Чтение 36–й страницы книги ~Нефритовые четки~

– А д-дамы где?

Усмехнувшись на слово «дамы», Никифор Андронович ответил:

– Распрощались с нами. У Кириллы свой маршрут. Пошла через лес к Старосвятскому скиту.

– Кто там живёт?

– Никто. Раньше старицы обитали, да уж лет десять, как последняя померла. Но место почтенное, богомольное. Там часовенка Параскевы Пятницы, покровительницы семейного мира и детского здоровья. Бабы любят туда своих ребятишек водить. Вот и Кирилла девочку повела. Вернее, девочка её… А что намерены предпринять вы, господа?

– Что до меня, буду читать про овец. – Фандорин сел к столу, придвинул поближе керосиновую лампу и вынул из кармана грамотку. – Читать и д-думать.

– Про каких ещё овец?!

– Про б-белорунных. Интереснейший документ. Я его прочёл наскоро, один раз. Теперь хочу изучить как следует. Читаю вслух. Будьте внимательны. Я полагаю, что в этом тексте к-ключ.Ключ

«А в ино время спасался аз в обители некой, старинным благочестием светлой,– приступил к чтению Фандорин, предварительно разъяснив, откуда взялась бумага – такая же, как в денисьевской мине. –Бысть обитель сия крепко устроена, богата пашнями и скотами, а пуще всего овцами белорунными. И дал мне отец игумен послушание пасти стадо овечье, числом обильное. И в один день, утрудившись за тем стадом доглядывать, присел аз у дерева дуба, и уснул, и видел сон. Привиделась мне земля у добра праведных…».

– Какая-какая? – переспросил напряжённо слушавший Одинцов.

– «Земля у добра праведных», – повторил Эраст Петрович, пожав плечами. – Не знаю, что это означает.

Евпатьев нетерпеливо воскликнул:

– Да читайте же дальше! Мне этот текст знаком. После расскажу. Читайте!

– «…Привиделась мне земля у добра праведных. И сделалось мне томно, так-то страшно. Будто сижу аз на большом лугу, близ тёмного леса и сплю, а овцы мои разбрелись кто куда. И снится, будто вскинулся аз ото сна и вижу – беда. Овцы мои белые кто где. Одни у самой опушки, и от тени дерев руно их потемнело. Иные уже в самой чаще, и несутся оттуда крики и блеянье, ибо дерут моих агнцев волчищи. А солнце уж низко, того гляди зайдёт, и выскочат волки из лесу, и все моё стадо задерут.

Напал на меня страх велик, забегал аз по полю, а что делать? Не собрать мне овец, далеко и широко разбрелись.

Вижу близь малую толику – баран, овца да ягнёнок. Выгнал на дорогу, хворостиной стегнул – побежали, слава Господу. Спасутся.

Другую толику есте нашёл, тож погнал…».

– Опять непонятно, – теперь уже сам прервал чтение Фандорин. – Что такое «есте нашёл»?

– «Есте» на современном языке так и будет – «есть», от глагола «быть». Какая-нибудь утраченная грамматическая форма, я не специалист, – сказал Никифор Андронович. – А может, просто ошибка писца. Это часто бывает: один опишется, а все последующие старательно копируют, потому что иначе – грех.

– Дальше опять невразумительно: «За нею глаголя и третью».

– Ну это-то ясно. «Глаголя» – в смысле «разговаривая», «приговаривая». Не останавливайтесь, читайте.

– «…За ней глаголя и третью. И ещё за одною полуиже поспел. А больше, зрю, не поспеть. Солнце до половины за лес утопло, волки с волчихами из-за дерев щерятся, много их, а попереди всех Волк-Антихрист, и крыж у него во лбу, а имя тому Антихристу – Зуд. Погибель настала! Что отцу игумену скажу, как спросит: „Где стадо моё?“

И пал аз, грешный, на колени и закрыл очи, чтобы не землю, а Небеса увидеть. Замолился Богородице: защити, научи, Дево, как агнцев белых спасти?

Сжалилась Пречистая, речет мне с золотого облака: «Белых не спасёшь, беленьких спасай».

Поднялся аз, спустил собак своих, пса и псицу. Пёс убоялся рыка волчьего, поджал хвост и прочь утёк. Псица же не устрашилась, беленьких мне с поля собрала, и погнал азбеленьких в обитель, а за мной крик и плач бысть велик – то волчищи остатнее стадо драли.

И вышел ко мне игумен, и спрашивает: «Скажи, инок, где большое стадо моё?»

Повалился аз в ноги, плачусь: «Грешен, господине, слаб, недостоин. Кого поспел из белых, пригнал, числом весьма немногих, да ещё беленьких, а прочие пропали».

И рек игумен: «Меленьки да беленьки, на крыла да в ангели».

И простил меня, и благословил».

– Больше ничего. К-конец. И на обороте пусто. Ну, Никифор Андронрвич, что скажете?

Евпатьев уверенно заявил:

– Ничего тайного в этой записи нет. Отрывок из «Видения старца Амвросия», довольно известного памятника петровской эпохи. Амвросий – один из духовных чад протопопа Аввакума, биографические данные крайне скудны. Судя по тому, что «Видение» написано простым, разговорным языком, это был человек без церковного образования, из мирян. Списков этого сочинения существует много. Как я уже сказал, в них встречаются разночтения и просто непонятные места. Позвольте взглянуть?

Никифор Андронович взял грамотку, внимательно рассмотрел.

– Переписано недавно. Есть небрежности, чего у нынешних профессиональных писчиков не бывает. Например, имя Волка-Антихриста «Зуд» без твёрдого знака на конце… –Он вернул листок. – В общем, должен вас разочаровать. Ничего эзотерического. Сон Амвросия про белых овец и волчищ мне знаком ещё с детства. Это поэтичная аллегория про долг пастыря беречь свою паству от Лукавого.

– А что означает метафора про сбежавшего пса и смелую п-псицу?

– Известно, что традиция староверия на бабах держится. Во времена Амвросия было иначе, но на то он и провидец, чтоб в будущее заглядывать… Ну, а что самоубийцы этотсписок с собой в мину берут, неудивительно: они ведь верят, что сбежали от волчищ в светлую обитель.

– Значит, никакого проку от этой бумажки не будет? Тьфу ты! – плюнул урядник и устало опустился на лавку.

Замолчали.

Эраст Петрович отошёл к окну, за которым, в унисон его настроению, быстро сгущались сумерки. Достал из кармана старые зелёные чётки, ритмично защёлкал камешками.

Маса наблюдал за своим господином с тревогой и надеждой. Евпатьев хотел ещё что-то сказать, но японец зашипел на него, приложив палец к губам.

Пожав плечами, Никифор Андронович взял со стола красивую серебряную фляжку, отпил из горлышка.

– Рому не желаете? Устали, поди, с дороги, – предложил он.

Фандоринский камердинер снова издал сердитый звук, но поздно – дедуктивный процесс был нарушен.

– Что, п-простите?

Обернувшись, Эраст Петрович рассеянно взглянул на промышленника.

– Разве ваша вера не возбраняет спиртного?

– Винопитие – грех, но простительный. Не то что курение сатанинской травы, – улыбнулся Евпатьев, очевидно, желая ободрить расстроенного собеседника. – Отопьёте?Настоящий старовер не стал бы с вашим братом еретиком из одной посудины пить, но я рискну, – в том же тоне продолжил он.

На фляжке поблёскивала золочённая монограмма

– «Н.А.» – понятно. А почему «М»? – все так же рассеянно спросил Фандорин, беря ром. – Ведь ваша фамилия на «Е»?

– Это не инициалы, – объяснил Евпатьев. – Это число. Видите сверху крышечка? Она называется «титло». Буква «мыслете» с титлом означает «40». Приказчики на сорокалетие преподнесли.

– «Мыслете»? – повторил Фандорин. И ещё раз. – Мыслете? Вот именно! Мыслить надо, а не…

Он схватил грамотку, впился в неё глазами.

– Ну к-конечно! Это цифры!

– А? – вскинулся Одинцов. Маса тоже весь подался вперёд:

– Цифуры?

– О чём вы? – обескураженно уставился на фляжку Никифор Андронович.

– Что такое буква «добро» на цифирный счёт? – быстро спросил Эраст Петрович, не отрываясь от листка.

– Четыре.

– …Так, здесь указано п-прямо… А «есте» – это сколько?

– Пять.

– Сходится! А «глаголя»?

– «Глагол» – это три. Да в чём, собственно…

– А «иже»? Это тоже цифра?

– Да. Восьмёрка.

– Значит, «полуиже» – четыре! Так вот в чём дело! Только про «д-добро праведных» неясно…

К Фандорину бросились с трёх сторон. Евпатьев и Одинцов, захлёбываясь от волнения, задавали вопросы. Маса просто смотрел в глаза – но с таким страстным нетерпением, что Эрасту Петровичу стало совестно.

– Извините, господа. Сейчас объясню, что понял. А дальше пойдём вместе… – Он вытер чудесным платком с борцами сумо вспотевший лоб. – Я был прав. В этом фрагменте, действительно, ключ. Не то инструкция, не то пророчество. Вернее всего пророчество, которое некто воспринял как инструкцию и руководство к действию…

– А попонятней нельзя? – взмолился Никифор Андронович.

– Все слова, которые кажутся в тексте лишними, представляют собой простейший шифр. В своём видении старец Амвросий сначала спасаетмалую толикустада – барана, овцу и ягнёнка. То есть родителей и ребёнка – как в Денисьеве, где самопогреблись плотник, его жена и младенец. Потом сказано:«Другую толику есте нашёл, тож погнал».«Есте» – это цифра пять. В деревне Рай в мину легли пятеро.«За ней глаголя и третью».Глагол – тройка! Это про деревню Мазилово, где погибли трое: староста с женой и их дочь. Далее в «Видении» идёт:«И ещё за одною полуиже поспел».Полу-«иже» – половина от восьми, то есть четыре…

– Тетыре дедуськи! – воскликнул Маса, не сводивший с господина восторженных глаз.

– Дайте! – выхватил у Фандорина листок Евпатьев, – …Действительно! Поразительное совпадение. Всё по пророчеству! Но что означает…

– Минуту! – перебил его Эраст Петрович, сам не замечая, что его пальцы стремительно отщёлкивают нефритовыми чётками. –«У добра праведных» —это у четырёх праведных, то есть староверческих деревень! Как здесь, на Зелень-озере.

– А я вам ещё кое-что прибавлю. – Никифор Андронович ткнул пальцем в грамотку. – Что это по-вашему? Вот здесь, перед прозванием Волка-Антихриста? Видите закорючку?Когда вы читали вслух, ничего про неё не сказали, да и я проглядел.

Фандорин посмотрел на странный значок, предшествующий имени «Зуд».

– Я решил, что это п-помарка…

– Нет, не помарка! – Теперь настал черёд Евпатьева блеснуть. – Так пишется знак «тысяча».

– это число 7404. Погодите, погодите… Вот вам и разгадка! Антихриста зовут «7404». Понимаете вы это или нет? – вскричал промышленник, явно потрясённый собственным открытием.

– Нет, не п-понимаю…

– По древнерусскому календарю, с 1 сентября у нас настал 7404 год от сотворения мира! Перепись совпала с пророчеством! Вот отчего они все под землю-то лезут!

Побледневший Фандорин тихо поправил:

– Не все. Толкователь пророчества посвящал в эту тайну лишь избранных. Давал список, разъяснял смысл. Так он «спас» троих, потом пятерых, потом ещё троих и напоследок четверых. Те, кого он наметил, безропотно пошли в м-могилу. Да ещё наверняка были горды, что удостоились попасть в малое число спасённых … Но остались ещё какие-то «беленькие», которых Амвросий гуртом довёл до обители. Кто это? Почему они особенно дороги «отцу игумну», то есть Господу? По кому будет нанесён следующий удар?

– Возьмём юрода – сам скажет, – грозно тряхнул чубом урядник. – Здесь он где-то, Лаврентий этот чёртов. «У добра праведных». Ништо, найдём! Не уйдёт! С озера ему боле податься некуда! Я сам на лыжи встану, по всем четырём…

Эраст Петрович с досадой остановил его:

– Помолчи, Ульян! Не того искать хочешь! Лаврентий здесь не п-при чём.

После этих слов в избе снова стало очень тихо.Белые, чёрные и беленькие

– Мы думали, что гонимся за разносчиком з-заразы, а на самом деле несли её сами. Беда шла не впереди нас, а по нашим следам. Разве не так? Приезжаем в новую деревню, там мир и покой. Стоит нам уехать, туда врывается смерть. Помните, доктор назвал нашу пёструю компанию «санитарно-эпидемическим отрядом»? Первую половину определения нужно выкинуть – наш отряд был простоэпидемическим,то есть распространял эпидемию…

– Погодь, погодь, Ераст Петрович! – воскликнул оторопевший урядник, как обычно, в минуту крайнего волнения переходя на «ты». – Ты к чему ведёшь-то?

– Толкователь п-пророчества (пока назовём этого человека так) был среди нас.

Никифор Андронович фыркнул:

– Ну уж это… Чёрт знает что! Кто же, по-вашему, сия староверческая Кассандра? Кирилла, что ли?

Подумав, Фандорин покачал головой:

– Нет, не годится. Вы говорите, она направилась в пустой скит. Как его…?

– Старосвятский.

– Да, Старосвятский. Но там никто не живёт, а «спасителю овец» нужны новые жертвы – п-пресловутые б-беленькие. Провокатор, сеющий смерть, вовсе не обязательно старообрядец.

– Ераст Петрович, не томи. Скажи, кто, – попросил Ульян.

– Да любой! Например, Лев Сократович К-Крыжов, поминающий Сергея Геннадьевича, чьим единомышленником он, судя по всему, является…

– Какого Сергея Геннадьевича? – не понял Евпатьев.

– Нигилиста Нечаева. Того самого, кто тридцать лет назад Русь к топору звал и «Катехизис революционера» составил. Я этот замечательный д-документ наизусть помню, потому что он ещё немало бед наделает. «Революционер в глубине своего существа разорвал всякую связь со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него – враг беспощадный, и если он продолжает жить в нём, то только для того, чтобы его вернее разрушить». Или, уж совсем напрямую: «У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но убеждённые в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путём всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию». С точки зрения нигилиста любое потрясение, выводящее народную массу из равновесия, приближает великий бунт. Чем хуже народу, тем быстрей даст течь корабль государственной власти, который Крыжов называет «кораблём д-дураков»…

– Точно! Крыжов это! – закричал полицейский. – Тут давеча господин ротмистр из Охранного занятию проводил, про революцьонеров-нигилистов разобъяснял. Они – собаки бешеные, державу погубить хотят!

Евпатьев сделался очень серьёзен:

– Хм, а в самом деле… Крыжов во всех деревнях бывал неоднократно. Местные жители его знают, имеют к нему доверие! Нужно немедленно в Бесчегду!

– П-постойте. Не нравится мне и наш психиатр, Анатолий Иванович Шешулин. Сам его приезд из столицы довольно подозрителен – прямо к очагу самоубийств, которые он с непостижимой прозорливостью предсказал. Я наблюдал за этим человеком. Он одержим очень сильным бесом, имя которому честолюбие, причём в одной из самых болезненных форм – честолюбие научное. Уж не поддался ли доктор соблазну слегкап-помочьсвоему прогнозу? Не за тем ли и приехал? Ему с трудом удавалось скрыть радость всякий раз, когда появлялись новые жертвы. Это раз. Не будем игнорировать и гипнотические способности Шешулина, которые он продемонстрировал во время припадка Лаврентия. Анатолий Иванович – исследователь механизма внушаемости. Это два. Ну и третье. Почему этот блестящий психиатр, без усилия подчинивший юродивого своей воле, ни разу не попытался дезавуировать ложную версию, которой мы руководствовались? Ведь он должен был после того случая понять, что блаженный относится не к числу внушающих, а к числу внушаемых, и, значит, мало подходит на роль возмутителя душ.

– Верно, верно! – стукнул кулаком по столу Никифор Андронович. – Он и мне с самого начала не понравился. «Я предсказывал! Надо мной смеялись! Мой доклад в Петербурге станет сенсацией!» А какой у него взгляд? В самую душу вбуравливается!

Урядник схватил шапку.

– Господа хорошие, время теряем! Куды он двинул? В Салазкино? Это пять вёрст всего. Мы его, иуду, прям щас возьмём!

– Или вот тоже б-благочинный, – задумчиво продолжил Фандорин, не обращая внимания на Ульяна. – Если действовать по принципу «ищи, кому выгодно», то отец Викентий – лицо, чрезвычайно заинтересованное в распространении эпидемии. Сейчас он влачит жалчайшее существование. Пастырь без паствы, мелкий вымогатель, самый презираемый с-субъект во всей округе. Он должен люто ненавидеть старообрядчество и старообрядцев. Что это за странный объезд? Неужели только из-за поборов? Вы заметили, что в каждой из деревень он отправлялся по домам –с наставительной беседой? Аможет быть, чтобы показывать «Видение» и пугать им тех, кто посуеверней? После того как весть о стерженецких самоубийствах разнесётся по России, начальство наверняка примет самые суровые меры к искоренению в этих краях раскола. То-то отцу Викентию будет раздолье.

– Правда! Поп этот – всем нам первый враг, – горячо подтвердил Евпатьев. – Он больше всего чего боится? Что в нашем старообрядстве возобладает разумное, организованное начало. Что народ обратится из беспоповства к староверию цивилизованному, со своими священниками и епископами. Тут ему, кровососу, конец. Нет, Крыжов и Шешулин – люди просвещённые, а тут чувствуется поповская, иезуитская метода!

– Ещё дьякон этот при нём, – подхватил урядник. – Вроде лопух лопухом, а всюду шныряет, вынюхивает. Ушки на макушке, зенками так и постреливает. Если это поп гадит,то Варнава ему способствует. Я знаю, как надо! Меня учили. Следоват их обоих взять и поврозь допросить. Коли завиляют, собьются, зачнут разное врать – тут им конец.

Никифор Андронович с тревогой сказал:

– Они в Латынино пошли. Я предлагал мой возок взять, кучера давал – не захотели. Мы, говорят, на лыжах. Не больно-то раньше благочинный любил попусту брюхо растрясать.

– А латынинцев у нас белоголовыми дразнят! – вспомнил вдруг урядник. – Они и вправду сильно белобрысые все. Они и есть «беленькие»! Это попы за ними пошли! Едем, господа, скорей!

– Митька! – громко крикнул кучеру промышленник, приоткрыв дверь. – Запрягай! Да поживее!

– Кстати о Митьке… – все тем же тоном произнёс Эраст Петрович, и промышленник замер. – Тоже и ваш кучер – чем не кандидат? За всё время пути я не слышал от него ни единого слова. Неприметен, прячет г-глаза, явно старается не привлекать к себе внимания. Когда приезжаем в очередную деревню, куда-то исчезает. Потом так же внезапно появляется. Что он за ч-человек? Набожен? Старинные книги читать любит?

– Как большинство старообрядцев, – растерянно пробормотал Евпатьев, прикрыл дверь и опустился на лавку. – Господи, всех, что ли, подозревать?

Дальнейшая дедукция шла уже сама, без непосредственного участия замолчавшего Фандорина, который снова взял в руки грамотку.

– Статиста главного забыли! – спохватился урядник. – А его забывать не след!

– Кохановский? Да брось! – Никифор Андронович рассмеялся. – Нашёл злодея! Чем он тебе не потрафил?

– Юдей! Они Христа распяли и на хрестьян злобствуют!

– Кто иудей? Алоизий Степанович? С чего ты взял? Да ты живого еврея в глаза не видывал!

– Я, может, и не видывал, а господин ротмистр из Охранного нам инструкцию давал. У еврея волос чёрный, носище вот такой и непременно стеклы на носу. Вылитый Кохановский и есть. Имя опять же подозрительное – Алоизий.

– Подумаешь! Если б Яков, Борис, или там Семён – это да. А то Алоизий. Я думаю, он из поляков.

– Тож хорошего мало.

Пока они спорили по поводу национальной принадлежности Кохановского, между Фандориным и Масой состоялся разговор по-японски.

– Господин, священника с Барунаба-сан и статистика с помощником следует исключить из числа подозреваемых. Они приехали в самую первую деревню одновременно с нами. К этому времени там уже погибли три человека. Кто-то предложил им стать «белыми овцами», и они согласились. Вот доктор Сесюрин – другое дело. Он был в деревне. И эти двое, между прочим, тоже…

– Я думал про это. Но никого исключать нельзя, – вздохнул Эраст Петрович. – И благочинный, и статистики часто бывают в этих краях. Могли закинуть крючок и раньше.

Промышленник с полицейским замолчали, глядя друг на друга тяжёлым взглядом. По-японски они не понимали, но, кажется, пришли, к тому же выводу, что Маса.

– А тебе, Никифор Андроныч, тоже веры нет, – недобро улыбаясь, молвил Одинцов. – Тебе беспоповские раскольники давно кость в горле. Хочешь всех в поповцы переписать. Скольки разов сам говорил, и в газете твоей что ни день про то ж пишут. Мужик ты башковитый, дальнего ума. Часом не задумал обчество от старцев, шептунов да блаженных разом в свою сторону повернуть? Куды как ловко!

– Ты что несёшь, скотина! – ахнул Евпатьев. – Может, это ты провокатор и есть? С тебя, сумы перемётной, станется! Для старовера нет хуже врага, чем отступник! Идейкаэта подлая Охранным отделением смердит! Под веру нашу подкоп ведёте? Я знаю! Это тебя ротмистр подговорил, про которого ты всё поешь! Признавайся, иуда!

Промышленник схватил полицейского за грудки, Ульян его за ворот, и в следующую минуту непременно свершилось бы насилие, если бы не Маса.

Японец легонько стукнул урядника ребром ладони по локтю – рука у Одинцова онемела и повисла. С капиталистом Маса обошёлся чуть деликатней: стиснул запястья, и пальцы Никифора Андроновича разжались сами собой.

– Берых овец у нас нету, – миролюбиво сказал азиат. – Вусе чёруные.

Порядок был восстановлен. Драчуны все ещё тяжело дышали, но больше друг на друга не кидались, а Никифору Андроновичу, по всей видимости, было ещё и стыдно: как это он, солидный человек, предприниматель, владелец газеты опустился до стычки с нижним чином.

– Что-то Митька никак с дровами не закончит. Надо печку затопить, холодно. К ночи примораживает… Хм-хм. – Евпатьев покашлял, посмотрел вокруг. – А девочка Кириллина шарф забыла…

Он поднял с пола драную шерстяную тряпку, которую можно было назвать «шарфом» лишь весьма условно.

– Не простудилась бы. Шейка-то худенькая. Искус искусом, но могла бы Кирилла поводырку и потеплее одевать. До скита путь неблизкий, а на девочке обноски да опорки…

– Я заметил, вы никогда не называете Полкашу по имени. Почему? – спросил Фандорин, подняв глаза от грамотки.

– Что ж это за имя?

– Я думал какое-нибудь старинное, с-староверческое.

Евпатьев обиженно качнул головой.

– Хорошего вы о нас мнения. Мы людей по-собачьему не называем! Это девочку для поношения так нарекли, временно. Полкан – полковой пёс. Так обзывали раскольника, который своей волей шёл на государеву службу, в солдаты или в полицейские. – Он покосился на Одинцова. – Полкашка – кличка нарочито зазорная. Чтоб девочка смирению училась. Гнусный обычай! Я считаю, что через унижение человека ничему научить…

– Псица! – воскликнул Эраст Петрович.

– Что?

– Здесь сказано:«Псица же не устрашилась, беленьких мне с поля собрала».О Боже… Неужели…

Он передёрнулся.

– Кирилла?! Кирилла!? – в голос закричали промышленник и полицейский.

И Маса тоже взвизгнул:

– Кирира-сан?!

– Обе. Они действовали вдвоём. Но не в том дело… – Эраст Петрович ударил себя кулаком по лбу. – Раньше нужно было! …Господа, я знаю, кто это – «беленькие»! Пока Кирилла ходила по домам и беседовала со взрослыми, её псица обрабатывала детей. Я видел это собственными глазами и не придал значения! Т-турист……! – употребил он нецензурный эпитет, что во всю жизнь случалось с бывшим статским советником не более шести раз. – Вот как истолковала Кирилла слова Отца Игумена:«Меленьки да беленьки, на крыла да в ангели».Всех взрослых всё равно не «спасти», так хоть невинных детей! Потому и поводырку собачьей кличкой нарекла! И ещё… Опять-таки следовало сразу сообразить. «Обитель, древним благочестием светлая» – это же и есть Старосвятский скит. Почти полностью совпадает! Сколько времени зря потеряно! Только б успеть! Наверняка у них и день, ичас заранее сговорён!

Толкаясь плечами, четверо мужчин бросились к двери.Пение ангелов

– Не могу поверить… – Евпатьев остановился, хватая ртом воздух. Вытер со лба пот. – Это какая-то дьяволица! До чего виртуозно она меняла обличье, попадая в новую среду! С нищими в Раю была благостна, с лубошниками шутила, книжников проняла учёностью… А нам как морочила голову! Честно признаюсь: она мне чрезвычайно нравилась…