Чтение 8–й страницы книги ~Эффект Лазаря~

«Конечно, она должна идти», подумал Паниль. Она же медик, а по такому случаю каждый медик на счету. Но она ведь не только медик. «Политика! И почему это от каждого политического кризиса так и воняет набежавшими торгашами?»

Сознание — дар Бога Вида индивидууму. Совесть — это дар Бога Личности всему виду. В совести ты найдешь форму, придаваемую сознанию, и красоту.

Керро Паниль, перевод из «Аваата», Анналы

— Она сновидит меня, — сказал Дьюк. Его голос звучно отдавался посреди теней в углу органического бассейна, который он делил с Вьятой.

Наблюдатель побежал за КП.

И вправду, Ваата увидела сны. Странные то были сны, частично исходящие из ее собственной памяти, частично из той, что она унаследовала от келпа. Память Авааты. Эта последняя включала и человеческие воспоминания, подсмотренные келпом через дирижаблики, и другие человеческие воспоминания, взявшиеся неведомо для него откуда… но содержащие смерть и боль. Были там даже воспоминания Корабля — самые странные из всех. Ничто подобное не входило в человеческий разум таким путем на протяжении поколений.

«Корабль!» подумал Дьюк.

Корабль пронзал бездну, словно игла — сложенную ткань: в одну складку вошел, в другую, дальнюю, вышел, и все это — в мгновение ока. Корабль создал однажды райскую планету и расселил на ее поверхности людей, воззвав:

— Вы должны решить, как вы будете богоТворить меня!

Корабль принес людей на Пандору, которая оказалась отнюдь не раем, а планетой, почти полностью залитой морями, чьи воды покорялись нерегулярным циклам двух солнц. Физически невозможно — когда бы Корабль этого не сотворил. И все это Дьюк видел в дрожащих вспышках снов Вьяты.

— Почему Корабль принес ко мне своих людей? — таков был вопрос Авьяты.

Ни люди, ни Корабль не отвечали. А теперь Корабль ушел, а люди остались. И новый келп, бывший прежде Аваатой, стал порослью в океане, и его сны наполняли бодрствование Дьюка.

Ваата видела нескончаемые сны.

Дьюк воспринимал ее сны, как видеопьесы, разыгранные посредством его собственных органов чувств. Он знал их источник. То, что исходило от Вьяты, имело своеобычный привкус, всегда безошибочно узнаваемый.

Она видела сны о женщине по имени Ваэла и о другой, которую звали Хали Экель. Сон о Хали тревожил Дьюка. Он чувствовал реальность его так, словно собственная плоть Дьюка шла этими путями и терзалась этими страданиями. Это Корабль тащилегосквозь время и другие измерения, чтобы он увидел нагого человека, прибитого к кресту. Дьюк знал, что это видела Хали Экель, но не мог отделить себя от ее переживаний.Почему одни зрители плюют на этого человека, а другие плачут?

Нагой человек поднял голову и воззвал: «Отче, прости их!»

Дьюк ощутил это как проклятие. Простить подобное хуже, чем требовать отмщения. Быть прощенным за такое — да это хуже любого проклятия.

КП прибыла в комнату Вааты. Даже длинные складки ее мешковатых одежд не могли скрыть красивых изгибов ее стройных бедер и полных грудей. Ее тело не соответствовалоей вдвойне — поскольку она была КП, и поскольку дух ее был заперт в тюрьме ее лица — лица уроженки Гуэмеса. Она склонилась над Дьюком, и в помещении все мгновенно затихло, кроме побулькивания систем жизнеобеспечения.

— Дьюк, — сказала КП, — что случилось?

— Это на самом деле, — произнес Дьюк голосом тревожным и напряженным. — Это было.

— Что было, Дьюк? — спросила она.

Для Дьюка голос ее звучал из дали гораздо более дальней, чем сон о Хали Экель. Он чувствовал печаль Хали, чувствовал ее плоть, в которой она волей Корабля восходила на гору жутких крестов, он чувствовал растерянность Хали.

«Почему они это сделали? Почему Корабль дозволил мне это увидеть?»

Дьюк воспринимал оба вопроса как свои собственные. Ответов у него не было.

— Что случилось, Дьюк? — снова спросила КП.

Дальний голос зудел в ушах, словно докучное насекомое. Дьюку хотелось его прихлопнуть.

— Корабль, — сказал он.

Наблюдатели так и ахнули, но КП не шелохнулась.

— Корабль возвращается? — спросила КП.

Вопрос привел Дьюка в ярость. Он хотел сосредоточиться на сне о Хали Экель. Он чувствовал, что если бы только его оставили одного, он мог бы найти ответы на свои вопросы.

— Корабль возвращается, Дьюк? — КП возвысила голос. — Ты должен ответить!

— Везде Корабль! — вскричал Дьюк.

Его крик изгнал сон о Хали Экель бесповоротно.

Дьюк был разочарован. Он подобрался так близко! Еще бы несколько секунд… и он мог постичь ответ.

Теперь же Ваата видела сон о поэте по имени Керро Паниль и юной Ваэле — той женщине из предыдущего сна. Ее лицо уплывала вместе с келпом, но плоть ее, соединенная с плотью Паниля, была жаркой, и их оргазм сотряс Дьюка, смывая все прочие ощущения.

КП повернула свои торчащие красные глазки к наблюдателям, выражение ее лица было суровым.

— Об этом нельзя никому говорить! — велела она.

Они согласно кивнули, но кое-кто уже раздумывал, с кем можно поделиться этим откровением — с одним-единственным доверенным другом или возлюбленным. Слишком оно велико, чтобы его скрыть.

Везде Корабль!

Присутствовал ли Корабль в некоем мистическом смысле в этой самой комнате?

Эта мысль посетила КП, и она задала вопрос Дьюку, пребывавшему в полуосознанной посткоитальной расслабленности.

— Везде — это везде, — пробормотал Дьюк.

Такую логику КП оспорить не могла. Она боязливо осмотрелась, вглядываясь в тени, наполнявшие комнату Вааты. Подражая ей, наблюдатели окинули окружающее вопросительным взглядом. Припомнив возглас, ради которого ее и призвали, КП спросила:

— Кто сновидит тебя?

— Ваата!

Вьята дремотно шевельнулась, и мутный питательный раствор колыхнулся вокруг ее грудей.

КП нагнулась к одному из выпуклых ушей Дьюка и заговорила так тихо, что только наиболее близко стоявшие наблюдатели могли ее расслышать, да и те не все расслышали правильно.

— Ваата пробуждается?

— Ваата сновидит меня, — простонал Дьюк.

— Ваата видит Корабль?

— Дааааа…. — он был готов сказать им что угодно, лишь бы они ушли и оставили его наедине с этими жуткими и дивными снами.

— Корабль ниспосылает нам откровение? — спросила КП.

— Уйдите! — выкрикнул Дьюк.

КП так и села.

— Это послание Корабля?

Дьюк молчал.

— Куда нам уйти? — спросила КП.

Но Дьюк был захвачен сном рождения Вааты и стенанием Ваэлы, ее матери: «Дитя мое будет спать в море».

Дьюк повторил эти слова.

КП застонала. Никогда прежде речения Дьюка не был настолько внятными.

— Дьюк, Корабль велит нам уйти под воду?

Дьюк молчал. Он видел тень Корабля, сгущающуюся на кровавой равниной, слышал голос его, от которого не укрыться.

КП повторила вопрос, почти простонала. Но знамение было явственным. Дьюк свое сказал и больше не отвечает. Медленно, неуклюже КП поднялась на ноги. Она чувствовала себя старой и усталой, гораздо старше своих тридцати пяти лет. В мыслях ее было сплошное смятение. В чем смысл этого послания? Его следует рассматривать осторожно. Мысль выражена совершенно ясно… но не может ли найтись другого объяснения?

«Мы — дети Корабля?»

Серьезный вопрос.

Она медленно перевела взгляд на потрясенных свидетелей.

— Помните мой приказ!

Они закивали, но всего через несколько часов весь Вашон так и бурлил: Корабль вернулся, Ваата пробуждается, Корабль повелел им всем уйти под воду.

К ночи шестнадцать других островов обменивались радиопосланиями, иногда зашифрованными. Моряне, подслушав часть из них, подвергли допросу своих наблюдателей в покоях Вааты и послали КП резкий запрос.

— Верно ли, что Корабль опустился на Пандору возле Вашона? Что это за болтовня насчет Корабля, повелевшего островитянам мигрировать под воду?

Для морян это было большим, нежели простой запрос — но КП Роксэк, понимая, что секретность вокруг Вааты нарушена, облеклась самым официальным достоинством и ответила столь же резко.

— Все откровения, касающиеся Вааты, требуют наиболее тщательного изучения и усердных молитв капеллана-психиатра. Когда возникнет необходимость известить вас, вас известят.

То был самый краткий из всех ее ответов морянам, но слова Дьюка ее расстроили, а тон морянского послания был если и не совсем, то почти упрекающим. Особенно оскорбительными она почла сделанные морянами выводы. Конечно, она знает, что не так-то просто переселить всех островитян под воду! Это физически невозможно — не говоря уже отом, что психологически нежелательно. И поэтому, и по многим другим причинам она считала, что слова Дьюка нуждаются в иной интерпретации. И в очередной раз подивилась мудрости предков, сочетавших сан капеллана с функциями психиатра.

Те, что бороздят моря на кораблях своих и вершат свои дела на великих водах, видят дела Господа и чудеса Его в глубинах морских.

Христианская Книга мертвых.

Когда он упал с пирса, и причальный конец лодки захлестнул его левую лодыжку, Бретт понял, что его потянет под воду. Он сделал быстрый глубокий вдох еще прежде, чем ударился о водную поверхность. Его руки яростно пытались найти, за что уцепиться, и он успел почувствовать руку Твиспа, скользнувшую вдоль пальцев, но ухватить ее не успел. Лодка, словно якорь, потянула Бретта вниз, ударилась о подводный край пузырчатки и поддала его бортом, вышвырнув на середину лагуны. На какое-то мгновение Бретт подумал, что он спасен. Он вынырнул метров за десять от пирса и даже сквозь рев сирены слышал, как Твисп зовет его. Остров стремительно удалялся, и Бретт понял, что причальный конец соскочил с кабестана. Он набрал в легкие столько воздуха, сколько смог, и почувствовал, что канат на левой лодыжке тянет его обратно к острову. Затянутый им под воду, Бретт попытался освободиться, но канат захлестнуло узлом, а его веса хватило, чтобы сорвать лодку с выступа пузырчатки за пирсом. Бретт почувствовал, как натягивается канат, уволакивая его все глубже.

Сигнальная ракета окрасила поверхность воды над ним в кроваво-рыжий цвет. Поверхность была такой гладкой — недолгое спокойствие, следующее за водяной стеной. Воды катились над ним, канат на лодыжке уверенно тянул вниз, и Бретт ощутил, как его грудную клетку сдавливает все сильнее.

«Я же утону!»

Он широко распахнул глаза, удивляясь своему великолепному подводному зрению — еще лучшему, чем ночное. Вокруг преобладали темно-синие и красные оттенки. Боль в легких усилилась. Бретт задержал дыхание, не желая упускать последнюю надежду на жизнь, не желая вдохнуть воду — а вместе с ней и смерть.

«Я-то думал всегда, что меня прикончат рвачи.»

Первая струйка пузырьков сорвалась с его губ. Бретта охватила паника. Жаркая струйка мочи скользнула вдоль его паха. Обернувшись, он увидел мерцание мочи в холоде морской воды.

«Не хочу умирать!»

Его замечательное подводное зрение могло проследить пузырьки в их пути наверх, туда, к дальней поверхности, из видимой плоскости превратившейся в безнадежное воспоминание.

И в этот миг, когда юноша твердознал ,что все надежды потеряны, краем глаза он уловил, как метнулось что-то темное, словно тень перекрыла другую тень. Он повернул голову и увидел женщину, плывущую над ним. Она выглядела совершенно нагой в своем плавательном костюме. Держа что-то в руке, женщина повернулась. Внезапно канат, охватывающий его лодыжку, дернулся и ослаб.

«Морянка!»

Женщина подплыла под него, и он увидел ее глаза, открытые и белые-пребелые на темном лице. Нож в подколенные ножны она вложила еще когда направлялась к нему.

Тонкая струйка пузырьков превратилась в ручеек, вырываясь из его рта с горячим облегчением. Женщина перехватила его подмышкой и он ясно увидел, что она совсем молодая и гибкая, с великолепными мускулами, подобающими пловцам. Она заплыла поверх него, туда, где белая полоса пузырьков, означающих отчаянную нужду в кислороде, начиналась прямо над его головой. И тогда женщина прижалась к его рту своим и вдула в него дыхание жизни.

Бретт насладился им, выдохнул, и она снова подарила ему вдох. Бретт видел рыбу-дыхалку, присосавшуюся к ее шее, и знал, что она отдает ему наполовину отработанный воздух, который кровь приносит к ее легким. Островитяне слыхали об этом способе — морянском способе, который он никогда не предполагал испробовать на себе.

Она подалась назад, одной рукой увлекая юношу за собой. Он медленно выдохнул, и снова морянка дала ему вдохнуть.

Бретт увидел команду морян, работавших вдоль донного гребня, увидел покачивающиеся вблизи заросли келпа и огни, горящие на вершине утеса — маленькие сигнальные буйки.

Когда паника отступила, он разглядел, что вокруг талии его спасительницы обернут плетеный канат с отягощением. Рыба-дыхалка, спускающаяся вдоль ее шеи, была бледной, с темными венами, вздувшимися вокруг внешних жабер. Она смотрелась уродливым контрастом на гладкой темной коже молодой женщины.

Боль в легких прекратилась, но уши у Бретта болели вовсю. Он потряс головой, свободной рукой зажимая ухо. Женщина увидела его движение и сильно стиснула ему руку, чтобы привлечь внимание. Затем она зажала нос рукой и сделала вид, что сильно сморкается, указала на его нос и кивнула. Бретт так и сделал, и в его правом ухе раздалосьчпок .Боль сменилась неприятным ощущением заполненности. Он сделал это снова, и левое ухо тоже перестало болеть.

Давая ему следующий вдох, она прижималась у нему чуточку подольше, и лишь затем оторвалась, широко улыбаясь. Ощущение счастья захлестнуло Бретта.

«Я жив! Жив!»

Юноша смотрел, как ровно работают ее ноги, как мощно движутся мускулы под облегающим подводным костюмом. Сигнальные огни унеслись назад.

Внезапно морянка потянула его за руку и остановилась возле блестящей металлической трубы примерно трехметровой длины. Он увидел рукоятки на трубе, нечто вроде руля и двигатели. Бретт видел это устройство на голографических картинках — морянский конек. Женщина поднесла его руку к одному из поручней и дала ему новый вдох. Бретт увидел, как она отвязывает устройство и садится на него. Морянка обернулась и взмахом руки пригласила его последовать ее примеру. Бретт так и сделал, сомкнув ногивокруг холодного металла и ухватившись за поручень обеими руками. Она кивнула и что-то сделала с устройством. Бретт ощутил слабое жужжание между ног. Перед женщиной засиял свет, что-то змееподобное вырвалось из конька. Женщина обернулась и поднесла ко рту юноши загубник. Он увидел, что на ней тоже надет загубник, и сообразил, что морянка пытается облегчить рыбе-дыхалке ее вынужденную двойную нагрузку. Свисавшая вдоль шеи рыба, казалось, уменьшилась, похудела, и вены уже не выпирали так сильно.

Бретт стиснул зубами мундштук и крепко прижал загубник ко рту.

«Вдыхать ртом, выдыхать носом.»

Каждый островитянин, обучавшийся работе на субмаринах, проходил тренировку и с морянским спасательным оборудованием.

«Выдох, вдох.»

Его легкие наполнились чистым прохладным воздухом.

Он почувствовал рывок, а затем что-то пнуло его в лодыжку. Женщина ухватила его под колено и подтянула ближе, к самой своей спине, подняла его руки, пока они не сомкнулись крепко-накрепко на ее бедрах. Бретт никогда прежде не видел обнаженной женщины, а ее облегающий костюм не оставлял ничего на долю воображения. Пусть ситуация и не романтичная, но тело этой женщины ему понравилось страшно.

Конек подскочил, потом нырнул, и ее волосы заструились назад, закрывая собой рыбу-дыхалку и поглаживая щеки Бретта.

Юноша смотрел сквозь облако ее волос поверх ее правого плеча, чувствуя, как струится вода вокруг них. Вдали среди морских теней он видел поверх ее гладкого плеча завораживающую пляску огней — бессчетных огней — больших, маленьких, всяких. Формы начали приобретать отчетливость: стены и башни, прекрасные плоскости платформ, темные переходы и пещеры. Огни превратились в плазмагласовые окна, и Бретт понял, что спускается в морянский метрополис, в один из главных центров. Наверняка это так, раз кругом столько огней. Их кружение завораживало его, наполняя таким восторгом, на какой он и не считал себя способным. Разумная часть его говорила, что это попросту оттого, что он спасся, когда все было против него, но другая часть восхищалась чудесами, которые видели его необычные глаза.

Конек закрутился и запрыгал во встречных течениях. Бретт с трудом ухитрялся усидеть на нем, а один раз даже не удержал его ногами. Его спасительница почувствовала это и потянулась назад, чтобы помочь ему покрепче обхватить ее руками за талию. Ее ноги вытянулись назад и взяли его ноги в зацеп. Морянка скрючилась над рулем, направляя конька к распростертым под ними строениям.

Руки Бретта касались ее живота, ощущая его гладкое тепло. Собственная одежда внезапно показалась Бретту смешной, и он впервые понял, почему моряне предпочитают под водой обтягивающие костюмы, а то и полную наготу. Они надевали островитянские подводные костюмы для долгой работы в холодной воде, но для коротких заплывов или в теплом течении собственная кожа служила им не хуже. Штанины Бретта шлепали по голеням, сковывали движения, течения так и играли ими.

Теперь, приблизившись к комплексу строений, Бретт заново оценил его размеры. Верхушку ближайшей башни было и не разглядеть. Он постарался все же рассмотреть ее вершину в темноте наверху и понял, что над водой уже ночь.

«Мы не можем быть совсем уж глубоко», подумал он. «Эта башня, наверное, достигает поверхности!»

Но наверху никто не сообщал о подобном строении.

«Упаси Корабль, если в такую штуковину остров врежется!»

Света, льющегося из окон, было для Бретта достаточно, но он дивился, как его спасительница находит дорогу там, где для обычных человеческих глаз все окутано темнотой. Потом он заметил, что она ориентируется по огонькам, закрепленным прямо на дне — по череде красных и зеленых огоньков.

Наверху даже самая темная ночь не мешала ему передвигаться с легкостью, но здесь, на дне, все было ему незнакомо. Бретт вдохнул из загубника поглубже и крепко прижался к молодой женщине. Она похлопала его по руке, лежащей на ее животе, и направила конька в лабиринт извилистых каньонов. Они повернули за угол и оказались на широком, хорошо освещенном пространстве между двумя высокими зданиями. Шлюзовые камеры высовывались наружу. Множество людей сновало туда-сюда в свете огоньков, окружавших камеры. Бретт видел, как мигают огоньки, когда люки закрываются и открываются, пропуская пловцов. Его спасительница подвела конька к одному из люков. Стоящий рядом морянин принял у нее устройство. Женщина знаком велела Бретту вдохнуть поглубже. Он повиновался. Он осторожно вытянула у него изо рта загубник, отлепила свою рыбу-дыхалку и сложила их вместе со всем остальным возле люка.

Через люк они вошли в шлюзовую, где вода была быстро выкачана и заменена воздухом. Бретт обнаружил, что стоит в луже перед молодой женщиной, которая стряхнула с себя воду так, словно ее подводный костюм был намаслен.

— Меня зовут Скади Ванг, — сказала она. — А тебя?

— Бретт Нортон, — ответил он с невольным смешком. — Ты… ты спасла меня. — Его заявление было до смешного недостаточным, и он снова засмеялся.

— Сегодня было мое дежурство по спасательным работам, — ответила она. — мы всегда выставляем наблюдателей во время водяной стены, если остров близко.

Он и слыхом ни слыхивал ни о чем подобном, но мера показалась ему разумной. Жизнь драгоценна — а, с его точки зрения, все согласны с этим, даже моряне.

— Ну и мокрый же ты, — сказала она, оглядев Бретта сверху донизу. — Тебе есть кому сообщить наверх, что ты живой?

«Живой!» От этой мысли у него участилось дыхание. «Живой!»

— Да, — сказал он. — А весточку наверх послать возможно?

— Мы займемся этим, когда ты устроишься. Это обычная формальность.

Бретт заметил, что она глазеет на него ничуть не меньше, чем он на нее. Возраст Скади он определил как близкий к своему собственному — лет пятнадцать-шестнадцать. Она была небольшого роста, с маленькой грудью, с кожей смуглой, словно от загара. Скади спокойно смотрела на него своими зелеными глазищами с золотистыми искорками. Ее курносый носик придавал ей вид гамена — одного из Вашонских коридорных сирот с распахнутыми глазами. Плечи у нее были покатые, мускулистые — мускулы человека, находящегося в великолепной форме. Шрам от присосок рыбы-дыхалки на ее шее выглядел ярко-розовым на фоне темной волны ее влажных черных волос.

— Ты первый островитянин, которого я спасла, — сказала она.

— Я… — он покачал головой, обнаружив, что не знает, как и благодарить, и неуклюже закончил. — Где мы?

— Дома, — пожав плечами, ответила она. — Я здесь живу, — девушка отстегнула свой балластный пояс и перекинула его через плечо. — Пойдем, я возьму для нас сухую одежду.

Он последовал за Скади через люк. Штаны его оставляли за ним мокрый след. В длинном коридоре, куда вывел люк, было холодно — но не настолько, чтобы не обращать внимания на колыхание тела Скади Ванг, идущей впереди. Бретт прибавил шагу, чтобы не отставать. Для островитянина коридор выглядел пугающе странным — твердый пол, твердые стены, освещенные длинными флуоресцентными трубками. Серебристо-серое мерцание стен нарушалось только крышками закрытых люков, снабженных цветными значками — зелеными, желтыми, синими.

Скади Ванг остановилась возле люка с синим значком , открыла его и провела Бретта в большую комнату, уставленную вдоль стен шкафами. Середину комнаты занимали скамейки в четыре ряда. На противоположной стене тоже был люк. Скади открыла ящик, вытащила из него синее полотенце, а затем принялась рыться по другим ящикам. Оттуда онаизвлекла штаны и рубашку, взглянула на Бретта и протянула их ему.

— По-моему, эти будут как раз. Потом можно и переодеться. — Скади кинула на скамью перед Бреттом штаны цвета линялой зелени и подходящую по тону рубашку. Сделаны они были из какого-то незнакомого Бретту легкого материала.

Бретт вытер лицо и волосы и застыл в нерешительности, с одежды его по-прежнему капало. Ему говорили, что моряне не особо обращают внимания на наготу, но он не привык щеголять голышом… тем более в компании красивой женщины.

Она небрежно сбросила свой подводный костюм, отыскала в другом ящике светло-голубой комбинезон и села на скамью, чтобы вытереться полотенцем и одеться. Бретт стоял, вперившись в нее, не в силах перестать пялиться.

«Как я могу отблагодарить ее?» думал он. «Она так легко говорит о спасении моей жизни.» Впрочем, казалось, что она обо всем говорит легко. Юноша продолжал глазеть — и покраснел, когда под холодной мокрой тканью штанов ощутил напряжение начинающейся эрекции. Неужели здесь нет укромного уголка, где он мог бы спрятаться и переодеться? Бретт оглядел комнату. Нет и в помине.

Скади увидела, как он оглядывается по сторонам, и прикусила нижнюю губу.

— Прости, — сказала она. — Я и забыла. Говорят, что островитяне — необыкновенные скромники. Это правда?

— Да. — Он покраснел еще сильнее.

Она натянула комбинезон и быстро его застегнула.

— Я отвернусь, — обещала она. — Когда ты переоденешься, мы пойдем поедим.

Жилье Скади было того же серебристо-серого цвета, что и коридоры. Размером оно было примерно четыре метра на пять, все сплошь в прямых углах и резких выступах, чуждых для островитянина. Из стен выступали две кровати, застеленные покрывалами с красно-желтым геометрическим узором. Один конец комнаты занимала кухонная стойка, другой — шкаф. За открытым возле шкафа люком виднелась ванная с маленькой иммерсионной ванной и душем. Все было сделано из того же материала, что стены, пол и потолок. Бретт провел рукой вдоль стены и ощутил ее холодную жесткость.

Скади вытащила зеленую подушку из-под одной кровати и бросила ее на другую.

— Устраивайся, — предложила Скади. Она повернула выключатель над кухонной стойкой, и комната заполнилась странной музыкой.

Бретт опустился на кровать, ожидая, что и она будет жесткой, но кровать подалась под ним, оказавшись неожиданно упругой.

— Что это за музыка?

— Пение китов, — ответила Скади из-за стойки. — Ты о них слышал?

— Я слышал, что в гибербаках есть киты, — ответил Бретт, глядя в потолок. — Такие гигантские земные млекопитающие, которые живут в воде.

Скади движением головы указала на маленький динамик возле выключателя.

— Они так приятно поют. Когда мы вернем их из космоса, я буду рада их послушать.

Бретт, вслушиваясь в свисты, постанывания и призывы китов, ощутил их успокоительное воздействие, подобное плеску прибоя в послеполуденное время. Он не сумел сразу же ухватить смысл ее слов. Несмотря на пение китов — а может, как раз благодаря ему — комната заполнилась глубокой тишиной. Подобной тишины Бретту переживать не доводилось.