и, немного проводив, поклонились:

– Идите по этой тропе до самого болота, а там увидите.

«Что увидите?» – хотел было спросить Рысь, но Лициний уже потащил его прочь. Рысь все же остановился, оглянулся помахать на прощанье галлам, да те уже почти скрылись из виду. За плечами у одного из них, из-под распахнутой ветром козьей шкуры, виднелся длинный меч-спата в черных кожаных ножнах. Зачем пастуху меч?! Отбиваться от волков?

Лес неожиданно кончился, с обеих сторон потянулись луга, ручейки, пастбища, кленовые рощи. Рядом за густым кустарником журчал широкий ручей, через который был перекинут узенький мостик. Около мостика дорога раздваивалась – одна тропинка так и шла вдоль ручья, исчезая в лесу, другая, круто забирая влево, пересекала мостик и, заметно расширяясь, вела на вершину холма, где виднелись там и сям разбросанные хижины, крытые старой соломой.

Лициний остановился у мостика и почесал затылок:

– Нам, пожалуй, сюда, ведь пастух говорил: все прямо, не так ли?

– Да, так, – кивнул Рысь, и беглецы, напившись из ручья, дружно зашагали к лесу.

Могучие дубы и сосны быстро сменились ясенем, орешником, ивой и бузиной. Стало заметно сыро – под ногами зачавкала болотная жижа. Сделав еще несколько шагов, идущий впереди Лициний внезапно провалился чуть ли не по пояс! Вскрикнув, он схватился руками за траву и папоротники. Не теряя времени даром, Рысь лег на живот и постарался выдернуть парня из трясины.

Хорошо, тот погрузился неглубоко и через некоторое время все-таки выбрался на относительно сухое место. В трясине остался только щегольской башмак – не выдержав, лопнули поддерживающие его ремни.

– Так и знал, что в мастерской Арбония делают плохую обувь! – Посмотрев на голую пятку, Лициний яростно сплюнул и, с проклятьями сняв второй башмак, с размаху забросил его в трясину. Ну не идти же в одном?

– Да будет вам в помощь Везуций, юноши!

Ребята оглянулись и увидели перед собой неожиданно появившегося человека – немолодого мужчину с проседью в бороде, в длинном черном плаще поверх туники. На поясе незнакомца висел внушительных размеров кинжал, черные глаза смотрели настороженно и жестко.