Чтение 12–й страницы книги ~Свет вечный~

Гейнче поднял брови.

– Ему кто-то помогает, – уверенно заявил Совершенный. – Поддерживает его магически, подкачивает его Силой. Постоянно. Мы не могли понять, кто именно.

– Ты еще во Вроцлаве? – спросил Стенолаз. – Переехать не подумывала? В село, например?

– Мне нравится Вроцлав. – Бурое лицо нойфры расплылось в пародии улыбки. – Нет ничего лучше, чем большие города. Как говорится:Stadtluft macht frei.[108]

– Однако в селе безопаснее.

– Не вижу угрозы. Ты принес?

Стенолаз полез в сумку, достал большой четырехугольный флакон из темного стекла. Узловатые, когтистые пальцы нойфры дрогнули, казалось, что она вырвет флакон из его рук. Она овладела собой, подставила чашу, как завороженная всматривалась в медленно наполняющую посудину жидкость лавандового цвета. Нетерпеливым жестом дала знать, что хватит. Схватила чашу, заколебалась.

– Ты… не выпьешь?

– Нет, Кундри, благодарю. – Он не хотел огорчать ее, знал, насколько сильно она пребывает в зависимости отaurum potabileи как ценит каждую каплю. – Это все тебе.

– Очень благодарю, сынок, очень благодарю. – Нойфра, преодолевая дрожание рук, выпила жидкость, ее янтарные глаза тут же засияли. – Ну, что ж, перейдем к делу. Говори, что тебя мучает?

Стенолаз вздохнул. Или сделал вид, что вздыхает.

Свою настоящую мать он не знал. Она умерла в монастыре магдаленок в Любани во время его рождения. Его воспитывали, по очереди: приют, приходская школа, вроцлавская улица. И, наконец, Кундри. Нойфра. Стихийная. Одна изLongaevi,Извечных.

Свой настоящий возраст Кундри так и не открыла Стенолазу, однако было известно, что во Вроцлаве она проживает около двухсот лет, потому что помнит татарское нашествие. Стенолаз познакомился с ней, когда ему самому было семь. Эта встреча была незабываемой. И произошла она на Рыбном Рынке, по которому Стенолаз крутился, чтобы что-то украсть, а также поймать кота, чтобы замучить его. Кундри, чтобы иметь возможность существовать среди людей, скрывалась под сильными иллюзионными чарами. Стенолаз, с младых ногтей проявлявший магические способности и сверхестественные силы, преодолел иллюзию и увидел нойфру в ее истинном виде. Увиденное привело его в состояние шока и вызвало панику. Нечто, что выглядит как гибрид трухлявой ивы с двуногим ящером и ковыляет, роняя вонючие комки, посреди Рыбного Рынка – это чуть многовато, как для семилетка. Даже для такого семилетка, как Стенолаз.

Сила первоначального впечатления повлияла на силу дальнейшей дружбы. Нойфру, существо хищное и невиданно жестокое, восхитила жестокость мальчика. И его магические способности. Она многое сделала, чтобы их углубить, а ее знания, уходящие корнями к праистокам, давали такие возможности. Стенолаз был прилежным учеником. В возрасте восьми лет он был псиоником, свободно пользовался простой магией и телепатией, накладывал сглаз, портил продукты и насылал болезни. Когда ему исполнилось десять,умело пользовался высшей магией и гоэцией,[109]с помощью которой научился убивать. В возрасте двенадцати лет он был магом уже настолько опытным, чтобы поехать учиться в школу Алюмбрадос, которая находилась в Агиляре под Кордовой. Он поехал туда за деньги князя Конрада Олесницкого, в то время вроцлавского клирика. И вот однажды этот князь и клирик вдруг вспомнил о Стенолазе. Что послужило тому причиной, Стенолаз не знал. Но догадывался.

Во Вроцлав он вернулся в 1414 году. Как теург и некромант стал пособником Конрада, теперь уже кафедрального препозита с большими шансами на епископскую митру. Которую получил в 1418. Вынося, кроме себя, на вершины власти также и приближенного чародея. А Кундри, нойфра, названная мать стала пособницей талантливого любимчика. Его советницей. Стенолаз, несмотря на все его старания, все еще был только человеком, к тому же молодым. И очень неотесанным. Талант талантом, амбиции амбициями, но Высшие Тайны истинныхLongaeviоставались ему недоступны, и до того, чтобы быть истиннымNefandiему всё еще было далеко. Кундри, стихийная, связанная с землей, умела отфильтровывать силыLongaeviиNefandi.

В пользу Стенолаза. А если Стенолазу не удавалось воспользоваться этими силами, то она делала это за него. Если он просил. Если он преодолевал свою спесь. Ему это дорого обходилось, поэтому за помощью он обращался редко. В делах, которые были для него действительно важными.

Сейчас дело было важное, Кундри в этом нисколько не сомневалась. Когда он о нем говорил, когда докладывал, у него был спокойный и холодный голос. Но он невольно сжимал зубы. И кулаки. Так, что аж белели суставы.

– Да-а-а, – протяжно подытожила она, слизывая коллоид с губ. – Насолил тебе этот Рейневан Белява, насолил. Насмеялся, осмеял перед епископом, осрамил, вынудил бежать. И ты прав, сыночек, безусловно прав: если сейчас поймает его либо убьет кто-то другой, ты не смоешь с себя позора. Поэтому именно ты должен его схватить. Собственноручно. И сделать так, чтобы все помнили лишь одно: его казнь. Прикажи живьем содрать с него кожу. Так, чтобы голова осталась с кожей. Это всегда дает эффект, да, всегда дает. Кожу же выдуби и выставь на всеобщее обозрение. На рынке.

Она замолчала, скребя покрытую наростами щеку. Она видела, как он сжимает кулаки от нетерпения и злости. Кундри улыбнулась. С затаенным злорадством учительницы, которая может досадить заносчивому ученику, вообразившему, что ему уже учеба не нужна, и он может обойтись и без нее.

– Ну да, – сказала она с улыбкой. – Ну да. Совсем забыла. Сначала надо этого Рейневана поймать. А с этим дело идет туго, а? Несмотря на все усилия, которые ты неустанно прилагаешь. Несмотря на некромантию, которой ты занимаешься в подземелье под Святым Матвеем. А ведь я же учила, я ведь повторяла: начинать с мышления, с логики. К некромантии обращаться только тогда, когда логика подведет.

– Кундри, – буркнул Стенолаз. – Я знаю, что ты одинока. Что тебе не с кем поболтать и ты компенсируешь это при каждом удобном случае. Но извини. Я не пришел сюда слушать твою лебединую песню.

Кундри ощетинила шипы на спине, но сдержала свой гнев. В конце концов, этот сопляк был ее воспитанником. Ее сыном. Зеницею ока.

– Ты пришел, – сказала она спокойно, – а скорее даже прибежал просить помощи. Вот и проси. Учтиво.

– Милостиво прошу тебя, – в птичьих глазах Стенолаза засверкал огонь. – Очень-очень. Ты довольна?

– Очень-очень. – Нойфра опять жадно глотнула из чаши. – Тогда к делу! Начинаем с логичных рассуждений. С постановки определенных вопросов. Рейневан Беляу, как вытекает из твоего доклада, был во Вроцлаве дважды, в январе и феврале. То есть, дважды лез льву в пасть. Он не сумасшедший и не самоубийца. Зачем он так рисковал? Что он искал во Вроцлаве, что стоило такого большого риска?

– Помощи искал. У каноника Отто Беесса, своего сообщника.

– Помощи в чем? В городе говорят, что в декабре князь Ян Зембицкий подверг заключению любимую девушку Рейневана, какую-то конверсу от кларисок. Якобы он ее обесчестил и приказал порешить, вот причина, по которой под Велиславом ошалелый и одержимый местью Рейневан укокошил князя. Казалось бы, за девушку отомстил, сладкой местью насытился. Вместе с гуситами, идущими тогда рейдом, мог бы насытиться еще больше. Тем не менее, он одиноко кружит по Силезии. Почему?

– Потому что считает, что девка жива, в заключении, и ищет ее, – передернул плечами Стенолаз. – Он ошибается. Я тоже искал ее, она была мне нужна. Нет, не только как приманка для Белявы. Я намеревался заставить ее дать показания, которые подтвердили бы ересь кларисок из Белой Церкви. Епископ и инквизитор Гейнче не хотели скандала, выслали монашек на покаяние. А я хотел послать их всех на костер. И это мне удалось бы, имей я показания Апольдовны. К сожалению, ничего из этого не вышло. Не нашел я ее. Ни в Зембицах, ни в окрестных замках, в которых князь Ян привык содержать своих не всегда добровольных избранниц…

– Девка, говоришь, – прервала Кундри, – была тебе нужна. А что, если она была нужна еще кому-то? И этот кто-то нашел ее раньше?

Стенолаз молчал. Смотрел, как она допиваетcollodiumзолота. Как отставляет бокал, как ее глаза блестят янтарем.

– Не будь слишком самоуверен, сыночек. Не пренебрегай противником. Не думай, что он глупее. Не обманывайся, что он не сумеет обскакать тебя, опередить и перехитрить. Тогда, в Шаффхаузене, в деле с тем евреем Хаддаром, подобные заблуждения едва не стояли тебе жизни. На этот раз, считаю, всё похоже. кто-то, кого ты недооценил, перехитрил тебя и опередил. Уразумев, что у кого панночка, у того и Рейневан… И есть чем Рейневана шантажировать…

– Я понял, – оборвал Стенолаз, подымаясь. – Теперь я понял, в чем дело. Я подозревал что-то подобное, но именно ты навела меня на правильный след. Теперь понимаю, почему Вроцлав… Пока, мать. Я должен идти и кое-что устроить. Скоро зайду.

Нойфра, не говоря ни слова, взглядом показала на чашу с лавандовой каплей на дне.

– Ясно. Принесу еще.

Он нашел отца Фелициана на задней стороне епископского дворца, на кухне, сидящего на бочонке и жадно поедающего что-то из глиняной миски. Когда он увидел Стенолаза,то поперхнулся и подавился. Стенолаз не думал тратить время. Ударом кулака выбил алтаристу миску из рук, схватил его за одежду на груди, рванул, тряхнул, грохнул о стену с такой силой, что попадали и посыпались со звоном медные сковородки. Отец Фелициан вытаращил глаза, после чего выкашлял и выплевал прямо на вамс Стенолаза заслюнявленные остатки вареника с грибами. Стенолаз отвел руку и со всей силы врезал ему в лицо, добавил наотмашь, поволочил, воющего, на застланное перьями и серебристое от рыбьей чешуи подворье. Фелициан бросился к его ногам, схватил за колени, удар кулака повалил его на землю. Он попытался убегать на четвереньках, Стенолаз подскочил и с размаха дал ему пинка под зад. Алтарист рухнул носом в капустные листья и овощные очистки. Стенолаз вырвал из рук онемевшего поварёнка кочергу, огрел ею Фелициана раз, потом второй, потом начал гатить, куда попало.

Алтарист выл, кричал и плакал. Кухонные девки и повара в испуге убежали, побросав горшки, казаны, котлы и котелки.

– Давно я вынашивал этот план. – Стенолаз отбросил кочергу, встал над алтаристом. – Давно я собирался потрепать твою шкуру, ты крыса, ты каналья в сутане, ты брехливый попик. Но вот все времени не было. Считай, это тебе задаток. В счет того, что ты получишь от епископа. Когда он наконец узнает, что ты доносишь на него инквизитору Гейнче.

Отец Фелициан душераздирающе зарыдал.

– От меня, если тебя это успокоит, епископ об этом не узнает, – продолжал Стенолаз, поправляя манжеты. – Это не в моих интересах. Мой интерес в другом… Ты шпионишьдля Инквизиции, а я хочу знать… Эй, браток? А что это от тебя вдруг так страхом повеяло? Может, ты еще что-то утаиваешь?

– Все скажу! – расплакался Фелициан. – Сознаюсь, как на исповеди! Я не по своей воле! Меня заставили! Напали… Побили! Под угрозой приказали… Если выдам, я пропал…Я не могу об этом говорить…

Стенолаз заскрежетал зубами. Схватил священника за воротник, дернул, прижал к бочке для рыбы. Прижал коленом.

– Не можешь? – зашипел он. – Ну, тогда сделаем так, чтоб смог.

Он схватил алтариста за запястье, прорычал заклятие. Зашипело, задымило, отец Фелициан скорчился, его лицо покраснело, а дикий крик потряс основания дворца. Стенолаз не отпускал, пока не завоняло паленым мясом. Освобожденный наконец алтарист упал на колени, заходясь в рыданиях и баюкая у живота обожженную руку.

– Лапку, – Стенолаз выпрямился, – помажешь мазью, и за пару недель будет как новая. Но пах, о, пах действительно вылечить трудно. Говори, сукин сын, прежде, чем я припеку тебе яйца. Дороги они тебе? Есть у тебя к ним дело? Любы они тебе? Ну, тогда расскажешь мне все. Ничего не утаишь. Ни словечка не соврешь.

И отец Фелициан, рыдая, плача и пуская сопли, рассказал все. Ничего не утаил и ничего не соврал.

– Это был… – закончил он ломким голосом, – Рейнмар из Белявы… Проклятый еретик… Он скрывался под чарами, но я узнал его по голосу… Он бил меня, пытал… Угрожал смертью…

– Инквизитор Гжегож Гейнче, – подытожил Стенолаз, – тот, которому ты доносишь, похитил и содержит тайно где-то в заключении панну, известную как Ютта де Апольда. Рейневан из Белявы приказал тебе выведать, где ее держат. Каким образом он должен выйти с тобой на связь? Кем были его сообщники?

Отец Фелициан разрыдался. С таким отчаянием, что Стенолаз поверил в его неосведомленность.

– Что ты уже успел нашпионить?

– Ничегошеньки… – захлюпал алтарист. – Да и как? Ведь я червь… Куда мне до тайн Инквизиции?

– Ты – инквизиторский лазутчик. Значит, у Гейнче ты пользуешься какимто доверием.

– Червь ничтожный есмь…

– Да есть ты, есть, вне всякого сомнения. – Стенолаз надменно посмотрел на него. – Послушай-ка, червь. Шпионь дальше. Если выследишь место заключения Апольдовны, донесешь мне об этом. Если Белява или кто-то из его дружков выйдут с тобой на связь, донесешь также. Если справишься хорошо, то я в награду щедро подремонтирую твое червячье существование, не пожалею денег. А если подведешь меня или раскроешь… Тогда, червь, одним маленьким припеканием не обойдется. Ни пяди здоровой кожи на тебе не останется. Так что вон, за дело, продолжай шпионить. Пошел, чтоб я тебя не видел.

Алтарист сторонкой смылся, прижимая руку к груди. И ни разу не оглянулся.

Стенолаз смотрел ему в след. И обернулся, чувствуя чейто взгляд, упершийся в его шею.

Возле каменной лестницы стояла девушка. На вид шестнадцатилетняя. В мужском ватном вамсике и лихом берете с перьями. Ее хищно задранный нос не слишком подходил к ее светлым локонам, румяному личику и губкам, как у куклы. Не подходил. Но и не портил.

«Она слышала, – подумал Стенолаз, непроизвольно потянувшись к спрятанному в рукаве ножу. – Видела и слышала все. Не убежала, потому что ее парализовал страх. И теперь она – свидетель. Совсем лишний свидетель».

Девушка медленно приблизилась, продолжая впиваться в него глазами. Затемненными длинными, на полдюйма, ресницами глазами цвета глубин горного озера. В этих глазах, Стенолаз наконец понял, светился не страх, но восхищение тем, что произошло. Восхищение и дикое, сумасшедшее, источающее феромоны влечение. Сам себе удивляясь, он почувствовал, что влечение начинает передаваться и ему.

– Родственная душа, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Одетая, как мальчишка.

Дуца фон Пак подошла еще ближе. Взмахнула длинными ресницами.

Он бросился на нее, как ястреб. Повернул, толкнул на бочку, схватил за шею, резко нагнул. Берет съехал Дуце на глаза. Стенолаз вонзил пальцы в ее светлые локоны, содрал с ягодиц шерстяноеbraccae[110]и бельё, сильно прижался к девушке. Дуца дрожала от возбуждения. А потом закричала. Громко.

Боль и страсть были в этом крике.

– что-то готовится, – повторил, сминая шапку, Крейцарик. – В городе видели разных странных людей. Опасных на вид…

– Говори, – утратил терпение епископ. – Выдави из себя, черт возьми.

– В городе поговаривают, что его милость Грелленорт очень многим перешел дорогу. Что многие желают ему зла. Даже очень сильно.

– Это не новость для меня.

– И еще… – Шпик покашлял в кулак. – Пусть ваша милость извинит, что я скажу…

– Извиню. Говори.

– Говорят, что во Вроцлав съехались родственники… Родственники тех, кого поубивали… Господина фон Барта из Карчина… Господина Чамбора из Гессенштейна… В городе говорят, что это господин Грелленорт… Виновен в этих убийствах…

Епископ молчал, игрался пером.

– Ваша милость, – прервал тишину шпик. – Мне кажется…

– Ну?

– Стоит предостеречь господина Грелленорта. Но ваша милость уж, наверное, лучше знает, что делать…

Епископ молчал, игрался пером, кусал губы.

– Ты прав, – наконец ответил он. – Я знаю лучше.

какое-то время тому в храме Святого Якова отзвонили комплету, сейчас, как можно было слышать, монахи хором принялись заSalve regina.В ближайшее время должен был зазвучать позний звон,pulsus serotinus,в любую минуту следовало ожидать звона наignitegium.

Свечи в комнате были погашены, слабый свет давала печка, в которой догорали поленья. Красный отблеск придавал действительно чарующую красу гладкой коже и худощавому телу Дуцы фон Пак, лежащей сбоку на разметанной постели. Опершись на локоть, Стенолаз смотрел на девушку, на ее широко расставленные и устремленные на него глаза. Ему вспомнились другие огни, другие глаза, другие голые тела, другой пронизывающий, электризующий болью секс. На шабашах и оргиях в горах Гарца, на лесных полянах Поморья, в пещерах Альпухаррас и на пустоши Эстремадуры. Когда земля дрожала от грохота барабанов, а в раздираемом трелями дудок ночном воздухе шмыгали летучие мыши исовы.

Мертвый месяц заглядывал в окно.

«Зря я с ней связался. Привлек ее, притянул к себе – это была ошибка. Ошибка, которую надо будет исправить».

Дуца фон Пак вздохнула, поднялась. Стенолаз непроизвольно взглянул на ее шею, быстро оценил, как схватить и как свернуть.

«Хватило бы двух движений, – подумал он. – И этот блеск потух бы в ее глазах…»

«Сынок», – вдруг прозвучало у него в голове.

Он сел на ложе.

«Сынок, – говорила Кундри, – приходи немедленно. Я хочу тебе непременно что-то показать, что-то, что связано с разыскиваемой девушкой. Жду. Приходи».

«Именно то, – подумал он. – Просто у этой уродины закончилосьaurum potabile.Но придется пойти. Мать, как-никак».

– что-то случилось? – Дуца села, убрала волосы со лба. Огонь из печки играл тенями на ее маленьких грудях. Мигал в ее широко раскрытых глазах.

– что-то случилось? Ты уходишь?

– Да. Вернусь поздно.

– Оставишь меня одну?

– Но не в эту минуту.

Он схватил ее за плечи. Прижал к подушкам. Принужденная к покорности, она покорилась. И они самозабвенно любили друг друга. В отблесках жара и бледном свете мертвого месяца.

«Stadtluft macht frei», – вспомнил Стенолаз, идя от Песочного моста вниз Замковой улицей.

Тот факт, что во Вроцлаве постоянно пребывали многочисленные ночные создания, вовсе не был для него новостью. Однако прошло какое-то время с тех пор, как он гулял здесь после заката, и это время, как оказалось, многое изменило. «Воистину, – констатировал он идучи, – не только для Кундри дыхание большого города несло воздух свободы. Не она одна, как оказалось, хорошо и свободно чувствовала себя во Вроцлаве. Не ей одной, как оказалось, соответствовало проживание в большом городе».

Дзантир, неожиданно застигнутый возле ворот, поднял удлиненную морду, явно не понимая, каким чудом Стенолаз его видит. Наконец скрылся в сумрак, выгибаясь, как кот и ощетинив шерсть.

Под жерлом водосточной трубы сидели и лизали покрытую гноем брусчатку несколько уркинов, надутых наподобие пушистых шаров. Скребя когтями, смылся в темноту проворный, как ящерица, рапион. Чуть дальше был винный склад. Мастеривший над колодкою лысый гном в кожаном кафтане даже не поднял голову. Его вооруженный ломом дружок бросил на Стенолаза злой взгляд, что-то проворчал под нос, трудно было разобрать, приветствие или оскорбление.

В переулке, отходящем к Узкой улице, стоял резкий зловонный запах магии и алхимии, то есть, эктоплазмы, селитры, купороса, квасцов и винного спирта. Водосток явно фосфорисцировал, в нем ползали эсфилины, привлеченные отходами перегонки. Невдалеке, под сводчатой галереей, притаился гару, развитое чутьё удержало его от нападения, он вовремя почувствовал ауру Стенолаза и понял, что лучше не пробовать. Через несколько шагов похоже повела себя ламия. Вампирша даже подождала, пока Стенолаз приблизится, и убедившись, что Стенолаз действительно ее видит, поприветствовала его поклоном, завернулась в епанчу и исчезла, серая на фоне серой стены.

Между контрфорсами церкви Святого Духа сидел клудер, постанывая и почесывая брюхо. На масверках, пинаклях и башенках храма шелестели крылья потревоженных воздушных змеев. Сразу за госпиталем Стенолаз заприметил блестящую полоску свежей крови. Ведомый любопытством, вообще-то ему до этого не было никакого дела, он усилил зрение заклинанием, посмотрел сквозь темноту. Склоненная над окровавленным трупом, потревоженная чарами калькабра оскалила двухдюймовые клыки, а волосы поднялись над ее головой, как серебристая корона. Стенолаз пожал плечами, прибавил шагу. Как раньше, так и сейчас, оказывается, было опасно ходить ночью по Вроцлаву.

Он пересек Торговую, вышел на площадку около колодца. И тогда на него напали. Со всех сторон. Одетые так, что были почти невидимыми. Необычайно быстрые. Для людей.

Только молниеносный уклон сберег ему жизнь; он почти в последнее мгновение уловил глазом слабый блеск направленного в него клинка. Он схватил нападающего за полу куртки, крутанул им, толкнул прямо на второго атакующего, прямо на острие меча. Отвернулся, почувствовал, как сталь погладила его по волосам. Отскочил, видел, как меч второго покушавшегося высекает искры из железной решетки. Он схватился за руку с мечом, дернул, лишил нападающего равновесия, повалил на колени, быстрым, одновременным движением обеих рук свернул ему шею.

Напал следующий, нанес удар. Стенолаз избежал острия легким полуоборотом, поймал за локоть и запястье, вырвал меч из поломанной руки. Нападающий завыл. Заслоняясь им, как щитом, Стенолаз ударил следующего атакующего мечом в живот, не ожидая, пока тот упадет, подскочил к другим. Когда все разбежались, он вернулся и резким движением перерезал горло тому, со сломанной рукой.

Лежало трое, еще трое осталось.

Мертвый месяц блеснул из-за тучи, а Стенолаз пошел в атаку.

Они убежали от него за колодец, но это их не спасло. Когда он на них напал, они его не видели. Первый повалился на колени от удара в пах; прежде, чем он успел сильно раскричаться, у него уже была перерезана трахея. Второй бросился на помощь в классической фехтовальной позиции. Стенолаз подпустил его на соответствующее расстояние, парировал выпад и ударил, сильно и уверенно, в лицо между глазом и носом. Ударенный напружинился, задрожал, беспорядочно тряся руками. Потом свалился с острия, мягкий как тряпка.

Остался только один, затаившийся во тьме. Он опередил Стенолаза, пошел в атаку первым. Крича что-то непонятное, поднимая для удара какое-то странное оружие, не то топор, не то дубину. Стенолаз уклонился и коротко резанул. Нападающий упал на колени. А потом на лицо.

Стенолаз посмотрел на меч. Сразу было видно, что это не обычное оружие. И недешевое. Скорее всего, медиоланское, На эфесе было клеймо оружейника, небольшое, трудноразличимое во тьме. Впрочем, Стенолазу и не хотелось различать.

Один из поваленных захрипел, затрясся, зазвенел пряжкой ремня по каменной плите колодца, до которого дополз. Тремя шагами Стенолаз уже был там, рубанул раз, второй, на третий раз медиоланкий эфес со стоном треснул. Он отбросил обломок.

Застонал еще кто-то. Это был тот, который упал последним. Стенолаз приблизился, поднял с земли странное оружие нападающего. Это был крест. Большой, тяжелый, с прямыми плечами. На плечах поблескивало гравирование. Надпись.TRISIT MIHI CRUXADVERSUS DAEMONESUMPHUS[111]

– Я не демон, мать вашу, – сказал Стенолаз.

Он поднял крест и ударил им, как топором.

Краем плаща убитого вытер забрызганную мозгами штанину. И пошел своей дорогой. Ночным Вроцлавом. Городом, который ночью мог стать опасным.

Глава восьмая,

в которой в замке Одры Прокоп Голый оказывает Рейневану доверие, а призрак без пальца на ноге предвещает будущее потомкам Гедимина.

Когда подъезжаешь с севера, по течению Одры, то расположенный на правом берегу город видно издалека. Над огромным замком, который увенчивал крутую скалу, возносилась круглая башня с островерхой крышей. Построенный, как гласила легенда, тамплиерами, замок соединялся с нашпигованным приземистыми башнями четырехугольником городских стен. Над городом поблескивала новехонькой золотой жестью колокольня приходской церкви.

Над рекою поднимался туман, мгла скользила по зеленеющему ракитнику и ивняку. Прокоп Голый поднялся в стременах, застонал, растирая поясницу.

– Вот и Одры перед нами. Поспешим.

Их отряд заметили со сторожевой вышки над воротами, окликнули. Зазвенели цепи, загромыхал опускаемый мост, заскрежетала поднимаемая решетка. Они въехали с грохотом копыт.

Вдоль городского вала, потом в узкие улочки, между мастерскими, магазинами и купеческими домами.

– Твоя медицина перестает действовать, – недовольно ворчал Прокоп. – Господи Иисусе, Рейневан, рвет меня так, что, того и гляди, с седла слечу…

– Терпение. Вот только найду аптеку…

– Аптека есть на рынке, – сказал едущий рядом Бедржих из Стражницы. – Всегда была. Разве что уже успели ее разграбить.

Город Одры своим развитием был обязан своему месторасположению: он находился в так называемых Моравских Воротах, зазубрине между цепью Судетов и Карпат, на пути от бассейна Дуная к Одре и Висле. Пути, соединявшем юг с севером, Гданьск и Торунь с Будой, Краков с Веной и Венецией, Познань и Вроцлав с венецианскими владениями над Адриатикой. Таким образом, естественно, это был серьезный торговый путь, по которому постоянно тянулись купеческие караваны.

Из-за гуситов путь замер, купцы начали обходить эти места, которые были вечно в пожарах и бунтах. Остальное довершила блокада. А в 1428 году Одрами овладел и осел там Добеслав Пухала из Венгрова, союзничающий с Табором польский рыцарь герба Венява, славный ветеран Грюнвальда, победитель крестоносцев под Радзином и Голубом. Пухала во главе своих польских молодцов набросился на край, как ястреб, сжигая, все что можно, и вырезая под корень всех, кто сопротивлялся. Закрепившись на Одрах, он надежно отрезал епископский Оломунец от пребывающей в антигуситской коалиции Опавы, сделав невозможной координацию действий между между Пшемеком Опавским и моравской шляхтой. Тем самым он стал бельмом в глазу и мишенью многочисленных атак, которые, однако, всегда умудрялся успешно отражать. Впрочем, отражения ему было мало, он самнападал на вражеские владения, сея страх, и светя заревом в глаза католикам, спрятавшимся за крепостными стенами. Теперь же, когда на сторону Чаши перешел, став союзником Табора, Ян из Краваж, Пухала контролировал все пути сообщения, в том числе и самый важный для гуситов тракт – цешинский, по которому непрерывно текли в Одры грузы оружия и группы польских волонтеров. Вооруженных в Одрах было столько, что город напоминал военный обоз. Большинство улиц загромождали осадные машины, боевые телеги и бомбарды, доставляя дикую радость детворе, которая по ним гуляла.

– Я еду в замок к Пухале, – заявил Прокоп. – Брат Пардус, займись расквартированием людей. Рейневан, ты найди аптеку, возьми, что надо и прибудь, чтоб принести облегчение страждущему. И соизволь поспешить, потому что страждущий скоро ёбнется.

– Самое главное, чтобы в аптеке были ингредиенты…

– Будут, – заверил Бедржих. – Тамошний аптекарь, по слухам также еще и алхимик и чернокнижник. У него на складе будет всякая магическая всячина, увидишь. Если только его еще не успели прикончить за колдовство.

Приниматься за лечение Прокоп Голый приказал Рейневану почти сразу же после встречи в есёницких лесах, в первом попавшемся на пути шалаше смолокуров.

Причиной страданий гейтмана был ревматизм, точнееmialgia,воспаление мышц, в этом конкретном случае вызывающее обширные и чувствительные боли в области бедер,lumba,откуда происходит популярное среди университетских медиков и чародеев название «люмбаго». Причины болезни не были до конца определены, традиционное лечение обычно не давало никаких результатов, кроме кратковременных. Магия достигла больших успехов, чародейные бальзамы, если даже были не в состоянии вылечить, утихомиривалиболь значительно быстрее и на более длительное время. Успешнее всего лечили люмбаго некоторые сельские бабки, но бабки боялись лечить, потому что их за это сжигалина костре.

Не имея в распоряжении магических компонентов для бальзамов и компрессов, Рейневану пришлось ограничиться наложением рук и заклятий, усиленных Алгосом, одним из миниатюрных амулетов из спасенной Шарлеем шкатулки. Это было не много, но облегчение должно было принести. И принесло. Чувствуя, как боль стихает и отходит, Прокоп аж застонал от радости.

– Ты чудотворец, Рейнмар. Уу-ух… Хорошо бы было иметь тебя под рукой постоянно…

– Гейтман, я не могу остаться. Я должен…

– До жопы мне, что ты должен. Я тебе уже сказал: ты мне нужен. И не только для лечения. Я тебя ни о чем не спрашиваю, не требую объяснить, откуда ты взялся под Совиньцем и что там делал. Не спрашиваю ни о драке с находскими Сиротками, ни о загадочной кончине Смила Пульпана. Не спрашиваю, хотя, наверное, должен бы. Так что без лишних разговоров. Остаешься со мной и едем в Одры. Ясно?

– Ясно.

– Ну, тогда больше не говори мне, что ты что-то должен.

Постанывая, он начал надевать рубаху. Рейневан смотрел на его широкую спину, на безволосую, розовую, как у ребенка, кожу.

– Брат Прокоп?

– Ну?

– Этот вопрос, может, тебя удивит, но… Не получал ли ты в последнее время… ранения? Железным лезвием или клинком. Железным предметом не порезался?

– А тебе какое дело? Ах, это, должно быть, связано с какимто колдовством… Так вот представь себе, что нет. Я никогда в жизни не был ранен, даже поцарапан. Почти все в Таборе получили раны или от ран погибли… Микулаш из Гуси, Жижка, Гвезда, Швамберк, Кунеш из Беловиц, Ярослав из Буковины… А я, хоть провел не одну битву, без царапины.Просто фарт.

– Воистину. Фарт, ничего другого.

Аптека уцелела; она была там, где и должна была быть, на рынке, напротив каменного позорного столпа. Ингредиенты для бальзама против люмбаго тоже нашлись, правда не сразу, но лишь после того, как Рейневан продекламировал «Visita Inferiora Terrae» – пароль алхимического интернационала, который основывался на Изумрудной Скрижали. Это в конце концов сломило недоверие аптекаря. Немалая заслуга была и Самсона Медка, который в определенный момент притворился, что начинает слюнявиться и хочет рыгнуть. Аптекарь дал все, что они пожелали, лишь бы они ушли.

На рынке кишело от вооруженных людей. Со всех сторон звучал польский язык. В его очень упрощенной версии. Состоящей в основном из простых и солдатских слов.

– Влип ты, – констатировал Шарлей, пялясь на купол колокольни приходской церкви. – Прокоп держит тебя в кулаке. Задержит он тебя с собой, это точно, для каких целей использует – неизвестно. Сомневаюсь, однако, чтобы они совпадали с твоими. Влип ты, Рейнмар. И мы вместе с тобой.