Чтение 6–й страницы книги ~Воля павших~

– Молодой бойра зашел на огонек в наше скромное жилище! Молодой бойра, не будьте так вежливы, мои сыновья пугаются этого до того, что пачкают штаны, а где мне стирать на трех таких верзил… Садитесь, молодой бойра, и не трудитесь называться – никому это тут не интересно… Сейчас я подам.

Остатки сил у Олега ушли на то, чтобы сохранить самообладание. На какой-то миг ему перекосило мозги – он был убежден, что находится где-то в Сибири. Старуха, все еще каркая (этот звук очень напомнил Олегу ворон над насыпью!), повернулась к котлу, мешая в нем. Олег подошел к столу и сел на выдвинутый навстречу табурет – мощное трехногое сооружение из дубового спила.

Бородачи продолжали изучать его. Тот, что сидел в центре, рассматривал Олега внимательней других, а потом, поднявшись, согнулся в поклоне и вышел. За ним последовал другой. Самый младший по виду остался сидеть, лениво зевая во всю волосатую пасть.

Олег, если честно, и сам не знал, почему начал прислушиваться. Может быть, от общей напряженности… Говорили те двое очень тихо, но, как и у всех подростков, слух у Олега был острее, чем у взрослых.

– …Не знаю, – шептал, похоже, старший, – может, он за ней пришел и они из одной бражки.

– Он еще щенок, – возражал младший.

– У него огненный бой. Настоящий.

– Может, еще не заряжен… Давай скрутим его и отдадим Капитану в Трех… в Виард Хоран.

– Ты дурак. Капитан возьмет и его, и наши головы, чтобы мы никому не разболтали о том, что его выжлоки затравили не всех… Нет, если уж не отпускать его, то лучше оставить себе. Он весит больше трех пудов, молодой и нежный…

– Хорошо, давай сделаем так… Будет запас.

Олег ощутил ужас. В висках заколотилась кровь; к счастью, он не успел ничего подумать, потому что иначе додумался бы до неконтролируемых воплей. В голове металась туда-сюда только одна мысль: «Вот так заглянул на огонек…»

Те двое вошли обратно. И не сели, а встали у входа.

– За ночлег и еду надо платить, бойра, – сказал старший. Средний нехорошо скалился.

– Если вы не даете этого бесплатно, я могу уйти, – ответил Олег, стараясь, чтобы голос не дрожал. Неожиданно появилось понимание того, что от его хладнокровия зависит сейчас одна простая вещь – останется ли он жив. От абсолютного, полного хладнокровия… Удивляясь сам себе, Олег, пользуясь тем, что повернулся к двери боком, расстегнул кобуру.

Все трое захохотали, и старуха присоединила свое карканье к их смеху.

– Ты не понял, бойра, – ощерился старший. Это была не улыбка – оскал зверя, почти такой же страшный, как у волка, и такой же мерзкий, как у вампира – Мы тут прячемся уже месяц. Мы истосковались по хорошей еде и женщинам… Правда, вчера нам повезло, но надолго этого не хватит. А ты очень красивый. И молоденький – не надо закрывать глаза, чтобы представить себе, что ты девка. Я даю слово – если ты нас ублажишь как следует, то в ближайшие дни мы обойдемся прошлой добычей.

– Если мы тебе не нравимся – можешь зажмуриться, – сказал сбоку младший.

И Олег мысленно поблагодарил его за то, что он напомнил о себе. Внутри мальчишки все скрутилось в тугой ком ужаса и отвращения. Он понял, что сейчас упадет в обморок… и это будет гибель. Поэтому он запретил себе падать. «Ты знал, что тут не рай, – услышал он в глубине сознания свой собственный голос. – Поэтому давай, дружок. Спасайся. И не веди себя, как девочка… иначе скоро ей и станешь… а потом превратишься в суп и бифштексы».

– Так как, бойра? – спросил старший, доставая нож.

Вместо ответа Олег быстро встал и шагнул к стене так, чтобы видеть сразу всех четверых. Наган оказался в его руке словно бы сам собой – никто больше даже не успел пошевелиться. Глаза мужиков стали расширенными и испуганными.

– К ним. Быстро, – не узнавая своего голоса, приказал Олег, чуть шевельнув стволом в сторону младшего.

– Да, бойра. – Губы у него дрожали, он повиновался мгновенно. – Ради милости богов, не стреляйте, бойра…

– Он у тебя не заряжен, – процедил старший. – Пустая игрушка.

– Брось нож, – приказал Олег…

…Нож с гулом, похожим на гул вентилятора, пролетел по воздуху и со стуком ушел в стену – в стороне от качнувшегося влево мальчишки. Одновременно Олег выстрелил – рефлекторно нажал спуск. Он увидел распластавшееся над столом в прыжке тело и выстрелил в него второй раз, в упор, увидев, как рыжее пламя расплющилось о грязную ткань рубахи, обугливая ее.

Грохот. Треск. Младший бросился к выходу – слепо выставив руки. Олег выстрелил ему в спину, потом – в четвертый раз – в черную тень – и полетел на пол, сбитый тяжелым ударом. Упал по-борцовски – на локти.

Старший полз к нему. Нижняя челюсть отвисла, изо рта лилась кровь – черная, как деготь, голова моталась.

– Ыыыы… ыак, – завывал он, и Олег ощутил, как пальцы сомкнулись на его щиколотке – так, что, казалось, хрустнула кость. Мальчишка дернул ногой – кроссовка слетела, – быстро подогнул под себя ноги, поворачиваясь юлой на мягком месте, приставил ствол ко лбу врага и нажал спуск.

Из затылка старшего ударила тугая струя крови. Опала. Пробитая голова ткнулась в пол, в быстро расползающуюся лужу.

Олег вскочил мгновенно, шарахнулся от этой лужи. Странный терпкий запах – запах крови – наполнял комнату. Застыла у котла старуха. Среди обломков стола лежал, разбросав руки и ноги, средний из троицы, его рубаха на груди дымилась. Младший корчился на полу – подволакивая ноги и правую руку, скреб доски левой. Пуля пробила ему позвоночник у крестца.

Олег задумчиво склонился над полом. Открыл рот. И почти с облегчением начал блевать, думая только об одном – не заблевать себе ноги. Но все равно брызгало – уже желчью из пустого желудка – на джинсы, на кроссовку, оставшуюся на ноге, на носок… Потом, шатаясь, он подошел к углу, где в ведре темнела вода, долго полоскал рот. Им овладело тяжелое равнодушие, он не понимал, почему старуха воет, ползая по полу от тела к телу, обнимает их и целует. Потом она завизжала, потрясая кулаками:

– Ты убил моих детей! Проклят будь! Будь проклят! Чтоб ты не мог умереть – хотел и не мог! Убийца и ублюдок убийц! Горский пес! Выкидыш рыси! Чтоб ты не мог умереть, даже если станешь просить об этом всех богов! Проклят будь! Пусть Морана приготовит тебе ложе, холодное, как труп и вечное, как моя боль! Ты убил моих детей!

– Они хотели меня изнасиловать, а потом зарезать, как свинью, и съесть. – Олег сплюнул. – На что ты жалуешься, идиотка?! Я должен был дать им с собой расправиться?!

– Да! Должен был! Должен! – Старуха била кулаками в пол, головной убор слетел, седые пряди мотались вокруг ее страшного лица. – Они были добрые! Добрые! Добрые – мои дети, мои сыно…

Она внезапно вскинулась, перекосила рот и без единого звука кучей тряпья повалилась на пол. Теперь уже настоящей кучей тряпья – совершенно безжизненной.

– Инфаркт. Вредно волноваться в ее возрасте, – пробормотал Олег и на миг испытал острое отвращение к самому себе – только что убившему трех человек. Но разжевать эту мысль он уже не успел, потому что услышал стук.
* * *

Сперва Олегу показалось, что размеренно и целеустремленно барабанят в дверь. Натянутые нервы отозвались, как гитарные струны, – не сводя с нее глаз, парень откинул защелку барабана, выдвинул шомпол, начал поспешно выколачивать гильзы, чтобы перезарядить оружие и встретить ночных гостей огнем, кто бы они ни были. Но не успел он затолкать в освободившееся гнездо первый длинный цилиндр патрона, как понял – стучат не в дверь, а где-то за его спиной.

Олег повернулся, готовый встретить нападение. Удары продолжались – и он наконец понял, что они несутся из-за кровати, а точнее – из-под нее. Впечатление было такое, что кто-то колотит ногами в доски пола, как во входную дверь.

Сунув револьвер в кобуру, мальчишка подошел к кровати и, взявшись обеими руками за край, потянул на себя. Кровать повернулась неожиданно легко. Если был Олег был любителем былин, он бы нашел сравнение – примерно так действовала ловушка, в которую пытались поймать Илью Муромца во время его знаменитых трех поездок. Но Олег этой былины не читал – он увидел просто люк в полу, даже дверь, скорее, запертый на металлическую вертушку. Это люк вздрагивал от ударов. Кто бы там ни был – его дух заключение не сломило.

Олег снова достал револьвер и, ногой откинув вертушку, предусмотрительно шагнул в сторону. Очень вовремя – изнутри по люку влепили особенно мощно, он со страшным грохотом откинулся, ударившись в стену, и Олегу открылась прямоугольная гробоподобная яма, аккуратно обшитая досками. В этой яме лежал человек – свет свечей был рассеянным, падал косо, и Олег не мог толком понять, что он собой представляет, этот пленник людоедской семейки. Человек дергался, а короткое яростное мычание дало Олегу понять, что у него еще и рот заткнут. В крышку своей «камеры» он лупцевал связанными в щиколотках и под коленями ногами – Олег успел заметить, что пленник босой и удивился силе ударов.

– Сейчас вытащу, – пообещал Олег, но почти сразу передумал. Не убирая револьвера, он отломил от прикипевшего сала одну из свечек с остатков стола и наклонился над ямой. – Только сначала посмотрю, кто ты такой. И если ты мне не понравишься – извини, оставлю здесь. Уже поздно, я устал драться и стрелять…

Пленник ответил Олегу яростным взглядом, яснее ясного говорившим о" такой постановке вопроса, но дергаться и мычать перестал. Это оказался мальчишка – ровесник Олега, может – чуть помладше, тоненький и не очень широкоплечий, одетый в серовато-зеленую то ли рубаху, то ли куртку с широким рукавом и капюшоном, поверх которой держался распахнутый на груди жесткий на вид кожаный жилет, доходивший до пояса. Мешковатые штаны – того же цвета, что и рубаха, – задрались до колен длинных сильных ног. Цвет волос и глаз Олег понять не мог, но лицо было симпатичное, даже красивое, немного похожее на лица со старых икон. Только там лица не бывают такими перекошенными от злости. Впрочем… Олег вспомнил слова этой нечисти, которую уложил, о том, что им вчера повезло, о прошлой добыче – и еще раз запоздало содрогнулся от омерзения игнева. Теперь он совсем не жалел этих тварей. Они не колеблясь надругались бы и над этим парнишкой, и над ним самим, а потом просто съели бы.

– Ладно, ты мне нравишься, – сообщил Олег. – Ну-к…

Он спрыгнул в яму и, одной рукой выдернув кляп, другой попытался приподнять пленника. И отшатнулся. Когда он просунул руку под плечи и помог ему приподняться, прямо в ладонь попала… коса. Не очень длинная, но мощная, в руку толщиной. А еще через секунду он заметил и кое-что другое – под распахнувшимся жилетом и под рубахой.

– Бли… девчонка! – вырвалось у Олега так искренне-удивленно, что злобная гримаса на лице шлепнувшейся обратно девицы превратилась в невольную улыбку:

– Аэвяы уи, – сказала она.

И Олег сперва решил, что это на чужом языке (как и положено!), но потом понял, что это было всего лишь «развяжи руки», только очень онемевшими губами.

– Ага, сейчас, – бормотнул он и, неловко убирая револьвер (девчонка смотрела на оружие непонятно), выбрался наружу, за одним из тяжелых ножей. Когда он вернулся, девчонка уже сидела на дне, подогнув под себя связанные ноги. Она гримасничала – разминала губы и челюсти.

Олег подсунул кривое лезвие под веревочные стяжки (веревка была лохматой, толстой и жесткой), приготовился резать, но нож рассек веревку с одного движения. Девчонка выдвинула ноги – а длинные и сильные ноги у девчонки вызывают у нормального мальчишки совсем иные ощущения, чем такие же у пацана… короче… фу ты, черт…

Не сводя глаз с Олега, девчонка попеременно неловко терла себе то запястья, то щиколотки, то под коленками. Глазищи у нее были синие, как второй спутник этой планеты, а волосы – светло-русые, как у самого Олега. А тот крутил в пальцах нож, пока не порезался. Чертыхнулся, бросил его на край ямы, прижал палец к джинсам. Он не знал, чтоговорить. Спасенному мальчишке, пусть и незнакомому, он бы нашел, что…

Девчонка тяжело поднялась, села на пол. И вдруг вскинулась, верхняя губа ее приподнялась, как у зверя, она посмотрела на Олега вспыхнувшими глазами:

– Это ты побил их? – спросила она быстро, и Олег отметил, что она говорит похоже на то, как говорил Немой – по-русски, правильно, но в то же время – есть в речи что-точужое. – Ты побил их всех?

– Я, – буркнул Олег, тоже поднимаясь на ноги и выскакивая из ямы. – А что, тебе их очень жаль?

– Жаль?! – Девчонка смерила Олега горящим взглядом и засмеялась. Смех у нее оказался звонкий и недобрый. – Жаль, очень жаль, что они мертвы. Я бы хотела, чтобы они были живы. Тогда бы я их убила… – Пока Олег переваривал это заявление, девчонка еще раз потерла запястья, поморщилась и требовательно спросила: – Какого ты рода? Какого ты племени? И как зовут тебя?

– Ну… – Олег пожал плечами. – Фамилия у меня Марычев… я русский. А зовут Олег.

– Вольг, – переиначила девчонка. – А что такое фамилия? И чей ты, как ты сказал?

– Ничей, – сердито ответил Олег. Ему показалось, что они все-таки говорят на разных языках. – Ты лучше объясни мне, какого пальца у вас тут все говорят по-русски и что это за место?

– По-русски? – с искренним недоумением переспросила девчонка, вылезая из ямы совсем и становясь напротив Олега. – Что за слово? А место обычное. Не очень хорошее, правда. Но все спокойней, чем юг… Постой, ты, должно, городской? Беглец? Ты не с Ломком?

– Чего? – беспомощно спросил Олег.

Девчонка посуровела:

– Нет, ничего… Меня зови Бранка – Она подумала немного и добавила: – Бранка Званова из Рысей. Благо тебе, Вольг, что спас меня от сильничанья и смерти позорной. И благо, что эту нечисть, – она сплюнула в сторону лежащих трупов, – в темноту отправил, чтоб им оттуда не выйти, пока солнце светит!

Она оттолкнулась от стены и по-хозяйски, без брезгливости, переступая через трупы и лужи крови, подошла к очагу. Девчонка напомнила Олегу – очень живо! – Наташку, девчонку с «Динамо». Такая же решительная и энергичная, только Наташка одевалась лучше, а Бранка… Бранка красивее, определил Олег откровенно. И подумал, что девчонкаему нравится.

– Нашлось! – негромко, но радостно воскликнула Бранка, вытягивая наружу мешок вроде солдатского «сидора» – с завязкой в горловине. – Попрятали, пакость…

Она достала, деловито раздернув горловину, широкий кожаный пояс, пробитый частыми рядами металлических клепок. Справа на поясе висел уже хорошо знакомый Олегу ножв ножнах, слева – большой гребень и шестиконечный крест в круге. Бранка, удовлетворенно сопя, застегнула пояс поверх рубахи, снова зарылась в мешок. Смотреть на неебыло почему-то очень приятно. Точнее – Олег знал, почему. Как уже было сказано, девчонка ему понравилась. Бранка тем временем достала и ловко, двумя неуловимыми движениями, вплела в волосы на висках большие подвески – Олег с немалым удивлением узнал свастики, только концы были заломлены не под прямым, а под тупым углом. Волосы надо лбом Бранка перехватила вышитой повязкой – вышивка была очень сложной, узорчатой, сине-красно-золотой.

Сделав все это, девчонка откровенно перевела дух и что-то прошептала, протянув руку к танцующему в отверстии очага огню. Олег стоял, как свадебный генерал, следя за ее действиями. А Бранка уже обувалась в странную обувку – сперва Олегу показалось, что это просто куски шкур, но она как-то обернула их вокруг ног на манер портянки изатянула ремнями – под коленями, крест-накрест по голени, вокруг щиколотки и вокруг ступни. Получились эдакие сапоги до колен. Бранка притопнула и снова сунулась вмешок. Теперь она достала кисет, который привесила к поясу рядом с ножом. И только после этого извлекла топор и арбалет со стрелами – Олег вытаращил глаза.

Топор был на недлинной – в руку – рукояти, стянутой ременной оплеткой и металлическими кольцами. Полотно – небольшое, скругленное и оттянутое вниз, к топорищу – уравновешивалось крюком. Арбалет оказался большой, с удобным, винтовочной формы, прикладом, металлическими узорными накладками и почти автоматным затвором – коротким рычажком справа. Сам лук закрывал чехол из кожи, колчан тоже был натуго закрыт крышкой, на которой мастерская рука изобразила оскаленную голову рыси.

– Классная вещь, – похвалил Олег арбалет.

– Как? – нахмурилась Бранка.

– Хороший арбалет, – поправился Олег.

– Что-что? – Девчонка смотрела на него почти неприязненно.

– Вот это. – Олег ткнул пальцем, тоже рассердившись. – Это – хорошая штука, говорю!

– Это не штука, а самострел, – поправила Бранка. Вздохнула и сказала: – А, все одно – с огненным боем не сравнить. Удачливый ты – свой на поясе носишь.

Она пристроила самострел и колчан за спину, а топор – на бок, в петлю на ремне. Взглянула на Олега:

– Как будем? – спросила она, глядя прямо в глаза – Олег смешался. – Если своя дорога у тебя – разойдемся, добра друг другу пожелав. Если некуда тебе идти – можешь и со мной. Только в тот раз сперва уж будь ласков – расскажи, кто ты да откуда, да не басни, а правду, чтоб знала я – зло с собой не приведу.

– С тобой – это куда? – спросил Олег вответ.

Бранка махнула рукой:

– На полночь в горы, к моим. К Рысям. Неблизкий путь, ну да не первый раз. Скажешь о себе – иль пусть каждый свою тропу топчет?

Олег вздохнул. Сумасшедшие дома – есть ли они тут?

– Вот что, Бранка, – решительно начал он, заставив себя тоже смотреть в глаза девчонке. – Я тебе расскажу, кто я и откуда, а ты решай, с собой меня брать – или звонить на ближайшую станцию «скорой». Дозвонишься – ноги тебе расцелую…
* * *

Олег уже слегка привык к чудесам и странностям. Поэтому как-то не очень и удивился, когда Бранка восприняла его рассказ без какого-либо недоверия. Заинтересовалась, поразилась – несомненно. Но недоверием здесь и не пахло. Когда Олег кончил говорить, она покусала кончик косы и заявила:

– Что ж – ничего такого тут нет. Тогда тебе непременно идти со мной сулилось. Один пропадешь, как куть слепой. А у нас старики есть, да и не чтоб старики, так они помнят большое взмятение, что на шестьнадесят третьем году Беды было, когда лесовики да горожане поднялись против данванов да выжлоков их из Ханна Гаар, да против своих переметов… Тогда и наши с гор воевать ходили, и от Анласа большое исполчение прискакало. И ваши были всему головой. Они и огненный бой привозили, и много чего… Только данваны сильнее оказались. Побили всю нашу силу на Черных Ручьях, – Бранка пристально посмотрела как бы сквозь стену и негромко, нараспев, сказала:Были Черные – стали Красные,Кровью потекли струи быстрые.Кровью изошли люди смелые,На крови взошли травы нагусто,Схоронили те травы навекиМысли вольные наши о волюшке,Мечты сладкие да победные…

С тех пор подмяли данваны и леса, и города южные, только в горы наши не добрались, – глаза ее опасно сверкнули. – Ну да мы не хитрованы-горожане и не лесовики неповоротливые! Мы свою свободу не сменяем и не проспим…

– Кого-то я час назад из кладовки доставал. Упакованную в веревки и с кляпом во рту, – невинно сказал Олег. – Ты не знаешь, кто это был, о отважная горская воительница?

Бранка хлопнула глазами (с густющими, длиннющими, пушистейшими ресницами – девчонки в школе удавились бы от зависти коллективно, увидев такое!), открыла рот обиженно… и засмеялась:

– Ко времени ты меня пристыдил, Вольг, – чуть поклонилась она. – Разболталась я языком, как церковный колокол…

– Ладно, – отмахнулся Олег. И спросил: – А… раньше? Ну, до шестьдесят третьего года Беды – раньше тут людей с Земли не было?

– Не слыхала, – покрутила головой Бранка. – Хотя старики иной раз говорят… – Она помолчала, припоминая, закончила неуверенно: – Говорят, что люди много раз ходили туда-сюда. Только я не помню в точности. Они тебе расскажут. Может, и как вернуться, путь укажут. Может, и знакомцев деда своего повстречаешь. Пойдешь ли?

– Пойду, – согласился Олег, подумав, что выхода у него все равно нет. – Погоди, Бранк… А кто такие данваны?

Глаза девчонки потемнели. Она коснулась пальцами висков – словно у нее болела голова, и только потом Олег понял – она касалась свастик, отгоняла зло. Здесь, в этом мире, со знаком свастики не было связано того зла, которое знали в мире Олега. Но, похоже, тут было свое Зло. Как знать – может быть, такое же страшное… Мальчишка даже думал, что Бранка не ответит, так долго она молчала. Но она заговорила, явно стараясь складывать слова на понятный Олегу лад:

– Мы – славяне. Горцы, лесовики, горожане с юга. За лесами далеко на закат и на полдень, в степях и своих лесах, живет народ Ханна Гаар – многочисленный и жестокий, поклоняющийся восьмилапому чудищу Чинги-Мэнгу. А если идти на закат и полночь – придешь к ледяному морю, за которым Анлас, земли конных дикарей – воинственных, но не злобных, жестоких, но честных. Это – Мир. Он таким был всегда, и если где-то есть другие земли, мы не знаем о них, Вольг с Земли… Но есть синяя звезда Невзгляд. Она бежит над землей, и чем дальше на юг – тем выше поднимается в небо. Давным-давно оттуда пришли данваны. Безликие. Безголосые. Они покорили Ханна Гаар, а потом вступили на наши земли… Так в Мире кончился – мир. У нас не любят вспоминать об этом. Могущество их ужасно и велико. Кое-кто говорит даже, что данваны убили всех Сварожичей и нет теперь у нас небесной защиты… – Бранка горько вздохнула, спохватилась, с вызовом сказала: – Мы, горцы, не верим! Верят многие на юге и даже меняют веру в наших богов на веру в бога Христа, которую привезли данваны и которая учит терпеть и молиться на своих мучителей… Тем, кто не противится им, данваны многое дают, но в обмен забирают душу, – Бранка посмотрела на Олега и призналась: – Я не знаю, как это может быть, но так говорят те, кто убегает к нам с юга. Данваны могут летать по воздуху. У них у всех – огненный бой, и они дают его своим выжлокам из Ханна Гаар и предателям с юга… Там мало осталось тех, кто сопротивляется. А мы немногочисленны, наши племена разбросаны по горам… Анласов данваны сживают со свету колдовством, говорят, те вовсе уходят со своих земель, потому что там испортились вода и воздух… Люди с вашей Земли пытались нам помочь, но я говорила уже, что не вышло…

Олег молчал. Вот чем занимался дед, офицер в отставке! И, значит, таких, как он, было немало. И, судя по всему, не только русские… Мальчик мысленно усмехнулся – все развивалось по канонам фантастического жанра. Но потом он вспомнил виселицы на насыпи. И свои ощущения, когда летучий корабль давяще и бесконечно плыл в небе.

Для других – фантастика. А для него – реальность.

Чтобы сбить мрачные мысли, он спросил:

– А ты что делала в лесах?

– Мы ездили менять хлеб у лесовиков, – ответила Бранка. – Два десятка человек. В горах хлеб плохо родится, но у нас есть соль и драгоценные камни, еще кое-что… Капитаны данванских крепостей мешают нам, а с тех пор, как они еще продвинулись на полночь, к горам, стало совсем трудно… Выжлоки из Ханна Гаар выследили нас и напали ночью два дня назад. Их было больше двух сотен, у каждого пятого – огненный бой. А у нас – только у четверых. Мы рассеялись по лесу. Я долго шла, пока не попалась в ловушку – в сеть. Ставили на косулю, ввалилась я… – Она скривилась, словно лимон укусила. И Олег, не удержавшись, спросил:

– Знаешь, что такое лимон, Бранк?

– Знаю, – не удивилась та, – плод такой мелкий, желтый с зеленцой… Чай с ним пить хорошо.

– И чай знаешь? – искренне поразился Олег. – А картошку?

– Слыхала, да не едала, – рассеянно сказала Бранка – она уже явно думала о чем-то другом, оглядываясь по сторонам. А Олег неожиданно весело подумал, что ему это нравится. В смысле, та-кой разговор. Никаких тебе: «Эвон, зри, Вольг, мизгирь потек!»[9]– и прочих бяше и понеже. Правда, с языком все-таки непонятно, ну да это успеется.

– Благо, напомнил про еду, – пробормотала Бранка, снова нагибаясь за «сидором». – Порыщем давай, что тут, в этой норе, из еды найдется.

– Здесь?! – Олег невольно передернулся. – Да ты что?! Это же. людоеды!

– А вот. – Бранка ловким пинком отбросила крышку ранее почти невидимого ларя в углу, устроенного так же, как тот, в который ее бросили. – Вот и картошка, и морква… А вот сухари. Иди, нагружай, а я крошно подержу.

– Вещмешок? – переспросил Олег, подходя. – Рюкзак, ранец?

– Крошно, – Бранка тряхнула мешком. – Вообще крошно из лыка плетут, да лыковыми одни старики пользуются, что говорят, как раньше все лучше было.

– У вас тоже? – удивился Олег, садясь на корточки и нагребая не очень крупную, но крепкую прошлогоднюю картошку. – Не такую музыку слушаете, и все заморочки у вас чумовые?

Он нарочно пустил в ход жаргон, которым обычно, чтобы не унижать себя, не пользовался. Смысл Бранка уловила и, ловко отправив в крошно мешок с чем-то угловатым – сухарями, наверное – сказала:

– Жил давно князь Вящеслав, при котором первые города выстроили. Может, тысяча лет тому прошла, может – больше… Прежде как умирать, велел Вящеслав вырезать по камню надпись плача своего по делам тем, которые не задались в его жизни. Камень Вящеславов до сих пор стоит – знаешь, что первым там написано?

– Догадываюсь. – Олега разобрал смех. – Эта молодежь растленна до глубины души. Молодые люди злокозненны и нерадивы. Никогда они не будут походить на молодежь прежних времен и не сумеют сохранить того, что мы им оставим.[10]

– Ясно, – понимающе ответила Бранка, – как небо в хороший день. «Горе старости моей! Нет в молодых почтения и вежества. Я им говорил: „Иди!" – и шли в корчму. Им говорил: „Думай!" – и думали о серебре. Кому оставлю сделанное и кровью политое?» Это мой дед часто повторяет. А прадед мне было сказал тишком да со смехом, как в прошлоевремя он деда-то лозой сек и говорил: «Не гуляй, не гуляй!»

– У тебя и прадед жив? – спросил Олег, вертя в руках репку.

– За сотню перевалило давно, – беззаботно ответила Бранка. – Думал было помирать, да не собрался – живет все.

Эти слова слегка покоробили Олега. Бросив репку обратно, он поинтересовался:

– А отец и мать?

– Отец сгинул. – Бранка отвернулась. И замолчала.

Олег тоже молча перебирал овощи. Ему вдруг стало очень плохо – подумалось, что для родителей он тоже сейчас «сгинул» – и как они там?..

– Меньше думай, – послышался голос Бранки, и мальчишка, вскинув голову, увидел ее сочувственные глаза. – Тебе у нас плохо не будет, право. А там и домой вернешься. Человек все может, коли сильно захочет. А много будешь о том думать – недолго и ума лишиться.

– Спасибо, – заставил себя усмехнуться Олег. И под руку ему попала банка. – Это… консервы?

– Они, – подтвердила Бранка, и Олег уже не удивился, что она знает слово. – Йой! – вырвалось у девчонки. – Данванские!

Она запустила руки в картошку, достала еще две банки. Они были высокие, цилиндрические, по килограмму, не меньше, каждая, из серебристого металла с многоцветным рисунком, нанесенным прямо на него – на белоснежной скатерти дымились обложенные зеленью куски мяса, красиво сервированные на шестиугольной тарелке. Ниже шла надписьиз штрихов и точек.

– Ты понимаешь, что написано? – поинтересовался Олег.

Бранка неуверенно кивнула, водя пальцем по строчкам, прочла:

– Свэс биуд. Стиер ун лаур. Кейнон ана милн… Это значит – ну… домашняя еда. Говядина с луком, разогреть… А вот, на крышке – драган ворн, потянуть кольцо. Чтоб открылась, в смысле… Это хорошо, что они нам попались. Брать можно без опаски, а хватит на несколько дней…

– А далеко до ваших мест? – задал Олег давно мучивший его вопрос.

– Дней пять. – Бранка смерила Олега взглядом и поправилась: – Седмица.

– Можешь на меня так не смотреть, – слегка обиженно ответил Олег. – Пойдем на равных. Увидишь. И крошно я понесу. Как мужчина.

Бранка вдруг звонко рассмеялась – сейчас ее смех совсем не походил на тот, каким она смеялась, увидев трупы врагов.

– Благо тебе! – выдохнула она сквозь смех. – Не держи обиду, Вольг. Ты сейчас был похож на Гоймира. Так похож!.. – И она снова залилась.

Олег невольно улыбнулся, потом засмеялся тоже.

– Кто такой Гоймир? – спросил он сквозь смех.

– Вы с ним ровесники, – ответила Бранка. – Ты повстречаешься с ним, когда дойдем.

«Он твой парень?» – хотел спросить Олег. И эту мысль перебила другая – ончутьемпонял, что слово «когда» Бранка употребила не в смысле времени. А как синоним слова «если».
* * *

Кроссовки Олега окончательно развалились днем, когда Бранка объявила привал. Именно в этот самый момент Олег почувствовал, что идет босиком и шлепнулся на траву под крепкий граб с серебристой трещиноватой корой. Он честно нес крошно (кстати, не так уж и тяжело, туристские рюкзаки были куда как тяжелее) и не отставал от девчонки, хотя это оказалось очень трудно. Бранка была легка на ногу – впервые в жизни Олег увидел человека, который шел по лесу быстро и совершенно бесшумно – словно плыл над землей.

Бранка присела рядом – разведя колени и свесив между них руки, на корточках. Ее лицо стало озабоченным.

– Развалились.

– Угу, – буркнул Олег, рассматривая остатки своих кроссовок.

– Нельзя по лесу в шитых ходить, – просветила его девчонка.

– Нельзя… Как я дальше-то пойду? – Олегу не хотелось казаться перед Бранкой нытиком, но он и в самом деле ощущал досаду – острую, почти до слез. – Босиком я не смогу, не умею я!

– Давай я тебе свои отдам, – предложила Бранка без насмешки.

Олег почувствовал, что краснеет и грубо ответил:

– На хрен надо.

При одной мысли, что он возьмет обувь у девчонки, а она попрется босая, Олегу стало стыдно. Размахнувшись, он запулил остатки кроссовок в кусты. Лицо Бранки построжало:

– Нельзя так! – резко сказала она. – Надо зарыть, да и дерном прикрыть. Плохо оставлять за собой следы. Хоть какие. Кто забывает про то – недолго на свете заживается.

Без единого слова Олег поднялся и пошел в кусты, откуда притащил свои кроссовки. Сев на траву, стянул с ног носки, тоже протертые до дыр, затолкал внутрь обувки. Бранка, ловко орудуя топором, уже рыла ямку.

– Да будет земля вам пухом, – пробормотал Олег, следя за ее действиям. – Вы верно мне служили, товарищи.