Чтение 16–й страницы книги ~Серебряный медведь~

– Мэтр Дольбрайн, который, кстати, и по сей день томится в тюрьме, не учил поклоняться Айшасе.

Тельбрайн развел руками, снисходительно улыбнулся:

– А может быть, это ты искажаешь учение величайшего философа?

– А давай вытащим его из тюрьмы и спросим?

Вольнолюбец сразу помрачнел. Отвел глаза:

– Ты же понимаешь, брат Гуран, что сейчас это невозможно…

– Невозможно, если не пытаться!

– Невозможно без серьезной подготовки.

– А что ты, брат Тельбрайн, сделал для того, чтобы спасти мэтра?

– Мы готовимся. Мы ищем пути. Мы собираем деньги на подкуп охраны. А что еще можно сделать, друзья? – Предводитель огляделся в поисках поддержки. На этот раз его одобрили люди в возрасте и с достатком. Молодежи больше пришлась по душе горячность вельсгундца. – Ну, посуди сам, брат Гуран, не штурмовать же тюрьму?

– А почему бы и нет? – Молодой дворянин опустил ладонь на рукоять корда. – За тот десяток дней, что я на свободе и вольно передвигаюсь по Аксамале, я собрал немалоединомышленников! Мы усиленно готовимся как к борьбе с карателями императора, так и к спасению Учителя!

– Ты полегче, мальчик, – покачал головой булочник. – Кровь нам ни к чему.

– Ни к чему? А вы думаете, власть вам без крови отдадут?

– Сознание народа и ценности подлинной свободы… – завел привычную шарманку Тельбрайн.

– Какое сознание? – без всякого почтения прервал его Гуран. – Если на сознание уповать, еще наши внуки свободы не увидят!

– Ну да! – хитро улыбнулся предводитель. – Есть у меня некоторые сведения, которые, я надеюсь, будут интересны каждому из здесь присутствующих…

За окном грохнуло так, что с потолка посыпалась штукатурка, сорвались с петель и жалобно заскрипели ставни, стены задрожали и пошли трещинами.

Вольнодумцы повели себя по-разному. Булочник и с ним еще человек пять лавочников постарше упали ничком, закрывая головы руками. Молодые хлыщи кинулись друг к другув объятия, заслужив подозрительный взгляд кузнеца. Студенты схватились за корды, а Тельбрайн просто плюхнулся на задницу там, где стоял.

Красноречивый Регельм по-заячьи взвизгнул, метнулся вправо, влево, налетел на низкого, коренастого торговца, повязавшего голову синим платком. Тот крякнул, оступился и тяжело рухнул на спину.

Гуран метнулся к окну. Толкнул ставень. Выглянул.

Над зубцами крепостной стены, окружавшей Аксамалу, висел месяц Большой Луны, цепляясь краем за приземистую, угловатую громаду Крючной башни – в старину здесь казнили предателей страны, подвешивая за ребро на стальных прутьях. На востоке, словно яичный желток на сковороде, сияла Малая Луна – в полной красе. Со стороны порта доносились многоголосые крики, а над Верхним городом поднимался столб густого черного дыма. Пожар? Но где тогда искры-светлячки – непременные спутники вырвавшегося на свободу пламени?

– Что там, сынок? – потянул его за полу кафтанчика купец с трескучим голосом.

– Да снежный демон его знает! – искренне возмутился молодой человек. – Бунт? Погром? Ничего не понимаю…

– Дай-ка мне, сынок… – Купец решительно оттеснил вельсгундца плечом и высунулся в окно по пояс.

Вольнодумцы поднимались с пола, опасливо поглядывали по сторонам или смущенно опускали глаза. Тельбрайн, покряхтывая, тер пострадавшую часть тела. Торговец в платке пытался столкнуть с себя Регельма, который озирался совершенно безумным взглядом.

Гуран махнул рукой студентам, призывая подойти поближе. Некоторые из них помнили его еще по подготовительному факультету и охотно признавали старшим.

– Фу-ух! – Старик в дорогом кафтане повернулся на подоконнике. – Там такое творится… Молнии… И откуда только?

– Гроза? – несмело предположил один из студентов – полноватый парень с реденькими усиками под курносым носом.

– Дурень молодой! – возмутился торговец. – Откуда гроза, когда Кот на исходе? Не от мира сего вы, ученые, что ли?

Гуран осторожно выглянул через его плечо. Молний уже не было, но над Верхним городом болезненным пузырем вспухала непроглядная тьма. Меркли звезды, прятались огни фонарей и недавно весело светившиеся окна домов. Молодой человек передернулся. Чувствовалось в этом мраке нечто неестественное, чуждое привычному укладу жизни. И от этого становилось жутко.

– Братья! – возвысил голос пришедший в себя Тельбрайн. – Братья! Нужно расходиться! Прошу вас не мешкать! Следующую встречу назначим через три дня. Как обычно, в восемь часов!

– Погодите, братья! – вмешался Гуран. – У нас может не быть этих трех дней! Вы знаете, что случилось в городе?

Вольнолюбцы смущенно пожимали плечами, переглядывались, но ни один не ответил утвердительно.

– Не стоит сеять панику, брат Гуран! – нахмурился Тельбрайн. – Идите, братья, идите!

Первыми к выходу потянулись богатенькие юноши. Они закатывали глаза и похлопывали друг друга по плечам. Хотелось верить, что таким образом они проявляют вполне дружеские чувства, а не те, о которых ненароком подумал вельсгундец. Следом за ними устремились булочник и торговец в синем головном платке.

– Кто верит мне, останьтесь! – воскликнул Гуран, не надеясь, впрочем, на особый успех.

– Идите, братья, идите! – продолжал разгонять сборище предводитель. – Не сила, но любовь к свободе спасет Сасандру! Не открытая борьба, но упорное сопротивление исподволь…

Вельсгундец подскочил к нему и сгреб за грудки. Со стороны он выглядел довольно смешно – будто кот-пастух вцепился в ноздри племенному быку.

– Ты в своем уме? – попытался отмахнуться широкоплечий аксамалианец.

– Я-то в своем! – зашипел Гуран, оскалившись. – Ты что творишь? Куда ты их гонишь? Поодиночке нас перебьют, как тараканов! Держаться вместе надо!

– Отстань от меня, инородец… – зашипел в ответ Тельбрайн. – Тебе какое дело до Сасандры и Аксамалы? Убирайся прочь!

– Что ты сказал? – побелел молодой человек. – Ты кому служишь?

– Народу! – дернулся здоровяк.

– А я думаю, тайному сыску!

– Глупости! Чушь! Поклеп!

– За сколько тебя купил дель Гуэлла?

– Отстань, мерзавец! По какому праву?

– По праву народного суда!

– Кто тебе дал это право?

– Мы! – проскрипел торговец в дорогом кафтане.

– Да как вы смеете?!!

– Сейчас узнаешь, что да как… – Отставной военный со сноровкой, свидетельствующей о немалом опыте, ударил Тельбрайна под колено, добавил в ухо, а когда предводитель вольнодумцев упал, пару раз пнул его, целясь по почкам.

– Погодите, брат! – остановил его вельсгундец. – Кстати, брат…

– Можешь звать меня Крюком, сынок.

Отставник наклонился над скулящим Тельбрайном, перевернул его на спину, уперся коленом в грудь, не глядя, протянул назад раскрытую ладонь, куда один из студентов со смешком вложил обнаженный корд.

– Сейчас он нам все расскажет, – хищно оскалился старик. – Кому служит, от кого деньги получает…

– А еще спроси, – добавил торговец в суконном кафтане, – чем он таким хотел перед нами похвастать?

Тельбрайн заерзал на полу, неотрывно следя взглядом за острием корда, сверкающим в пламени свечей. Попытался вскочить, но колено бывшего военного безжалостно опрокинуло его обратно.

– Нет… Что вы… Не надо… – бессвязно лепетал предводитель.

– Надо, Тельбрайн, надо. – Гуран присел на корточки рядом. Подмигнул отставнику. – С какого глаза начнем?

Аксамалианец взвыл и рванулся с такой силой, что только своевременная помощь кузнеца и курносого студента не дала ему освободиться.

– Нет! Пощадите… Пожалуйста!

Старый лавочник молча приблизил клинок к переносице Тельбрайна.

– Не-е-е-ет… Ради Триединого… Я все скажу…

– Ну-ка! Быстро! – скомандовал Гуран. – Кому служишь?

– Никому…

– Врешь!

– Клянусь! Могилой матери клянусь…

– Предположим, мы тебе поверили. А что за новость ты хотел сообщить?

– Это большая тайна…

– Похоже, начать придется с правого глаза, – оскалился Крюк.

– Не-ет! Я скажу.

– Давай быстрее! Ну!

Тельбрайн глянул вправо, влево. Набрал полную грудь воздуха. Насколько позволяло колено лавочника, само собой.

– Быстрее! – наклонился ниже Гуран. – Время не ждет!

– Хорошо. Хорошо… Только прошу вас, сохраните в тайне…

– Правый глаз. И ухо. Левое. Для красоты. Так? – Отставник повернулся к Гурану.

– Не-е-ет!!! Я скажу… Император умер.

Вылетевшие из охрипшего горла слова произвели впечатление похлеще, нежели недавний грохот за окном. Глаза округлились. Рты раскрылись. Несколько мгновений вольнодумцы – те, которые еще не удрали восвояси, – ошарашенно молчали.

– Не может быть… – протянул Регельм. К удивлению Гурана, он не ушел с остальными болтунами.

– Сколько живу, а все он империей правит, – почесал в затылке кузнец.

– Да. Пожил Губастый в свое удовольствие. – Купец в дорогом кафтане стянул с головы пелеус.[38]

Крюк поднялся, отпуская Тельбрайна. Вернул корд студенту, задумчиво прошагал к окну.

– Это ж что ж теперь начнется в Аксамале? – не рассчитывая получить ответ, проговорил вельсгундец.

– Уже началось. Не видишь, что ли? – глухо ответил отставник, глядя на улицу.

Тьма над Верхним городом опала, словно шапка пены над кружкой пива. На смену ей то здесь, то там багровыми бликами заиграли пожары. Откуда-то издалека доносилось бряцание оружия и ожесточенные выкрики. Пронзительный женский визг взметнулся над городом и оборвался на самой высокой ноте.

А на Клепсидральной башне вдруг забил колокол. После десятого удара прозвучал одиннадцатый, потом двенадцатый. После двадцатого Гуран понял, что следует не считать, а действовать. Если в городе начались беспорядки, то величайшая глупость не использовать их для успеха того дела, к которому прикипел душой. Он повернулся к угрюмо молчащим людям. И девять пар глаз ответили на его немой призыв.

Хозяин гостиницы на углу Свечного переулка и улицы Воссоединения никак не ожидал увидеть на пороге полтора десятка гвардейцев, вооруженных, как на войну.

– Чего изволите, господа? – выбежал им навстречу фра Везельм, кланяясь и делая поспешный знак прислуге, чтоб пошевеливались и тащили побольше вина.

– Дорогу! – Суровый сержант в ало-золотом кафтане оттер его плечом, повернулся к немногочисленным посетителям – из-за позднего времени большинство завсегдатаевхарчевни на первом этаже гостиницы разошлись по домам, остались лишь постояльцы. – Не двигайтесь, молчите, и никто не пострадает!

Его слова красноречиво подтвердили два взведенных арбалета в руках рядовых.

– Но позвольте! – попытался возмутиться фра Везельм, но затянутый в перчатку кулак врезался ему в лицо, разбивая в кровь губы и кроша зубы. Хозяин гостиницы охнул и согнулся, зажимая ладонями кровоточащий рот.

– Я сказал – тихо! – Сержант отер перчатку о штанину.

Торговец шерстью из Табалы медленно отложил полуобглоданную ножку каплуна, показал гвардейцам раскрытые ладони, неторопливо опустил их на столешницу. Побледневший южанин, похоже уроженец Мьелы, бесцельно теребил пальцами салфетку, а фалессианец в разноцветной одежде юркнул под стол от греха подальше – на его родине драки вхарчевнях были делом обычным, и от ловкости и быстроты зачастую зависела жизнь.

Командир гвардейцев кивнул. Скомандовал своим:

– Двое здесь, остальные за мной…

И первым побежал по лестнице.

Требовательный стук в дверь заставил герцога Мельтрейна делла Пьетро оторваться от созерцания свитка с красочно нарисованным генеалогическим древом. Подлинное произведение искусства. Его принесли только сегодня утром, и уннарский племянник императора не успел вдоволь налюбоваться. Но главным в рисунке была не красота, а слегка подправленные линии, свидетельствующие о преимущественном праве рода делла Пьетро перед прочими ветвями могучего дуба императорской фамилии.

– Кого там демоны приволокли? – нахмурился Мельтрейн.

Старший из телохранителей-каматийцев указал напарнику на дверь, а сам вытащил из-под табурета и с усилием взвел маленький одноручный арбалет.

– Кто? – спросил младший каматиец, стоя чуть в стороне от «глазка», высверленного в прочной доске.

– К его светлости со срочным поручением! – громко ответили из коридора.

Телохранитель вопросительно глянул на Мельтрейна. Герцог покачал головой. О том, кто он на самом деле, не знал никто, даже охранники. Только т’Исельн дель Гуэлла.

– Ты ошибся, почтенный! – крикнул каматиец. – Здесь такого нет.

Вместо ответа в дверь ударили. Петли жалобно скрипнули, но устояли. Гвозди, удерживающие скобы засова, тоже выдержали.

Герцог Мельтрейн вскочил, вытаскивая меч.

Седоватый каматиец взвел второй арбалет, опасно оскалясь, вложил в желобок болт. Наверняка подпиленный. Или отравленный.

– Полегче, приятель! – Второй телохранитель, в куртке с заклепками, обнажил два кинжала, присел, изготовившись к прыжку.

Двери в гостинице фра Везельма оказались на удивление крепкими. Выдержали второй удар, а затем и третий, и четвертый. Только после пятого выскочили гвозди, загремел по полу оторванный засов, а дверь, обдав ветром телохранителя, ударилась о простенок.

Щелк! Щелк!

Два выстрела слились в один.

Два тела, облаченных в ало-золотые мундиры, повалились навзничь, отброшенные болтами. Не спасли и предусмотрительно надетые кирасы.

Молодой охранник прыгнул вперед, словно атакующий кот, ударил стрелка, прижавшего ложе арбалета к щеке, кинжалом в пах.

Тяжелый сапог, окованный стальными набойками, врезался ему в подбородок и каматиец кувырком вкатился в комнату. Следом за ним в распахнутую дверь влетели пять болтов. Атакующие не собирались рисковать попусту и соваться под прицел стрелка.

Две стрелы прошли мимо.

Одна досталась каматийцу, пытавшемуся перезарядить свое оружие. Удар в плечо развернул его, а попавший под ноги табурет опрокинул на пол.

В его светлость попали два болта. Один прошил насквозь мякоть бедра и задрожал, воткнувшись в стену. Второй вонзился в горло. Кровь ударила алой струей, забрызгав щеку и лоб телохранителя. Герцог Мельтрейн делла Пьетро, троюродный племянник его императорского величества, сполз по стене, зажимая рану. Он уже понял, что жизнь уходит из него с каждым ударом сердца, и силился сдержать ее любой ценой.

– За мной! – выкрикнул гвардейский сержант, бросаясь через порог с клинком наголо.

В комнате сразу стало тесно.

Молодой телохранитель вился угрем на полу под градом ударов. Его старшему товарищу повезло больше. Удар сержанта раскроил ему череп, мгновенно оборвав нить жизни.

Уннарец выпученными глазами смотрел на приближавшегося к нему сержанта. Вышитый золотом алый кафтан расплывался и дрожал перед его слабеющим взором и потому казался огненной шкурой демона из Преисподней. Герцог хотел просить пощады, но из горла вырвалось лишь едва слышное жалобное блеяние.

Гвардеец оценивающе прищурился. Быстрым движением проткнул Мельтрейну сердце. Шутливо раскланялся:

– Прощайте, ваша светлость! Приятно было познакомиться.

Остальные воины дружным хохотом поприветствовали шутку командира.

Взгляд сержанта упал на лежащий поперек кровати свиток. Он поднял его, с первого взгляда оценил рисунок и скривился. Сплюнул с отвращением. Поднес уголок к свече. Плотная, навощенная бумага радостно вспыхнула. Огонек, потрескивая, рванулся вверх, расширяясь и набирая силу.

– Уходим! – приказал командир гвардейцев, швыряя в угол догорающее генеалогическое древо.

Через несколько ударов сердца в комнате остались лишь два трупа и корчащийся от боли телохранитель. Несмотря на добрых два десятка колотых и рубленых ран, он цеплялся за жизнь еще долго. Достаточно долго, чтобы почувствовать жар от разгоревшегося ковра и занимающихся пламенем шпалер. Достаточно долго, чтобы услышать визг заглянувшей в комнату по распоряжению фра Везельма служанки. Этот пронзительный крик, взлетающий под потолок на самой высокой ноте, стал последним, что каматиец Офальо – двадцати пяти лет от роду, шестой сын в семье виноградаря из-под Браилы, холостой, имеющий одного внебрачного сына в деревне неподалеку от Кьявари, – услышал на этом свете.

Мэтр Носельм, профессор кафедры астрологии Императорского аксамалианского университета тонких наук, бежал по улице. Воздух с трудом врывался в горящее горло. Сердце билось в грудной клетке испуганной птицей. Колени дрожали и отказывались слушаться. Но профессор бежал. Топот настигающей толпы придавал поистине нечеловеческие силы.

«Будь проклят тот день… – думал Носельм. – Будь проклят тот день, когда я поддался на уговоры Примуса и начал учиться волшебству. Уж лучше жить скромной жизнью университетского профессора, едва сводящего концы с концами, чем окончить дни в лапах разъяренной черни и беспощадных военных. Но откуда они узнали? Откуда? Кто мог выдать? Кто из собратьев-чародеев оказался предателем? Подлецом, не достойным посмертия…»

Задумавшись, мэтр споткнулся и едва не упал. Оттолкнулся от реденького штакетника, окружающего палисадник, выровнялся, но толпа приблизилась шагов на пять.

– Держи! Держи колдуна! – орали хриплые голоса.

Какая-то женщина, с виду добропорядочная горожанка, перегнувшись через перила балкона, запустила в Носельма цветочным горшком. Брызнули во все стороны глиняные черепки. Профессор шарахнулся в сторону и проиграл еще шагов пять.

– Взы! Взы! – дохнула в затылок жарким дыханием топочущая, орущая толпа. – Держи его!

А мэтр бежал. Бежал, оставив позади разгромленный дом. Он не думал, да и не хотел думать, о судьбе жены – сварливой матроны с лошадиным лицом и характером растревоженной осы, дочек – двух костлявых перезрелых девиц, до одури мечтающих выйти замуж, кухарки – жирной, брюзгливой бабищи, помыкавшей хозяевами, словно герцогиня придворной челядью. Если Триединому будет угодно избавить мир от их присутствия, он, профессор Носельм, будет последним, кто прольет слезы.

– Бей колдуна!

– Чернокнижник!

– Лови Гуся!

Похоже, к преследователям присоединились школяры, слушатели подготовительного факультета. Ух, проклятущие! Мало вас давил? Мало разве отчислил? Значит, мало… Нужно было всех!

Острая боль пронзила левое подреберье, поднялась вверх до ключицы, вспыхнула там не хуже фалесской иллюминации. Дыхание сперло, будто чья-то безжалостная рука с размаху вогнала в горло кляп.

Неужели выстрелили? Или метательный нож?

Мэтр сделал пару неверных шагов, упал вначале на колени, а потом ничком на брусчатку. С трудом сопротивляясь удушью, перевернулся на спину. Скрюченные пальцы рванули ворот черного полукафтана…

Гвардеец брезгливо толкнул тело профессора носком сапога.

– Сдох, сволочь…

– Кто такой? – поинтересовался широкоплечий подмастерье с запутавшейся в волосах стружкой.

– Да наш астролог! – ответил долговязый студент в заплатанной курточке с лоснящимися локтями. – Гад, каких поискать. Попробуй сдай ему экзамен без подарка! – Онплюнул, нисколько не смущаясь, прямо на труп, стараясь при этом попасть в лицо.

– От чего помер-то? – недоуменно протянул подмастерье. – Не бил же никто… Так, попугали.

– А вот с перепугу и умер, – отрывисто бросил гвардеец.