Чтение 22–й страницы книги ~Серебряный медведь~

Скучающей походкой вошел барон Фальм. Уселся, снисходительно поглядывая на старания Нольо.

– А вы знаете, любезный господин граф, с кем вам предстоит сражаться? – спросил он, поглаживая рукоять висящего на боку корда.

– С кем? Конечно, знаю! Сброд! Сброд и деревенщина, господин барон. Мы разгоним их быстро!

– Да? Полагаю, опасность более серьезна, чем вы думаете. – В противоречие своим словам Фальм едва ли не зевал.

– Почему? – Медренский подставил слуге руку, и тот приладил брацер.[46]

– А потому, что сброд выступает вместе с бандой кондотьера Кулака. Вернее, с той частью банды, которая осталась на свободе.

– Откуда вы знаете? – Ландграф дернулся, побелел, замахнулся на старика, пытающегося поймать его левую руку. – Пшел вон! Не мешай!

Нольо отскочил, прикрывая голову локтем, и выронил наруч.

Вбежал растрепанный оруженосец, под мышкой которого красовался длинный меч в украшенных ножнах. В правой руке он тащил щит с двумя геральдическими медведями Медрена, а в левой – боевой топор с граненым шипом на обухе. Увидев хозяина в ярости, он остановился и растерянно заморгал.

– Стрелы, любезный господин граф, – улыбкой превосходства пояснил Фальм. – Такие используют только дроу…

– А это не ваши уродцы? – подозрительно прищурился Вильяф.

– А вы что, расист, господин граф? – На миг глаза барона блеснули. – Вы не любите дроу?

– Да я снежного демона полюблю, если он поможет мне… – начал ландграф и вдруг встрепенулся. – Значит, дружки Кулака, говорите?

– Совершенно верно.

– Эх, прав был Джакомо! Кончать их немедленно! Нольо!

– Слушаю, ваша светлость… – опасливо приблизился слуга.

– Передай охране… – Медренский ткнул пальцем под ноги. – Передай охране, пускай кончают их!

Старик опрометью выскочил из залы.

Барон Фальм поднялся с кресла:

– А вы уверены, любезный господин граф, что стража совладает с кондотьером?

Вильяф оскалился, словно голодный кот, у которого пытаются отобрать теплое, истекающее кровью мясо.

– И все же, господин граф?

Медренский принял у оруженосца меч, пристегнул ножны к поясу.

– Господин граф? – Фальм нахмурился – такого отношения к себе барон никогда не любил и редко прощал.

– Страже не придется марать руки, – глядя исподлобья, ответил наконец-то Вильяф. – Для того чтобы очистить темницу, еще мой дед обустроил одно… Как бы сказать? Одно приспособление. Клянусь Огненной Преисподней, очень удобный выверт.

Фальм хмыкнул, с удивлением посмотрел на ландграфа. Похоже, ни от него, ни от его дедушки гость с запада не ожидал хитрых выдумок.

«Конечно, – подумал Вильяф. – Откуда нам? Мы ж из дремучей Тельбии – до сих пор лаптем уху хлебаем».

– Когда мы познакомимся поближе и подружимся, – сказал он вслух, – я покажу вам кое-какие секреты моего замка…

«Если подружимся. Если ты мне будешь нужен».

Некоторое время Фальм молчал. Крутил усы. Наконец воспитанные годами светской жизни холодность и высокомерие взяли верх над природной любознательностью. Барон ухмыльнулся:

– Благодарю за доверие, любезный господин граф. На ваше усмотрение – не буду навязываться. Позвольте поинтересоваться – можно ли будет все-таки убедиться в исполнении приговора?

– О, разумеется! Даже на колья их головы водрузим. Очень надеюсь, что рядом с друзьями, штурмующими мой замок.

Фальм поклонился. Развел руками:

– Я восхищен, господин граф! Все больше и больше, можно сказать… Но вы правы. Следует не рассуждать, а защищать замок. – Широким жестом он пригласил Медренского к выходу.

Ландграф кивнул, выхватил из рук оруженосца топор и скорым шагом вышел за порог. Парень со щитом едва поспевал за ним.

Фальм неторопливо двинулся следом, засунув большие пальцы за пояс.

Когда большая часть повстанцев Черного Шипа достигли подножья холма, нарочно оставленное подкрепление принялось бить по замку из охотничьих луков. Из дыма особо точно не прицелишься, но это не так уж важно. Главную задачу стрелки выполнили. Стражники Медренского спрятались и лишь изредка осмеливались появляться над частоколом. И тогда в ход пошли притащенные крестьянами лестницы. Не меньше десятка осаждающих полезли одновременно на скальное обнажение. Одному не повезло сразу – сорвался и, упав, крепко приложился головой. Зато остальные упрямо карабкались, цепляясь не только за перекладины лестниц, но и за трещины и неровности известняка. Словномуравьи, обнаружившие в доступном месте горшок с медом. И жизнь не дорога, лишь бы добраться до вожделенной цели.

Джакомо Череп (стрела с широким наконечником лишь скользнула по его бритому темени, оставив глубокую кровоточащую царапину), кряхтя от напряжения, перевалил черезограду бревно в кантар весом. Одна из лестниц с громким хрустом переломилась. Верхний селянин полетел вниз, увлекая за собой троих соратников.

– Сражайтесь, трусы! – выкрикнул Джакомо, размахивая шестопером над головами стражников. – Ну же! Бейтесь!

Сразу несколько селян приметили его и стали прицеливаться, но командира дружины стрелы, казалось, огибали. Ободренные его примером, слуги Медренского начали подниматься. Ответили повстанцам несколькими выстрелами из арбалетов.

Те гибли, но продолжали лезть вперед с неотвратимостью наводнения.

Вот уже первый достиг основания частокола. Привалился, тяжело дыша, спиной к бревнам, не глядя, взмахнул косой над головой. Лезвие гладко срезало кисть стражника, неловко тыкавшего гизармой.

Рядом с ним, хрипя и ругаясь в кудлатую бороду, выпрямился второй селянин. Он даже не пытался пустить в ход вилы, черенок которых сжимал насмерть, как утопающий соломину. Просто стоял и дышал. За его опорок схватился третий, забрался, обдирая в кровь пальцы. Ему подали лестницу, которую мужик зацепил за рукоять насмерть вколоченного в бревно топора.

Один из защитников замка, изловчившись, сумел воткнуть острие гизармы бородатому селянину за ключицу. Второй всадил болт в живот тому, кто принял лестницу. Но на место упавших со скалы повстанцев карабкались новые. Лучники усилили обстрел.

Сталь звенела. Тетива щелкала по нарукавникам.

Орали сражающиеся.

Раненые стонали или хрипели, корчась от боли.

Ландграф выбежал из бергфрида в тот миг, когда пятерка Мелкого, перевалив через ограду, спрыгнула во двор. Тедальо взмахнул мечом, отправив к Триединому прицелившегося в него стрелка. Карасик приземлился неловко и теперь катался по земле, уворачиваясь от стражника, решившего во что бы то ни стало достать его алебардой. Тычок пришел на помощь товарищу, ударив вскользь древка. Лишившийся пальцев стражник верещал, как влекомый на убой поросенок.

– Засов! – выкрикнул Мелкий, обмениваясь ударами сразу с тремя латниками Медренского, охранявшими ландграфа. Протазан в его руках мелькал, сливаясь в колесо, мерцающее отблесками стали.

– Ага! – Тедальо бросился к воротам.

Латник замахнулся, чтобы ударить его в спину, но Карасик, подкатившись тельбийцу под ноги, опрокинул его на землю. Навалился сверху, сунул корд в щель между нагрудником и оплечьем. На спину аруниту навалился Плешак, вовремя спустившийся с надвратной башни. Лысого наемника ударил мечом Лошка, усатый вельзиец, вступивший в банду Кулака этим летом.

Тедальо хрипел, подперев засов плечом. Силы каматийцу было не занимать, а вот рост подкачал – даже поднявшись на цыпочки он никак не мог вытолкнуть тяжелый брус из плена ржавых скоб. На помощь ему пришел Тычок.

– Пошла, родимая! – бесшабашно заорал арунит. И захлебнулся кровью. Тяжелая стрела с ярко-желтым оперением пробила ему горло. Последним усилием он успел вытолкнуть засов и упал, замарав алым светлые остроносые сапоги Тедальо.

Позади Медренского, не спешившего пока ввязываться в бой, выстроились в ряд четыре дроу. Уродливо-широкие ступни упирались в плотную землю. Длинные луки выбрасывали стрелу за стрелой.

Тычку, прежде чем он упал, достались еще три. Карасик выл и скреб пальцами землю. Лошке, вогнавшему меч по самую рукоять в спину Плешака, стрела вонзилась в щеку, раскрошила зубы и вырвала язык.

– Твою кошкину мать! – рыкнул Мелкий, прыгая вперед.

Он умудрился сделать невозможное. О людях, сумевших отбить клинком стрелу дроу, слагаются легенды. Их подвиги обрастают небылицами и красочными подробностями. Коротышка отразил две. Еще одну, немыслимо изогнувшись, пустил вскользь, «чирком» по ребрам. А сам дотянулся до ближайшего остроухого и с размаху опустил мечевидное лезвие протазана ему на голову. Череп уродца карлика треснул, как лесной орех.

Длинным выпадом лейтенант Кулака достал второго дроу. Щелкнула разрезанная тетива, загудел, выгибаясь в обратную сторону, мощный лук. Остроухий отпрянул, хватаясьза тесак.

– Вот вам! – яростно выкрикнул Мелкий и вдруг увидел, что дворянин с бородкой клинышком, которого он и в расчет-то не брал – тоже мне боец! – стремительным движением поравнялся с ним. Между пальцами его торчал граненый клинок корда. Словно коготь кота-убийцы.

Выпад!

Наемник попытался закрыться древком протазана, но понял, что не успевает. Не успевает, несмотря на годами оттачиваемое мастерство. Корд вошел ему чуть выше лобка, прошил кишки и сломался, столкнувшись с позвонком.

Мелкий упал на колени, выронив оружие из пальцев, ставших вдруг непослушными. Для него осталась только боль, терзающая низ живота. А схватка? Схватка отдалилась сразу на несколько миль. Он попытался зажать рану, но истоптанная каблуками, заляпанная кровью земля придвинулась и ударила по лицу.

Барон Фальм отпрыгнул в сторону, с сожалением разглядывая испорченный корд. Его усы кровожадно шевелились, верхняя губа приподнялась, обнажив острые клыки.

Все это Тедальо успел заметить прежде, чем одна стрела ударила его в плечо, а вторая в бедро, пригвоздив к створке ворот, как шкурку, приготовленную для выделки. И все же каматиец почувствовал, что ворота открываются. Это значит, что их жертва принесена не зря…

Глава 16

Кондотьер сопел в темноте, словно растревоженный барсук. Мерил шагами подземелье. Взрыкивал, как разъяренный кот, изредка пинал стену сапогом.

Мудрец потянул Кира за рукав – пойдем, мол, в сторонку, пускай человек злость на скалах вымещает.

– Врет он все, сволочь, – прошептал верзила. – Я того барона имею в виду. Ты должен понимать – война есть война. Ни одна, ни другая сторона без жестокости не обходится.

Тьялец с сомнением покачал головой:

– Убийство женщин, детей…

– Было, – не стал спорить наемник. – Лес рубят – щепки летят. Но никогда… Слышишь? Никогда мы не убивали беззащитных нарочно.

Кир подумал и кивнул. Хотя, скорее всего, его движение осталось незамеченным в густом мраке. У него не было оснований сомневаться в словах Мудреца. До сих пор он не ловил его на лжи. И не только его, но и Кулака, Мелкого, Пустельгу – то есть всех тех, кто составлял костяк отряда, собранного кондотьером с миру по нитке. Напротив, они старались быть предельно честными и с друзьями, и с врагами. Правда, с последними настолько, насколько позволяло самосохранение.

– Да ты не переживай, Малыш! – Верзила хлопнул парня по плечу. – Теперь уж нам живыми не выбраться!

«Это что, шутка? – подумал Кир. – Если так, то довольно неудачная. Ладно еще погибнуть, защищая родину или восстанавливая попранную справедливость, но чтобы так, ни за что ни про что, в забытом Триединым и людьми замке, от рук грязных, вонючих палачей…»

– Малыш… – вздохнул Мудрец, словно прочитав его мысли. – Смерть есть смерть. Неважно, где ты умираешь – в конной сшибке или от холеры на загаженной простыне в армейском лазарете. Неважно, когда ты умираешь – в пятнадцать или в девяносто, на рассвете или в полночь. Неважно, почему ты умираешь – от шального болта или топора палача. Важно одно – как ты умираешь.

– Что-то я не…

– Неправда. Все ты понимаешь. Ты не можешь не понимать. Я живу немало и научился разбираться в людях. Так вот, Малыш, ты – человек со стержнем внутри. На таких, как ты, держалась и держится Сасандра. А мелкие размолвки с законом? У кого же их не бывает? Только у забитых и запуганных мещан. Но они и не способны на поступок. А мы с тобой способны. Ведь так?

– Ну…

– Не надо скромничать. Умирать следует достойно. Так, чтобы враги, возжелавшие тебя унизить, подавились своей желчью, а оставшиеся в живых друзья позавидовали хорошей, белой завистью.

– А что надо сделать для этого?

– Когда как, Малыш, когда как… В нашем случае нужно утащить с собой как можно больше врагов. Как можно больше, раз уж всех не получится. Надеяться не на что, а значит, остается только драться.

– Да я их зубами грызть готов! – Кир сжал кулаки.

– Вот и чудесно. Я тоже. И командир не откажется, я думаю.

Кондотьер, хоть и шагал по темнице в расстроенных чувствах, последнюю фразу не пропустил.

– Пускай спустятся! – со злостью бросил он, остановившись на мгновение.

– Вот и я про то же самое! – усмехнулся Мудрец. – Ну что? Спорим, я троим успею шеи свернуть?

– Да я верю. – Кирсьен пожал плечами. – Сам зарекаться не буду, но приложу все силы… Хорошо бы барона за горло подержать.

– Это точно, но он сюда не сунется. Н’атээр-Тьян’ге – Змеиный Язык. Дроу не дают кличек зазря. Ни врагам, ни друзьям… Ладно, отдыхай.

Наемник уселся, привалившись спиной к стене, дернул Кира за штанину.

– Отдыхай, я сказал. С голодухи много не навоюешь, так хоть силы побереги.

Молодой человек не заставил себя уговаривать. Плюхнулся, где стоял. А какая разница, если везде сыро, везде холодно, везде твердый камень?

Кулак походил еще немного и тоже присел. Медленно и раздельно проговорил:

– Есть люди, которым выгодно, чтобы война в горах Тумана не закончилась никогда… Ты слушаешь меня, Малыш?

– Да, конечно! – отозвался Кир, не решивший еще для себя, интересно ему выслушивать исповедь кондотьера или нет. С одной стороны, о соратниках хорошо бы знать все. А с другой? Как говорят в народе, меньше знаешь, крепче спишь. Правда, спать им осталось уже недолго. Барон Фальм не походил на тех людей, что бросают слова на ветер. Вот с Медренским можно еще поторговаться, он своей выгоды не упустит, может подыгрывать и вашим, и нашим.

– Это не только наши генералы, – продолжал седобородый. – Хотя они тоже кровно заинтересованы. На войне быстро растут по службе, получают награды, имения и благородные титулы. Война лишний раз доказывает, что Сасандре нужна армия. Сильная, сытая, отлично вооруженная. Все это правда. Я сам кормлюсь войной и могу понять имперских военных. Но есть еще люди… Не уверен, стоит ли называть их людьми. Они боятся мощи Сасандры, доблести ее солдат, умения мастеровых, хитрости купцов и разума ученых. Именно они стравливают нас время от времени с Айшасой. А если задуматься? Чуждое нам королевство на противоположном берегу моря… Ни нас их заботы не волнуют, ни имот наших ни холодно, ни жарко. Что нам делить? Два десятка жалких островов?

– Торговля, – несмело вставил Кир. – Отец как-то говорил, что во всех войнах виноваты купцы…

– Да? Очень даже может быть. Очень. Многие готовы за звонкий солид рискнуть не только своей жизнью, но и жизнями еще сотни людей… Но в случае с Айшасой это пример неудачный. Слишком мы разные. Слишком много у нас есть товара, которого нет у них. И наоборот. А это значит, что нашим странам проще торговать между собой, чем бороться за влияние на какую-нибудь жалкую Фалессу или нищую Итунию.

Он почесал бороду, зевнул. Продолжал:

– Тем людям, о которых я веду речь, сильная Айшаса не нужна так же, как и сильная Сасандра. Их задача – все время сталкивать нас лбами. А кроме того, чтоб уж наверняка, травить на человеческую расу всех наших соседей – кентавров, дроу, альвов, гоблинов…

– Насколько я знаю, – возразил молодой человек, – почти все войны с нелюдскими расами начинали мы, люди.

– Не без этого. Конечно, у человечества лапы загребущие. Так и хотят заграбастать то Великую Степь, которую все равно не в состоянии распахать, то леса на склонах гор Тумана, куда тоже не слишком-то стремятся переселенцы – летом дожди, зимой снегопады и морозы, – то Край Тысячи Озер, где люди вообще не способны выжить из-за дурного воздуха, гнилой воды, кусачих тварей и сырости. Хвала Триединому, северная пустошь слишком далеко, чтобы нашлось королевство, претендующее на нее, а то и с великанами войны не избежали бы…

– Вот видишь…

– Вижу. Я многое вижу. Нам шепчут: дроу – уродливые карлики, огнепоклонники, язычники, людоеды и просто сволочи… А ну-ка, убедите их, что человек – это звучит гордо!Пусть добровольно склонят головы и признают превосходство нашей расы! Ах, не хотят? Тогда жжем поселения, разрушаем капища и даже поляны распахиваем, где они стояли! А те же самые умники в это время нашептывают остроухим: люди посягают на ваши исконные права – охотничьи угодья, привольные леса, даже веру вашу хотят изменить, перекроив по своему желанию! В итоге дроу берутся за луки и начинают очищать свои леса от остроносых, как они нас называют. А люди, в свою очередь, бросают полк за полком на штурм круч и ущелий, чтобы утвердить свое превосходство. Вот не можем мы признать, что какая-то раса в чем-то лучше нас! А на юге кентавры обиделись – какому-то умнику из вице-королей Окраины вздумалось сделать их оседлыми племенами. Это их-то! Прирожденных кочевников, у которых не только обычаи, но и способ существования привязан к долгим странствиям по Степи. Какой кентавр с подобным издевательством согласится? Вырежут караван купцов, разрушат факторию. А умники тут как тут – они человеческое мясо жарят на кострах! Унижение! Позор! Ату их!!! Армию на юг, полк на восток, дивизию на север! А наемники и вовсе каждой дырке затычка! Зачищаем стойбища! Поводим рейды, чтобы похитить или убить вождя повстанцев! Генералы используют тактику «выжженной земли», хотят устрашить и сломить сопротивление, а кто должен выполнять грязную работу? Мы. Наемники. И если бы я не сровнял с землей то капище…

Кулак неожиданно замолчал. Прислушался.

– Эй, Мудрец! – воскликнул он настороженно. – Ты слышишь?

– За тобой услышишь… – проворчал верзила. – Разошелся, как проповедник, приобщающий гоблинов к вере в Триединого… Помолчи малость.

Кондотьер послушался и смолк. Даже дыхание затаил. Кир тоже навострил уши, но ничего не услышал. Ну, журчит вытекающая тонкой струйкой из трещины в скале вода. А что еще? Даже стражники наверху не храпят. Похоже, на службу они наплевали и ушли отдохнуть в более удобных условиях, нежели караулка.

Что же они хотят услышать? Неужели шум схватки?

– Вот неслухи! – проговорил Кулак, но в голосе его вместо недовольства чувствовалось плохо скрываемое восхищение. – Я же приказал им…

– А когда они тебя слушались? – усмехнулся Мудрец. – Так, притворялись только.

– Ну, не скажи… – возразил кондотьер. – Обычно они выполняют…

– Что? Что вы услышали? – бесцеремонно вмешался Кирсьен.

– Орет кто-то, – пояснил Кулак. – Особый крик. Его ни с чем не спутаешь…

– Штурмуют замок, – добавил Мудрец. – Хотел бы я знать – кто?

– А что, тут есть поблизости еще вооруженная банда, кроме нашей? – деланно поразился Кулак. – Или другие такие ослушники, как Мелкий с Пустельгой?

Вначале Кир обрадовался. Ну, еще бы! Друзья не забыли, пришли на помощь. А потом вспомнил обрывистые склоны холма, на котором возвышался замок ландграфа, крепкие ворота, серьезные лица лучников, шагающих по настилу вдоль стен. Разве смогут двадцать человек – пускай даже искушенных в военном деле – одолеть защищающих твердыню стражников? Призрачная надежда… Скорее всего, погибнут, так ничего и не добившись. Бессмысленная, хоть и красивая жертва.

Эх, если бы можно было хоть как-то помочь товарищам! Ну, к примеру, отвлечь часть стражников. Джакомо называл его колдуном. Если бы это оказалось правдой! Тогда, в поединке с Джиль-Карром, он не задумывался, что делает и, главное, как делает. Все вышло как бы само собой. Да и после, в сражении на дороге, когда полк господина т’Арриго делла Куррадо атаковали латники Вильяфа Медренского, он защитился от чужой стрелы скорее по наитию, чем осознанно. И с тех пор никакие проблески чародейского таланта в нем не просыпались, несмотря на (что греха таить?) неоднократные попытки повторить успех.

И в этот раз наверняка ничего не удастся.

Уж лучше послушать – вдруг получится распознать знакомые звуки или голоса?

Он снова напряг слух и вновь признал свою полную несостоятельность. Что они могут различить в каменном мешке, который вырублен в скале да сверху перекрыт настилом из бревен? Еще и вода журчит постоянно… Причем так громко.

Мгновенная догадка обожгла молодого человека. Он вскочил и приблизился к ручейку, вытекающему из стены, – единственному источнику воды в подземелье. Не доходя трех шагов, он почувствовал плещущуюся под подошвой воду, а в лицо дохнуло холодом, будто осенью около заводи. Парень протянул руку – ладонь обожгла ледяная струя, бьющая под напором, как из какого-нибудь фонтана в Аксамале.

– Мудрец! Кулак! – крикнул Кир. Он догадывался, что происходит, но разум, как бывает в подобных случаях, пытался найти достойную отговорку, а еще лучше – переложить оглашение приговора на другого. Казалось, что тогда будет не так страшно. – Сюда идите!

– Что такое? – начал, поравнявшись с Киром, кондотьер, но, услышав плеск и ощутив холодные брызги, сразу все понял. – Три тысячи снеговых демонов!

– Да-а-а-а… – протянул Мудрец. Как ни странно, без всякого страха, а скорее, разочарованно. – Зря мечтали, выходит…

– О чем? – ляпнул парень, не подумав.

– Как это «о чем»? О том, чтобы умереть в бою, – спокойно объяснил верзила.

– Ну, не в бою, так хоть в драке, – хохотнул Кулак. – А граф нас как сусликов утопить решил. Знаешь, Малыш, как сусликов из нор выливают?

– Приходилось. Только у нас в Тельбии не суслики вредят, а слепыши.

– Слепыши? Ага! – чему-то обрадовался Мудрец. – Знаю эту заразу! Ох, и зловредная же сволочь! Сил нету!

Кир поморгал в темноте. О чем это они? Разве можно обсуждать полевых вредителей, когда жить осталось от силы час с небольшим? А то и меньше, если учесть, с какой силойлупит струя, разбиваясь о пол темницы в мелкую пыль.

Вот и все, господин т’Кирсьен делла Тарн, тьяльский дворянин, бывший лейтенант гвардии Аксамалы, теперь уже и бывший наемник Кир по кличке Малыш. Говорят, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Что ж, должно быть и наоборот пословица тоже верна. Сколько раз удача спасала его от, казалось бы, верной смерти? От чужого клинка на дуэли, от шальной стрелы в бою?.. А когда в детстве, еще не выучившись как следует держаться в седле, попытался проскакать на отцовском жеребце и тот утянул отважного несмышленыша в конюшню? На полпальца голова разминулась с прочным деревянным брусом притолоки. А когда уже подростком рвал яблоки в саду и под дворянским сынком обломалась крепкая с виду ветка? Даже ногу не сломал. Отделался испугом, глубокой царапиной на щеке и родительской трепкой. А вот теперь захлебнется. И самое обидное что? А то, что сделать-то ничего нельзя. Не оставил им ландграф Вильяф надежды на спасение. Не поборешься за свою жизнь. Можно только кричать, проклинать всех и вся. А толку?

– Да уж, – проговорил рядом Кулак. – Обидно получается. И в глотку вцепиться некому.

– Да демоны с ней, с глоткой-то… – отозвался Мудрец. – Мне обидно, что стоять до конца придется. Лично я штаны мочить не собираюсь.

Кир хотел возразить – все равно ведь скоро весь намокнешь, от подошв до макушки. Но потом подумал, что и вправду обидно. Что за смерть с мокрыми штанами? Некрасиво и не достойно настоящего мужчины.

Широкие копыта Желтого Грома раз за разом грохали в ворота. Дубовые доски трещали, но держались. Почечуй так и подпрыгивал на месте – даром что в дедушки многим из бойцов годился, – норовя продвинуться поближе и помочь кентавру шестопером. Но разбушевавшийся степняк уже не видел ничего вокруг и мог запросто зашибить неосторожного, рискнувшего проскочить мимо него.

– Арбалеты заряжайте! – прикрикнула на мужчин Пустельга.

Слева карабкалась на стену пятерка Мелкого. Наемники забросили крюки на колья и поднимались по скале, отталкиваясь ногами и перехватывая руками веревки. А правее пятерка Мигули по одному друг за другом скрывались в расселине. Они должны были незаметно подобраться к основанию частокола, а там, воспользовавшись промоиной, которую защитники замка по обычной нерадивости провинциального гарнизона не заметили, проникнуть во двор.

– Готово! – радостно заорал Брызг и вскинул приклад к плечу.

– Бей, кто высовывается! – распорядилась воительница и выстрелила первой. Кажется, попала.

Антоло убивать не хотел. И так слишком много душ сегодня отправятся к Триединому. Понятно, война есть война и все такое… Но пускай его руки останутся чисты. И совесть тоже.

Почечуй сунул парню в руки арбалет – заряжай, мол! Антоло уперся ногой в «стремя», прикрепленное перед дугой, напрягся. Взвел. Уже вкладывая болт в желобок и передавая оружие коморнияку, подумал: а ведь хорошо, что у них в отряде арбалеты легкие, дорожные; были бы обычные, армейские, состоящие на вооружении пехотных полков Сасандры, так легко он бы не отделался – крутил бы ворот до пота между лопатками.

Арбалеты защелкали. Вельзийцы, Таран и Гозмо, помогали Антоло перезаряжать, а остальные стреляли по всему, что шевелилось за остриями бревен.

Крики с противоположной, северной стены подтверждали, что крестьянам Черного Шипа удалось казавшееся невозможным. Умело используя дымовую завесу, они подобрались к холму и теперь взбирались на частокол.

– Эх, держите меня, а то вырвуся! – визжал Почечуй, выпуская болт за болтом.

Белый стрелял без суеты, и, похоже, ни одна его стрела не пропала зря. Очередной раз Антоло удивился – откуда в коротышке дроу такая силища, ведь длинный лук не всякий взрослый мужчина согнет?

Наемники Мелкого во главе с лейтенантом перевалили через ограду. Вскоре из-за ворот донеслись ожесточенные крики. Табалец различил голоса Мелкого, Тедальо, Тычка…

Желтый Гром просунул толстые пальцы в щель между створкам ворот. Напрягся, захрипел от натуги, дернул на себя.

– Есть! – воскликнула Пустельга.