Чтение 9–й страницы книги ~Белая чума~

– Значит, кто угодно может зайти в американский магазин и купить это приспособление для термического запечатывания пластиковых пакетов?

– Единственное, что при этом нужно, – деньги, – объяснила Фосс.

– Оно дорогое?

– То, что у меня на кухне; стоит меньше тридцати долларов. На сезонной распродаже можно купить его еще дешевле.

– Думаю, это именно то, что мы ищем, – заявил Бекетт.

– И это удовлетворяет всем требованиям, – добавил Хапп. – Все, что ему нужно, это валюта выбранной страны.

– Он идет в любую контору по обмену и говорит, что ему нужно пятьсот долларов в британских фунтах, – сказала Фосс.

– Но разве они не требуют, чтобы он показал паспорт или другой документ, удостоверяющий личность? – спросил Лепиков.

Фосс просто пожала плечами.

– Мне это нравится, но я не могу быть пока уверен, – подвел итоги Бекетт.

– Мы должно отправить сообщение, чтобы начали необходимое расследование по этому поводу, – заявил Данзас.

– Я не удовлетворен, – сказал Лепиков. – Итак, он посылает деньги благотворительным организациям. Это я понимаю. Но с прочими…

– Я слыхала, что католические благотворительные учреждения в Ирландии никогда не слыли особенно богатыми, – прервала его Фосс. – Наличность быстро пойдет в оборот.

– Он мог послать деньги в спортивный клуб, – задумчиво произнес Бекетт.

– Театральной труппе. По всей Ирландии есть небольшие театральные труппы и спортивные команды.

– Деньги – так дьявольски просто, – вздохнула Фосс.

– А как он применяет эту схему к Ливии? – спросил Лепиков. – Мы предполагаем, что он не знает арабского языка.

Хапп поднял руку, напоминая студента, который тщетно пытается привлечь внимание преподавателей. Лепиков насмешливо посмотрел на него.

– Визит в ливийское консульство, посольство, – сказал Хапп. – В ООН. Что ему нужно знать? Адреса благотворительных организаций в Триполи и Бенгази, наверное? Всю эту информацию не трудно приобрести. Есть люди, просто жаждущие ею поделиться. Это их работа.

– Некоторые подобные организации торгуют списками своих адресов, – вспомнил Бекетт. – Или меняют – свой список на ваш.

– Когда я был в ЮКЛА, – сказал Хапп, – политический активист мог получить практически любой список, какой хотел. Я знаю одного специалиста по компьютерам, прошедшего школу воровства подобных списков из банков памяти и затем продававшего их.

Данзас повернулся и посмотрел поверх своего длинного носа на Хаппа.

– Ты был связан с политическими активистами?

– Здесь это называлось житейским опытом, – буркнул Хапп.

– Мы описываем мир анархии и безумия, – ворчливо заявил Лепиков.

– В который Советский Союз внес значительный вклад, – добавила Годелинская.

Лепиков обратился к ней по-русски:

– Подобные ремарки не пройдут незамеченными.

Годелинская ответила по-английски:

– Это меня совершенно не волнует. – Она отодвинула свой стул от стола и перегнулась, свесив голову до пола.

– Вам дурно? – спросил Бекетт.

Он поднялся и обошел вокруг стола, чтобы стать рядом с ней.

Ему было видно белое пятно на пыльной стороне ее кисти. Оно было весьма отчетливым. Ранее Бекетт предпочитал считать его пятнышком лабораторной краски, размазанной косметики или комком зубной пасты. Теперь… он почувствовал холод в животе.

Голос Годелинской звучал слабо и словно издалека:

– Да, я чувствую дурноту. – Она кашлянула. – Странное ощущение. Одновременно и дурнота, и возбуждение.

– Думаю, нам обеим лучше вернуться в госпиталь, – сказала Фосс.

Бекетт повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– И вы тоже?

– Великий папа всех головных болей, – слабо усмехнулась Фосс.

Годелинская выпрямилась, вид у нее был бледный.

– Удивлюсь…

– Это просто невозможно! – воскликнул Лепиков.

– Как Безумец мог узнать об этом месте и о том, чем мы занимаемся? – спросил Данзас.

Хапп встал и обошел вокруг стола, чтобы стать рядом с Бекеттом. Они оба смотрели на Годелинскую. Бекетт поднял ее левое запястье и пощупал пульс.

– Сто десять, – сказал он.

– Значит, все наши умозаключения были бесполезны? – спросил Данзас. – Не является ли один из нас Безумцем?

Хапп выглядел испуганным.

– Один из нас?

– Нет-нет; – сказал Данзас. – Но кто-то из тех, с Кем мы общаемся.

– Давайте отправим этих женщин в госпиталь, – приказал Бекетт и ощутил приступ страха за свою собственную семью.

Он подумал, что они надежно изолированы в семейном рыбацком лагере в северном Мичигане.

Старик: «Что ты знаешь о моем горе? Ты, юнец, никогда не имевший женщины?»

Юноша: «Ты, хнычущий старый ублюдок. Ты и тебе подобные убили все надежды моей жизни. Ты думаешь, мне не ведомо горе от потери того, чего я никогда не имел?»Отрывок из ирландской пьесы «Время чумы»

Летя в Париж, Джон усиление размышлял о том, что уже сделал (и делает), чтобы скрыть свои следы. Самолет «Боинг-767», где авиалиния ввела «усовершенствования» – гладкую кожаную обивку в первом классе, служащих в салоне, прекрасный выбор вин и еды, – быстро двигался вперед. Соседом Джона был толстый израильский бизнесмен, похвалявшийся, что заказал кошерное. Джон не отвечал, просто глядел в иллюминатор на облачный покров над Атлантикой. Израильтянин пожал плечами и достал портфель, из которого извлек пачку бумаг, чтобы поработать над ними.

Джон взглянул на часы, подсчитывая разницу во времени с Сиэтлом. Вот сейчас следователи просеивают пепел дома в Балларде. Разумеется, они сразу же заподозрят поджог.

Всепоглощающая вспышка – множество термитных зарядов, фосфор, рассыпающийся из влагозащитной оболочки, взрывающиеся бутылки со смесью эфира и гидроксида аммония. Следователи, естественно, будут искать человеческие останки, но в жаре этого огня не смогут уцелеть даже кости. Будет не удивительно, если они решат, что «Джон Мак-Карти, изобретатель» погиб во время случайного пожара в своей лаборатории.

Сильного жара может быть достаточно.

Следователи будут с трудом добывать улики, которые им понадобятся. Слишком поздно – пепел будет безнадежно перемешан.

У Джона зудело запястье под часами. Он снял часы и почесался, взглянув на обратную сторону корпуса. Там вилась профессионально сделанная гравировка «Дж. Г.О'Д.». Джон Гаррет О'Дей или Джон Гарреч О'Доннел. Паспорт О'Дея уютно устроился в кармане его пальто, рядом с сердцем. Паспорт О'Доннела лежал вместе с запасными в секретном отделении сумки под сиденьем впереди него. Джон застегнул ремешок часов. Гравировка была маленьким, но вполне удачным штрихом.

В его бумажнике содержались соответствующие подтверждения личности О'Дея. Самой простой подделкой из всех была карточка социального страхования. Прежде чем стать куском сплавленного металла в подвале в Балларде, маленький печатный станок произвел набор соответствующих карточек и бланков. Чековая книжка у него была настоящая из Первого Национального Банка Сиэтла, домашним адресом был указан адрес одного из его офисов. Денег на ней немного, но достаточно для доказательства действительности счета. В сумке, стоящей у его ног, лежали письма от выдуманных друзей и деловых партнеров, все адресованные на соответствующий офис, с погашенными марками. Все согласовано с его паспортом. Джон Гаррет О'Дей устоит перед любым случайным расследованием. Не то, чтобы он ожидал подобного случая, но все же.

В сумке вместе с запасными паспортами был его набор для подделки документов и двести тридцать восемь тысяч долларов в валюте Соединенных Штатов. В кожаном кошельке у него на талии было двадцать тысяч долларов в дорожных чеках, приобретенных блоками по пять тысяч долларов. В бумажнике – две тысячи долларов США и две тысячи сто французских франков, аккуратными хрустящими купюрами из меняльной конторы в аэропорту Ситак. Джон думал об этих деньгах как о «резервном топливе» для завершения мести О'Нейла.

В аэропорту Шарля де Голля он поднялся по изрядно устаревшим пластиковым трубам в багажное отделение. Джон получил еще одну свою сумку и вышел под вывеской «для неимеющих к предъявлению» в туманный день. Под бетонным навесом, укрывавшим такси и маршрутные автобусы, стоял густой запах дизельного топлива. Грохот работающих двигателей был громким и нестройным. Мрачная женщина романского типа с тяжелыми чертами лица и толстыми губами стояла прямо впереди него, в очереди на такси, окруженная сумками с покупками и потрепанным багажом, крича по-итальянски на двух девочек-подростков, явно не желавших томиться в ожидании. Ее голос раздражал Джона. Он чувствовал тяжесть в голове. Мысли его еле ворочались. Джон приписал это резкой смене часовых поясов. Его биологические ритмы были нарушены.

Джон почувствовал огромное облегчение, когда итальянка со своими детьми забралась в такси и уехала. Это было даже лучше, войти в свое собственное такси и откинуться назад на прохладную обивку. Машина была ярко-голубым дизельным «мерседесом». За рулем сидел худой мужчина с острыми чертами лица, одетый в черную нейлоновую куртку с прорехой на правом плече, из которой выглядывала белая подкладка.

– Отель «Нормандия», – сказал Джон и закрыл глаза.

Болел желудок, и он подумал: «Я голоден». В отеле должно быть обслуживание в номерах. И кровать. Поспать, вот что сейчас ему нужно.

В такси подремать не удалось, хотя Джон и держал свои глаза закрытыми большую часть пути. У него осталось общее впечатление быстрого движения вдоль автострады. Случайный звук тяжелого грузовика потревожил Джона. Водитель изрыгнул несколько изощренных проклятий. Один раз раздался пронзительный визг сирены. По смене ритма Джон понял, что они съехали с кольцевой на улицы Парижа. Они стали чаще останавливаться и дергаться с места. Было уже темно, когда они добрались до отеля. Слегка моросило – начинался дождь. Джон расплатился с водителем, подкинув тому щедрые чаевые, удостоенные ворчливого «мерси, месье». Привратника не было видно. Джон подобрал своисумки и протиснулся между двух качающихся стеклянных дверей навстречу спешащему пожилому мужчине в бежевой форме.

Тот взял сумки Джона и приветствовал его на английском.

– Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать.

Вестибюль благоухал едким инсектицидом.

Оказавшись в своей комнате, Джон выложил смену одежды на утро и пощупал свой живот. Больно. И ощущается некоторая припухлость.

«У меня нет времени болеть».

Воздух в комнате был угнетающим, слишком теплым и с затхлым запахом. Джон задернул шторы на двух высоких окнах, выходивших на авеню Сент-Оноре, и повернулся, чтобы обозреть свое жилище. Скучные зеленые с серым цветочные узоры на обоях. Ему было слышно, как неподалеку скрипит и лязгает устаревший лифт. Комната не была точно квадратной, она имела форму трапеции – с кроватью, стоящей у широкого конца. Дверь в крохотную ванную комнату открывалась в одном из углов узкого конца. Ко входу можно было добраться, обогнув тяжелый комод. Что до шкафа, то это было гигантское мебельное чудовище из темного дерева – с выдвижными ящиками в центре и отделениями для вешалок по обе стороны за скрипучими дверьми. Нижний ящик, выдвинувшись, открыл под собой узкое пространство. Джон положил туда свой бумажник, паспорт и дорожные чеки. Потом задвинул ящик на место.

«Я закажу в номер какой-нибудь суп».

При этой мысли Джон почувствовал, что съеденное ранее поднимается из желудка. Он едва успел добраться до ванной, где его вырвало в туалет. Он вцепился одной рукой в умывальник, желудок его содрогался и содрогался.

«Проклятье! Проклятье! Проклятье!»

Джон подсознательно испытывал страх, что подхватил в своей лаборатории «Бродягу», случайное ответвление его безупречно сработанной чумы. Нечто, не замеченное в погоне за успехом.

Немного погодя он с трудом поднялся на ноги, ополоснул лицо над умывальником и спустил воду. Ноги его дрожали от слабости. Джон пошатываясь вышел из ванной комнаты и бросился вниз лицом на постель. Она пахла каустическим мылом, в нос ударило рвотной вонью.

«Не вызвать ли мне врача? В Американском госпитале должны быть весьма компетентные врачи».

Но, вероятно, врач сможет его запомнить. И пропишет антибиотики. Джон задумался над тем фактом, что сам придал своей чуме способность питаться антибиотиками.

«Что если это „Бродяга“ из лаборатории?»

Джон с трудом, чисто волевым усилием, поднялся на ноги, положил свою драгоценную сумку на дно платяного шкафа и закрыл скрипучую дверь. Он на мгновение прислонился к прохладному дереву, пытаясь восстановить силы. Оттолкнувшись от шкафа, Джон упал спиной на кровать и расслабленно натянул на себя одеяло. Рядом с изголовьем был выключатель. С третьей попытки Джон смог до него дотянуться. Темнота поглотила комнату.

«Не сейчас, – подумал он. – Пока нет».

Джон не заметил, когда заснул, но когда открыл глаза, по краям оконных занавесей пробивался дневной свет. Он попытался сесть, но мышцы отказались подчиняться. Его охватила паника. Тело было холодным и насквозь промокшим от пота.

Медленно, сконцентрировав силу воли, Джон выпростал одну руку и ощупью отыскал телефон.

Оператор, думая, что ему требуется прибрать в комнате, послал горничную-испанку. Это была крепкая пожилая женщина с крашеными волосами и толстыми руками, мускулы которых были обтянуты тугими рукавами.

Воспользовавшись своим собственным ключом, она влетела в комнату, поморщила нос от густого запаха рвоты, углядела обессиленное лицо Джона под смятым покрывалом и сказала на английском с изрядным акцентом:

– Вы желать доктор, сеньор?

Задыхаясь после каждого слова, Джон ухитрился произнести:

– Они… слишком… дорого… стоящие…

– Все есть дорогостоящий, – согласилась горничная, подойдя и встав рядом с кроватью. Она положила прохладную ладонь ему на лоб. – У вас лихьорадка, сеньор. Это есть ужьасные французские соусы. Они плохие для жьелудок. Вам следует держаться подальше от жьирных пищ. Я прьинису вам чего-нибудь. Мы смотреть, как поживаете вы скоро, а? – Женщина похлопала его по плечу. – А я не так дорогостоящий, как доктора.

Джон не заметил ее ухода, но вскоре она снова оказалась рядом с ним с дымящейся чашкой чего-то горячего в руке. Он унюхал куриный суп.

– Немного бульона для жьелудок, – сказала женщина, помогая ему сесть.

Бульон обжег Джону язык, но вызвал чувство успокоения в желудке. Он выпил большую его часть, прежде чем снова опустился спиной на подушки, взбитые для него горничной-испанкой.

– Я Консуэла, – сказала она. – Я приду обрьатно, когда закончу другие комнаты. Вам есть лучше теперь, а?

Консуэла вернулась еще с одной порцией бульона, разбудила Джона и помогла ему спустить ноги с кровати Ей пришлось поддержать его.

– Вы пить. – Горничная придерживала его руку с чашкой, принуждая выпить весь бульон.

– Вы лучше, – сказала она, но Джон не чувствовал себя лучше.

– Сколько времени? – спросил он.

– Время сделать постель и одьеть вас в ночную одежду.

Горничная принесла снаружи кресло и втиснула его рядом с изголовьем кровати. Она подняла Джона и усадила в это кресло, где он сидел, пока она расправляла постель и сворачивала покрывало.

«Господи, какая она сильная», – подумал Джон.

– Вы скрьомный мужчина, – заявила женщина, стоя перед ним подбоченясь.

– Мы раздеваем только до нижнего белья, а? – Она хихикнула. – Не надо крьасного лица, сеньор. Я похьронила двоих мужей. – Горничная перекрестилась.

Не способный к сопротивлению, едва отдающий себе отчет в происходящем, Джон был пассивен, пока Консуэла раздевала его и водворяла в постель. Простыни холодили его тело.

Она оставила занавески закрытыми, но Джон все же ясно различал дневной свет.

– Сколько времени? – выдавил он.

– Время Консуэле делать множество дрьугой работы. Я приду назад и принесу еще бульон. Вы прогольодались?

– Нет. – Джон слабо покачал головой.

Широкая усмешка осветила ее лицо.

– Вы счьастливчик для Консуэлы, а? Я говьорю на хорьошем англьийском, нет?

Он ухитрился кивнуть.

– Это счастливая вещь. В Мадриде я есть горничная для американцев. Мой первый муж есть мексиканец из Чикаго в США. Он учить меня.

– Спасибо, – это было все, что Джон был способен сказать.

– Трасиос э Диас, – прожурчала горничная и соизволила удалиться из комнаты.

Джон уснул. Во сне ему досаждали кошмары о Мери и двойняшках.

– Пожалуйста, не надо больше снов О'Нейла, – бормотал он. Джон ворочался в постели, неспособный избежать воспоминаний О'Нейла – двойняшки, играющие на заднем дворе их дома. Мери, радостно смеющаяся над рождественским подарком.

– Она была так счастлива, – прошептал Джон.

– Кто счастльивый? – Это была стоящая рядом с ним Консуэла. Из-под занавесок на окнах просачивалась темнота.

Джон учуял куриный бульон.

Под его спину просунулась мускулистая рука и поставила его в вертикальное положение.

Другая рука держала бульон, чтобы Джон мог пить. Бульон был только слегка теплым и на вкус получше, чем в первый раз. Джон услышал, как чашка звякнула, когда Консуэлапоставила ее на тумбочку рядом с телефоном.

– Эскузадо, – сказала она и щелкнула пальцами. – Ванная! Вы желать идти в ванная?

Джон кивнул.

Консуэла втащила его в ванную комнату и оставила, прислонив к умывальнику.

– Я жду сньаружи, – сообщила она. – Вы зовете, а?

Когда она уложила его обратно в свежезастеленную кровать, Джон спросил:

– Какой… день?

– Этот день? Этот день после, как вы прибыть, сеньор О'Дей. Это день, когда О'Дей лучше, а? – Горничная усмехнулась своей шутке.

Он не смог ей ответить, беспомощно подергав губами.

– Вы не жьелаете дорьогой доктор, сеньор?

Джон качнул головой из стороны в сторону.

– Мы смотрим завьтра, – заявила горничная. Она вышла, задержавшись, чтобы выдать ему веселое «Аста маньяна!», прежде чем закрыть дверь.

Утро можно было определить по возвращению Консуэлы. На этот раз она принесла маленькую чашку с вареным яйцом в дополнение к бульону. Горничная подперла его подушками и накормила яйцом с ложечки, вытерев подбородок словно младенцу, прежде чем дать бульон.

Джону показалось, что сил прибавилось, но в мозгах все еще была путаница и сводящая с ума неспособность определить, какой сейчас день или час. Консуэла расстраивала Джона, увертываясь от его вопросов.

– Это день, когда О'Дей есть двьа яйца утром.

– Это день, когда О'Дей имеет мьясо и хлеб для обеда.

– Это день, когда О'Дей имеет морьоженое с его комида.

– …день, когда О'Дей… день, когда О'Дей… – Веселое лицо Консуэлы стало приметой неисчислимых дней, но Джон чувствовал, как к нему возвращаются силы. В одно прекрасное утро Джон принял ванну. Он больше не нуждался в помощи, чтобы добраться до ванной комнаты.

Когда Консуэла унесла тарелки из-под его завтрака, Джон поднял трубку телефона и попросил управляющего. Оператор ответила, что НЕМЕДЛЕННО соединит его с месье Депла. И меньше, чем через две минуты, Депла был на линии, разговаривая с ярко выраженным британским акцентом.

– А, мистер О'Дей. Я как раз собирался вам позвонить по поводу вашего счета. Обычно мы требуем еженедельной оплаты, а уже девять дней… но в таких обстоятельствах… – Он откашлялся.

– Если вы пришлете кого-нибудь, я подпишу необходимые дорожные чеки, – сказал Джон.

– Сейчас, сэр. Я сам принесу счет.

Джон извлек пакет дорожных чеков из-под ящика шкафа и теперь ждал в постели, пока придет Депла.

– Жерар Депла к вашим услугам, сэр. – Управляющий был высоким седовласым мужчиной с приятными правильными чертами лица и широким ртом с крупными зубами. Он предъявил счет на маленьком черном подносе, сбоку аккуратно помещался карандаш.

Джон подписал десять чеков и попросил, чтобы ему принесли сдачу.

– Для Консуэлы, – пояснил он.

– Драгоценность из драгоценностей, – улыбнулся Депла. – Я на вашем месте посоветовался бы с врачом, но все хорошо, что хорошо кончается. Должен сказать, что вы выглядите значительно лучше, сэр.

– Значит вы заглядывали ко мне? – спросил Джон.

– В данных обстоятельствах, сэр. – Депла поднял поднос и подписанные чеки. – Но Консуэла зачастую оказывается права насчет болезней гостей. Она уже давно у нас работает.