Чтение 15–й страницы книги ~Марш обреченных~

Натали накидывает на себя легкий халатик и направляется на кухню.

— Это из тебя выпало? — она наклоняется и подымает с пола выпавшее из джинсов удостоверение. — Смотри не забудь.

Натали разворачивает книжечку и декламирует.

— Федеральная Служба Контрразведки. Лукин Александр Васильевич. Майор. Начальник отделения. Имеет право таскать с собой пушку. Александр Васильевич, так вы из контрразведки? А Анечка рассказывала, будто из спецназа?

Вот что я теперь должен рассказывать моей нежно любимой девочке, которая скорее всего только недавно для себя осознала, что люди в форме не всегда бывают теми, за кого себя выдают? Поведать ей о существовании Центра, хотя уже и канувшего в область преданий, но тем не менее активно действующего, я не имею права. Да вряд ли это и нужно. Как говориться: «Меньше знаешь — крепче спишь». Объяснить, что подобных удостоверений у меня залежь, сравнимая с Кузбасским месторождением? Еще более глупо. Придется выкручиваться!

— Ну и что? А ещё я когда то ходил в школу. Потом оканчивал военное училище…

— Ну, не хмурься! Я не буду задавать лишних вопросов. Хотя меня распирает любопытство, отчего очень скоро я стану толстая и некрасивая! — она демонстративно надувает щеки, чтобы показать, какой толстой она будет.

— Маленькая обманщица! Кто тебе поверит!

Веселый смех. Инцидент исчерпан.

— Да кстати. Я говорила тебе, что Аня звонила?

— Говорила — киваю я. — Я перезвоню с работы. Думаю она не обрадуется, если её сейчас разбудить.

— Регенерация девичьей памяти — с забавной серьезностью комментирует моя ненаглядная красавица. — Тебе сколько сахара в кофе?* * *

Вот и снова дом Рыбаковых. Вся честная компания уже в сборе.

— Добрый день. — здороваюсь я с милицейским капитаном, распоряжающимся на месте преступления. — Майор Лукин. Контрразведка.

— О черт! Вот вас тут ещё не хватало — ругается милиционер. — Старший оперуполномоченный капитан Стельмах. Простите, майор. Не принимайте на свой счет. Здесь с утра столпотворение, не продохнуть. Наверху особо важный следователь из генпрокуратуры. Десять минут назад уехал полковник из ФСБ, увез своих в Склифосовку…

— Погоди, капитан, не части. Насчет столпотворения, это понятно. Тут ведь не канцелярию артели дворников бомбанули — квартиру одного из бывших руководителей внешней разведки. Улавливаешь суть?

— Ну ни хрена себе — сквозь зубы свистит мой собеседник. — Да, что и говорить, контингент в этом доме ещё тот. Хлопот не оберешься.

— Ладно. Опустим. Введи-ка меня по быстрому в курс дела. Что вы тут уже успели нарыть?

— Хорошо. В общем так. Первый сигнал поступил в шесть двадцать от гражданина Сысуева В.П. Утром он пошел выводить собаку и обнаружил в будке караульного, заклеенного скотчем.

— Понятно. Когда здесь смена?

— В девять утра.

— Угу. Охранник жив?

— Жив. На верху дает показания.

— Хорошо. Оружие, документы?

— Все на месте. Преступник ничего не тронул.

— Занятно. Преступник был один или группа?

— Пока не ясно. Дежурный сообщил, что где то между 23–40 и 24 на вахте погас свет. Когда он полез менять лампочку, на него накинулся некто и оглушил ударом по голове. Больше он ничего не помнит.

— Не густо. Ну лампочку скорее всего разбили специально, чтобы вытащить бедолагу из будки. Он случайно не слышал выстрела?

— Нет. Почему вы решили, что был выстрел?

— На полу валяются осколки лампы с цоколем. Второй цоколь по прежнему в патроне. Одна лампочка разбилась при нападении на часового, которая до того. Есть три варианта подобного поведения лампы номер два. Естественный мы можем сразу отбросить. Поскольку сразу после этого было совершено нападение. Следовательно, либо в неё выстрелили, либо бросили, скажем камешек. Второе услышать невозможно. Логично?

— Логично. Но не пуль, ни камней мы не обнаружили.

— Хорошо искали? — строго спросил я.

— Спрашиваешь! Обрыли все!

Это хорошо. Вероятно, Стрельцов прибыл сюда ещё до прибытия опергруппы. И скорее всего, он просто знал, где и что искать.

— М-да. Непонятно… Ладно, подумаем… — задумчиво произнес я. — Что было дальше?

— Дальше нам позвонила гражданка Рыбакова В.К. и сообщила, что во время её отсутствия в квартире было совершено ограбление. Исчезли бумаги из личного сейфа покойного генерала Рыбакова. Кроме того, в коридоре там же обнаружены три человека в состоянии полного отъезда, скованные наручниками.

— Что с ними? — деловито интересуюсь я.

— Черепно-мозговые травмы. Плюс у одного — перелом челюсти.

— Да, кто-то здесь изрядно повеселился! Какие-нибудь следы?

— Ничего! Пусто! — разводит руками капитан Стельмах. — Чрезвычайно загадочное дело!

— Верно говоришь. Но это доказывает лишь одно. Здесь работали не дилетанты. Здесь чувствуется почерк матерого профессионала, — многозначительно говорю я. — Хорошо. Я пойду наверх. Ты заканчивай здесь и тоже приходи. Скоординируем действия. Ты не знаешь, как мужика из прокуратуры зовут?

— Стрельцов Андрей… Андрей… Отчество не запомнил.

— Ничего. Сойдет и так. Спасибо за помощь!* * *

Андрей Стрельцов встречает меня у входа в квартиру.

— Добрый день. Майор Лукин. Контрразведка.

Я протягиваю руку для приветствия и смотрю прямо и твердо, как и подобает истинному контрразведчику.

— Добрый день. Стрельцов. Следователь по особо важным делам генпрокуратуры, — отвечает Андрей. Лицо следователя сохраняет эталонную бесстрастность, только в лазах едва-едва заметна усмешка.

Он пожимает мою руку, и чувствую, как в ладонь мою впечатываются два маленьких шарика — пульки от Валеркиной пневматики.

Ну, вот и познакомились.

— Что тут у вас слышно? — начинаю я.

— Трое сотрудников ФСБ госпитализированы. Кто-то хорошо постарался. — Он испытующе смотрит на меня. — Дежурный дает письменные показания.

— Что похищено?

— Служебные бумаги генерала. Это по вашей части, —

комментирует Андрей.

— Больше ничего?

— Нет.

Забавный спектакль, если не для зрителей, то для исполнителей уж точно.

— Хорошо. Где там ваш страж?

Проходим в кабинет. За старинным столом, привычным рабочим местом нашего генерала, восседает молодой сержантик с внушительным кровоподтеком на лице. Он, конечно, не виноват и уж тем более не может подозревать, что своим присутствием в этом месте он оскорбляет мою память о любимом командире. Солдат задумчиво водит авторучкой по листу бумаги. По всему видно, что письменные показания даются ему с большим трудом. Увидев меня, он заученно вскакивает.

— Сиди, сиди. Работай. — Я устраиваюсь напротив и беру в руки уже исписанный лист. — Послушай меня, сержант. Я майор Лукин из контрразведки. Надеюсь, ты понимаешь, чем мы занимаемся?

— Так точно, — рапортует он, снова порываясь встать.

— Не подумай, что я тебя пугаю, но в ситуацию ты попал прескверную. Тут ведь вот в чем дело, на тебя же не пацанва приблатненная наехала, даже не мафиози доморощенный. Ты диверсанта проморгал. Понимаешь, что это значит?

Значило это, в сущности, совсем немного. Сержант действовал вполне адекватно ситуации. О том, что этот полуголодный срочник сможет задержать матерого профи, у которого за спиной Крым и рым, и речи быть не могло. В отличии от своего визави, я это знал. Он — нет. Все, что ему грозило, — гауптвахта. Не более, скорее, даже менее. Однако грозные слова, самым прочувствованным тоном произнесенные офицером контрразведки, сделали свое дело. В глазах пострадавшего появился смутный намек на прояснение мыслей.

— Постарайся вспомнить все, что происходило в последние дни. Ты часто здесь в караулке?

— Через день, — протолкнув комок из горла в желудок, бормочет боец.

— Вспоминай, не было бы чего-нибудь из ряда вон выходящего во время твоих дежурств? Хотя бы в мелочах?

— Здесь крутился какой-то младший сержант из ВВ. Спрашивал, когда можно застать генерала. Потом ещё пару раз его около дома видел, — начал солдатик.

— Младший сержант ВВ? — уточняет только, что подошедший давнишний милицейский капитан. — Только что у подъезда толокся.

— Капитан! — я срываюсь с места. — Поднимай всех своих, сколько есть. Возьми этого орла! Хватай всех сержантов в округе, но не упусти нашего. Это в твоих интересах.

Окончание фразы звучит напутствием исчезающему за дверью оперу.

Глава 19

Покончив с формальностями в квартире Рыбакова, мы переходим к опросу свидетельницы Яковлевой, гостеприимством которой пользовались госпитализированные ФСБшники. Прежде всего, нам надлежало ознакомиться с пленкой неизвестного режиссера, которую на ближайшем фестивале авторского кино можно было выставлять под названием «Спина». Спасибо Андрею Стрельневу, проследил, чтобы ФСБшник, который тела забирал, кассету с собой не прихватил. Теперь вот имею шанс насладится. Несмотря на видимыйдраматизм картины, сюжет её до банального прост: могучая спина майора Пластуна приближалась к двери квартиры Рыбаковых, символизируя, очевидно, идею неотвратимости. Дважды прокрутив исходный материал, я удовлетворенно отмечаю про себя, что пользы для розыскников от увиденного мной было бы, пожалуй, маловато, и все же, без зазрения совести, изымаю видеокассету.

Следующим номером в моей сегодняшней программе был звонок Птахе. Воспользовавшись телефоном, предоставленным любезной хозяйкой, набираю заветный номер. Неизвестно, висит ли здесь прослушка, быть может — да, быть может — нет, но на разговор у меня — не более минуты.

— Алло. Добрый день. Майор Лукин на связи. Полковник оставил для меня информацию?

Голос Ани на том конце провода моментально приобретает секретарские нотки. Слава богу, соображает моя милая подружка очень быстро. Если я разговариваю на отморозке, значит, иначе не могу.

— Подъезжайте в полдень в управление.

— Есть!

Вот и поговорили.

Теперь «свидетельница». Мадам Яковлева является великолепным образчиком, увы, немалочисленной породы женщин, именуемых «круглые дуры». Это написано у неё на лице такими большими буквами, что иных черт просто незаметно. Когда я захожу в комнату, Андрей Стрельцов уже в поте лица снимает показания.

— … Потом, как Николай Михайлович помер, Борис Афанасьевич заходил и разговаривал с Толей… — долетает до меня конец фразы.

— Стоп! По порядку. Толя, я так понимаю, — ваш муж, — с места и в карьер вступаю я в разговор.

— Ну да! — Хозяйка смотрит на нас так, будто мы — инопланетяне, и не понимаем самых элементарных вещей. — Он раньше работал в Комитете, теперь вот — на пенсии.

— А сейчас где трудится? — спрашиваю я.

— Так Толя же сейчас за границей. Он в СП работает, консультантом. И вот уже неделю, как за границей. Звонил недавно, говорил, что все в порядке. Устроили их там хорошо, люди душевные, встретили…

Я с тоской во взоре наблюдаю эту картину. Если сейчас же не перевести разговор в другое русло, развитие темы заграницы продлится до скончания века. А то и далее того.

— Не могли бы вы уточнить, — сухо прерываю я поток словоизлияний нашей свидетельницы, — Борис Афанасьевич — это кто?

Снова недоуменный взгляд. Видимо мадам Яковлева никак не может смириться с мыслью, что мы не пришельцы из иных миров.

— Борис Афанасьевич? Так Баландин же! — Ей явно кажется странно, как можно не знать таких элементарных вещей.

У меня, что называется, в зобу дыханье сперло, и я делаю изрядное усилие, чтобы скрыть свои чувства. Яковлева права. Такая фамилия мне известна. Правда узнал я её совсем недавно. С неё начинается список опергруппы, бравшей Васю Покера! Вот он и сыскался, след тарасов! Капитан Баландин Б.А.!

Теперь надо нежно расспросить мадам.

— Простите, не знаю вашего имени-отчества…

— Зоя Тихоновна, — обращает на меня свой невинный взор гостеприимная хозяйка.

— Очень приятно. — Мне, вероятно, представляется даме не имеет смысла. — Зоя Тихоновна, будьте любезны, стаканчик холодной воды принесите, пожалуйста. Если вас незатруднит! Виновато-стыдливо прошу я.

— Конечно, конечно, — вспоминая о своих обязанностях хозяйки дома, начинает суетиться она. — Может, вы чаю хотите? Или компотику налить? Малинового! Из холодильника!

— Спасибо вам огромное. — Я улыбаюсь почти застенчиво.

Эта женщина, похоже, сама того не ведая, являет собой клондайк информации. Обаять эту высокопочтенную мадам сейчас куда важнее, чем допросить. Стоит представить ей возможность, и она сама выложит с превеликой радостью то, что нам бы пришлось искать ещё Бог весть сколько. Болтун, как водится, — находка для шпиона. Яковлева выкатывается из комнаты ставить чайник и доставать банку с вареньем. Какой же чай без варенья?

Это хорошо! Это просто здорово! Благожелательная вежливость, совместное чаепитие, (вариант — перекур, пьянка и так далее в зависимости от обстановки) — универсальные отмычки, помогающие открыть процентов восемьдесят ртов.

— Андрей, — шепчу я, подсаживаясь к Стрельцову. — Новость хочешь? За бесплатно?

— Давай, выкладывай! — в тон мне отвечает он. — Я так понял, что мадаму ты не зря отослал.

— Верно. Так вот. Баландин брал Васю Покера. Более того, он командовал группой.

— Шутишь? — Андрей подозрительно косится на меня, словно опасаясь поверить в такую шальную удачу.

— Какие уж тут шутки! Андрюша, крути её, как динамо-машину. Тем более, она и сама не собирается ничего скрывать!

— Не беспокойся, Саша. Сейчас все сделаем.

С кухни слышится дребезжание чашек на подносе. Еще несколько минут, и уважаемая Зоя Тихоновна, не подозревая того, превратится в агента, работающего в тихую. Нам остается только регулировать направление словесного потока, чтобы не перегружать свои мозги интимными подробностями из жизни близких и дальних родственников супруги бывшего сотрудника Комбината Анатолия Яковлева.

— А давно вы знаете Рыбаковых? — отхлебывая ароматный чай из расписанной цветами чашки, как бы между прочим, для поддержания разговора, спрашивает Андрей.

— Ну, я уж лет двадцать. Как за Толю вышла. Я сама-то из Калуги. Не бывали?

— Как же, доводилось. — Стрельцов отсекает попытку хозяйки перейти к описанию красот старинного города. — Кстати, а Толя, простите, не знаю отчества…

— Ильич.

— Анатолий Ильич, он в каком управлении работал?

— Ой, вы знаете, я их по номерам не разбираю. Он раньше в областном управлении служил. Потом, как майора ему дали, вроде перевели в центральный аппарат. Я ж говорю, Баландин у него начальником был. Вы Бориса Афанасьевича знаете?

Качаю головой.

— Лично — нет. Слышал. Вы ж понимаете, Лубянка, Ясенево, облуправа, райотделы… Разве всех тут узнаешь? Тем более, что общие пикники у нас не практикуются.

— Ну! Борис Афанасьевич ещё у Судоплатова начинал! Известный человек.

У меня вновь перехватывает дыхание. Уж не знаю, какой там замечательный человек этот самый Баландин, но имя главного генерала-диверсанта прежних времен, в нашей структуре известно всем и каждому. И птенцы из этого гнезда, как я понимаю, под стать орлу-командиру. Когда, после казни Бандеры, Комитет официально отказался от проведения терактов как формы активного выражения воли советского народа в деле достижения мира во всем мире, партия и правительство вновь в едином порыве предали свои спецслужбы и устроили образцово-показательную расправу по принципу «бей своих, чтоб чужие боялись!» Иногда мне непонятно, с чего бы это Кремль мог рассчитывать на нашу преданность, если каждому, ступившему на стезю тайной войны, как «отче наш» известны фамилии Артузова, Берзина, Слуцкого, Урицкого, Эйтингона, Судоплатова и десятков, сотен других сотрудников КГБ и ГРУ, разменянных, словно пешки в шахматной игре. Если собрать подобным списком тех, кто изменил СССР, получится куда как меньше. Может, в стенах Старой Крепости неизвестно, что сеющий ветер пожнет бурю? Историкам будущего ещё предстоит строить догадки о том, как откликнулось то, что когда-то аукнулось.

— Погодите минутку. — Зоя Тихоновна срывается с места и убегает в соседнюю комнату.

Через минуту она возвращается с пухлым семейным альбомом. Как видно, уклониться от процедуры знакомства с семейной хроникой все-таки не удастся. Что ж, быть может это будет небезынтересно. Во всяком случае, очень хочется на то надеяться.

— Вот, глядите. — Страницы, содержащие бесценные сведения о детских и юношеских годах Анатолия Ильича Яковлева, переворачиваются одна за другой. Перед нами на фотографии символом нерушимой мужской дружбы два моложавых, ладно сложенных джентльмена в плавках, обняв друг друга за плечи, широко улыбаются в камеру.

— Это мы на вылазке, на Яхроме, — поясняет она, — старая фотография. Лет десять тому назад.

С этих слов начинается долгий и подробный рассказ о временах былых. Можно подумать, что мы жили в разное время. Пока звучат слова повествования, я перелистываю страницу за страницей. Лица и ситуации, по большей мере, непонятные и неизвестные. Вот герой дня при полном параде, в форме подполковника с орденами и медалями.

— Это совсем новая, — как бы невзначай кидаю я.

— Это Анатолий Ильич перед самой пенсией. Для Книги памяти снимали, — поясняет словоохотливая женщина. — Вы бы знали, как его провожали!

Зоя Тихоновна подхватывает новую тему, и угомонить её уже невозможно. Это время я рассматриваю лицо на фотографии. На первый взгляд может показаться странным, но я глубоко уверен, что форма только подчеркивает индивидуальность каждой личности. Просто большинство праздных наблюдателей не знают, на что смотреть и, извините за невольный каламбур, за формой не замечают содержания. Мундир, словно оправа у драгоценного камня, подчеркивает неповторимую особенность основного объекта наблюдения. Вот и сейчас, досужий дачник, любящий отец семейства, ценитель широкого московского застолья отступает на второй план, и передо мной, во всей своей красе, подполковник КГБ с жесткой складкой губ и сверкающим взглядом из разряда: «Ты записался добровольцем?» Как ни поверни снимок, взгляд все время с тобой. Я вполне допускаю, что в быту, в уюте семейного очага этот человек и не таков, но в той ипостаси, которая нас сегодня интересует, в ипостаси главного подозреваемого в убийстве своего коллеги, соседа и, наверняка, старого приятеля, Рыбакова, он именно таков.

Похоже, тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, следствие по делу об убийстве нашего генерала подходит к концу. Во всяком случае, факты выстраиваются в стройную непротиворечивую цепочку и цепочка эта намертво захлестывает шею убийцы.

Итак, отставной подполковник КГБ Яковлев, вооруженный револьвером «наган», подобранным когда-то его бывшим начальником Борисом Афанасьевичем Баландиным во времяоперации по ликвидации банды Васи Покера, не вызывая никаких подозрений, заходит в квартиру Рыбакова и, выждав удобный момент, в упор стреляет старому приятелю в голову. Вставив револьвер в руку убитого им Николая Михайловича, он, в то время как соседка, услышавшая выстрел, бежит вниз вызывать милицию, выходит из квартиры и возвращается к себе. Таким образом, из дома никто чужой не выходил и не входил. Благо, для опытного оперативника разобраться с запираемой дверью, не производя лишнего шума — пара пустяков. Самоубийство готово. Как говорится: «Ларчик просто открывался».

— Простите, Зоя Тихоновна, — словно читая мои мысли, произносит Андрей. — Простите, что я вас перебил. Вы не можете вспомнить, в день смерти покойного Николая Михайловича Рыбакова вы не заходили к нему домой? Может быть, там что-то было не так, как всегда? Скажем, картина сдвинута или книги из шкафа вытащены?

— Ой, меня в то время и в Москве-то не было, — всплескивает руками она. — Я в Калуге, у отца была. Он у меня совсем старый. Так я туда езжу по дому хозяйничать. Крышу перестелить, крыльцо подправить. А насчет вещей вам бы хорошо с супругом моим поговорить. Он тогда понятым был. Жаль вот, сейчас в командировку уехал. А то бы он вам все, как есть, рассказал. Он к Николаю Михайловичу частенько заходил. Он у меня, знаете ли, заядлый шахматист, так они с Рыбаковым-то могли часами за доской сидеть. Толя бы вам точно помог, он же в тот злополучный день понятым был… — повторила она.

Я смотрю куда-то в туманную даль, и сердце мое выплясывает джигу. Если до сего момента во мне где-то в глубине души и копошился червячок сомнения, то в эту минуту он помер, словно заморенный дустом! Маскировка превосходная и, в своем роде гениальная! Если бы вдруг, паче чаяния, в квартире Рыбакова были обнаружены отпечатки пальцев соседа, если бы при этом их удалось сличить с теми, что хранятся в досье Яковлева, то алиби почтеннейшего Анатолия Ильича, — будто лобовая броня тяжелого танка: «Конечно, они там есть. Странно, если бы их там не было. Ведь я же был понятым!»

Итак, картина, при всей своей туманности, начинает проясняться, по одной возвращая для широкого обозрения скрытые до поры, до времени фигуры. Рука, нажавшая на спусковой крючок, процентов на девяносто девять и девять в периоде, нам известна. Известна и рука, вложившая ствол. Кто такой этот Баландин — мы ещё уточним. Можно сказать, что он уже приплыл. Хотя я очень сильно подозреваю, что это вновь очередной «рубильник»[38].

Пользуясь невниманием хозяйки, увлеченной очередным монологом, я зажимаю между пальцами маленькую фотографию с ликом отставного гэбистского подполковника. Обычная карточка три на четыре, из тех, что клеят на удостоверения. Ну это, как раз, ерунда. Был бы исходный материал. Из этой мелочи Слава Бирюков, при помощи своего чуда техники сделает конфетку. Омолодить, состарить, изменить прическу, отрастить усы и бороду — нет проблем. Хочешь быть негром? Секунда делов. Размеры снимка? Можно ужать до квадратного сантиметра, можно увеличить до размера рекламного плаката.

— Кстати, — как бы вспоминая о чем-то важном, спрашивает Стрельцов. — Я запамятовал, куда поехал ваш муж?

— Я же уже сказала: Толя работает в совместном российско-французском предприятии. Сейчас вспомню, как оно называется… — Небольшая пауза… — «Шартан»!

Мы с Андреем невольно переглядываемся. Как ни тужься, сколько ни вспоминай, название нам ровно ни о чем не говорит. Ну ничего. На всякий случай запомним.

— Еще один вопрос, Зоя Тихоновна, вы не подскажете, он скоро вернется?

Яковлева пожимает плечами.

— Он вчера звонил, сказал, что пока задержится. А что, Толя очень нужен?

— Да в общем-то, нет, — с деланным равнодушием отмахивается следователь. — Формальности… И вот еще. О вчерашнем инциденте вы можете что-либо рассказать?

— Так ведь поздно было. Мальчишки тут сидели, я уже спать пошла… — начинает оправдываться Зоя Тихоновна.

От дальнейшего изложения подробностей процесса нас избавляет появлений милицейского капитана.

— Как успехи, ребята? О, я гляжу, вы тут неплохо устроились! — на ходу бросает он.

— Садись, капитан. Зоя Тихоновна, у вас ещё чашечка найдется?

Мадам Яковлева уметается на кухню за очередной порцией чая.

— Чем порадуешь? — спрашиваю я.

— Сержантов наловили полный невод. Куда девать прикажете?

— Гони их на опознание. Военные билеты изъял?

— Что за вопрос? Конечно!

— Давай сюда.

Капитан Стельмах раскладывает перед нами на столе шесть однотипных удостоверений воинской личности.

— Младший сержант Круглов, — начинаю читать я, — младший сержант Палагнюк, сержант Дыркин, младший сержант Сухорук.

Стоп! Еще раз! Младший сержант Сухорук Георгий Олегович.

Видимо, глаза мои становятся неестественно большими, поскольку Стрельцов смотрит на меня с плохо скрываемым интересом. Я молча протягиваю ему документ. Андрей быстро пробегает четкие официальные строки, и мне тут же становится ясно, как, должно быть, выглядело мое лицо минуту назад.