Чтение 9–й страницы книги ~Воля павших~

– Эй, горожанин! Горожанин! Вольг!

Олег обернулся, понимая, что именно сейчас и начинается его настоящий контакт с местными жителями – внутренне подобравшись, готовый даже к неприятностям.

К нему шли четверо парней его возраста, одетых в точности как их с Бранкой спасители. Один – неожиданно рыжий, с резкими чертами лица, каких Олег тут еще не видел – пер на плече «дегтярь». Двое – с арбалетами – несли почти современные складные носилки, на одном из них была кольчуга. В четвертом Олег узнал того, кто обнимал Бранку, – на этом парне сидел такой же, как у Бранки, жилет, а на груди висел ППШ с рожковым магазином.

– Крук сказал, что ты можешь место показать, где дядя погиб, – сказал именно он, меряя Олега оценивающим взглядом. – Это далеко?

– Километров пятнадцать, – прикинул Олег и поправился: – Верст десять. Почти точно на закат.

Пулеметчик длинно свистнул. Олег обратил внимание, что у него необычайно благородное лицо. Как бы аристократическое. И смотрел он на Олега с открытой симпатией.

– И ты всю дорогу бежал? – спросил тот, что в кольчуге – не без уважения.

– Очень жить хотелось, – признался Олег.

Пулеметчик подбросил на плече свое оружие:

– Однако потом-то ведь остановился?

– Так ведь девчонку надо было спасать, – искренне ответил Олег.

– Мог бы и не торопиться, – хмыкнул Гоймир – Олег был почти уверен, что это он и есть. – У нас от самой речки все под наблюдением… А по правде – благо тебе. – Он вдруг искренне и хорошо улыбнулся. – Мне Бранка пересказала про тебя. В седле держишься?

– Немного, – скромно ответил Олег.

– О боги, за что караете меня, – хныкнул тот, что без кольчуги, – вот и опять это шкодливое животное…

– Ничто, – не без злорадства успокоил его Гоймир, – лошади-то тебя не любят по то, что растолстел ты последнее время. Заодно и брюхо порастрясешь.

Олег засмеялся вместе со всеми, хотя ему парень вовсе не казался толстым. Но и он хохотал тоже без какой-либо обиды.

– Меня зови Гоймир Лискович, – чуть поклонился, положив ладонь на сердце, парень с ППШ (ага, угадал, подумал Олег). – Да ты уж, верно, догадался… Тот, что с пулеметом – Йерикка Мечиславич – не смотри, что он рыжий, его мать из анласов, потому он дикий, что волк лесной…

Йерикка оскалил зубы и вместо поклона подал руку Олегу, сказав:

– Привет, – словно встретил приятеля на школьном дворе. Рукопожатие у него было сильным без желания свою силу показать.

– Этот, жирный – Ленко Справнич, – продолжал представлять друзей Гоймир, – а вон тот, ничем не на отличку – Гостимир Званич. Нет, неправда моя – певец он наотличку.

– И еще у него есть сестра, – сказал Йерикка, – которая уже третий год вытирает ноги о сердце Гоймира.

– Э-эй, йой, – лениво сказал Гоймир, потянулся надвинуть повязку на глаза Йерикки, но тот присел, и рука повисла в воздухе.

– Так ты – брат Бранки? – с интересом спросил Олег, только теперь заметив, как мальчишка по имени Гостимир похож на его лесную спутницу. Тот кивнул, открыто глядя на Олега. – Она про тебя говорила. В смысле, что поешь хорошо.

– Теперь часом все знакомы, не поехать ли нам наконец? – жалобно спросил Ленко. – Чем скорей мука почнется, тем скорей и покончится…
* * *

Здешние лошади оказались невероятно мохнатыми и низенькими, еще меньше хангарских, почти пони. Галопом они скакать ни за что не желали, зато с Удивительной легкостью рысили среди вереска, ничуть в нем не путаясь, а Гостимир похвастался, что при случае они могут скакать с камня на камень, словно горные козлы. Олег вполне готов был в это поверить, но все равно разочаровался. На таком животном не покажешь своего умения… Кстати, Йерикка это разочарование заметил и, подмигнув, сказал:

– Да, эти крысы – не настоящие кони. Настоящие кони живут в степях запада и в Анласе. Может, ты еще увидишь их.

– А еще там птицы гадят драгоценными камнями и можно питаться одним воздухом, – сердито добавил Ленко, трясясь в седле.

– У вас тут всегда так холодно? – полюбопытствовал Олег, глядя, как приближаются сосны. Спать ему уже не очень хотелось, а хотелось есть, и он жалел, что не очистил поставленную перед ним миску с кашей и мясом. Судя по всему, пришло второе дыхание…

– Разве это холодно?! – засмеялся Гостимир. – У нас тут выше плюс двадцати пяти никогда не бывает!

– Плюс двадцати пяти чего? – растерялся Олег.

А Гостимир важно ответил:

– Градусов по Цельсию. А у вас на Земле температуру не так меряют?

– М-м-м… – уклончиво промычал Олег.

А Йерикка без насмешки пояснил:

– Тут есть много такого, что привезли с вашей Земли. И во время восстания, – он так и сказал «восстания», а не «взмятения», как другие, – и раньше, и позже.

Гоймир, ехавший чуть впереди, обернулся:

– Мы все рады будем тебе помочь, Вольг. И не только потому, что ты спас и хранил Бранку. Мы знаем твоего деда. Это горе, что он умер.

А Гостимир так же серьезно добавил:

– Но «умер» – это не «пропал», Вольг. «Умер» – это только «умер», а существовать в сущем он будет, пока его помнят. И ты не забывай.

Олег промолчал. Что он мог сказать? Что вообще не знал своего деда, а в эту историю влез случайно, из любопытства? Не поймут… Не иначе как они считают его наследником славы героя… Вот подарок-то… Теперь Олег предпочитал молчать, поглядывая вокруг. И сейчас он смог до конца оценить красоту этих мест – неброскую, тихую и гордую, похожую на красоту девушек Севера и такую отличную от крикливой наряженной развязности шлюхи – тропической природы. Это сравнение Олег как-то слышал от отца… Но сейчас даже мысли о доме не могли разрушить очарования, которому поддался мальчишка.

Очевидно, Йерикка понял овладевшее им настроение. Чуть нагнувшись с седла, он сказал гордо:

– У этих мест не было никакой истории, пока полторы тысячи лет назад князь Стомудр из племени Лося не привел сюда свой народ. История начинается, когда приходят люди. Я люблю эти места, хотя родился не здесь…

– А где? – полюбопытствовал Олег.

Йерикка указал на юг:

– В аду, – усмехнулся он. – В городе Джеррай – или Холмске – жил и сражался мой отец. Там он купил мою мать.

– Купил? – неверяще спросил Олег. – На… рынке?

– Нет, что ты, – снова скривил губы Йерикка, – это далеко на юге, там нет рынков рабов и данваны не торгуют людьми, это же не хангары… Это называется «работница по объявлению». Культурно и гладко, как они любят… Мой отец, как и дядя Ломок, был сыном Крука, хоть и от другой женщины…

– А где сейчас твой отец? – поинтересовался Олег.

– Там же, где и мать. И старшие братья, – тихо сказал Йерикка. – В вир-рае. В Вальхайме. Нигде. Выбирай то, во что веришь, Вольг.

– Погибли? – сочувственно спросил Олег.

Йерикка кивнул:

– Они еле успели спасти меня. Мне было одиннадцать, и они отослали меня сюда с верным человеком. А сами погибли. И мои старшие братья погибли. С тех пор я живу здесь. И не знаю лучше мест, чем эти.

Мальчишки немного отстали от остальных. Олег, посмотрев вслед трем другим всадникам, нерешительно начал:

– Я еще спросить хочу…

– Спрашивай, – тут же ответил Йерикка. – Хорошо, когда человек спрашивает.

– Мужчины племени – где они?

На секунду Олег пожалел о своем вопросе. Лицо рыжего горца сделалось страшным… нет, не страшным, оно помертвело, как посмертная маска. Но Йерикка не сказал никакой резкости, не выругался, не закричал, чего, если честно, ожидал Олег. Он повернулся в седле и уставился вперед, а Олег начал тоскливо размышлять, что же он ляпнул не так.

– Они пришли в ночь на Корочун,[12]– заговорил Йерикка так внезапно, что Олег вздрогнул. – Они появились с полдня в темноте, как злые мары, как настоящие посланцы Зла. Их было трое. Они пришли в крепость, не скрываясь, и веселившиеся люди замолкли, окружили их кольцом, а князь, отец Гоймира и сын Крука, вышел на крыльцо своего дома и стоял там, под резным Перуновым знаком, опираясь на обнаженный меч-двуручник. Ему уже сказали, что за гости пожаловали… Это были не хангары, а предатели, сумы переметные. Двое. Третьим с ними пришелданван. Он не открывал своего лица и молчал, а лаяли его псы… – Йерикка вдруг ожесточенно сплюнул. – Они говорили, что довольно нам, дикарям, жить на нашей дикой земле по нашим диким законам. Что есть могучие и добрые данваны, которые за всех обо всем подумали и позаботились… Что земля наших предков, наша кормилица, наш дом – это просто никому не нужные голые скалы и мы должны сказать «благо» великодушным данванам, которые решили взять нашу землю и нас на ней под опеку. Для того, чтобы мы зажили так же счастливо и дружно, как живут наши братья в лесах и городах славянской земли… Мы молчали. Все молчали. Тогда они стали пугать и грозить, напоминая о мощиданванов и их решимости спасти нас от дикости… – Йерикка посмотрел на Олега потемневшими глазами и тихо сказал: – Когда тебя убивают – это страшно." Но в сто раз страшнее, когда убивающий тебя кричит: «Ты будешь счастлив! Я тебя люблю! Я тебе помогу!»

Олег представил себе такую картину и вздрогнул. А Йерикка продолжал:

Они говорили. А мы молчали. Они снова начали расписывать то счастье, которое ждет всех нас, когда наша крепость превратится в данванскую, когда у нее отберут имя Рысьего Логова, когда в ней поселится Капитан данванов, а нам дадут все, чего нам не хватает. В замен же требуют лишь одного – нашу свободу. Такой пустяк, говорили они. И снова грозили войной, ее ужасом и разорением… И наконец… – Голос Йерикки вдруг звонко, стеклянно дрогнул, он вскинул голову: – Наконец они замолчали тоже. Им нечего было больше сказать! А мы не возражали, не соглашались, не кричали, не бросались на них. Просто стояли. И они стояли в нашем кольце и с каждым вздохом теряли свою песью смелость… Они озирались, ежились, и страх овладевал ими. Только данван был неподвижен и молчалив, – с ненавистью и неожиданным уважением добавил Йерикка. – Тогда князь сказал: «Мы выслушали вас. Уходите и скажите, что вы были последними данванскими прихвостнями, что пришли сюда по доброй воле и ушли живыми». И они убрались! Те двое бежали, как побитые малыши. А данван оглянулся и сказал неспеша: «Вы все умрете, глупцы». И мы знали, Вольг – это не просто слова. Мы снова праздновали, но с первым светом уже собрался Сход Мужчин. И многие говорили, что надо все бросить и уходить в горы, пока не поздно. Но князь сказал: «Если есть силы бежать – кто поверит, что нет сил драться?!» И большинство заняли его сторону. Собралось ополчение, мы выслали пословных людей в соседние племена. Даже в те, с которыми у нас кровная вражда. И снова не все были согласны. И опять князь сказал: «Не будет добра, коль меж своими котора». Мы радовались. – Йерикка усмехнулся. – Мы, мальчишки… Мы думали, что едва придет враг, мы вгоним сталь ему в глотки – пусть погрызет ее! Даже я так думал… Мы успели вовремя. Едва собралось ополчение, как прибыли люди с ответом от соседей. К тем тоже приходили мары – и тоже убрались ни с чем. Ополчения еще четырех племен присоединились к нашему, и отец Гоймира стал князь-старшиной. Нас не взяли. Мы страшно обиделись, мы чувствовали себя оплеванными, опозоренными на всю жизнь! Ополчение ушло навстречу врагу, который уже двигался через зимние леса – большим числом, хотя самих данванов там было мало. Ушло ополчение – и больше не вернулось.

Этими простыми словами Йерикка закончил рассказ. И Олег только теперь заметил, что остальные всадники, придержав коней, вновь едут рядом с ним и рыжим славянином. Олег обвел взглядом суровые лица мальчишек:

– Значит, ваши отцы… – начал он и осекся. Вместо него закончил Ленко:

– И старшие братья, и дядья – все они погибли, горожанин. Врага не пропустили. И сам и легли в лесах. Ни один не вернулся.

– Заявочки… – пробормотал Олег. – И что же вы теперь собираетесь делать?

– Мы ждем и готовимся, – ответил Гоймир. – Это наша земля. Тут пепел наших навий,[13]тут наши дома и наши корни. Мы люди племени Рыси, а не осенние листья, которые гонит ветер, Стрибожий внук.

«Веют ветры, Стрибожьи внуки…» – вдруг откликнулось в памяти. Невесть как запавшая в голову строчка из мельком даже не прочитанного – просмотренного! – «Слова о полку Игореве» была словно странный укор. И Олег поспешно сказал:

– Но ведь они вернутся. Думаете, они оставят вас в покое?!

– Не оставят, – кивнул Гостимир. – Потому нам важен каждый меч.

– Вы собираетесь сражаться?! – Олег ощутил, как против воли вытаращились глаза.

– Разве можно по-иному? – с таким же удивлением спросил Гоймир. – Со своей земли умри – не сходи! Так сказано.

Олег подумал, что очень даже можно – по-иному. Он был развитым парнем, имел свои суждения по множеству вопросов, о которых большинство его сверстников даже не задумываются. И, глядя телевизор – репортажи о притеснениях русских в разных местах бывшего СССР – всегда очень переживал, не понимая, почему те не сопротивляются. Да хотя бы и с оружием в руках – что терять, когда тебя выгоняют из дома, издеваются над твоими близкими?! Отец с горькой иронией говорил: «Зато живем по божьим заповедям – ударили по щеке, другую подставляем». Но вот рядом с Олегом ехали совсем другие славяне. Такие же, как он. Говорившие на неотличимом почти языке. И все-таки – другие. Считавшие, что боги за тех, кто противится врагу. Готовившиеся вступить в войну, в которой им заведомо не было победы.

Это не около телевизора возмущаться – почему, мол, не сопротивляются, почему такая покорность. А если автомат в беспощадных руках уже нацелен в лоб и тебе говорят: «Беги!»? Или: «Бросай оружие!»? Кто не побежит? Кто не бросит?

Да вот они не побегут и не бросят. Но ему-то что делать?! Зимы ждать, до которой, может быть, никто тут и не доживет?! Противное чувство страха поднялось откуда-то из района желудка. Снова вспомнились виселицы и тупой, исполненный высокомерной силы, полет данванских машин… Против них – с мечами?! Да пусть даже с этой рухлядью – «Дегтяревым»?! И что?! Вон, даже когда дед со своими друзьями – или кем там! – помогал, и то ничего не вышло, а теперь?! Ведь объективно – им кранты, это же видно. И им, и сопротивлению в городах, и неведомым ан-ласам-кочевникам, землю которых травят данваны… Мир этот – в их власти. Они тут самые сильные…

Было что-то… неправильное в этих мыслях. Неправильное и скользкое, как лягушка под босой ногой. Противное. Только Олег не мог понять – что.

Его спутники тоже ехали молча. То ли переживали совсем недавнюю безвестную кончину близких, то ли думали о своем вполне ясном будущем… А потом вдруг Гостимир вскинул голову, тряхнул волосами, улыбнулся и… запел. Здорово запел, словно солист хора мальчиков имени кого-нибудь там знаменитого. Чисто, звонко и сурово:Жаль, мало на сеете свободных зверей.Становятся волки покорней людей.Ошейник на шею, убогую костьВ те зубы, где воет природная злость…

И почти тут же подхватили Гоймир, Ленко и Йерикка:А ловчие сети калечат волчат,Их суки ручные вскормят средь щенят.И будет хозяин под стук тумаковСмеяться, что нету Перуна Волков!Пусть лают собаки, таков их удел.Восстаньте волками, кто весел и смел!Кто верит в удачу и лютую смерть.Кому бы хотелось в бою умереть!Учите щенят, есть немало волковСредь них, не запятнанных скверной оков.Вдохнут они волю и примут наш вой,Как клич, как девиз на охоту и в бой!..

Это была первая песня с рифмой, которую Олег тут слышал. И звучала она, как дерзкий вызов тому, что происходит в Мире. Не было в ней безнадежной, суровой готовности ТОЛЬКО умереть, чего можно было ожидать. Олег почувствовал, как напрягаются мускулы, а руки сжимаются в кулаки…Покорная вера – в собачьих богах!Ошейник Исуса – их слабость и страх!Но вольные звери не знают преград,Поймут волкодавов тупой маскарад!Поймут и оскалят кинжалы-клыки!Пощады не будет всем вам, выжлоки!И вольные ветры завоют в лесах,И знамя для волка – свобода, не страх![14]

– Почему песня о волках? – спросил Олег. – Ведь вы – племя Рыси?

– Волк – зверь Перуна, – сурово ответил Гоймир. – Зверь войны. И не надо больше спрашивать…
* * *

Бесшумно ступая по моховой подушке, коньки выбрались на поляну, посреди которой высился тот самый камень – словно памятник Ломку. Тут ничего не изменилось. Все также лежали трупы хангаров, да задувал холодный ветер между сосен.

– Вяжите носилки к лошадям, – приказал Гоймир, спешиваясь первым.

– Помоги, – обратился Гостимир к Йерикке, и они вдвоем начали особым образом пристегивать носилки к конской сбруе. Гоймир, чуть пригнувшись, водил стволом ППШ, шаря взглядом между деревьев, по камням и зарослям папоротника ниже на склоне.

– Нету там никого, – слегка насмешливо бросил Ленко, перекидывая ногу через седло и съезжая наземь, – довольно в бабки играться.

– Для многих последними стали такие слова, – через плечо заметил Йерикка. – И многие из тех многих были воинами не чета нам.

Олег тоже спешился, машинально закинул повод за сучок, потрепал коня по жесткой долгой гриве. Расстегнул кобуру. С одним револьвером в окружении славян, особенно Йерикки с пулеметом и Гоймира с ППШ, он чувствовал себя каким-то голым. Тем более что…

– Уж больно тихо тут, – сказал вдруг Гоймир раньше, чем Олег додумал свою мысль. – Вольг, Ленко, пошли тело подберем, да и поедем отсюда.

Они втроем двинулись к камню. Ленко шел чуть впереди. Гоймир – сбоку Олега.

С камня взлетела сорока. Уже видно стало, что убитый лежит на животе и что его обыскали. Иного трудно было ожидать… Мох, покрывавший камни почти повсеместно, ощутимо пружинил под ногой. Олег всматривался вниз – туда, откуда доносился еле слышный шум речки. Взгляд мальчишки скользил по камням, тут и там поднимавшимся надо мхом ипапоротником. Их бурые и серые бока пятнали лишайники…

И на одном из камней лишайник был содран.

Содран так, словно на него в спешке наступили… и обнажившийся камень был все еще влажным, непросохшим. В сухом, холодном воздухе, в солнечный день, в сосновом лесу камень высох бы минут за пять.

Кто-то пробежал тут не больше пяти минут назад.

Олегу стало жарко. Но он ничего не успел сказать – Йерикка сверху вдруг закричал:

– За-са-да-а-а!!! – и ударил вниз очередью из «Дегтярева» прямо через голову Олега. Услышав свист пуль, тот бухнулся на живот раньше, чем до него дошел смысл крика. Прямо перед Олегом подпрыгивал на месте и крутился, словно танцевал рэп, Ленко, а потом – упал и скатился чуть вниз, уперся в камни спиной, застыл. Гоймир прыгнул вперед и в сторону, за похожий на мяч для регби валун. Йерикка продолжал стрелять, и Олег увидел, как бежит, прыгая с камня на камень, Гостимир – а потом ныряет в папоротник, словно в воду…

Потом взгляд Олега упал вниз.

Там, среди сосен и камней, передвигались от укрытия к укрытию люди в мешковатой серо-зеленой форме. Не хангары. Они перебегали и стреляли из длинных винтовок короткими очередями.

Сюда стреляли. Вот один из них как-то странно завалился в папоротник и уже не встал… другого, спрятавшегося было за дерево, словно удар передком автомобиля швырнулвниз по склону…

Что-то с коротким хлопком разорвалось среди камней позади. Рядом на живот рухнул Йерикка, с хрипом завозился, подтягивая за ремень пулемет; спина у пего заплывала кровью сквозь плащ. Только теперь до Олега дошло, что он находится в центре самого настоящего боя.

Почти инстинктивно, движимый страхом за свою незащищенность, Олег оттолкнулся и перекатился по склону вниз, к Ленко. Тот был прострелен пулями в десятке мест, не меньше, но Олег не заметил этого, как не заметил и того, что перепачкал кровью ладони, схватившись за самострел, – к счастью, свободный, ни за что не зацепившийся…

– Горцы, суки! – закричали снизу, и Олег вздрогнул – столько было в этих словах злобы и до такой степени неожиданно оказалось услышать их на русском… на славянском языке. – Сдохнете сейчас, выродки вонючие! Сдохнете!

– Сам ты выродок, подстилка хангарская, выползок данванский! – зло крикнул Гоймир. Он стрелял, лежа за камнем, выставив ствол ППШ, наугад, и ветер сносил облачка быстро рассеивающегося призрачного дыма. Пули щелкали по его укрытию, высунуться Гоймир не мог.

Забинтованными руками действовать было нелегко, но все-таки вполне возможно. Олег сдернул крышку с тула на поясе Ленко, выгреб наружу короткие, без оперений стрелы. Он не хотел пускать в ход наган, боясь совсем растратить патроны.

Ленко смотрел на него – совершенно спокойными, живыми глазами. Но изо рта и ноздрей мальчика вытекали струйки темной, уже начавшей сворачиваться крови…

Олег положил самострел на поясницу убитого – для упора. Абсолютное хладнокровие, подобное тому, посетившему его утром в поле, поселилось и сейчас в каждой клеточке тела…

…Человек, учивший его фехтованию, этим не ограничивался. Он много раз водил мальчишек в походы и устраивал с ними военные игры. Во время таких игр своих подчиненных тренер терроризировал беспощадно – физически и морально. Ему ничего не стоило проехаться специально срезанной палкой по спине, если она в строю казалась недостаточно прямой, пнуть ботинком на сантиметр выше, чем надо, в поднятый при переползании зад, довести четырнадцатилетнего парня до слез едкими и громогласными публичными насмешками… Жалобы на «тяжело» или «не могу» он игнорировал. «Не хочу» же не признавал вообще – на «не хочу» ответом было «у нас все добровольно – вон из клуба и из секции!»

Но одно было совершенно точно. Олег научился у этого грубого и временами беспощадного человека едва ли не большему, чем у отца.

Противник обладал подавляющим огневым превосходством. На два «огненных боя» и два самострела у него имелось не меньше полудюжины стволов. И ручные гранаты. «Спокойно, Олег, спокойно», – прошептал мальчишка сам себе, всматриваясь до боли в заросли папоротника. В желобе самострела лежал не болт, а срезень – с широким, заточенным до остроты бритвы лезвием-полумесяцем. Светлокожее лицо под низко надвинутым капюшоном поднялось от корней сосны.

– Спасибо, Игорь Степанович, – процедил Олег, нажимая удобный, почти винтовочный спуск. Он привычно изготовился к отдаче, но ее не было, как не было и выстрела. Просто лицо врага вдруг залилось волной крови – срезень ударил в глаз. Олег перекатился, дернул рычаг затвора, поспешно вложил вторую стрелу – бронебойную, с настоящим граненым ножом вместо наконечника… Снова мелькнуло в перебежке серо-зеленое пятно. Выстрел! Рослый враг выронил винтовку, обеими руками схватился за бок, скрючился и неверным шагом отступил за ствол сосны. Олег сделал кувырок в сторону, увидел, как от дерева, за которым он только что прятался, полетела светлая, нарядная щепа. Вот такого в пейнтбольных баталиях не было.

Еще одна граната разорвалась выше по склону. Пластаясь у самого основания камня, Олег осторожно высунулся – и увидел, как на фотографии в журнале, ствол ручного пулемета метрах в пятнадцати от себя, не больше – и злой, короткий выхлест пульсирующего пламени на стволе.

– Гранату! Кто-нибудь! – завопил Олег, кляня себя за то, что не посмотрел, есть ли на поясе Ленко гранаты. Хотя бы одна! Как бы она сейчас пригодилась!

– Держи! – резко крикнул Гоймир, поняв, зачем «горожанину» граната. Рубчатая Ф-1, старая добрая «лимонка», упала в ловко подставленную ладонь. Около бока, слева, корень расщепился, показав розоватую мякоть сосны, тут же потекшую смолой… Боевая граната – впервые в жизни. Кажется, она очень мощная. Олег рванул кольцо – оно не выдернулось. Внезапно заспешив, он разогнул торчащие с другой стороны запала усики, дернул снова и, задержав на секунду в ладони компактную, уже успевшую нагреться его теплом смерть, метнул ее, как мяч в игре, безжалостно-пластичным движением хорошего спортсмена.

Треск, грохот, щелчки по камням. Ствол пулемета резко дернулся вверх и пропал, съехал куда-то.

Еще кто-то в мешковатой одежде покатился вниз, сминая папоротник и пытаясь выдрать из горла стрелу Гостимира. Что-то туго щелкнуло о камень возле головы Олега, ударило в плечо. Он посмотрел – рядом лежала граната, чужая, идеально круглая. Быстрым спокойным движением, без мыслей, Олег оттолкнул ее в расщелину меж камней. Там она взорвалась – почти тут же.

Двое в чужой форме словно из-под земли выросли – глаза бешеные под капюшонами, винтовки за плечами, в руках – длинные широкие тесаки с зазубренным обухом. С губ Олега сорвалось матерное ругательство, он рванул рычаг самострела… Сбоку живым клубком выкатился Гоймир, вскочил, с размаху врубил изогнутый нож в бок одному, с криком «Рысь!» рубанул наискось мечом по ключице второго, и тот повалился на осевшего первого, обливаясь кровью. Олег выпустил стрелу в третьего – поднявшись на колени из папоротника, тот целился в спину Гоймиру из винтовки.

И СТАЛО ОЧЕНЬ ТИХО.

Очень-очень. Олег осматривался, вжавшись плечом в камень и держа наготове вновь заряженный самострел. Гоймир, осторожно ступая, шел к нему, держа в обеих руках окровавленные клинки. Гостимир, зажав плащом левое плечо, подходил к Йерикке, лежащему за пулеметом – голова на прикладе, в кулаках торчит папоротник.

– Всех кончили, – сказал Гоймир, подходя к одному из убитых. – Предатели, переветчики! – процедил он сквозь зубы и повернулся к Олегу. С легким удивлением посмотрел на него, словно впервые увидел. – А ты боец, Вольг. Без тебя прибрала бы нас Белая Девка[15]… Это и называют – пошли по шерсть, а вернулись стрижены… кр-ровь Чернобогова! – Он коротко, зло рассмеялся и неясно было, кого имел в виду.

Олег, не снимая самострела с руки, поднялся в рост и тоже подошел посмотреть на убитых. Не сказать, чтобы ему этого очень хотелось, но что-то упрямо тянуло его к трупам, каменно-неподвижно лежавшим в кустарнике и уже очень мало похожим на людей. Смерть забрала у них это сходство – теперь они, скорей, напоминали валуны, каких вокруг много.

«Вот я и поучаствовал в настоящем бою, – подумал Олег, скользя по трупам взглядом. – Скольких же я убил? Троих – на лугу утром. И четверых здесь. Или больше? Я фигею.Почему я ничего не чувствую?» В самом деле, он не испытывал желания жадно вглядываться (как в книжках) в лица убитых им, но не ощущал и какого-либо чувства вообще. В бою было хладнокровие – даже без азарта. А сейчас – равнодушие.

Его хотели убить.

Убил он. Все.

– Ленко убит, – сказал Гоймир. – Как решето. А что Йерикка?

Тот ответил сам:

– Два осколка в спину. Так, пустяк, эти штучки даже плащ добротный не пробивают.

Но, кажется, все было не так красиво, как он говорил. Лицо Йерикки и в самом деле было спокойно, как вода в тихой заводи, он сидел, словно просто решил отдохнуть, привалясь затылком к стволу сосны, – вот только дышал очень осторожно. Белые полоски мягких льняных бинтов охватывали ему грудь. Гостимир, сидя рядом, бинтовал себе плечо.

Тем временем Гоймир с абсолютным хладнокровием подошел к одному из убитых. Сказал:

– Чтоб тебе не вернуться! – и, примерившись, точным, сильным движением отсек трупу голову. Ударом ноги откатил ее в сторону. Перешел ко второму…

– Мамочки… – Олег отвернулся и, согнувшись, уперся ладонями в колени, пережидая резкий и болезненный позыв на рвоту. За его спиной Гостимир возмутился:

– Смотри, куда катишь!

Олег открыл рот, но пустой желудок ничего кроме струйки зеленоватой желчи из себя не выдавил. Спазм отозвался резью во внутренностях. Вот тебе и равнодушие…

– Вольг, помоги, – окликнул его Гоймир.

Не поворачиваясь, Олег сердито ответил:

– Знаешь, не тянет меня на это смотреть.

– На это? – Гоймир, кажется, усмехнулся. – Война такова.

– Рубить головы Покойникам? – Олег распрямился, сплюнул, жалея, что нечем сполоснуть рот. – Ничего себе война…

– Знаешь пословицу: «Подсел к чужому очагу – ешь, как все!»? – спросил Гоймир.

Гостимир поддержал:

– Попади к ним кто наш…

– Ладно, – откликнулся Олег. – Это ваши дела, не мои.

По-прежнему не глядя на то, чем занимается Гоймир, Олег подошел к Ленко. То ли при падении, то ли при повороте уже мертвого тела меч убитого парня – с рукоятью, увенчанной искусно выкованной из меди головой рыси – на треть выскользнул из ножен. На сером, без полировки, лезвии играл ставший сумрачным солнечный свет, словно бы сплетались стебли трав, образовывавшие что-то, очень похожее на фигуру человека, стоящего с прижатыми к бокам руками… Олег сморгнул – человеческая фигура растворилась среди стеблей невиданных трав…

Мальчик нагнулся, чтобы задвинуть клинок обратно в ножны. Но его остановил тревожный оклик Гоймира:

– Нет! Не трогай!

Олег удивленно оглянулся. Странно, но все трое горцев смотрели на него – внимательно и непонятно, с какой-то тревогой… или ожиданием?

– Почему? – непонимающе спросил Олег. – Я только хотел поправить меч.

Горцы переглянулись. Гоймир чуточку пожал плечами:

– Добро. Пускай…

А Йерикка пояснил серьезно и значительно: