Чтение 5–й страницы книги ~Золотой вепрь~

– Мне очень хочется тебе поверить, но… – грустно проговорил Мастер.

– Я говорю правду! – взвизгнул купец. – Клянусь Триединым!

– Жрецы не учили тебя, что клясться грешно?

– Но я говорю правду!

– Возможно, но не всю. И тем самым ты становишься предателем и государственным преступником.

Дуллио затрясся, как в лихорадке.

– Ты знаешь, как в Сасандре поступают с государственными преступниками? – продолжал давить контрразведчик.

Только бегающие глазки показали, что его слова услышаны.

– Знаешь… Но я могу закрыть глаза на твои проступки. Могу. Слышишь? Но и ты должен мне помочь.

– Что? – сдавленным голосом «квакнул» Дуллио.

– Куда направился тот человек, что называл себя Мастером?

– Он не говорил…

– Охотно верю. Но ты же тертый калач, Дуллио! Неужели ты не поинтересовался? Не проследил? Так, на всякий случай. Из самого невинного любопытства. – Сыщик не сомневался, что торговец гораздо больше замаран в шпионаже, чем пытается показать. Ну и пусть. Некогда сейчас с ним возиться.

Купец кивнул. Сдался, сломался.

– Он купил двух коней – верхового и заводного – и отправился на запад.

– В Дорландию?

– Не знаю…

– Ладно. Верю. Дорог здесь не так много.

Мастер спрыгнул со стола, сунул клинок в ножны:

– Живи, фра Дуллио. Живи пока. Но будь тише воды, ниже травы. Понял?

Толстяк закивал с яростным ожесточением, щеки его затряслись подобно студню.

Брезгливо сморщившись, сыщик вышел из комнаты.

Рассвет следующего день застал Мастера в дороге. Крепкий караковый жеребец нес его на запад. Ясени махали вслед одинокому всаднику желтеющей листвой. Воздух пах сырой корой и едва ощутимо – дымком.

Чудесная пора – осень. Время сбора урожая. Время отдавать долги.

Глава 4

Капитан т’Вергел дель Таррано с плохо скрываемой ненавистью уставился на бритоголового наемника.

Нет, скажите на милость! Вонючий простолюдин откуда-то из Литии, а гонору – словно у генерала. С тех пор как Джакомо-Череп с остатками банды пришел на службу к его светлости, ландграфу Медренскому, дель Таррано утратил благостное расположение духа. Даже после сытного обеда с кувшинчиком местного темного пива – Ульф, живущий у северных ворот, варит отличное пиво, куда там прочим олухам! Все время капитан чувствовал пристальное внимание бритоголового. Куда бы капитан ни пошел: проверять караулы, осматривать крепостную стену, наблюдать за движением осадившего Медрен войска, ему казалось, что мерзкие черные глаза следят за каждым его шагом. Ну, положим,по разговорам, Джакомо – вояка хоть куда. Хотя в битве он его не видел, а таскать шестопер на плече может любой дурак, было бы здоровье.

Сам капитан Вергел служил не за страх, не за деньги, а за совесть. Многие поколения мелкопоместных дворян дель Таррано служили властителям Медренским. Дослужившись к тридцати семи годам до капитана и командира гарнизона города, т’Вергел считал, что предки могут им гордиться.

Пускай защитников крепости мало – сотен пять, не считая вооруженных ремесленников и лавочников. Зато они бьются за правое дело. Человек, который сражается за свободу родной земли, за свой кров, за родных и близких, стоит десятка наемников, отрабатывающих звонкую монету. Не зря же целый полк сасандрийской пехоты, осадившей Медрен, до сих пор не решился на штурм. Даже отсутствие его светлости, ландграфа Вильяфа, не сказалось на боевом духе защитников. Латники, стрелки и стражники горели желанием пойти на вылазку и показать зазнавшимся имперцам, чего они стоят на самом деле. Ополченцы до одури упражнялись с алебардами и осадными ножами.[24]Мастера-оружейники трудились день и ночь, снабжая сопротивляющийся захватчикам город.

Капитан дель Таррано относил порядок на улицах Медрена и высокий боевой дух его защитников к своим личным заслугам и готов был не есть, не спать, лишь бы ландграф остался доволен его службой. И тут вернулся его светлость. Прорвался с боем во главе маленького потрепанного отряда. С ним прискакал некий барон Фальм – человек, представившийся итунийцем, но совмещавший в себе черты и манеры и лотанца, и вельсгундца, и жителя Фалессы, и уроженца Дорландии. Гость держался с ландграфом на равных, а изредка даже позволял себе поправлять его. И обычно вспыльчивый и нетерпимый граф Вильяф молчал. А еще его светлость сопровождал Джакомо по кличке Череп, кондотьер. А если сказать точнее, кондотьер-неудачник. Набранная им банда разбежалась еще на левом берегу Арамеллы по причине, о которой он отказался рассказывать. Сейчас Джакомо пребывал в статусе то ли главного телохранителя графа Вильяфа, то ли командира стражи родового Медренского замка.

Череп и капитан дель Таррано сразу невзлюбили друг друга. Тельбиец считал бритоголового выскочкой, слова доброго не стоящим, отпускал едкие шуточки за его спиной – собственную банду, мол, не сберег, теперь войско ландграфа развалить решил и тому подобное. Джакомо платил ему не слишком тщательно скрываемой ненавистью, проявлявшейся в том, что он мог заставлять капитана часами ждать приема у его светлости, тогда как, по мнению т’Вергела, дело отлагательства не терпело.

Вот и на этот раз Череп стоял, перекрывая могучей фигурой дверной проем. Он скрестил ручищи на груди. Мелкие колечки вороненого хауберка матово отсвечивали под неярким осенним солнцем.

– Чего желаете, господин капитан? – спрашивал он уже по меньшей мере в пятый раз.

Он издевается, что ли? Притворяется тупым, как северный великан!

– Обычный доклад. Ежеутренний, – также в пятый, наверное, раз ответил капитан.

– Его светлость занят.

– Доложи, я сказал.

– Подождешь.

Дель Таррано скрипнул зубами. На дуэль его, что ли, вызвать? Немытая деревенщина! Урод лысый! Кошкин сын! Ублюдок!

«Нет, нельзя… – усилием воли взял себя в руки капитан. – Я должен подавать пример латникам. У них головы и без того горячие… Тем более подлец, говорят, искусно владеет шестопером. Кто знает, как дело обернется, а на мне – оборона Медрена…»

Тельбиец не собирался признаваться даже себе, что в глубине души побаивается силача северянина. Еще бы! Широченные плечи, взгляд убийцы – холодный, безжалостный и оценивающий, ленивая грация боевого кота, и это при весе без малого кантар.[25]Конечно, его светлость можно понять – телохранитель хоть куда. Вот можно ли ему доверять? Кто предал один раз, тот предаст второй, третий, четвертый… Надо бы поговорить с ландграфом об этом. Попытаться убедить.

Впрочем, кто он такой, капитан дель Таррано, чтобы указывать его светлости? Он должен честно служить, бороться за свободу родного Медрена и Тельбии, а если нужно, жизнь положить на алтарь Отечества. Хорошо бы ландграф Вильяф победил, погнал проклятых имперцев пинками до самой границы, а потом бы стал королем. Почему бы и нет? Равальян для большинства тельбийцев уже стал Окаянным. Не стесняясь называют. А ландграф мог бы стать… ну, к примеру, Вильяфом Освободителем. Но для этого ему нужно опираться не на ничтожных людишек, подобных наемнику Черепу, а на истинныхпатриотов Тельбии.

Таких, как капитан дель Таррано.

А этот кошачий сын не хочет пускать его с докладом!

Да сколько можно терпеть!

Усы капитана встопорщились, ладонь обхватила рукоять меча. Сейчас наемник поплатится за беспримерную наглость, а после – будь что будет!

– Господин капитан! Господин капитан! – Голос ординарца спас Вергела от необдуманного поступка, который мог очень дорого ему обойтись, поскольку Джакомо, сохраняя внешнюю невозмутимость, уже приготовился бить надоедливого служаку в ухо при малейшей попытке обнажить клинок.

Запыхавшийся парень подбежал к спорщикам. Замер, вытягиваясь в струнку.

– Что еще? Какого демона?! – зарычал дель Таррано, радуясь возможности сорвать на ком-либо злость.

– Господин капитан, там… там… – Голос ординарца срывался, слова сталкивались в глотке, мешая друг дружке вырваться на свободу.

– Что ты блеешь?!! Говори!

– Гос… по… дин…

– Говори, я сказал!

Парень вдохнул поглубже, зажмурил глаза и выпалил:

– Подкрепление к ним пришло!

– Что?! – Капитан подпрыгнул на месте, будто на гадюку наступил. – Где?

Голова еще отказывалась верить, но сердце предательски-услужливо подсказало – подмога пришла к имперцам.

– Там… Колонна пехоты. Полк… Может, больше.

Бешено сверкнув глазами – даже Череп вздрогнул, – дель Таррано заорал:

– Коня! Быстро!

Бородатый, взъерошенный конюх, державший под уздцы капитанского жеребца, встрепенулся.

– Бегом, я сказал!

– Слушаюсь! – Бородач трусцой приблизился, волоча за собой, прямо скажем, не слишком-то горячего коня. Придержал стремя.

Капитан вскочил в седло. Не успев поймать стремя правой ногой, ударил шпорами.

Ординарец ойкнул и едва успел отскочить.

Медрен – город маленький. Не чета имперским. Взрывая утоптанные улицы подковами, гнедой пронесся по прямой от графского укрепленного особняка до надвратной башни. Здесь уже в нетерпении вытягивал шею седой лейтенант Тордольв, правая рука дель Таррано. Изо всех сил натянув поводья, капитан осадил коня. Спрыгнул, побежал к лейтенанту, придерживая ударяющийся о ногу меч. Конечно, не к лицу командиру гарнизона бегать, словно любопытный мальчишка, но сейчас не до условностей.

– С востока идут, дрын мне в ухо! – пояснял Тордольв, пока они поднимались по лестнице. Лейтенант вышел из черни, что называется, от сохи. Почти сорок лет он отдал службе ландграфу Медренскому, прекрасно разбирался во всех тонкостях караульной службы, умел выбить недоплаченную подать из селян, заманить в засаду и вырезать шайку разбойников, гордо именующих себя народными мстителями, но складно разговаривать, не вставляя в речь одному ему понятные ругательства, так и не выучился. – Как на параде, курва их мать!

– Имперцы? – коротко бросил дель Таррано, хотя уже знал ответ.

– А то? Гаплык нам тепереча! Не сдюжим!

Три десятка ступеней – и они оказались на широкой площадке, огражденной заостренными кольями, среди которых строители оставили просветы – каждый в две ладони шириной – для стрелков. Здесь переминались с ноги на ногу шестеро стражников, одетых в бригантины и шишаки. Увидев командира, они приободрились, расправили плечи и отсалютовали алебардами.

– Вона они, холера-мать! – ткнул пальцем Тордольв.

Т’Вергел выглянул в бойницу.

Медрен стоял на левом, возвышенном берегу Ивицы. Здесь река огибала каменистый холм, чьи склоны обрывались к реке желто-серыми утесами, а к лесу сбегали полого. По правую руку, где-то на расстоянии двух миль, пролегал глубокий яр. Очень глубокий, заросший непроходимым лозняком и терновником. Левее его длинным языком выдавался вперед дремучий лес – темный грабняк. Еще левее стояла безымянная деревушка, которую в округе называли попросту Придорожье. Три десятка избушек, два трактира, кузница, небольшая часовня, где по праздникам проводил службу кто-либо из жрецов местного храма Триединого.

Сейчас в Придорожье разместилась ставка командира полка, осадившего город, лазарет и обоз. Палатки пехотинцев стояли на полмили ближе к городу, окруженные невысоким частоколом и рвом. Отсюда имперская пехота дозорами обходила окрестности Медрена. Капитан приблизительно оценивал силы Сасандры в полк, но полк потрепанный – не больше семи полных рот.

До сегодняшнего утра.

Потому что по дороге, ведущей мимо деревеньки к Медрену, двигалась походная колонна. Вышагивали пехотинцы – пикинеры, щитоносцы, арбалетчики. Они шли рота за ротой, являя собой лишнее напоминание о военной мощи Сасандры. Много. Очень много…

Из-за леса показалась уже двенадцатая рота.

Неужели два полка?

Выходит, генерал дель Овилл решил стянуть под Медрен всю армию. Пятую пехотную. «Непобедимую».

«Что ж, посмотрим, взаправду ли она непобедимая?» – подумал дель Таррано, приставляя ладонь к бровям козырьком. Он пожалел, что не успел попросить у его светлости «волшебную» трубку, которую тот купил за баснословные деньги в Аксамале у одного из профессоров университета тонких наук. Чародейство ли тому причиной или научные изыскания аксамалианцев, но трубка позволяла видеть втрое дальше, чем обычный человеческий, пускай даже и самый зоркий, глаз. Две-три мили не помеха. А всего-то навсего две отшлифованные стекляшки, соединенные набором медных колец.

– Штандарты видны? – спросил капитан у помощника.

– Да чего там! Пятая пехотная. Второй полк и, кажись, третий, лошак бы их нюхал!

– Это три тысячи человек. – Капитан, как ни странно, не испытывал страха или неуверенности в силах. Наоборот, появился лихой азарт, как за игрой в кости, когда чувствуешь – вот сейчас будут четыре шестерки!

– Ага, кошкины дети! – так же радостно отвечал лейтенант. – А еще конницы чуток.

Верно. Дель Таррано и сам видел кавалерию. Сперва полсотни всадников на невысоких гривастых конях – буланых, саврасых, каурых… Окраинцы. Заградительный отряд, скорее всего. Ох уж эти имперцы! У солдат никакого понятия о чести. Так и норовят разбежаться. Вот командованию и приходится содержать отряды, занимающиеся исключительно поиском дезертиров. Дальше рысила сотня наемников, одетых и вооруженных кто во что горазд. К этим людям дель Таррано тоже не испытывал ни малейшего уважения. Подумать только! Сражаться за деньги…

Ладно. Довольно о моральных устоях Сасандры.

Значит, больше трех тысяч.

Капитан отвернулся от врагов, окинул взглядом стражников.

– Ну что, драться будем?

– Да чего там драться… Бить будем, – пробасил пожилой, отмеченный шрамом поперек лба ветеран.

– И побьем! – под дружный хохот добавил молодой, еще безусый парнишка, прижимающий к груди арбалет.

Дель Таррано кивнул. Зачастую побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто уверен в победе. А уж уверенности в своих силах защитникам Медрена не занимать. Теперь главное – доложить обо всем увиденном его светлости. Тут уж никакой Джакомо-Череп его не остановит.

С мрачной решимостью капитан направился к особняку ландграфа.

После ухода командира гарнизона его светлость некоторое время молчал, дергая щекой. Потом подошел к стене, которую, как и в родовом замке, украшали образцы оружия, накопленные предками правителя Медрена за последние три века, молча снял со стойки двуручный топор.

Барон Фальм, посланник западных королевств, с хитрой усмешкой наблюдал, как ландграф набирает полную грудь воздуха и возносит топор над головой…

Хрясь!

С первого удара раскололся пополам стол, заваленный бумагами – все больше расписками и отчетами купцов-поставщиков. Глиняный кувшин разлетелся на десяток черепков, растеклась алая лужа. Приторно запахло крепленым вином.

Бац! Бац!

Обе правые ножки стола отлетели в угол, а половинка столешницы, жалобно загудев, грянулась об пол.

Развернувшись на пятке, ландграф Вильяф наискось ударил по шлему болвана, обряженного в полный доспех латника. Сталь заскрежетала по стали, хундсгугель[26]слетел вместе с деревянной головой и запрыгал по розовым плиткам туффита. Звук получился глухой и очень напоминающий тот, с которым отлетает настоящая голова.

– Так его, родимого! – азартно воскликнул Фальм.

Ландграф поглядел на качающегося болвана, а потом с душой пнул его под тонлет.[27]

Удовлетворенно пронаблюдал, как падает ряженая кукла. Швырнул сверху топор.

Прорычал:

– Ненавижу!

– Вам следует, любезный господин граф, больше проворачивать плечевой пояс, бить с оттягом… Вот тогда будете разрубать бристплейт[28]с одного удара.

Медренский не удостоил его ответом. С сожалением покосился на разбитый кувшин.

– Пальо! Пальо, где ты прячешься, старая скотина?

Тощий слуга в цветах его светлости – черное с серебром – не вошел, а ворвался в дверь. Согнулся в поклоне.

– Вина! Живо!

Когда Пальо исчез, ландграф уселся на табурет, как ни в чем ни бывало закинул ногу на ногу.

– Насколько я понял, сдаваться вы не намерены. Борьба, можно сказать, до победного конца. Так? – пошевелил усами барон.

Вильяф рассеянно покачал ногой. Казалось, сейчас зевнет, но вдруг встрепенулся, развернулся всем туловищем к Фальму.

– А видали, господин барон, какой у меня капитан?

– Видал… – пожал плечами гость. – Горячая голова. Отвага и понятие о чести на месте. Со здравым смыслом – беда.

– Зря вы так думаете, господин барон, – усмехнулся Вильяф.

– Почему же? Я таких перевидал на своем веку. Для тех, кто в атаку бросается очертя голову, она обычно становится последней.

– А если их будет пять сотен?

– Пять сотен отчаянных храбрецов?

– Да!

– Здесь, в Медрене?

– Здесь! В Медрене!

– Любезный господин граф! – Фальм с трудом сдерживал душивший его смех. – Я в городе уже добрых десять дней. Или двенадцать…

– Неважно!

– В самом деле неважно. Итак, я брожу по Медрену, можно сказать, треть месяца. Конечно, горожане молодцы, держатся бодрячками… Среди гарнизона тоже паники нет, как нет и пораженческих настроений. Это просто замечательно, любезный господин граф, но… Но, как говорят в Фалессе, сила солому ломит. Не устоят ваши стражники против имперских полков.

– Кто знает, господин барон, кто знает?

– То есть? – недоверчиво скривился Фальм, подкручивая ус. – У вас есть в запасе какое-то чудо?

Граф Вильяф улыбнулся. Самодовольно и многозначительно.

– Нет, в самом деле, любезный господин граф, что вы приберегаете для сасандрийцев? Сильнейшего колдуна, припрятанного в подземелье? Верного союзника, который нанесет удар в тыл неприятелю? Может, власть над водами реки? Как ее здесь называют? Ивица?

– Зря смеетесь, господин барон. – Медренский нахмурился. – Я и впрямь приберегаю чудо. Думаю, оно неприятно поразит генерала дель Овилла. И он об этом догадывается. Не зря же так охотится за моей головой. Какого кота послал!

– Что же это за чудо, любезный господин граф? Позвольте уж поинтересоваться, если можно так сказать.

Вильяф засмеялся, запрокинув голову:

– Ага! Интересно стало? Любопытство разбирает? Я вот думаю…

В дверь робко постучали.

– Какого демона?

Лошадиная физиономия Пальо выглянула из-за косяка.

– Гм… – откашлялся слуга. – Вино для вышей светлости…

– Заноси! – милостиво разрешил граф. Выхватил кувшин из рук тощего прислужника, расплескивая, наполнил кубок до краев. – Вина, господин барон?

– Нет. Благодарю. По утрам я не употребляю вина.

– Как знаете! – Вильяф залпом осушил кубок. Налил еще. Уже не торопясь пригубил.

Фальм терпеливо ждал. К чему проявлять любопытство? Ландграф – человек вспыльчивый, порывистый, подверженный резким сменам настроения. Да у него просто язык зудитподелиться мыслями с собеседником. Если подыграть ему показным равнодушием, то откровенность гарантирована, как сохранность денег в лучшем банке Дорландии.

– Не употребляете? А я даже злоупотребляю. По мнению некоторых. Но мне плевать.

– Вино мьельское?

– Нет. Местное. Но очень даже неплохое. Крепкое!

«Куда же катится мир, если крепость становится главным достоинством вина?» – подумал барон.

– Да! Вы же хотели услышать о чуде, не так ли, господин барон?

Фальм пожал плечами.

– Ну, не скромничайте. Ведь хотели?

Неопределенный кивок.