Александр Прозоров, Алексей Живой

Легион: Испанский поход

Глава первая

Бодастарт

Медленно, словно торопиться было некуда, рассекая волны мощным килем, в гавань Тарента вошло огромное грузовое судно. Рассветный воздух, еще не успевший потерять ночную прохладу, донес до Федора скрип снастей и голоса матросов. Когда судно преодолело обширную гавань и пришвартовалось к одному из пирсов, командир двадцатой хилиархии окончательно убедился в том, что это «посылка» из Сиракуз. Прямо на палубе были закреплены огромные балки какого-то странного сооружения, видимые невооруженным глазом даже с большого расстояния. Странным, однако, оно могло показаться кому угодно, только не Федору, сразу же опознавшему в нем части гигантской катапульты,которую он ждал здесь уже который день как офицер, отвечавший за осадный обоз. Слишком уж хорошо запомнилась ему эта катапульта, крушившая римские корабли, чтобы не опознать ее изогнутый стан, пусть даже и в разобранном виде.

«Пятая, – удовлетворенно кивнул Федор, который рассматривал корабль и просыпавшуюся гавань с балкона собственного дома на склоне прибрежного холма. – Архимед слово держит».

Согласно договору между Гиппократом, правителем Сиракуз, и Ганнибалом, Архимед должен был создать не меньше двадцати таких катапульт для осады Рима и еще несколько десятков орудий поменьше. С той поры, как Федор вернулся из Сицилии, прошло уже почти три месяца, но осадный обоз новой армии, с помощью которого предстояло сокрушить римские укрепления, все еще не был укомплектован полностью. Дело требовало времени и выходило хлопотное, даже для лучшего геометра и механика всех времен и народов. Впрочем, Ганнибал, не слишком довольный задержкой, тоже не проводил время в праздности. Вся армия Карфагена, заметно возросшая за последнее время, готовилась к походу.

Недавно захваченный римский город, цитадель которого сопротивлялась дольше всего, теперь был просто наводнен солдатами Карфагена и не только финикийцами. Кроме африканцев Атарбала и конницы Магарбала, вставшей на постой в казармах римских легионеров, здесь также были частично расквартированы македонцы царя Филиппа, большая часть войска которого осаждала сейчас Брундизий. В этом городе на побережье Адриатики «окопался» и надеялся выстоять до подхода подкреплений двадцать пятый легион римлян. Впрочем, деваться им было все равно некуда. С моря римлян блокировал македонский флот, а город осаждала греческая пехота при поддержке метательных машин. Дни защитников Брундизия были сочтены, и Ганнибал не выказывал особенного беспокойства из-за того, что неподалеку от его нового и, пожалуй, главного опорного пунктав южной Италии еще есть столь значительные силы римлян. Днем раньше или днем позже, этот вопрос будет решен.

Кельты, а также самниты и луканы, которых Ганнибал в большом количестве навербовал в свое новое войско, жили в специально выстроенном лагере неподалеку от стен Тарента. Узнав о решении главнокомандующего разместить вспомогательные войска вне города, Федор невольно подумал о его предусмотрительности. На случай внезапного нападения римлян они должны были стать первой линией обороны, а финикийцы – узнать об этом задолго до подхода противника.

Впрочем, теперь внезапное нападение римлян казалось Федору маловероятным. Ближайшие римские войска, если не вспоминать о Брундизии, по-прежнему стояли на северной границе Апулии, недалеко от Луцерии. Даже захватив Сицилию и получив подкрепления, Ганнибал не спешил отгонять их дальше, всецело занятый укреплением города и подготовкой армии к новому победоносному походу, который должен был решить исход затянувшейся войны.

Федор потянулся, распахнув хитон, и окинул взглядом стройные ряды финикийских кораблей, пришвартованных в военной гавани Тарента. Это были новехонькие квинкеремыиз того самого флота, что был отправлен сенатом Карфагена на захват Сицилии, а теперь пополнил боевой флот Ганнибала. Двадцать пять кораблей из восьмидесяти. Остальные, «приписанные» теперь к различным городам острова, бороздили сейчас Тирренское море и прибрежные воды Сицилии, время от времени отгоняя римских разведчиков. Флотоводцы были готовы отразить любую попытку нового римского десанта, но больше ожидали приказа блокировать Рим с моря. Однако приказа о массированном наступлениипока не поступало. Ганнибал готовился и собирал сведения о передвижениях противника, в том числе и на море. Римский флот, несмотря на подошедшие к Ганнибалу подкрепления, все еще превосходил финикийский количеством, представляя серьезную угрозу. Между тем армия и флот пунов находились в полной уверенности, что этот приказ поступит со дня на день.

Во время осады Тарента с суши блокировать гавань не удалось и большая часть римских кораблей, не считая тех, что сжег Федор во время своего тайного рейда, ушла в Рим. Никто не смог им помешать. С этим флотом ускользнули Марцелл и Памплоний, с которым Федор очень хотел встретиться и поговорить по душам. Разговор с мужем Юлии, как и встречу с «тестем» пришлось отложить до лучших времен. Но, Чайка был уверен, – ждать осталось не долго. Воздух Тарента был просто пронизан ощущением неизбежного похода. Нового. Победоносного и окончательного.

Вспомнив о том, как он тайком, через римские посты, пробирался сюда всего несколько месяцев назад, Федор слегка загрустил. В том рейде по вражеским тылам он потерял своего ординарца Териса, погибшего в самый последний момент, когда горящий брандер направился на скопление римских квинкерем.

«Жаль паренька, хороший был боец, таких мало», – подумал Чайка, переводя свой взгляд на казармы римских морпехов, где некогда сам начинал службу, оказавшись в этом мире. Сейчас там расположились на постой морпехи Карфагена, заняв опустевшие помещения. А Федор, глядя на выстроившихся вдоль каменного пирса солдат в темно-синих кожаных панцирях, готовых подняться на борт корабля, вдруг вспомнил своего сослуживца по манипуле деревенского болтуна и балагура Квинта. С его помощью он тогда входил в местную жизнь и знакомился с азами службы легионера. И ведь успел уже втянуться. Кто знает, как могла бы повернуться жизнь, если бы на его пути не встретилась золотоволосая дочь римского сенатора, которую ему любить никак не полагалось по рангу. А вот, глядишь ты, как оно все вышло.

Да и в морпехи можно было бы опять податься, ведь у Ганнибала снова был флот. Только положение Федора за эти годы уж сильно изменилось. Конечно, не было ничего невозможного, желающих покомандовать его хилиархией найдется немало. Однако, посетив послом Карфаген, а потом перебравшись кораблем на Сицилию, Федор как-то успокоился на эту тему. И без синего панциря морпеха служба у него выходила вполне насыщенная и полная приключений. В метрополии его дожидались несколько ящиков с золотом, на которые он мог бы приобрести себе сразу несколько кораблей вместе с командами, если бы захотел. А пока Чайка решил служить здесь, на суше. Да и его друзья-морпехи, Урбал и Летис, что начинали с ним вместе эту кампанию еще в Испании, тоже пообвыклись к жизни простых пехотинцев, которые видят море только с берега.

Грохот внезапно обвалившегося здания неподалеку от порта отвлек его от воспоминаний. Тарас невольно посмотрел туда и заметил, как солдаты из инженерных частей разбирают римский храм Юпитера-Фретерия на камни, которые затем пойдут на восстановление разрушенных стен. Штурм был мощный, римляне долго сопротивлялись, а потому строительного материала требовалось много. И Ганнибал отдал приказ разбирать все римские храмы, кроме тех, которые можно было без особых усилий перестроить в святилища Баал-Хаммона, Таннит или Мелькарта. Ведь с приходом финикийцев на эту землю сюда пришла и древняя вера карфагенян.

Пожив какое-то время в Карфагене Федор заметил, что финикийцы были терпимы к иноземцам, – как ни крути, финикийские купцы торговали по всему свету, да и сам Карфаген был просто перекрестком миров запада и востока. Кого в нем только не встретишь в базарный день: и ливийца, и эфиопа, и египтянина. Разве что грекам и римлянам путь туда был заказан. Но после победы Ганнибала из Тарента вместе с римскими войсками должны были убраться и римские боги. Они не могли ужиться здесь под одним небом с владыками финикийского пантеона.

Оказавшись здесь, карфагеняне сразу же развили бурную деятельность по переустройству города под свои нужды. Они не только строили в Таренте свои храмы, заботясь о будущем для живых, но и вырубали в прибрежных скалах гробницы, думая о загробном мире. Первое финикийское кладбище вскоре появилось совсем близко от города. Сразу после сражений там уже похоронили многих финикийцев: и знатных воинов, и обычных солдат. По всему было видно, что Ганнибал пришел сюда навсегда.

Мало интересовавшийся до недавних пор этим вопросом Федор, тем не менее был удивлен, узнав, что финикийцы предпочитали гробницы, вырубленные в скале. Но иногда не брезговали и простыми могилами в земле, если рядом не было скал. В Таренте, по счастью, скал было предостаточно для того, чтобы позаботиться о мертвых героях. Оказавшись как-то в районе нового кладбища вместе со своими друзьями, Чайка с большим интересом наблюдал, как каменотесы вырубают в скалах вертикальные шахты, некоторые изних достигали до десяти метров в глубину.

– Иногда мы сжигаем своих покойников. Этот обычай мы переняли у персов, поклоняющихся огню, и многим он нравится, – сообщил ему один из прибывших на новое место жрецов, когда Федор приносил дары Баал-Хаммону по случаю своего успешного возвращения, а указав рукой на ближнюю скалу, уточнил: – Вы желаете, чтобы я заранее позаботился о вашей могиле? У нас еще есть места. Я могу отправить туда каменотесов прямо сегодня.

Жрец нового храма Баал-Хаммона был бородат, носил на голове убор, похожий на платок, и простую неподпоясанную тунику. Длинный шарф, испещренный странными узорами, был переброшен через левое плечо. В руках жрец держал патеру[1]и бутыль. Вскоре ему предстояла церемония в храме, и Федор, прибывший сюда обсудить важное решение, немного отвлекал его от дел. Но жрец терпеливо ждал.

Федор, хоть и давно уже приносил дары Баал-Хаммону, все же опешил. Как-то не привык он заранее готовить себе место на кладбище, хотя многие здесь поступали именно так. Особенно зажиточные финикийцы, а он уже мог себя отнести к таковым. Оторвав взгляд от лица бородатого священника, он в нерешительности посмотрел на скалу, где стучали кирками рабы-каменотесы.

– Пожалуй, – кивнул он, – но немного позже. Сначала обсудим другой вопрос.

– Да, я помню, – кивнул жрец, – вы хотели бы дать своему сыну новое имя.

Федор кивнул. Его сыну уже исполнилось четыре года и пошел пятый. Все это время он жил под именем Марк Акций Памплоний Младший. Пока он с Юлией скрывались от взора остальных в уединенном домике на берегу моря, это еще можно было терпеть. Но теперь настало время сделать его полноправным финикийцем.

Вернувшись из Сицилии с победой, Федор тут же получил от Ганнибала в подарок двадцать слуг и роскошный особняк на одной из улиц верхнего города, где селилась раньше местная знать. Да и теперь соседями Федора были не простые воины. Через несколько домов возвышался особняк, который отошел к Атарбалу, рядом поселились командиры африканских хилиархий и конных отрядов Магарбала. Да и сам главнокомандующий Карфагена жил теперь неподалеку, на вершине соседней горы. В обнесенном высокой стеной и больше напоминавшем своим видом крепость особняке. Впрочем, Федор не удивился, узнав, что раньше там располагался римский штаб и жил сенатор Марцелл. Ганнибал оценил это здание по достоинству, разместив там и свой штаб. В случае чего в этом особняке можно было долго держать оборону, да и спуск к морю имелся.

Едва осмотрев свой дом, выстроенный в греческом стиле из светлого известняка, трехэтажный, с колоннами у входа, портиками и широкой террасой с видом на море, Федор понял, что без хозяйки тут не обойтись. Должен же кто-то управлять целой армией слуг, которую ему на радостях подарил Ганнибал. «Придется перевезти сюда Юлию с сыном, – рассудил он, выйдя на террасу и оглядывая гавань Тарента и сам город, охваченный суетой, – хватит ей взаперти сидеть. Пора начинать новую жизнь».

Услышав это предложение, дочь римского сенатора согласилась не раздумывая. Ей и самой уже порядком поднадоел уединенный дом на берегу апулийского побережья, где она ощущала себя затворницей. После того как Ганнибал обещал не преследовать их, Чайка уже не раз порывался вывести в свет свою тайную любовь, но подходящего случая не выпадало. Да и, честно говоря, побаивался безродный командир двадцатой хилиархии выставлять на всеобщее обозрение свою знатную римлянку, которая не была ему даже женой. Впрочем, под покровительством Ганнибала они могли теперь пожениться по финикийским обычаям или жить дальше, как им заблагорассудится. То, что Федор и Юлия происходили из разных народов, Великого Пунийца ничуть не смущало. Сам Ганнибал и его братья имели жен из знатных, но иберских родов, которые служили теперь Карфагену в Испании верой и правдой.

Со свадьбой они, однако, решили не торопиться. Подождать, пока станет ясно, как отнесутся к ним другие знатные финикийцы. Но дать новое имя сыну Юлия не отказывалась.

– Вы уже решили, как назовете сына? – спросил жрец, оглянувшись на своих помощниц, облаченных в невесомый пеплум[2],что позади него готовили церемонию, разводя огонь под ритуальными жаровнями. – В честь кого из богов?

Федор замялся, но жрец помог ему.

– Если проводить церемонию в ближайшие дни, – проговорил он, – пока идут праздники в честь верховного божества, то его можно назвать, например, Баалшиллек или Баалезор. Быть может, вам подойдет Элибаал.

Жрец помолчал, изучая реакцию Федора, и по его лицу сразу понял, что список следует продолжать.

– Через десять дней наступит праздник Мелькарта[3],вы можете назвать сына Абдмелькарт. А через четырнадцать дней начнутся празднования богини плодородия Астарты.

Когда жрец закончил перечислять все возможные имена в честь Мелькарта и Астарты, Федор услышал одно, которое ему понравилось. Это имя звучало как Бодастарт и посвящалось богине плодородия.

– Что же, – решил Юлия после недолгих размышлений, погладив по голове черноволосого мальчугана, – пусть будет Бодастарт, раз тебе нравится это имя, а четырнадцать дней мы подождем. У нас есть чем заняться.

К тому моменту они уже неделю находились в Таренте, и Юлия, как новая хозяйка имения, решительно взялась за дело. По ее разумению, очень многое здесь следовало перестроить и переделать. Вкус прошлых хозяев, явно тяготевших к стилю жизни купцов, ей не подходил. Юлия немедленно отправила слуг на рынок, да и сама не побрезговала обойти в их сопровождении все уже открывшиеся лавки, чтобы найти нужные товары. Кроме того, несмотря на слабое незнание финикийского, она быстро разыскала мастеров-каменотесов, которым поручила почти полностью перестроить оба портика.

«Если так пойдет дальше, – невольно усмехнулся Чайка, глядя, как Юлия распекает нерадивых слуг, – то я скоро не узнаю этого дома. Впрочем, я еще не успел к нему привыкнуть как следует».

По просьбе своей золотоволосой римлянки Федор приставил к ней переводчика из греков, который водил ее по лавкам финикийских купцов, поражаясь, с какой легкостью его госпожа сорит деньгами, даже не пытаясь торговаться. Грека, привыкшего торговаться до последней возможности, каждый раз, когда Юлия не глядя, покупала несколько корзин, бросало в дрожь, – ведь при желании с них можно было сторговать у финикийцев почти полцены. И переводчик, подавляя стон разочарования, переводил ее слова, с грустью вспоминая недавние времена, когда почти все лавки Тарента принадлежали его соплеменникам, несмотря на римское владычество. Теперь же все было иначе.

Сам Федор, пару раз посетивший рынок вместе с Юлией и сыном, отдавал должное своим новым соплеменникам, этому предприимчивому народу купцов и мореплавателей. Не успела армия войти в город, как из Карфагена уже приплыло несколько торговых караванов с товарами, хозяева которых не испугались даже боевых римских кораблей, которыми еще кишели окрестные воды. Еще не успели стереться из памяти недавние сражения за каждый квартал, а здесь уже разворачивали свою деятельность посланцы купеческого сообщества метрополии, занимая разрушенные лавки греков. Федор невольно вспомнил жадного Сандракиса, который теперь тоже, хоть и поневоле, стал одним из купцов «освобожденного» города. Чайка составил ему протекцию по старой памяти, как и обещал. Все-таки, если бы не его сгоревший корабль и личное участие, все могло бы обернуться куда хуже.

За две недели, прошедшие с момента решения судьбы Марка Акция Памплония Младшего, в доме на берегу залива многое изменилось. Юлия, явно обрадованная переездом, активно готовилась к новой жизни. За это время она смогла расширить, сломав одну из стен, и без того не маленький зал для приема гостей. Парадный зал, как она его называла. «Видимо, она надеется здесь устраивать приемы, – с опаской размышлял командир двадцатой хилиархии, глядя, как проявляет активность его гражданская жена, – с меня бы хватило, если бы местная знать просто признала в нас ровню, а там посмотрим».

Но Юлию такие мелочи уже не волновали. И к тому моменту, когда следовало провести церемонию обретения нового имени мальчиком, парадный зал был уже почти готов. Места обрушения выровнены и заштукатурены, а кое-где даже успели нанести роспись. Простой рисунок, изображавший цветущее поле.

– Ну вот, – заявила Юлия, разглядывая свой первый успех, – теперь здесь может поместиться человек тридцать даже со слугами. Конечно, это не мое обширное имение под Римом, но тоже не плохо.

– Потерпи немного, дорогая, – обнял ее Федор, приблизившись сзади, – ждать осталось не долго. Пройдет месяц, может быть два, и ты вновь сможешь устраивать пиры в своем имении под Римом. Уверен, на днях Ганнибал отдаст приказ о наступлении. Мы быстро сломим сопротивление легионеров и станем хозяевами города, а с ним и всей Италии.

Услышав об этом, Юлия почему-то не очень обрадовалась.

– Я не хочу его больше видеть, – вдруг заявила она после недолгого молчания.

– Почему? – удивился Федор, нежно целуя ее в щеку. – Ведь там мы с тобой впервые встретились.

– Там пролилось слишком много крови невинных людей, – пробормотала Юлия, высвобождаясь из объятий и направляясь на второй этаж, где находилась спальня, – я больше не смогу там спокойно жить и растить сына.

– Тогда мне придется его разрушить, – также тихо проговорил Чайка вслед своей любимой, когда она уже поднялась на верхний пролет полукруглой лестницы, – чтобы оно больше не досаждало тебе.

Но Юлия его, к счастью, уже не слышала.

Церемония обретения нового имени прошла в новом храме Астарты на берегу залива, похожем на большинство других, – открытой площадке с алтарем и жертвенником в центре, окруженной стелами. Никого, кроме родителей, самого «новорожденного» Бодастарта и жрецов, на ней не было. Федор не хотел шумихи. Пока горел огонь и жрец произносил свои заклинания, Федор с некоторым страхом рассматривал большую, искусно отлитую из бронзы статую, изображавшую божество с вытянутыми вперед руками. Прямо под руками находился еще один очаг, который сейчас был потушен. Чайка видел несколько похожих статуй в храмах Карфагена и не мог не знать, что в дни суровых испытаний было принято приносить своих детей в жертву, чтобы умилостивить богов. Чаще всего это были младенцы. Их клали на руки статуи и разводили внизу огонь. Считалось, что только после таких жертв бог становился к людям милостивым.

Федор перевел взгляд на смышленого мальчугана, который держался за руку Юлии, одетой в цветную тунику, как обычная финикийская женщина. Бодастарт, а Чайка теперь старался называть его только так, похоже, ничего не боялся. Он не плакал, а уверенно смотрел прямо на жреца, сквозь огонь и дым, поднимавшийся от жаровни.

«Хорошо, что он уже не младенец», – невольно подумал Федор и поймал себя на мысли, что даже для того, чтобы умилостивить верховное божество, он вряд ли бы смог пожертвовать собственным сыном. Скорее собой. Но взрослых финикийцы редко приносили в жертву. Разве что пленных воинов. Обычно богам жертвовали еду, питье, птиц и животных. А также деньги. Свои «твердые расценки» существовали на каждый ритуал.

Этому жрецу Федор заплатил десять мер серебра, а затем посвятил Астарте десять коров и двадцать коз и еще столько же Баал-Хаммону в другом храме, чтобы боги отныне охраняли и направляли его сына.

Когда церемония была закончена, они вернулись домой в сопровождении слуг, Федор первым делом поднял сына на руки и вышел с ним на террасу, с которой открывался отличный вид на вечерний город. Солнце уже садилось, обласкивая красными лучами побережье. Мальчик вел себя тихо, держась за шею отца.

– Смотри, Бодастарт, – нарушил тишину Федор, указав ему на город и гавань, полную кораблей, – теперь все это твое. А ты часть финикийского мира. Пройдет немного времени, мы все вместе сядем на большой корабль и отправимся в Карфаген, где у нас тоже есть дом. Ты должен увидеть этот город, лучший на свете. И твоя мать тоже должна его увидеть.

Сказав это, Федор обернулся к Юлии, стоявшей за его спиной в двух шагах. Бодастарт молчал, внимая словам отца, из которых понял еще не все. Он уже учился финикийскомуязыку, как и сама Юлия. Но кое-что еще не успел освоить. Впрочем, Федор не беспокоился об этом. Паренек подрастал смышленый. По всему было видно, из него выйдет толк и по военной линии и по ученой. Было в кого. Да и на то, чтобы разобраться, кем стать в этом бурном мире, время тоже еще было. Успеет, а уж учителей Федор ему выпишет из Карфагена самых лучших.

На следующее утро, едва Юлия с сыном отправились на прогулку к морю в сопровождении десятка слуг, в новый дом Чайки неожиданно явился Леха Ларин.

– Вот это встреча! – удивился Федор, спустившись по лестнице вниз, когда слуга доложил ему о госте. – Какими судьбами? Ты же давно должен был обосноваться в долине реки По и наводить дружбу с кельтами.

– Так я и навожу, – усмехнулся Леха, обнимая друга и проходя вслед за ним в дом, – только Иллур меня к тебе неожиданно послал с поручением. Утром только причалил, разыскал твой особняк и сразу сюда. Шикарно устроился, сержант.

– С поручением? – переспросил Федор с недоверием, посматривая на маячивших за Лехой пеших скифов, которые сверкали на солнце чешуей панцирей. – Ко мне? А почему не к самому Ганнибалу?

– Нет, – отмахнулся Леха, отряхивая пыль с доспехов, – именно к тебе. Ведь ты же за осадный обоз отвечаешь? Я ему так и сказал, надо сразу к Федору плыть, чего зря главнокомандующего беспокоить из-за такой ерунды.

– Вот оно что, – догадался Федор, – ну тогда пойдем во внутренний дворик, обсудим это дело, выпьем вина. Тем более есть за что.

Расположившись за массивным каменным столом под ветвями раскидистого дерева, которых здесь росло штук десять, давая хорошую тень даже в самое знойное время, друзья выпили вина. Появившийся из-за спины слуга-ливиец – а Ганнибал подарил Федору исключительно африканских слуг – по первому жесту хозяина сбегал в погреб и принес два кувшина отличного красного вина и чаши. А затем поставил на стол изящную вазу с фруктами.

Леха выпил вина, закусив его финиками, и, осмотрев стол, немного погрустнел. Федор, знавший своего друга слишком хорошо, сразу сообразил, что тот сильно проголодался с дороги, и приказал слугам зажарить барашка. А пока готовилось свежее мясо, им принесли немного вяленого, овощей и хлеба. Благодарный скифский адмирал немедленно набросился на еду, выслушав рассказ хозяина о том, как тот недавно «окрестил» своего сына.

– Бодастарт? – переспросил Леха, отправляя в рот первый кусок. – Нормальное имя, подходящее. Тоже полководцем вырастет, как его отец.

– Может быть, – кивнул Федор и криво усмехнулся, – а может быть, в политики пойдет, как его дед. Кровь позволяет.

– Это вряд ли, – сразу отмахнулся Леха, поедая оливки, и уточнил: – А Юлия что думает?

– Пусть сам решает, когда вырастет, – прикрыл тему Федор, почесывая стриженую бороду, – так, что у тебя за дело?

– Понимаешь, – начал говорить Леха и вдруг умолк на время, пока перед ним ставили блюдо с закопченным мясом, источавшим небывалый аромат. – Я, как вернулся, сразу рассказал своему кровному брату о том, какие замечательные орудия этот Архимед строит. Громадные. Не в пример нашему Калпакидису, хотя тот тоже молодец.

Федор помалкивал, давая другу выговориться и поесть. А Леха как раз с жадностью откусил и прожевал довольно большой кусок мяса, обильно запив его вином. Слуга немедленно наполнил чашу гостя. В чаше Федора еще оставалось вино. Он пил меньше. В скором времени ему предстояло появиться на совете у Ганнибала, а пьяным являться туда было не принято.

– В общем, – не стал ходить кругами Ларин, – Иллур просит у вас парочку таких же катапульт, чтобы топить римские корабли или утюжить укрепленные лагеря легионеров. Против нас там, на севере, как раз два таких выстроено, но мы пока не атакуем. Сигнала ждем.

– Катапульты говоришь? – прищурился Федор. – Ты же знаешь, что у нас их в обрез. Да и секретное это оружие, Леха. Ни у кого больше таких мощных нет. Вдруг римляне по дороге перехватят?

– Значит, не дашь? – искренне озадачился Леха. – А я уже Иллуру пообещал.

– Ладно, – усмехнулся Леха, – что с тебя взять. Сейчас к Ганнибалу иду, попрошу для тебя парочку. Надо же помочь союзникам.

– Вот и отлично, – просиял бравый морпех, вырывая кувшин из рук ливийца и разливая остаток вина по чашам, – давай, за молодое поколение! Чтобы твой Бодастарт здоровеньким рос, да и мой сын тоже! Давно его не видел.

Опрокинув чашу, захмелевший Леха даже погрустнел, предавшись воспоминаниям о своей крымской жизни.

– Жди меня здесь, – проговорил Федор, вставая, – мне пора идти. Я скажу слугам, чтобы они тебя в комнату проводили, где ты сможешь хорошенько выспаться с дороги. А твои люди…

– Не суетись, сержант, – ответил Леха, вставая, – людей я на корабль отправлю, чего им тут глаза мозолить. А сам здесь посижу. Мясо вон осталось и вино еще есть.

– Ну как знаешь, – кивнул Федор, – Но комнату тебе на всякий случай приготовят. Места хватает. А Юлия с сыном скоро вернутся с прогулки.

Когда Федор Чайка вернулся с военного совета, где он не услышал ничего нового, кроме приказа ускорить подготовку осадного обоза, Леха спал без задних ног на топчане, в отведенной ему комнате с окном на бухту. Адмирал ужасно храпел, а его панцирь и сапоги валялись прямо на мозаичном полу. «Устал, кочевник», – ухмыльнулся Федор и, решив не будить пока друга, посмотрел в окно. Там он заметил триеру, что быстро заходила в порт. Ее стремительные движения выдавали хорошо обученную команду, а по неуловимым деталям Чайка опознал в ней боевой корабль испанской эскадры, что воевала у берегов Нового Карфагена под командой Гасдрубала. Сам когда-то там начинал службу. «Это еще что за гости пожаловали, – озадачился Федор, – давненько у нас не было новостей из Испании».

Развернувшись, он вышел из комнаты и провел несколько часов с Юлией, обсуждая последние новости по хозяйству. У неистовой римлянки появились новые идеи. Однако едва они успели поговорить о том, не стоит ли перестроить внутренний двор, как явился курьер от Ганнибала.

– Главнокомандующий немедленно требует, чтобы вы явились к нему во дворец, – сообщил пехотинец на словах, поклонившись, – появились важные новости.

– Сейчас буду, – кивнул Чайка, подумав: «Я даже догадываюсь, откуда эти новости. Похоже, сегодня весь день уйдет на совещания».

– Разбуди нашего гостя, – приказал он слуге-ливийцу, – пора поговорить. Дальше откладывать некогда.

Через пятнадцать минут Федор, облаченный в доспехи, стоял на ступенях своего особняка рядом с Лехой, также принявшим строевой вид.

– Катапульту я для тебя «выбил», правда только одну, больше Ганнибал не дает, – сообщил он еще заспанному другу, указав рукой в сторону порта, – придешь вон на те склады и скажешь, что от меня. Я уже предупредил всех офицеров. Они тебе помогут перегрузить ее на корабль, а там твои греки ее как-нибудь соберут.

– Ну одну так одну, – согласился Леха, ничуть не обидевшись, – зато какую. Только я тебя уже не дождусь, извини, сержант. Мне, как погружу, отплывать надо. Иллур только за этим меня и прислал. Велел сразу возвращаться.

– Ну тогда давай прощаться, брат. – Леха обнял друга, похлопав его по панцирю рукой. – Чует мое сердце, что начинаются серьезные дела. Бывай здоров, рядовой Ларин.

– Ничего, – отмахнулся Леха, поправляя ножны акинака и щурясь на солнце. – Скоро мы с тобой встретимся уже под стенами Рима. Не долго осталось. Зажмем этих легионеров в клещи с двух сторон и взгреем по первое число. А потом и посидим хорошенько, как у скифов принято. Неделю гулять будем.

– Идет, – кивнул Федор, вскакивая на подведенного коня. А когда отъехал метров на пятьдесят вверх по мощеной улице, то осадил скакуна и обернулся, посмотрев вслед товарищу. Отыскал глазами коренастую фигуру, что вышагивала в сторону порта, придерживая ножны меча. Проводил глазами до тех пор, пока Ларин не исчез за краем трехэтажного каменного дома у самых портовых сооружений. Вроде бы все шло нормально, к скорой победе над римлянами. И Лехин «план» должен был осуществиться без особых проблем. Но что-то говорило Федору, что теперь они не скоро увидятся.

Глава вторая

Исилея

Катапульту Леха довез по адресу без особых приключений, если не считать того, что в Адриатике разыгрался небольшой шторм и триера, не имевшая специальных приспособлений для перевозки столь громоздкого груза, едва не перевернулась. Корабль, что привозил колоссальные катапульты из Сиракуз по частям, проектировал сам Архимед, предусмотревший все необходимые крепления заранее, а скифам пришлось выкручиваться на ходу. Но адмирал и тут не сплоховал. Все, что смогли, погрузили в трюм, разместив в проходах между гребцами. А что не пролезло в отверстия над лестницами, привязали прямо на палубе. У греков с виду крепление было похожим.

– Что я, глупее Архимеда, что ли? – решил Леха, осмотрев греческий корабль в гавани Тарента. – Мы и сами также сможем. Да, Токсар?

Бородатый воин посмотрел на хитроумную систему колышков и веревок, повсюду торчавших из палубы греческого корабля, и, потеребив бороду, с сомнением пробормотал:

– Хорошо бы сюда кого-нибудь из наших греков. Гилисподиса или хотя бы его помощников. Те бы сразу сообразили, что делать.

– Сам знаю, – согласился Леха, немного погрустнев, – да где их тут взять? Крепим, короче, как я приказал. И на рассвете отплываем.

Уже в Адриатике, когда корабль вышел из Тарента и, обогнув мыс, оставил за кормой осажденный Брундизий, держась ближе к иллирийскому побережью, начался шторм. Корабль нещадно раскачивало. Его борта скрипели и трещали, грозя развалиться на части. От качки балки, что лежали в проходах на второй палубе, сорвались со своих креплений и насмерть придавили шестерых гребцов. Одна из них даже ударила в борт триеры изнутри, но корабль оказался крепким. Как смогли скифы закрепили сорвавшиеся балки и продолжили свой путь.

К счастью, ни одного римского корабля, которые еще во множестве бороздили эти воды у берегов средней Италии, им не встретилось, поскольку боеспособность триеры была почти на нуле. Эту триеру им одолжили македонцы, поскольку собственный флот скифов оставался на Истре-Дунае и в черноморских портах. О чем бравый адмирал уже не раз пожалел, оказавшись на Адриатике.

Союзники смогли выделить царю скифов только один корабль, сославшись на то, что весь остальной флот занят в войне с римлянами и участвует в блокаде Брундизия. Так что особой пользы на море, оттого что Иллур захватил все побережье от Эпира до самой долины реки По, для скифов пока не было. Разве что сухопутные войска могли теперь передвигаться там беспрепятственно. Да и то с оговорками. Поскольку скифы смогли «накрыть» не все лагеря иллирийских пиратов, а только те, что находились близко к берегу. Часть иллирийцев успели уйти в свои горные базы и успешно отбивали там атаки конницы. А иногда продолжали действовать в тылу, нападая на обозы.

Конечно, враг был разгромлен, но не до конца. Разбираться с мелкими отрядами Иллуру было некогда. Пройдясь железным маршем вдоль побережья, скифы захватили его, отрезав римлянам возможность беспрепятственно действовать на обоих берегах Адриатики, и ушли дальше в сторону подвластных кельтам земель. А здесь Иллур оставил несколько мобильных отрядов, которые занимались тем, что мгновенно усмиряли иллирийцев, посмевших высунуть нос из своих высокогорных убежишь. Полный разгром этих пиратов он оставил на более спокойные времена. Особой опасности для главного удара конной армии они, по мнению Иллура, не представляли.

Наконец спустя три дня скифские мореплаватели увидели «родной» берег. Первое время корабль носило по волнам, а когда ветер успокоился, он еще долго и осторожно пробирался вдоль иллирийского побережья, то и дело меняя курс, чтобы не налететь на подводные скалы. К счастью, все обошлось, и Леха привез обещанную катапульту своему царю.

Когда триера в сумерках причалила к небольшому пирсу, еще несколько лет назад выстроенному в укромном месте между двумя скалами инженерными частями армии Ганнибала, проводившей здесь первую зиму, Леха заметил, что в лагере царила непривычная суета. Несмотря на поздний час, в хорошо укрепленном лагере скифов, что находился на обширном плато, простиравшемся над побережьем, передвигались массы всадников, многие из которых были с факелами. Ближайший лагерь кельтов находился в нескольких километрах левее.

– Это еще что такое? – удивился адмирал, первым спрыгивая на помост, едва триера притерлась бортом к шершавому пирсу. – Может, римляне напали?

Он даже обернулся назад и вопросительно посмотрел на Токсара, словно тот знал ответ. Но бородач промолчал, в недоумении наблюдая, как большой отряд всадников, несколько тысяч не меньше, на ночь глядя покидал лагерь. Миновав мощные ворота, скифы направились по узкой дороге вдоль побережья в сторону Иллирии.

– Что делать с грузом? – поинтересовался Токсар, отвлекая Ларина от созерцания лагерной суеты.

– Что? – удивился адмирал, обернувшись, словно только сейчас заметил корабль. – А, ты об этом. Привяжите покрепче к пирсу да охрану выставь человек тридцать. Лучше из сотни Инисмея. Волнения здесь почти нет, не утонет, место толково выбрано. А разгружать все равно только утром будем. Слишком ценное орудие.

Скиф кивнул, отправившись выполнять приказание. А Леха в сопровождении нескольких бойцов направился вверх по дороге, которая вскоре разошлась на два рукава. Первый шел в обе стороны по берегу, а второй превратился в тропинку, петлявшую вверх меж каменных уступов. Одновременно по ней могли двигаться рядом только двое, не больше.

На пирсе, у самого начала тропы и на самом плато, Леху остановили пешие скифы-охранники, но, признав адмирала и кровного брата царя, пропустили в лагерь. Поднявшись наверх, Ларин остановился у самого края плато и бросил взгляд назад. Пришвартованная в узкой гавани триера была отсюда еле видна. В группе уже едва различимых в сумерках фигур Ларин разглядел Токсара, который суетился там, отдавая приказания стоявшим перед ним бойцам. С моря эта гавань тоже была почти не видна, а уж о том, чтобы разглядеть корабль, отойдя в сторону хотя бы на двести метров, и речи не было. Инженеры Ганнибала устроили эту пристань в очень укромном месте.

Дальше по берегу, насколько хватало глаз, тянулись высокие, поросшие лесом скалы, обрывавшиеся в море. Нападения римлян с этой стороны можно было особенно не опасаться. Вряд ли они были столь безрассудны, чтобы выбрасывать десант на голые скалы. Да и лагерь занимал единственное в этих местах широкое плато, нависавшее надо всемпобережьем. Видимость отсюда, особенно в ясную погоду, была отличная. Правда и сам лагерь было не так уж трудно заметить, но Иллур особенно не прятался. Вот-вот должно было начаться наступление, в котором укрепленному лагерю отводилась роль опорной тыловой базы, не более того. Пока что, однако, этот лагерь был главной и самой дальней от Крыма ставкой царя Великой Скифии. Так далеко никто из предшественников Иллура в эти края не забирался.

Еще раз пожалев о том, что внизу не пришвартован весь его боевой флот, адмирал отогнал грустные мысли и направился сквозь главные ворота в лагерь, обнесенный мощным частоколом с башнями. Вообще этот лагерь был странным симбиозом скифского кочевья и финикийской инженерной мысли. Пологое место, на котором стояли сотни юрт и шатров, было обнесено деревянной крепостной стеной с воротами и башнями, за которой можно было пересидеть при желании несколько штурмов. Финикийцы построили стены давно, но не успели возвести бараки и казармы внутри, как поступил приказ наступать и армия ушла из долины реки По в среднюю Италию. Но Иллур, достигнув этих мест, оценилпо достоинству незавершенное строительство своих новых союзников. Стены пришлись кстати, а бараки ему были и не нужны. Все свои дома скифы возили с собой в кибитках.

По дороге наверх Лехе попался еще один отряд, сотен пять всадников, проскакавший в направлении Иллирии. «Римлян там вроде бы не наблюдалось, – рассуждал сам с собою адмирал, проводив всадников взглядом и направляясь прямиком в юрту царя для доклада. – Может быть, опять дарданы зашевелились? Да нет, вряд ли бы наш царь стал так распылять свои силы ради кучки пиратов. Скоро наступать, а он всех солдат в тыл отправляет. Что-то не нравится мне это».

Оказавшись возле юрты, вокруг которой горели костры, – Иллур не слишком заботился о маскировке, даже, напротив, хотел, чтобы римские солдаты знали, где его лагерь, и заранее боялись встречи с ним, – Ларин вступил в пятно света, представ перед охранниками. Человек тридцать широкоплечих скифских воинов, рядом с которыми даже адмирал не хлипкого телосложения казался малорослым, охраняли покой царя. Узнав прибывшего гостя, позади которого остановилась его свита, командир охранников проговорил с поклоном:

– Царь ждет.

Без лишних разговоров Леха шагнул внутрь юрты, откинув полог. Своих бойцов оставил дожидаться снаружи. Пройдя сквозь сумрак «тамбура», он оказался в главном шатре,посреди которого тлела жаровня. В неясном красноватом свете, который исходил от углей, Ларин не сразу заметил Иллура, облаченного в доспехи, несмотря на столь поздний час; Иллур сосредоточенно рассматривал какой-то свиток с текстом и начерченной на нем картой. Царь сидел на полу, весь погруженный в размышления, и, казалось, не слышал, как вошел гость. Но ощущение было обманчивым. Едва Леха шагнул к жаровне, как Иллур, услышав шаги, приглушенные ковром, дочитал свиток, свернул и вдруг бросил его на угли. Папирус вспыхнул, мгновенно превратившись в тлен.

«С чего бы такая секретность?» – насторожился Леха, которому показалось, что он разглядел на краю бумаги печать с полумесяцем. Но Иллур, «разобравшись» с письмом, вдруг повеселел. Встал и даже шагнул навстречу своему кровному брату, раскрыв объятия.

– Ну здравствуй, Ал-лек-сей, давно тебя жду.

Указав на подушки рядом с низеньким столиком, где Ларин уже привык видеть вино и фрукты, Иллур уточнил:

– Ты привез то, о чем говорил?

– Привез, – кивнул Леха. Не дожидаясь, пока появятся слуги, он налил себе вина. – Только всего одну катапульту, зато какую.

Казалось, Иллур нахмурился.

– Ганнибал сообщил, что готовится к походу и каждое такое орудие у него на вес золота. У Федора в обозе их всего несколько штук, оказывается. Архимед работает медленно. Хорошо еще, что удалось получить одну. Но мы и с этой катапультой таких дел наделаем, римлянам мало не покажется. Вот завтра выгрузим ее и соберем. А потом проверим на прочность ближайший римский лагерь.

Слушая бахвальство кровного брата, Иллур снова повеселел. Он даже сел рядом и выпил вина из золоченой чаши. Но молча. А Леха не мог отделаться от ощущения, что Иллурчто-то хочет ему рассказать, но не решается. Наконец властелин скифов отставил чашу в сторону и проговорил, усмехнувшись:

– Плохие новости, брат.

Леха напрягся, ожидая продолжения.

– Греки ударили нам в тыл.

– Греки? – переспросил Леха, словно не веря своим ушам. За последнее время он и думать забыл о том, что греки могут представлять опасность, воюя вместе с македонцами и солдатами Сиракуз против римлян. Опасность для него теперь жила только в Риме. А тут – греки. Вот это новость.

– И как это случилось? – подтолкнул он нерешительного, непохожего сегодня на себя Иллура, к разговору. Казалось, царь скифов действительно был обескуражен происшедшим. То, что случилось, было для него полной неожиданностью, и он старался не показать это, хотя закипавшая ярость вот-вот должна была вырваться наружу. Леха слишком хорошо знал своего кровного брата.

– Я получил известия с берегов Истра, – нехотя поделился плохими новостями Иллур, – племена, что живут вдоль реки у Малой Скифии, взбунтовались. А греки из ближних колоний собрали армию и вошли в мои владения. В общем, побережье и часть реки снова в руках греков. Да и некоторые скифы из отрядов Палоксая опять переметнулись к ним.

– Не беда, – отмахнулся Ларин, начиная понимать, куда клонит Иллур, – пошли туда Аргима, он быстро порядок восстановит.

– Это еще не все, – «успокоил» его Иллур, – остатки гетов спустились с гор и напали на мою новую ставку, что в семи днях пути от реки. Я оставил там достаточно войск, но мне доносят, что армия гетов пополнилась местными племенами. Они решили, во что бы то ни стало отвоевать свою древнюю столицу. Но этому не бывать!

Царь скифов встал и в ярости бросил чашу на ковер, разлив остатки вина.

– Я сам отправлюсь туда завтра же, чтобы уничтожить последнее сопротивление гетов, – заявил Иллур, резко остановившись возле жаровни и скрестив руки на груди.

– Но, – пробормотал Леха в изумлении, – а как же наступление на Рим? Ведь Ганнибал ждет нашего удара с севера. Вместе с кельтами. Зачем же мы тогда пришли сюда.

– У Ганнибала теперь войск вполне достаточно, – отмахнулся Иллур, словно вспомнив о чем-то, – а у меня их сейчас не хватает, чтобы держать в узде все народы, что мызавоевали. Ведь кроме того, что я уже рассказал, ты должен знать, что…

– Как, – изумился Ларин, даже не донеся новую чашу с вином до рта, – это еще не все новости?

– Узнав, что мы воюем заодно с македонцами и Карфагеном, остальные греки заключили союз против нас, который поддерживает римлян, – терпеливо разъяснил «непонятливому» брату Иллур. – Афиняне объединились с Аргосом, Аркадией, Коринфом и Фивами. Даже Спарта колеблется. Передовые части греков движутся через Балканы к берегам Истра, в земли трибаллов, а македонцы до сих пор не сломили сопротивление Эпира.

Леха опешил, услышав такое.

– Если они пробьют оборону македонцев и ударят на мою новую ставку, в самое сердце, на помощь восставшим гетам, то оставленных сил может не хватить. Поэтому я должен сам повести войска.

– А что делать мне? – обреченно поинтересовался Леха, понимая, что совместное наступление скифов и кельтов с севера на Рим откладывается на неопределенный срок. Иллур собирался сначала решить свои, неожиданно возникшие проблемы.

– Флот Аполлонии пришел на помощь Истру и Томам, когда они атаковали Малую Скифию. Если их немедленно не выбить оттуда, а позволить закрепиться и дождаться наступления сухопутных армий греков, то мои новые владения могут быть расколоты сразу на несколько частей. А я этого не могу позволить. Не для того я так далеко зашел.

– Хорошая перспектива, – пробормотал бравый адмирал, все же опрокидывая чашу в себя.

– Поэтому ты завтра же… – начал Иллур, но Леха, недослушав своего кровного брата, оборвал на полуслове.

– Спартанцы? – неожиданно воскликнул Ларин, словно только что услышал это слово. – Но ведь я видел многих спартанцев в войске карфагенян!

– Наемники, – презрительно фыркнул Иллур, – Спарта сейчас не та, о которой слагали легенды. Ее воины, познав власть денег[4],продают свое умение всем, кто лучше заплатит.

– Значит, им кто-то хорошо заплатил, раз они пошли против нас, – пробормотал Леха, собираясь с мыслями, – интересно кто? Уж не те ли, с кем свел дружбу старейшина Иседон?

– Еще не пошли, но это уже не важно, – ответил Иллур, разворачиваясь к нему.

«Кому как, – подумал Леха, вспомнив предателя, продавшего его грекам, – если найду, своими руками задушу».

– Так вот, Ал-лек-сей, – снова нараспев произнес его имя царь скифов, – завтра на рассвете я вместе с Аргимом отправляюсь вдоль побережья в обратный путь со своей конницей. Здесь оставлю лишь малое число воинов, чтобы держать в повиновении иллирийцев до моего возвращения.