Чтение 34–й страницы книги ~Белая чума~

– Люди, за которыми охотятся, всегда узнают, где есть тропы, – сказал отец Майкл.

– И они узнают, что надо избегать людей, которые говорят слишком много, – сказал Херити. Он взял свой автомат, продел голову в пончо и с отвращением посмотрел на мокрую шапку на полу. Дождь больше не барабанил по крыше. Херити положил шапку поближе к огню и, выпрямившись, потянулся. Херити двигался, автомат вырисовывался под пончо острыми углами. – Поддерживайте огонь, – сказал он. – Я буду караулить на улице. – Он открыл дверь и вышел наружу.

– Когда-то он подавал большие надежды, – сказал отец Майкл. Используя свой рюкзак вместо подушки, он лег, протянув ноги к оранжевому свечению торфяного огня. Мальчик лежал, свернувшись клубком, как еж, спрятав голову в куртку, похожий на темную груду в углу у камина.

Джон последовал примеру священника. Мысли его были заняты настойчивыми вопросами Херити. «Ты не вспоминаешь о прошлом». Этот человек внимательно следил за ним. Джон начал вспоминать их разговоры, которые они вели в пути. Ничего случайного не исходило от Херити. Джон запоздало понял, что этот человек был тренированным специалистом по допросам, получающим ответы из реакции, которую он видел, так же, как и из слов, которые он слышал. «Он изучал законы». Грубые манеры, деревенский акцент – все это часть искусной позы. Херити копал глубоко. Джон заснул, думая о том, что же он мог выдать этому наблюдательному человеку.

Много позже Джон проснулся, думая, что слышал странный звук. Он схватил автомат, лежавший на полу рядом с рюкзаком, почувствовав холод металла. Джон сделал глубокийвдох, почувствовав близкий запах человека в замкнутом пространстве – аромат человеческого пота из-за долгих переходов и усталости, сваливавшей в сон, как только предоставлялась возможность. Он сел в темноте и положил автомат на колени.

Дыхание рядом. Сопение.

Огонь в камине уже погас.

Комната казалась темной камерой, в которой вдруг резко выделился скребущий звук. Вспыхнула спичка, и Джон увидел лицо Херити менее чем в метре от себя.

– Ты проснулся, – сказал Херити. Спичка потухла. – Ты можешь караулить внутри, Джон, если хочешь. На расстоянии мили нет никаких признаков погони.

Джон встал. За окном светили звезды.

– Прохладно, – прошептал Херити.

Джон услышал, как он растянулся на полу, мелкие движения человека, пытающегося найти удобное положение. Дыхание Херити стало глубоким, медленным и ровным.

Джон чувствовал холодную тяжесть автомата в руках. Почему Херити дал ему это опасное оружие?

Оно могло бы убить три спящие фигуры в считанные секунды.

Джон подошел к окну и пристально всмотрелся в звездную ночь – бледное серебро зимнего луга на темном фоне деревьев. Он стоял, изредка переступая с ноги на ногу, и думал об этом странном человеке, Джозефе Херити.

«Ложь и мошенничество».

Херити был идеалистом, но уже перестал им быть. Вопрос отца Майкла продолжал звучать в сознании Джона: «Что изменило тебя, Джозеф?» Изменило… Изменило…

Джон Рой О'Нейл изменился. Что привело к этому, понятно и так.

Обстоятельства.

Со временем небо на востоке просветлело и красно-оранжевое солнце показалось над вершинами деревьев. На мгновение это напомнило японские мотивы восходящего солнца, с просвечивающими сквозь туман бледными лучами. Из рощицы деревьев по ту сторону луга доносилось птичье пение. Солнечные лучи осветили местность, и появилась незаметная прежде дорожка смятой травы, бегущая через заросший луг.

Сзади послышался голос Херити.

– Колокола церкви больше никогда не разбудят нас.

Отец Майкл кашлянул и проговорил с волнением:

– Колокола снова зазвонят, Джозеф.

– Только для того, чтобы посылать сигналы тревоги над городами и деревнями. Ваша церковь мертва, отец. Мертва, как и все женщины.

В тысяча пятьдесят четвертом году патриарх Константинополя и Папа Римский прокляли друг друга. После этого в обеих церквах не осталось ничего святого. И ими завладел сатана. Я убежден в этом.Джозеф Херити

По узким тропинкам и заброшенным дорогам, через болота и сырые, поросшие деревьями склоны, покоряя и огибая вершины, с ночевками на открытой местности или в полуразрушенных домах Херити вел свой отряд к Дублину. Восемнадцать дней шли они до подножия Уиклоу, еще девять дней кружили в поисках дороги с северо-востока, где их не ждали. За время пути им не встретилась ни одна живая душа.

Для Джона путешествие превратилось в непрестанный, тщательно продуманный поединок с Херити. Любой, самый безобидный разговор мог оказаться опасным. Однажды в полдень они проходили мимо покосившейся таблички с единственной надписью: «Гарретстаун». Было холодно. Влажный ветер хлестал по склонам гор, и Джону ужасно захотелосьнадеть что-нибудь более теплое, чем свитер.

– Некоторые вещи на этой земле происходят без всякой причины, – внезапно сказал Херити, искоса поглядывая на Джона. Лысая голова Джона выглядела странно на фоне сильно отросших усов и бород спорщиков.

– Какие вещи? – спросил Джон.

– Например, резня собак в Килдэр Хант. Это подло – обрекать бессловесных тварей на страдания, вызванные безответственными людьми.

Сзади послышался голос отца Майкла:

– Килдэр Хант – это чисто английское явление.

– Я был там, – сказал Херити. – Возможно, вы и правы, отец. Но это была провокация – толпа Ханта не понимала, как легко дьявол может завладеть душами окружающих.

Джон кивнул, воспользовавшись возможностью послать укол Херити.

– Так же, как кто-то спровоцировал О'Нейла?

Херити не попался на эту удочку и некоторое время шел молча. Отец Майкл приблизился, когда они вышли на узкую дорогу с открытым грунтом. Было слышно, как мальчик позади идет-по их следам.

– Я подумал о том же! – сказал отец Майкл. Он с удивлением посмотрел на Джона. – Глупость людей находится за пределами моего понимания.

– Что-то вроде желания возобновить конное шоу в Дублине? – спросил Херити, и голос его «был полон лукавства. Он посмотрел на Джона, и тот оказался меж двух огней: идущие рядом мужчины буквально сверлили его взглядом.

– Это была попытка вернуть добрые начинания, – подал реплику отец Майкл, но внимание его все еще было приковано к Джону.

– Обычное дело! – сказал Херити, глядя поверх голов. – Будто ничего позорного там и не было. Расскажи об этом, отец. Ты был там.

Они прошли в полном молчании примерно пятьдесят шагов, пока отец Майкл ответил. В этот момент он больше не смотрел на Джона, а уставился На землю под ногами.

– Шел мелкий дождь, – сказал отец Майкл. – Мы пришли туда, когда толпа уже разошлась. Только некоторые остались, и я видел, как они уходили. Кто-то нес обувь, кто-то – одежду. Я запомнил мужчину, у которого на одной руке висело прекрасное пальто, а на другой – окровавленные брюки для верховой езды. При этом он странно усмехался.

Голос отца Майкла был низким и каким-то далеким, будто он пытался пересказать что-то, виденное им в далекой стране, диковину из жизни языческих народов, а не событие, произошедшее в цивилизованной Ирландии.

Дорога теперь шла под уклон, и четверка путников увидала внизу мост. Мутный поток воды прокладывал себе путь через камыш, растущий под ним.

– Повсюду на земле были тела, – продолжал отец Майкл. – Люди… мертвые лошади… засохшая кровь. Негде даже помолиться, они все кресты переплавили в металл. Не осталось ни одного кольца. Чтобы снять украшения, отрезали пальцы. Я стоял на коленях в грязи и плакал.

– Но кто сделал все это? – спросил Джон.

– Толпа, – ответил Херити.

Джон завороженно смотрел на отца Майкла. Он представил себе священника, созерцающего мертвые тела участников и зрителей конного шоу. Простые слова отца Майкла рисовали страшные картины в его мозгу.

– Они даже сняли почти всю обувь и чулки, – говорил священник. – Обувь и чулки… Зачем они это сделали?

Видение голых ног, вытянувшихся в грязном месиве, как последний жест утерянной человечности, странно взволновало Джона. Он почувствовал, что очень растроган, и не только монотонным рассказом отца Майкла о дикой жестокости. «Что-то еще, кроме жизни, ушло из Ирландии вместе с этими мертвыми», – подумалось Джону. Он даже почувствовал, что О'Нейл-Внутри уже не ликует. Да, интерес – завораживающий интерес, но нет особенной радости. Пожалуй, это было удовлетворение, то, что чувствовал О'Нейл-Внутри, нечто вроде довольства.

Джон понял, что существует огромная и весьма существенная разница между счастьем и удовлетворением. О'Нейл-Внутри мог быть удовлетворен тем, что было сделано, дажеесли это не принесло ему счастья.

– Что ты чувствуешь теперь, Джон? – спросил Херити.

– Это не приносит мне радости, – ответил Джон.

– Черный день, – добавил отец Майкл.

– Сейчас ты выслушаешь его? – поинтересовался Херити. – Единственными католиками там были машинисты и конюхи, люди тяжелого физического труда. Кучка помещиков-протестантов ответила за свои злодеяния, а священник расстроен.

Голос отца Майкла зазвучал громче.

– Они были убиты! Зарезаны, как скот – ножами, вилками, забиты до смерти или задушены голыми руками. Не было ни единого выстрела.

Херити посмотрел на Джона.

– У тебя нет мыслей по поводу того, что могло бы Произойти, появись среди нас сумасшедший О'Нейл?

Джон почувствовал, как молча напрягся О'Нейл-Внутри.

– Все эти смерти и без всякой причины, – продолжал Херити. – Ах да, причина была, но я соглашусь со священником: лучше было этого не делать. – Херити посмотрел на отца Майкла. – Но ведь вас весьма заворожила эта картина смерти, не правда ли, святой отец? Хороший повод помолиться, стоя на коленях в грязи.

Отец Майкл шел, с трудом переставляя ноги и не отрывая глаз от земли. Внезапно он вздрогнул.

Джон посмотрел на священника и понял, что слова Херити попали в цель. Да, отец Майкл, так же, как и его церковь, относился к смерти с любовью и ненавистью. Она была длянего источником могущества как для священника, но-внутреннее человеческое «я» тоже нельзя сбрасывать со счетов. Не больше, чем мог О'Нейл-Внутри. Смерть была окончательным разрушением, той степенью человеческой слабости, которая поднималась от одной иллюзии к другой, но абсолютной власти этого вмешательства нельзя избежать.

Херити смог увидеть самые сокровенные мысли!

– Это полезно, – сказал Херити, – слушать голос человека, не видя его лица. – Он снова наклонился вперед, чтобы посмотреть на священника. – Я слушал вас, Майкл Фланнери. Вы говорили об этой кровавой резне и ни слова о том, что вы понимаете наконец, почему я плюю на вашу Церковь?

Отец Майкл не ответил.

Херити ухмыльнулся и опять переключился на созерцание дороги. Было слышно, как идущий позади мальчик отбрасывает ногами камни в кустарник. Они теперь поднялись навозвышенность над потоком и увидели длинный склон там, где дорога терялась в непроходимых зарослях вечнозеленых деревьев.

– Вы сами видите, отец, – сказал Херити, – что труднее всего быть покинутым Богом. Он отказался от меня, но я от него не отказывался. Они забрали у меня религию!

В глазах отца Майкла заблестели слезы. Он подумал: «Да, Джозеф Херити, я понимаю, о чем ты. Я знаю всю эту физиологию, ко горой меня обучили в семинарии. Ты скажешь, что Церковь заменяет мне секс. Это та любовь, которую я никогда не смог бы найти у женщины. О, я понимаю тебя. Это новая Церковь, которую, по твоему мнению, мы имеем, а не женщина для любого из нас».

Сам не зная почему, отец Майкл почувствовал, что слова Херити прибавили ему сил.

– Спасибо тебе, Джозеф, – сказал он.

– Спасибо мне? Что вы такое говорите? – голос Херити был полон оскорбленного достоинства.

– Я думал, что одинок, – сказал отец Майкл. – Но теперь вижу, что нет. За это я и благодарю тебя.

– Что за ерунда, – проворчал Херити.

Некоторое время он шел, сердито насупившись, но затем хитро усмехнулся.

– Вы просто растеряны, отец, – сказал он. – Мы никогда не будем вместе.

Джон увидел по лицу Херити, что тот забавляется. Но отец Майкл… растерян? Херити явно злорадствовал из-за чьей-либо растерянности. Может, ему нравилось и замешательство Ирландии? Нет… это противоречило Мотиву Херити. Чума разбередила неприкосновенное. Сознавая это, Джон понял с внезапной ясностью, что нашел ключ к Херити. Нашел то, что могло погубить человека.

«Нужно разрушить его веру в свой Мотив!»

Но это было именно то, что Херити попытался сделать с отцом Майклом. Как это могло быть слабостью Херити и… да, все-таки силой отца Майкла?

– Каковы твои политические убеждения, Джозеф? – спросил Джон.

– Мои убеждения? – Он усмехнулся. – Я либерал, да. Всегда им был.

– Он безбожный марксист, – вмешался отец Майкл.

– Это лучше, чем безбожный священник, – парировал Джозеф.

– Джон, ты знаешь что-нибудь о войне, которая длится вечно? – спросил отец Майкл.

– Закрой свою варежку, Майкл Фланнери, – проговорил Херити ровным и злым голосом.

– Никогда не слышал о ней, – ответил Джон священнику. Он почувствовал в Херити опасное спокойствие.

– Это «Провос», – сказал отец Майкл. Он посмотрел на Херити с мрачной усмешкой. – Препятствуйте любым соглашениям, убивайте тех, кто идет на компромисс. Терроризируйте миротворцев, бойкотируйте любые соглашения. Давайте людям только войну и насилие, смерть и террор, пока они не устанут от всего этого и не примут что угодно, даже безбожных марксистов.

– Вы вспомните, – буркнул Херити, – этот священник оплакивал заколотых помещиков на конном шоу в Дублине. Ненасытные капиталисты!

– Они были ненасытными, в самом деле, – ответил отец Майкл. – Я тебе это гарантирую. Именно жадность правит консерваторами. Но либералами движет зависть. А эти марксисты… – он пренебрежительно махнул рукой в сторону Херити. – …Все, что они хотят, – это сесть в кресла вельмож и строить из себя лордов перед другими. Интеллектуальные аристократы!

Джон почувствовал новую силу в голосе отца Майкла. Этот человек явно имел глубокие мощные корни и теперь вернулся к ним. Его могли преследовать сомнения, но сила, которую он получил в борьбе с ними, продолжала накапливаться. Она росла день ото дня.

– Теперь я знаю, как молиться за тебя. И я буду молиться за тебя, Джозеф Херити, – сказал отец Майкл.

Джон переводил взгляд с одного на другого и чувствовал огромное напряжение, нарастающее между соперниками.

Злобная ухмылка исказила рот Херити, но глаза оставались прежними. Он похлопал по ружью, висящему на ремне через плечо.

– Вот моя душа, отец. Молись за нее.

– На нашу землю выпустили дьявола, Джозеф, – прошептал отец Майкл.

Херити сохранял спокойствие, но в глазах его появилось диковатое выражение.

– Разве это дьявол?

– Дьявол, – повторил отец Майкл.

Все с тем же хладнокровным выражением Херити произнес:

– Смилуйся, сохрани, защити тебя от гоблина, пока ты спишь, – на лице его опять прорезался волчий оскал. – Это слова Роберта Херрика, отец. Теперь ты видишь, в чем преимущества классического образования?

– В богобоязни тоже есть преимущества, – голос отца Майкла был спокойным и уверенным.

– Некоторых явлений мы боимся именно потому, что они реальны, отец, – сказал Херити. – Некоторые явления – это просто иллюзия. Например, твоя замечательная Церковь, ее добренькие слова и маскарадные обряды. Жалкое подобие свободной жизни.

– А ты свободный человек, Джозеф? – спросил отец Майкл.

Херити побледнел и отвел глаза. Потом заговорил, глядя куда-то в сторону.

– Я более свободен, чем любой из вас. – Он осмотрел окрестности и уставился на Джона. – Я более свободен, чем Джон Гарреч О'Доннел вместе с тем ужасным, что он скрывает внутри себя.

Джон плотно сжал губы. Он почувствовал, как они судорожно подергиваются. БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК!

– Есть одни иллюзии и другие, – продолжил Херити. – Уверен, мы все знаем это.

Джон продолжал смотреть прямо перед собой. Он чувствовал напряженное внимание с обеих сторон. Была ли это иллюзия, в конце концов?

– Жалкое подобие жизни, – повторил Херити, и голос его зазвенел.

Джон посмотрел направо, ища поддержки у отца Майкла, но священник продолжал смотреть себе под ноги.

– Ты находишь свои иллюзии удобными, Джон? – спросил Херити. – Такими же, как иллюзии этого священника?

Джон почувствовал, как забеспокоился О'Нейл-Внутри. «Как я с этим справлюсь?» – спрашивал он. Было ли где-то место, где можно было это узнать? Он почувствовал, что постижение будет медленным… подобно, пожалуй, росту новой кожи. Неизменно постоянным, иногда требовательным, но никогда – назойливым. Оно присуще самому себе, и воспоминания были реальны.

Отец Майкл боролся со своим собственным дьяволом, разбуженным словами Херити. Хотя он знал, что эти слова были адресованы не ему, а бедной душе, идущей вместе с ними. Неужели в этом спокойном американце действительно спрятан безумец?

КАК МЫ ДОКАТИЛИСЬ ДО ТАКОГО? Этот вопрос мучал отца Майкла. Он вспомнил подвальную комнату в деревенской церквушке и фамилию Беллинспиттл, над которой смеялись янки. Это была его фамилия. Вспомнил чистую штукатурку на стенах – работу местного мастерового в угоду Господу.

Эти мысли давали отцу Майклу надежду на спасение в прошлом.

Белая, тщательно нанесенная штукатурка… Развешанные на стенах портреты в рамах – Иисус, Святая Мария, Матерь Божия, целая галерея служителей церкви, священный медальон на цепочке, задрапированный в красный бархат, в тяжелой раме под стеклом и с латунной табличкой внизу, с гордостью рассказывающей, что ее освящал сам Папа Пий.

В этом подвале стояли скамьи. Отец Майкл помнил, как его ноги не доставали до пола, когда он на них садился. Глаза его всегда натыкались на прибитую к впереди стоящей скамье дощечку: «Священной памяти Эйлина Метьюса (1896–1931). Любящие дети».

Каким далеким все это казалось теперь.

Джон был измучен молчанием своих спутников и даже их присутствием. Он хотел убежать, ринуться в поле, зарыться лицом в высокую траву и никогда больше не вставать.

Но Херити был слишком опасен!

«Все, что я делаю, он может увидеть. И увидеть от начала до конца».

– Ну что ж, пожалуй, мне не следует быть таким любопытным, – сказал Херити бесстрастным голосом, – буду следовать одной из заповедей.

У Джона пересохло в горле. Ему захотелось воды… или чего-нибудь более крепкого. Что у Херити в этом маленьком пластиковом кувшине? Он него часто несет виски, но он никогда не делится своими запасами. Джон отвернулся и увидел унылый силуэт мертвой сосны на горе. Дерево лежало на земле, и его обвивал плющ, похожий на одежду застывшей колдовской формы.

– Мы остановимся здесь, – сказал Херити.

Все послушно остановились.

Херити смотрел налево: его внимание привлек уютный домик всего в нескольких метрах от грязной дороги. На закрытой двери виднелась табличка: «Донки Хауз». Небольшой ручей шириной не более метра бежал мимо двери, тихо струясь по черным камням.

– Донки Хауз, – сказал Херити. Он снял ружье с предохранителя. – По-моему, прекрасно для таких, как мы, чтобы передохнуть. Разумеется, здесь никого нет. – Он перепрыгнул через ручей и заглянул в одно из окон.

– Грязный, но пустой, – заключил Джозеф. – Не звучит ли это как точная характеристика того, кто нам известен?

Матери уходят, слава Богу! Как говорит мужчина: «Старой семьи здесь больше нет. Хранители веры уходят». Это конец Римской Церкви в Ирландии и адская участь для других мест.

Я говорю: дайте им спокойно умереть.Чарльз Турквуд

Кети придумала свою собственную мысленную игру на те случаи, если чувствовала, что Стивен в ней не нуждается. Это бывало, когда его внимание было приковано к книгами он отказывался отвечать даже на простейшие вопросы.

Этим спокойным утром, сидя в своем заточении, Кети опять играла в игру, закрыв глаза и подогнув ноги на кресле. Она слышала, что Стивен расположился наискосок от нееи переворачивает страницы книги с раздражающим монотонным ритмом.

Всего несколько минут назад Кети сказала:

– У меня затекла спина, Стивен. Пожалуйста, разотри ее.

Тот в ответ лишь что-то промычал.

Она ненавидела это мычание. Оно говорило: «Оставь меня в покое. Уйди от меня».

А идти ей было некуда, разве что в свой собственный воображаемый мир.

Это была захватывающая игра.

«Что я буду делать, когда все это кончится?»

Находясь в безопасности в собственном воображении, Кети могла существовать без всяких сомнений относительно своего выживания. Остальной мир мог рушиться и превращаться в какой-нибудь булыжник, но из него всегда протянется рука и вытащит из руин оставшегося в живых. Этим уцелевшим человеком будет она.

Они меняли охрану и обслуживали один из компрессоров снаружи барокамеры. Иногда металл скрежетал по металлу, голоса обменивались пустячными новостями. Кети отбрасывала все это из своего сознания, погружаясь все глубже и глубже в придуманный мир.

«Я буду носить прекрасные бриллианты», – думала она.

Но этот путь ее уже не привлекал. Кети слишком часто играла в игру владения чем-то – драгоценностями, модной одеждой, уютным домом… Раньше или позже уединение приводило к яркому видению сказочного дома, но потом наступало разочарование. Кети не могла по-настоящему почувствовать себя своей в этом доме, обустроить его по своемужеланию. Ее представления о совершенстве сводились к коттеджу Пирда на озере. Она знала, что есть дома и получше, и фильмы оставили ей мимолетные напоминания о таких особняках. Однажды Кети посетила прекрасную резиденцию бывшего врача вблизи Корка, куда ездила к старинной подруге матери, экономке. Та водила их по тихим просторным комнатам – библиотека, музыкальная комната, солярий… большая пещера кухни с массивной торфяной печью.

Такой печи определенно не нужно. Только газовая… как в коттедже Пирда.

Уф! Настоящая фабрика грез. У нее не было достаточно опыта, чтобы знать, на чем основывать свою фантазию.

Как бы то ни было, это будет дом ее и Стивена, конечно. Ведь теперь они были связаны друг с другом настолько прочно, как вообще могут быть связаны мужчина и женщина.

«Наши дети будут с нами. А Стивен…»