Чтение 32–й страницы книги ~В сердце тьмы~

— Почти сорок тысяч! — воскликнул начальник шпионской сети малва. — Я самое большее надеялся на тридцать.

Нарсес чуть не произнес то, что вертелось у него в мозгу: «Я с ужасом думал о более чем двадцати», но сдержался. Теперь не имело смысла ввязываться в еще один бесполезный спор.

Балбан ушел. Его позвали, чтобы решить какой-то спорный вопрос между бандами. Нарсес и Аджатасутра остались, стоя в укрепленной ложе в юго-восточной части ипподрома, которую называли катхизма.

Это была императорская ложа. Зарезервированная только для него. Захватив ее, конспираторы объявили о своих намерениях.

Нарсес взглянул через плечо. Дверь в задней части ложи закрыли на засов. Эта дверь была единственным входом в катхизму, за исключением открытой стены впереди. За дверью находился крытый проход, который соединял императорскую ложу на ипподроме с Большим Дворцом.

Теперь дверь заперли с обеих сторон. Со своей стороны Нарсес видел пятерых кшатриев малва, стоявших на страже. С другой стороны, как он знал, дежурит даже большее количество личных стражников императора, с беспокойством теребящих свое оружие.

Этот проход между ипподромом и Большим Дворцом теперь служил границей между Юстинианом и теми, кто хотел его сбросить с престола.

Нарсес отвернулся. Граница тоже падет, и скоро. Ее сломает дальнейшее предательство.

Его размышления прервал тихий голос Аджатасутры:

— Кажется, ты не разделяешь энтузиазма Балбана от нашей многочисленной армии.

Нарсес фыркнул.

— Позволь мне объяснить тебе истинное положение вещей с бандами с ипподрома, Аджатасутра. И Зеленые, и Голубые имеют примерно по пять тысяч человек, которые могут считаться настоящими уличными бандитами и способны преуспеть в уличных драках. Возничие на колесницах и те, кто их окружает. Те, кто принимает ставки, и их прислужники, помогающие ставки выбивать. Такой сорт. Серьезные бандиты.

Он показал пальцем на простирающийся перед ними ипподром.

— Это те, кто держит в руках настоящее оружие — хорошо сделанные мечи, копья и имеет на голове шлем. Может, даже какие-то доспехи.

Его губы исказила гримаса.

— Затем у каждой группировки есть еще по пять тысяч человек — самое большее — которые могут за себя постоять в драке. На уровне драки в таверне. Остальные…

Он презрительно отмахнулся, жест был почти неприличный.

— Просто дерьмо. Любители падали, которых привлек запах гниющей плоти.

Нарсес опустил руку. Ухмылка исчезла, теперь он просто хмурился.

— Я вспоминаю разговор, который у меня однажды состоялся с Велисарием. Полководец сказал мне, что одна из худших ошибок, которые делают люди, когда дело доходит до военных вопросов, — это путать количество с качеством. Многочисленная, некомпетентная армия, сказал он мне, больше мешает сама себе, чем противнику. А затем, если ихотбрасывают назад, то паника толпы заражает хорошие войска.

Нарсес вздохнул.

— Поэтому давай надеяться, что нас никто не откинет назад. И не нарушит планов. Я не стал бы доверять этой толпе в критическом положении больше, чем я стану доверять такому количеству крыс.

Аджатасутра пожал плечами.

— Не забывай, Нарсес. У нас еще есть четыреста кшатриев, чтобы укрепить их намерения. С оружием Вед. Это должно придать мужества толпе.

— Вскоре мы узнаем, — Нарсес снова вытянул палец вперед. На этот раз просто показывал. — Посмотри. Они закончили установку ракет.

Аджатасутра взглянул в нужном направлении. В дальней северо-восточной части ипподрома, где беговая дорожка заворачивала, кшатрии малва установили несколько ракетниц на грязной поверхности арены. Желоба смотрели вверх под углом, целясь прямо через ипподром.

Балбан хотел зацементировать преданность группировок демонстрацией оружия Вед. Начальник шпионской сети не сомневался: римлян наполнит чувство религиозного благоговения. Сработают предрассудки. Со своей стороны Нарсес был скептически настроен. Бандиты с ипподрома — не дикари. Они все-таки жили в Константинополе. Но евнух не стал возражать против плана. В то время, как он не думал, что бандиты придут в благоговейный трепет, на них произведет впечатление простая сила ракет.

Наблюдая, как последние Голубые и Зеленые занимают свои места, Нарсес улыбнулся. Малва убедили группировки, что ракеты безопасно пройдут над юго-западной стеной ипподрома, но бандиты не рисковали. Вся юго-западная часть ипподрома оставалась пустой. У основания желобов кшатрии бросили кучи слоновьих шкур, которые сейчас смачивали из ближайшего питьевого фонтана. На ипподроме было много таких фонтанов, в которые вода поступала по небольшому акведуку. Та же вода использовалась для смачивания больших деревянных частоколов, которые малва воздвигли за своими стреляющими желобами. Несмотря на заверения лидеров группировок, у кшатриев был слишком большой опыт с непредсказуемыми ракетами, чтобы лишний раз рисковать самим. Большинство солдат малва встанут за этими баррикадами, когда начнется стрельба.

— Идет Ипатий, — объявил Аджатасутра. — И Помпей.

Нарсес бросил взгляд вниз по ступенькам, которые вели с ипподрома к императорской ложе. Ступеньки заканчивались на широкой каменной платформе прямо перед катхизмой. В целях безопасности прямой доступ оттуда в императорскую ложу отсутствовал. Но почетные гости и официальные лица, салютующие императору, могли стоять на платформе и смотреть на Их Высочество, которое восседало на троне над ними. От наемных убийц императора отделяла стена высотой в девять футов.

По этим каменным ступеням два племянника бывшего императора Анастасия взбирались вверх в сопровождении Балбана. Лица Ипатия и Помпея побелели от беспокойства. Ихшаги были нетвердыми, губы дрожали. Но они все равно поднимались. Жадность и амбиции в конце победили страх.

— Наконец-то, — проворчал Нарсес.

Минуту спустя вновь прибывших подняли через стену в императорскую ложу. Императорские племянники с трудом перенесли это, несмотря на помощь нескольких кшатриев. Балбан, несмотря на плотное телосложение, справился гораздо легче.

Увидев, как Нарсес нахмурился, Балбан весело улыбнулся.

— Ты слишком пессимистичен, друг мой. Какой мрачный человек! Теперь все на месте. Группировки здесь. Кшатрии здесь. Новый император здесь. Армия Вифинии на пути сюда. А Иоанн из Каппадокии уже готов воткнуть нож в Большом Дворце.

Внезапно из-за двери, ведущий в Большой. Дворец, донеслись крики. Крики тревоги, от стражников. Затем лязганье стали. Балбан развел руками, широко улыбаясь.

— Видишь? Иоанн выпустил своих букеллариев. Что может пойти не так?

Когда пришел черед последнего предательства Иоанна из Каппадокии, оно оказалось грубым и простым.

Он стоял на полу небольшого зала для приемов, где Юстиниан срочно собрал совет, и неистово отрицал последнее обвинение Феодоры, выдвинутое против него.

— Это наглая ложь, Ваше Величество, — клянусь в этом! Стражники в этом зале — самые лучшие из твоих личных охранников, — он махнул рукой на солдат с копьями, которые стояли вдоль стен и за тронами.

— Которых выбрал ты, — рявкнула Феодора.

Иоанн развел руки в успокаивающем жесте.

— Эта одна из моих обязанностей, как префекта претория.

Юстиниан твердо кивнул. Пять других министров в зале повторили его жест, хотя и не так явно. Им не хотелось навлекать на себя гнев Феодоры.

Императрица проигнорировала их. Феодора наполовину привстала с трона и показала пальцем на Иоанна из Каппадокии. Ее голос, несмотря на всю ярость, был холодным и почти спокойным.

— Ты предатель, Иоанн из Каппадокии. Ирина Макремболитисса сказала мне, что ты дал взятку и подстрекая к предательству дюжину императорских стражников.

Внезапно за закрытыми дверьми зала, где совещался совет, раздался звук схватки Иоанн из Каппадокии на мгновение повернул голову. Когда он снова посмотрел вперед, то улыбнулся императрице.

— Она ошиблась, императрица, — сказал Иоанн.

И рубанул воздух.

Четверо стражников, стоявших в дальней части зала, прошли вперед и схватили императора и императрицу за руки, прижимая их к подлокотникам. Десять других, стоявших вдоль стен, мгновенно подняли копья и закололи шесть оставшихся стражников. Атаки были такими быстрыми и безжалостными, что только один из преданных стражников смог отразить первый удар копья. Но все равно умер мгновение спустя от второго удара.

— Их четырнадцать! — воскликнул Иоанн из Каппадокии.

Десять предателей-стражников теперь бросились на пятерых министров, стоявших с одной стороны. Четверо из них, пораженные случившимся, даже не пошевелились. Они умерли там, где стояли, с открытыми ртами и выпученными глазами.

— Получилось так, что все четырнадцать оказались в этом зале, — смеялся префект претория.

Пятый министр, старший над нотариусами40,соображал быстро. Несмотря на возраст и внешность ученого, он ловко уклонился от удара мечом и рванул к двери. Ему удалось положить руку на ручку до того, как ему в спину врезалось копье. Мгновение спустя ему в спину воткнулись еще два.

Даже тогда, даже падая на колени, он слабо попытался открыть дверь. Но первый из предателей-стражников добрался до него, и яростный удар меча отрубил голову пожилого человека.

Иоанн смотрел, как голова министра катится по полу и останавливается у задравшегося угла ковра.

— Конечно, я проверил, чтобы они все сегодня стояли здесь. Знаете ли, это моя работа. Как префекта претория.

Он улыбнулся императору и императрице. Юстиниан молчал, бледный от шока, обвисший в руках захвативших его в плен. Феодора тоже прекратила сражаться против державших ее рук, но не побледнела и не молчала.

Она яростно шипела.

— Только четырнадцать, предатель? Значит, остается пятьсот верных стражников, чтобы порубить тебя на куски!

Иоанн из Каппадокии весело засмеялся. С показным издевательским поклоном махнул на большую дверь, ведущую в коридор. Не прошло и пяти секунд, как дверь резко распахнулась. Заляпанные кровью солдаты ввалились в зал для приемов. Они широко улыбались и победно махали окровавленными мечами. Они были в форме букеллариев Иоанна из Каппадокии.

— Все, Иоанн! — закричал один из вновь прибывших. — Клянусь — все!

Один из следовавших за ним добавил:

— Не совсем. Несколько стражников забаррикадировались в монетном дворе. И все стражники Феодоры еще в Гинекее.

— Разберитесь с ними, — приказал префект претория. Его букелларии тут же покинули зал.

Иоанн повернулся к императорской чете. Феодора плюнула в него. Он уклонился от плевка и ответил на презрение императрицы веселой улыбкой, перед тем как посмотреть на Юстиниана.

— Действуйте, — приказал он.

Двое державших Юстиниана стражников стащили императора с трона и с возвышения на покрытый ковром пол зала. Третий врезал Юстиниану под колени сзади так, что император упал на колени и согнулся пополам. Двое держали его за руки. Третий сбросил у него с головы тиару, схватил Юстиниана за волосы обеими руками и оттянул голову императора назад.

Когда Юстиниан поднимал голову, его глаза встретились с взглядом палача, заходящего в зал через боковую дверь. В руках он нес железный прут. На руках были надеты рукавицы. Конец прута раскалили докрасна.

Это станет последним, что император увидит в жизни, и он это знал. Ему едва хватило времени, чтобы начать кричать до того, как раскаленный прут врезался ему в левый глаз. Мгновение спустя — в правый. Палач действовал быстро, он знал свое дело.

Крик императора, казалось, сотряс стены зала. Но он был коротким, очень коротким. Через несколько секунд настоящая агония лишила Юстиниана сознания. Державший его голову стражник отпустил ее. Мгновение спустя то же сделали те, кто держал его руки. Император рухнул на пол.

Крови не было. Раскаленный докрасна конец железного прута прижег жуткие раны как только их нанес.

На что тут же указал Иоанн из Каппадокии.

— Ты видишь, какой я милостивый, Феодора? — спросил он. Еще один издевательский поклон. — Другой человек — жестокий и презренный, как ты так часто меня называла, — убил бы твоего мужа. Но я удовлетворен, просто ослепив его.

Затем он добавил весело:

— И ведь ослепление проведено экспертом. — Затем с небрежной беззаботностью ценителя: — Знаешь, это настоящее искусство. Большинство людей это не оценивают. Сложно ослепить человека, одновременно не убив его. Менее чем один из десяти выживает после обычного палача. — Иоанн величественно показал на человека в рукавицах, который ослепил императора. — Я использую только лучших! Самых лучших! По моим оценкам… — Он сделал паузу, изучая распростертое на полу тело Юстиниана с преувеличенной внимательностью. — У твоего мужа один шанс из трех! — пришел к выводу Иоанн.

На протяжении всего монолога Феодора не произнесла ни слова. Она не смотрела на Юстиниана. Она не отводила взгляда от Иоанна из Каппадокии. Смотрела пустыми глазами, как ворота к проклятию.

Даже празднующий победу Иоанн отшатнулся от этого адского взгляда.

— Теперь никакой твоей надменности, сука, не будет! — рявкнул он и показал пальцем на Юстиниана. — Один шанс из трех, говорю я. Если он немедленно получит медицинскую помощь. Самую лучшую медицинскую помощь. — Он усмехнулся. — Которая у меня тоже есть. За определенную цену.

Феодора ничего не сказала. Адский взгляд не колебался ни на мгновение.

Иоанн отвернулся. Его взгляд остановился на Юстиниане. Казалось, Иоанн из Каппадокии черпает силу из этого жалкого зрелища. Хотя его глаза избегали Феодору, говорил он холодно и уверенно.

— Теперь, после того как Юстиниан ослеплен, он больше не может быть императором. Ты знаешь римское право, Феодора. Ни один калека не может носить мантию. Его не примут ни Сенат, ни население, ни армия. Ему, как императору, конец.

Он ухмылялся. Но все равно избегал встречаться с взглядом Феодоры.

— Ты можешь — можешь — все еще спасти его жизнь. Что от нее осталось. Если больше не будешь сопротивляться. Если ты публично провозгласишь Ипатия новым императором.

Когда Феодора наконец заговорила, ее голос соответствовал взгляду. Голос из ада.

— Я не сделаю ничего подобного. Если ты приведешь ко мне червя Ипатия, я плюну на него. Если ты потащишь меня на ипподром, я прокляну его перед толпой.

Она вырвала правую руку у стражника, который ее держал. Показала пальцем на Юстиниана.

— Все, что ты сделал, это ослепил человека, которого и так ослепила бы смерть. Ты угрожаешь убить человека, когда ни один человек не живет вечно. Ну так сделай это. Убей меня вместе с ним. Я — императрица. Я лучше умру, чем уступлю и сдамся.

Она поднялась на троне.

— Есть старая поговорка, которую я одобряю: королевская мантия — хороший саван.

Адский взгляд. Адский голос.

— Так убивай же, предатель. Убивай нас, трус.

Иоанн сжал кулак, открыл рот. Но до того как он успел произнести хоть слово, один из его букеллариев ворвался в зал. Солдат резко остановился, чуть не свалившись, когда зацепился за смятый ковер. У него со лба капал пот. Он хватал ртом воздух.

Полукрича, полушепотом он сообщил:

— Армию Вифинии разгромили на море! Половину их кораблей сожгли! Большинство выживших вернулись в Халкедон!

Он опять хватал ртом воздух.

— Говорят, армия движется к ипподрому. Катафракты, — он опять хватанул воздух. — Говорят, их ведет шлюха Антонина. — Он хрипел. — И говорят — здесь Велисарий!

Смех Феодоры был весел, словно смех самого Сатаны. Адский смех.

— Вы все — мертвецы. Ну, убейте нас, предатели! Сделайте это, трусы! С той же уверенностью, что встает солнце, вы присоединитесь к нам до заката!

Все предатели в зале уставились на императрицу.

Иоанн из Каппадокии славился своими ухмылками. Но ухмылка Феодоры в сравнении с его была как клыки тигра в сравнении с резцами мелкого грызуна.

— Ну, трусы! Похвастайтесь Велисарию, что вы убили его императора и императрицу. Сделайте это! Расскажите верному человеку о вашем предательстве. Сделайте это! Скажите человеку чести, что вы убийцы. Сделайте это! — она опять ухмыльнулась. — После того как он насадит ваши головы на копья. После того как плоть сгниет на ваших черепах. Он смелет ваши кости в пыль. Он скормит их фракийским свиньям. А на ваших могилах размажет свиное дерьмо.

Она замолчала.

— Ну, трусы! Убейте нас, предатели!

Иоанн рявкнул, без слов выражая ярость.

— Держите их здесь! — приказал стражникам. — Пока я не вернусь!

Он широкими шагами вышел из зала, вслед за ним шел его букелларий. К тому времени, как Иоанн достиг двери, он почти бежал. В коридоре снаружи он в самом деле побежал. Но насмешка Феодоры следовала быстрее.

— Я буду ждать тебя в аду, Иоанн из Каппадокии! До того как тебя заберет Сатана, я выжгу тебе глаза своей мочой!

После того как Иоанн из Каппадокии ушел, Феодора опустила глаза на тело Юстиниана.

— Отпустите меня, — приказала она.

С колебаниями, но неизбежно — словно подчиняясь силе природы — стражники ослабили хватку. Они теперь стали предателями, но они слишком много лет находились на императорской службе, чтобы отказать этому голосу.

Императрица встала и спустилась с возвышения на пол. Склонилась и встала на колени рядом с Юстинианом. Император был все еще без сознания. Твердо, но осторожно Феодора обняла его. Откинула волосы с его изуродованного лица и уставилась на жуткие сморщенные раны, которые совсем недавно были глазами ее мужа.

Когда она заговорила, в голосе не осталось ни следа каких-либо эмоций. Он был просто холодным. Ледяным.

— В соседней комнате есть вино. Принесите его, предатели. Мне нужно обмыть раны.

На мгновение что-то, почти напоминающее юмор, появилось у нее в голосе. Холодный, холодный юмор.

— Я пришла с улиц Александрии. Неужели вы думаете, что я раньше не видела, как слепят человека? Неужели вы думаете, что я сломаюсь от смерти и пыток?

Юмор ушел, лед остался.

— Принесите вино. Сделайте это, трусы.

Двое стражников поспешили подчиниться приказу. На мгновение они столкнулись и мешали друг другу в дверном проеме, перед тем как решить, кто выйдет первым.

Минуту спустя один из стражников вернулся с двумя амфорами. Второй не вернулся.

Феодора смочила подол императорской мантии вином и осторожно начала промывать раны Юстиниана.

Человек, который принес вино, выскользнул из двери. Не прошло и минуты, как за ним последовал другой. Еще один. Затем двое.

Феодора не поднимала головы. Еще один ушел. Еще двое.

Когда в комнате осталось только четверо стражников, императрица, все еще не поднимая головы, прошептала:

— Вы все — мертвецы.

Адским шепотом.

Все четверо поспешили из зала. Их шаги в коридоре эхом отдавались в пустом зале. Вначале быстрые шаги. Очень скоро — бег.

Теперь Феодора подняла голову. Она уставилась на дверь, сквозь которую убежали предатели.

Адский взгляд. Адское шипение.

— Теперь вы все — мертвецы. Куда бы вы ни пошли, я вас найду. Где бы вы ни спрятались, я вас найду. Я прикажу вас ослепить. Самому неловкому мяснику в мире.

Она опустила голову, черными глазами уставилась на лицо мужа.

Медленно, очень медленно адский огонь затух. Через некоторое время первые слезы стали омывать лицо Юстиниана.

Этих слез было немного. Совсем немного. Они исчезли в вине, которым Феодора промывала раны мужа, словно они были такой же природы, как и вино. Тек непрерывный небольшой ручеек слез из самого маленького, самого твердого, самого постоянного сердца в мире.

Глава 27

Первая ракета привела толпу на ипподроме в благоговейный трепет. Удачно, что ракета пролетела практически ровно и взорвалась, пока находилась в поле зрения всей толпы. Из хвоста вырывалось пламя, потом она взорвалась в небе, как раз над незанятыми сиденьями с юго-западной стороны.

Бандиты из группировок заорали, выражая свое одобрение. Многие из них вскочили со своих мест и победно размахивали оружием.

Судя по открытым ртам расположившихся в императорской ложе Ипатия и Помпея, зрелище произвело впечатление и на них. Но наблюдавший сзади Нарсес обратил внимание на маленькие нюансы.

Открытый рот Ипатия сопровождался хмурым выражением лица. Вновь коронованный «император» — тиара красовалась на голове — был далеко не всем доволен. Рев одобряющей ракеты толпы казался значительно более полон энтузиазма, чем рев, с которым они приветствовали его «взошествие на престол» менее пяти минут назад.

Открытый рот его брата Помпея тоже сопровождался гримасой недовольства. Но в этом случае на лице отражалась задумчивость. Помпей уже планировал сбросить брата.

Нарсес фыркнул в дальней части ложи. Это, как он знал, тоже было частью заговора малва. Индусы намеревались сделать низвержение Юстиниана точкой, с которой начнется целый раунд гражданских войн, один претендент на трон станет бороться с другим. Годы гражданской войны — как в худшие дни после правления Антонина, за три столетия до этого — в то время, как малва расправляются с Персией без чьего-либо вмешательства и готовятся к последнему решающему удару по Риму.

Как и всегда, Нарсес подумал, что малва перехитрят сами себя. Они бы лучше придерживались первоначального плана — поддерживали бы амбиции Юстиниана покорить Запад. Это послужило бы их целям, без дополнительного риска вооруженного восстания.

Но Нарсес медленно и осторожно убедил их в обратном. У евнуха имелись свои амбиции, которые требовали убрать Юстиниана с пути. Он рисковал будущими планами малва ради собственного немедленного приобретения большей власти. Не будет гражданских войн. Нарсес положит им конец, быстро и безжалостно.

Евнух проследил за следующей ракетой, взмывающей в небо. Траектория этой оказалась гораздо более неровной, чем первой, что было заметно невооруженным глазом. К тому времени, как ракета взорвалась, она скрылась из виду за северо-западной стеной ипподрома.

Нарсес вздохнул в отчаянии. Он тоже был очень умен. Но он стар. У него практически нет выбора. У Нарсеса нет времени ждать годами, пока Юстиниан вымотает Римскую империю в своей грандиозной попытке восстановить былую славу.

Еще одна ракета. Это вела себя правильно. Но четвертая посте начального многообещающего взлета внезапно пошла по дуге вниз и взорвалась на самом ипподроме. К счастью, в секторе, где она приземлилась, не сидели люди.

Нарсес снова вздохнул.

Не перехитрил ли он сам себя?

Он дернулся от другого взрыва. Сектор рядом с местом расположения группировки Голубых объяло пламенем и дымом. Однако никто не пострадал.

Нарсес нахмурился. Ракеты не было.