Чтение 40–й страницы книги ~Нефритовые четки~

– Хорошо, доктор. Я буду делать всё, как вы велите. Только вылечите меня, – прошептала страдалица, и я несколько раз моргнул, чтоб отогнать наворачивающиеся слезы.

С подозрением посматривая на Холмса, профессор скороговоркой и как бы нехотя описал положение дел. Я мало сведущ в нейрофизиологии и, честно говоря, не очень усердно читаю медицинские журналы. Если б не кое-какие воспоминания о латыни, чудом сохранившиеся в моей памяти, я бы ничего не понял.

– Травмирован Vertebra cervicalis, подозрение на трещину в Arcus superior. Хуже всего то, что наблюдается смещение и защемление Medulla spinalis. Что смог, я сделал. Но две недели полной неподвижности на l'estrapade[32]– так я назвал эту растяжку моей собственной конструкции – единственный шанс на полное или хотя бы частичное восстановление двигательной иннервации. Однако при малейшем сотрясении… – Он многозначительно покачал головой.

– Тетраплегия, коллега? – понимающе кивнул я, очень, кстати вспомнив термин, обозначающий паралич всех четырёх конечностей.

– Вот именно.

Жалко, Холмс не слышал, как я участвовал в этой учёной беседе – он всё шептался о чём-то с мисс дез Эссар.

– Позвольте-ка, сэр. – Лебрен отстранил меня и подошёл к девушке. – Время делать массаж.

Он опустился на колени и принялся разминать больной ступни, но мне сразу стало ясно, что светило нейрохирургии давно уже сам не производил эту процедуру, обычно поручаемую сиделкам, и поутратил навык.

– Думаю, у меня это получится лучше, коллега, – со всей возможной почтительностью сказал я. – Разрешите, мне это привычней.

– Пожалуй. – Мэтр с важностью поднялся. – Тем более что я должен отлучиться, мне пора протелефонировать в клинику.

Он вышел, и я взялся за массаж со всей возможной деликатностью и осторожностью.

– Вы тоже врач? – Мисс Эжени приветливо мне улыбнулась. – Какие ласковые у вас пальцы. Ой, щекотно!

– И очень хорошо, что щекотно. Чувствительность не утрачена, это весьма обнадёживающий симптом.

Я перешёл к запястьям, и теперь она смотрела на меня, чуть запрокинув голову.

– Доктор, у меня к вам огромная просьба, – тихонько прошептала девушка. – Вон там, на самой верхней полке, за 45-м томом энциклопедии, стоит шкатулка. Не могли бы вы её достать? Только тсссс!

Я поднял с пола роковую лестницу, виновницу несчастья, расставил и, проверив прочность, вскарабкался под самый потолок.

– Куда это вы, Уотсон? – обернулся Холмс, рассматривавший вентиляционное отверстие в стене.

– Хочу прочесть про тетраплегию в энциклопедии.

Он утратил ко мне интерес.

Все тома были покрыты слоем пыли. Кроме одного-единственного, 45-го, который, очевидно, частенько снимали с места. За фолиантом я обнаружил изящную лаковую коробку и,зажав её подбородком, спустился вниз.

– Откройте, только незаметно, – попросила Эжени.

Мне было любопытно, что у ней там такое.

Оказалось – ничего особенного. Флакончики, тюбики, кисточки – одним словом полный набор дамских косметических аксессуаров.

– Папа не позволяет краситься. Я тайком, – сообщила мадемуазель. – И в тот раз я тоже лазила не за книгой… Достаньте зеркало. Хочу посмотреть, как я выгляжу.

На её лице появилось сосредоточенное выражение, с каким женщины всегда смотрятся в зеркало, – одновременно недовольное и полное надежды.

– Какой кошмар, – упавшим голосом сказала Эжени. – Ужасней, чем я думала. А папа сказал, что будут ещё гости, какой-то господин из Америки. Ради бога, мистер Уотсон,помогите мне! Возьмите румяна. Вон та круглая коробочка, да. Обмакните кисточку. Нет-нет, не так сильно. Проведите пониже скул. Покажите-ка. Ах нет! Слишком много. Сотрите салфеточкой… Ну хорошо, сойдёт. Теперь возьмите помаду…

Я послушно и очень старательно выполнял все указания мисс дез Эссар. Моё сердце замирало от жалости и восхищения. О, женщины! В них столько отваги и стойкости духа, что нам, мужчинам, впору бы поучиться. Вот чего никогда не поймёт мой многоумный друг с его нелепой феминофобией.

– Нижнюю губу, скорей! – поторопила меня Эжени, – Я слышу в диванной шаги. Гость уже здесь! Уберите шкатулку!

Я едва успел спрятать коробку за спину, как из щели боком выскользнул незнакомый джентльмен с гладким чёрным пробором и седыми висками.

– Добрый день, мадемуазель. Здравствуйте, г-господа, – сказал он по-французски с лёгким заиканием. – Моё имя Фандорин. Эраст Фандорин.V

Первое впечатление от этого господина у меня было не самое благоприятное. Очень уж лощёный, слишком тщательно одетый, и сразу видно, что считает себя красавцем. Если б я не знал о его происхождении, не усомнился бы, что передо мной француз.

Мне показалось, что вновь прибывший не ожидал увидеть в башне столько людей, во всяком случае он оглядел нас с некоторым недоумением.

Я назвал себя, а Холмс начал представляться, да не закончил, потому что русский был вынужден отвлечься. За его спиной послышалось сопение и кряхтение – кто-то явно пытался пролезть через коридор, испытывая нешуточные затруднения. Я вообразил, что мсье дез Эссар всё-таки решил прорваться к дочери (при его полноте эта попытка была заведомо обречена на неудачу). Однако я ошибся.

Извинившись, мистер Фандорин просунул руку в проход и выдернул оттуда низенького, плотно сбитого азиата в добротной клетчатой паре. Тот встряхнулся, приводя в порядок свой помятый костюм, и с большим достоинством всем нам поклонился.

– …Sherlock Holmes,? votre service[33], – спокойно проговорил мой друг, словно никто его и не прерывал.

Не скрою, было приятно наблюдать, как исказилась от изумления смазливая физиономия русского.

– Ш-Шерлок Холмс? Т-тот самый? – пролепетал он, переходя на английский. – А вы –тот самыйдоктор Уотсон?

Я иронически наклонил голову. Похоже, мсье дез Эссар провёл не только нас с Холмсом.

Фандорин оборотился к двери, как бы ожидая от хозяина объяснений. И они не замедлили последовать.

– Прошу извинить! – гулко, как из трубы, донёсся голос дез Эссара, который, очевидно, просунул голову в коридорчик. – Я должен был предупредить вас по дороге, но боялся, что вы повернёте назад! Мистер Холмс счастлив возможности поработать с вами рука об руку. Надеюсь, и вы ничего против мистера Холмса не имеете!

– Нет-нет, совсем напротив! Я счастлив и даже п-польщён! – переполошился русский. – Просто это несколько неожиданно…

Он изобразил радостную улыбку, которая получилась не очень правдоподобной.

– Вот и отлично! – с энтузиазмом крикнул хозяин. – Я знал, господа, что вы простите мне эту маленькую интригу. Ради бедной девушки, которую вы видите перед собой!

Мисс Эжени, с интересом косившая своими очаровательными глазками на красавца-заику, громко спросила:

– О какой интриге ты говоришь, папочка? И потом, разве эти господа приехали сюда работать, а не встречать новый год?

Мы все тревожно переглянулись. Но дез Эссар нашёлся:

– Это касается реорганизации Общества друзей электричества. Мои гости – страстные поклонники прогресса.

Фандорин почтительно молвил:

– Это сущая правда, мисс.

Он уже опомнился от неприятного сюрприза, взял себя в руки и заговорил с непринуждённостью человека вежливого и светского.

– Прошу извинения, господа. Я ещё не представил вам моего… – Он немного запнулся. – …Моего друга и помощника мистера Масахиро Сибату. Он японец.

Азиат поклонился ещё раз, после чего подошёл и торжественно пожал руку мне и Холмсу.

– Рад знакомству. Ваш… метод многому меня научил, – продолжил русский, адресуясь к Холмсу и благоразумно опуская слово «дедуктивный», которое могло бы вызвать расспросы со стороны мисс дез Эссар.

Здесь в башню вернулся Лебрен, и мистер Фандорин был ему представлен.

– Ваша самоотверженность, дорогой профессор, – обратился он к медику, – делает вам честь. С вашего позволения чуть позже я задам вам несколько вопросов.

Затем комплимента удостоилась и моя скромная персона.

– Уважаемый доктор Уотсон, – повернулся ко мне русский сыщик, – я искренне восхищаюсь вашим литературным т-талантом. В жизни не читал ничего увлекательнее ваших«Записок».

Тут Сибата заинтересованно спросил его о чём-то на странно звучащем наречии (уж не знаю, по-русски или по-японски). Фандорин ответил ему такой же тарабарщиной.

– Вы что, писатель? – спросила меня мисс Эжени. Когда же я наклонился к ней, она, не дожидаясь ответа, шепнула:

– Как я выгляжу?

– Великолепно, – успокоил её я.

Это было истинной правдой – благодаря моим, пусть неуклюжим, но добросовестным стараниям, она заметно похорошела: лицо посвежело, рот сделался изящно очерченным, сочным. Я подумал, что во мне пропадает дар гримёра.

– Присядьте на корточки, сэр, – попросила мисс дез Эссар русского. – Я хочу получше вас рассмотреть.

Эта трогательная непосредственность красноречивей всего подчеркнула весь трагизм её положения. Я заметил, что у Фандорина сострадательно дрогнули губы.

– К вашим услугам, – ласково сказал он, опускаясь на колени.

Внимательно посмотрев на него, Эжени всё с той же подкупающей простотой проговорила:

– Вы очень красивы, сэр. Знаете, прежде я мечтала, что меня полюбит именно такой мужчина – не юнец, а человек зрелый, надёжный, но непременно видный собой и безукоризненно одетый… В моём положении есть свои преимущества, не правда ли? – печально улыбнулась она. – Я могу говорить вслух совершенно невозможные вещи, и никто на меня не рассердится.

Фандорин попробовал ответить шуткой, хотя было видно, что он взволнован:

– Скоро вы выздоровеете, и тогда вам вновь придётся соблюдать все правила б-благопристойности. Так что наслаждайтесь свободой, пока можете.

Она еле слышно произнесла:

– Вы очень добры. Ко мне все добры. Но я знаю, я чувствую, мне никогда уже не подняться.

– Что за ерунда! – сердито воскликнул подошедший Лебрен (очевидно, слух у него был замечательный). – Будете выполнять мои инструкции, ещё на балах натанцуетесь. Довольно, господа! Ваше присутствие волнует пациентку. К тому же нам пора пи-пи. Прошу всех удалиться.

Что за несносная манера у иных представителей моей профессии – бравировать физиологизмами!

Мы с Фандориным разом поднялись, избегая смотреть на бедную мисс Эжени, чтоб не сконфузить её ещё больше.

Честно говоря, глаза у меня были на мокром месте, а в горле стоял ком. Если бы мне в эту минуту попался гнусный шантажист, осмелившийся поставить на карту жизнь этой милой девушки, я бы… Просто не знаю, что бы я с ним сделал.

Оставив профессора наедине с пациенткой, мы переместились на первый этаж, в столовую, где с закусок и напитков уже была снята салфетка.

Невзирая на перенесённые волнения и напряжённость ситуации, я сильно проголодался, так что накинулся на паштет и холодную говядину с изрядным аппетитом. Холмс и Фандорин к еде не прикоснулись, дез Эссар отломил кусочек хлеба, но так и не проглотил. Если бы не чудесный мистер Сибата, подкреплявшийся с ещё большим энтузиазмом, чем я, мне было бы неловко.

– Я снова кричал управляющему, – сообщил хозяин. – Спрашивал, не телефонировал ли преступник. Мсье Боско покачал головой – господа свидетели.

Он пытался за нами ухаживать – налил в бокалы вино, расставил приборы, но было видно, что такого рода деятельность дез Эссару в новинку. Вино он расплескал, вилку уронил под стол, салфетки скомкал. Никто не вызвался ему помочь. Оба сыщика были погружены в раздумья, а мы с господином Сибатой слишком проголодались, чтоб заботитьсяо сервировке.

Меня переполняла жажда действия. Стоило вспомнить о несчастной узнице башни, как сердце закипало от негодования.

Поскольку оба сыщика молчали, я взял инициативу на себя.

– Главный вопрос: как Люпен узнал о существовании тайника, куда можно запрятать бомбу. Нужно вызвать всех слуг, которые работают в замке со времён вашего отца, и каждого из них подвергнуть тщательному допросу.

Хозяин развёл руками.

– Я думал об этом. Кухарка для прислуги и один из конюхов прожили здесь чуть не полвека. Но разве упомнишь всех, кто уволился за минувшие сорок лет? Ведь это может быть человек, который работал в Во-Гарни бог знает когда…..

– И очень возможно, что Люпен узнал секрет через третьи или четвёртые уста, – заметил Холмс.

А Фандорин прибавил:

– Не будем забывать о каменщиках и п-плотниках, которых нанял дез Эссар-старший для устройства своих тайников. Любопытные сведения такого рода часто пересказывают друзьям и домашним – люди обожают посудачить о причудах богачей.

Всё это было справедливо. Я сник, но ненадолго.

– Тогда пусть кто-нибудь из нас отправится в полицию. Наверняка мистер дез Эссар знает начальника.

Хозяин кивнул, и я продолжил:

– Не поднимая шума, чтоб Люпен не встревожился, нужно посадить толкового инспектора на коммутатор. Когда преступник позвонит господину Боско по телефону, можно будет установить, каким аппаратом воспользовались, и выслать туда жандармов. Помните, Холмс, мы проделали то же самое, когда ловили Кенсингтонского Вымогателя?

– Не будьте наивны, Уотсон, – довольно грубо ответил на это Холмс. – Арсен Люпен – не жалкий дилетант. Никакого телефонного звонка не будет. Это не более чем уловка, чтобы увести наше внимание в сторону. Зачем Люпен станет звонить? В его записке всё изложено с определьной ясностью.

Русский кивнул – он был согласен с мнением Холмса.

– Хорошо! – не сдавался я. – Подойдём к делу с иной стороны. Не будем искать выход на Люпена. Давайте сконцентрируемся на поиске адской машины. У нас есть код, сосредоточимся на нём. И не будем забывать – время идёт.

Все не сговариваясь посмотрели на часы. Они показывали пять минут третьего. До взрыва оставалось десять часов.

Наступила тишина, лишь японец скрежетал ножом, разрезая ветчину.

– Сэр, если у вас нет возражений, я бы предложил следующую методу, – учтиво обратился к русскому Холмс, будто до сих пор не было произнесено ни единого слова. – Я знаком с вашей манерой работы. А вы, насколько я понял, достаточно осведомлены о моей.

Фандорин кивнул.

– Так давайте двигаться независимо друг от друга, – продолжал мой друг. – Вы действуйте на своё усмотрение, я на своё. Мне кажется, в данном случае это будет эффективнее, чем объединение усилий. Посмотрим, кто решит эту задачу первым.

– Отлично! – оживился красавчик. – Я и сам хотел вам то же п-предложить!

Бедняга! Кажется, он всерьёз собрался соперничать с Шерлоком Холмсом.

Резкие черты холмсовского лица осветились улыбкой.

– Что ж, а вот теперь можно и подкрепиться, – весело объявил он, придвигая к себе блюдо с бужениной. – Уотсон, дружище, налейте-ка мне бургундского.

Дез Эссар, кажется, тоже был доволен, что всё так замечательно устроилось.

– После обеда я провожу вас в гостевые покои, где вы сможете умыться и, если угодно, переодеться. Ровно в три прошу спуститься сюда, в столовую. Мы приступим к осмотру дома. Может быть, вы заметите то, что выскользнуло, то есть ускользнуло от моего внимания.

Напряжение несколько спало.

Зазвенели приборы, в бокалы полилось рубиновое вино.

Я был уже сыт и достал сигару. Мой же сосед, мистер Сибата, продолжал поглощать снедь с прежним аппетитом.

Энергично работая челюстями, он повернулся ко мне и спросил:

– Вы помосьник и писатерь?

Сообразив, что это означает: «Вы помощник (очевидно Холмса) и писатель?», я ответил утвердительно. Японец уточнил:

– Писете про подвиги своего масута?

Мне пришлось подумать, прежде чем я догадался, что это он так произносит слово master[34].Я засмеялся.

– Да, пишу. Но Холмс мне не господин. Он мой друг.

Однако наши взаимоотношения с Холмсом мистера Сибату, кажется, не интересовали. Он придвинулся ближе и, сосредоточенно уставившись на меня своими узкими глазками,спросил:

– Вы писете, и вам пратят деньги? Муного?

<…>Просмотрел написанное выше и остался очень доволен. По-моему, рассказ о наших с господином приключениях в городе Париже и описания природы в главе о путешествии пожелезной дороге удались мне на славу. Когда же я перечитывал трогательную сцену о прикованной к полу желтоволосой девице, из моих глаз потоком лились слезы.

Однако прежде чем я продолжу правдивую повесть об элегантной танка, сочинённой мною в замке Во-Гарни, долг благодарности требует посвятить несколько слов Уотсону-сенсею, побудившему меня взяться за кисточку, а также давшему мне несколько бесценных советов касательно писательского ремесла.

Когда я услышал, что этот почтенный муж своими сочинениями зарабатывает гораздо больше денег, чем его товарищ своими расследованиями, на меня снизошло сатори. Я понял, что могу делать то же самое! Фандорин-доно ничуть не уступает умом и доблестью Шерлоку Холмсу, воля моего господина крепка, а Путь светел и прям. И я решил: пусть он продолжает схватку со злодеями земли, я по-прежнему буду помогать ему по мере моих ничтожных сил, но отныне стану всё-всё записывать. Издам чудесную книгу, которая прославит нас обоих на весь свет и принесёт столько денег, что мы сможем удалиться от дел и предоставить злодеев земли их собственной карме.

Но Уотсон-сенсей сказал, что отступления не должны быть слишком пространными, иначе читатель заскучает, а потому возвращаюсь к беседе, состоявшейся за обедом, описанию которого я посвятил предшествующую главу.

Тронутый деликатностью господина, который представил меня остальным не своим слугой, а другом, я так расчувствовался, что почти лишился аппетита, однако прислушивался к разговорам очень внимательно, благо они велись на английском, а этот язык за годы американской жизни я освоил в совершенстве.

– Правда ли, что вы много странствовали по Востоку и даже жили в Тибете? – спросил Фандорин-доно у крючконосого Холмса.

– Да. И сделал немало важных открытий. Главнейшее состоит в том, что наша душа и тело гораздо мощнее, чем представляется людям Запада. Надо лишь найти в себе ключ к источнику силы, – сказал английский сыщик, и я сразу понял, что передо мной действительно человек большой мудрости. – О, какую книгу я мог бы об этом написать, если б обладал талантом Уотсона!

Я с удовольствием послушал бы его ещё, но тут встрял хозяин замка (я уже писал, что лицом он ужасно похож на рисовую лепёшку, а голос у него писклявый, как у кошки):

– У Арсена Люпена тоже есть собственный писатель, мсье Леблан. Я бы таких писателей в тюрьму сажал! Если знаешь, где скрывается преступник, обязан сообщить в полицию!

– Холмс блестяще владеет смертоносной японской борьбой барицу, – сообщил мне Уотсон-сенсей. – Вам, мистер Сибата, она, конечно же, известна.

Нет, о смертоносной борьбе барицу мне слышать не доводилось, я даже не могу себе представить, какими иероглифами может писаться такое слово. Как мне показалось, слова доктора не доставили удовольствия его старшему другу – во всяком случае, тот поморщился.

– Арсен Люпен тоже знает какое-то хитрое восточное джицу, – опять вставил Дэзу-сан (у этого человека слишком длинная фамилия, чтоб каждый раз писать её полностью). – Он хвастается, что может в одиночку поколотить троих. Мистер Фандорин, я только по дороге сюда узнал, что вы, оказывается, не американец, а русский. Арсен Люпен тоже бывал в России, У нас в газетах писали, как он украл миллион из кассы государственного Казначейства. Должно быть, в Петербурге до сих пор об этом говорят?

– Забыли, – сказал господин. – В России из Казначейства воруют и не по стольку. Мистер Холмс, я хотел вас расспросить о преступной организации профессора Мориарти. В записках доктора Уотсона о ней говорится слишком скупо, а меня очень занимает проблема к-криминальных сообществ.

– Я выполнял инструкции Холмса. – Уотсон-сенсей погладил усы. – Он не позволил вдаваться в подробности.

Английский детектив наклонил голову.

– Расскажу всё, что знаю. После того как мы закончим это маленькое разбирательство. А я, в свою очередь, желал бы узнать детали истории доктора Линда. Правда ли, что это был истинный гений перевоплощения?

– О да.

– Любопытно. Я и сам имею некоторые основания гордиться своими талантами в этой области, – самодовольно сказал Холмс.

Я спрятал улыбку. Знал бы он, перед кем хвастает!

Дэзу-сан тоскливо протянул:

– Люпен тоже мастер камуфляжа. Про него говорят, что он может запросто менять возраст, походку, голос. Даже рост!

Есть хорошая русская пословица: «Кто о чём, а вшивый о бане». Это как раз про нашего хозяина, который ни о ком кроме Люпена думать не способен. Беднягу, конечно, можнопонять, но он начинал мне надоедать – мешал внимать беседе умных людей.

– Это не самое сложное, – вежливо ответил господин. – Линд мог с лёгкостью менять пол. Я на такое никогда не отваживался.

– Видели бы вы меня в амплуа старухи! – воскликнул Холмс и расхохотался.

Во рту у него была изогнутая курительная трубка, и когда он издал лающие звуки «ха-ха-ха», с губ один за другим сорвались маленькие клочки дыма.

Хозяин открыл рот – наверное, опять хотел сказать что-то про своего Люпена, но в этот миг (Уотсон-сенсей объяснил мне, что это очень важное выражение: «но в этот миг») зазвонил телефон, стоящий у стены на столике.

Дэзу-сан вскочил, опрокинув бокал с вином, и кинулся к аппарату.

Мой французский, к сожалению, нехорош, и я не понял, что говорил в трубку Дэзу-сан. Правда, он больше слушал и восклицал: «мерд, мерд!» – вероятно, что-то вроде нашего «хай».

Закончив разговор, он взволнованно сказал:

– Это Боско! Вы ошиблись, господа. Люпен всё-таки позвонил! Он всё знает! Просил кланяться мсье Холмсу и мсье Фандорину! Сказал, что он на меня не в претензии, ведь условия игры не запрещают мне прибегнуть к помощи частных детективов. Но требование остаётся прежним: к половине двенадцатого вы должны покинуть дом. Ещё он сказал, что рад случаю скрестить шпаги с такими противниками.

Холмс поднялся.

– Соедините меня с управляющим. Я должен задать ему несколько вопросов.

– Сейчас! Это всего один поворот ручки.