Чтение 23–й страницы книги ~Руна смерти~

— Обычно в таких случаях пользуются какой-нибудь книжкой, которая есть и у шифровальщика, и у его адресата. Эти две книжки из одного тиража, и у них полностью совпадают все знаки и их размещение на страницах. Договариваются, по какой странице работают, и все дела. Впрочем, номер страницы может меняться по заранее оговоренному алгоритму. Например, выбираться по текущему числу месяца. Книги есть у каждого человека, и их наличие не вызывает подозрений. Есть ли в кабинете вашего шефа книжки?

— А ведь вы можете оказаться правы. Чертовски правы! — воскликнул Ротманн. — Недавно я заметил на столе Крайновски небольшую книгу в сиреневом переплете. Это избранные речи Геббельса, кажется, сорокового или сорок первого года издания. Раньше, при Цибелиусе, она валялась в его шкафу на нижней полке. Я еще подумал тогда — для чего Крайновски вдруг понадобились речи Геббельса?

— Да, я тоже видел эту книгу, — подтвердил Веллер. — Он прячет ее в стол.

Антон, не удержавшись, потер руки.

— Конечно, это еще не факт, но, похоже, мы на верном пути, господа. Осталось узнать, по какой странице он шифрует. Вы можете, господин Веллер, добраться до этих речей, хотя бы на несколько минут?

— Можно попробовать. Крайновски часто уезжает, и иногда разделяющая наши комнаты дверь остается незапертой. Но он наверняка запирает ящики стола.

— И всё-таки надо попытаться. Может, отвлечь его каким-то срочным делом? — Антон посмотрел на Ротманна. — Выманить из кабинета?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Ну хорошо, а как узнать номер страницы?

— Если он пользуется одной и той же, что очень вероятно, то книга сама раскроется на этом месте. Во всяком случае, эти страницы будут заметны. Примяты, например.

— Ну понятно, понятно. Как только его отвлечь в нужный момент? Веллер, вы можете дать знать, когда он сядет за расшифровку?

— Могу. Это просто. После получения сообщения, которое я перевожу в цифры и приношу ему, он сразу же начинает расшифровку. Так что…

— Тогда что-нибудь придумаем. — Вставая, Ротманн удовлетворенно потер руки. — Главное — не проколоться. Веллер, у вас на лице написано, что вы что-то затеяли. Собирайтесь, я вас отвезу домой.

Следующим утром, как обычно, было передано новое сообщение. Закончив его расшифровку и аккуратно переписав столбики с числами на два чистых листка, Амон Веллер спрятал один из них в своем носке, а второй вместе с черновиками передал Крайновски.

— Спасибо, Амон. — Правая рука оберштурмбаннфюрера сделала жест, позволяющий Веллеру удалиться, в то время как левая потянулась к одному из левых ящиков стола.

Через минуту сидевший в своем кабинете Ротманн получил ошибочный звонок по телефону — Веллер, набирая номер архива, перепутал цифры. Это был условный знак. Ротманн сразу же набрал номер телефона кабинета начальника морской школы.

— Это Ротманн. Я пошел.

Трубка легла на стол рядом с аппаратом, и еще через минуту Ротманн, несмотря на протесты секретаря, вошел без стука в кабинет шефа,

— Простите, оберштурмбаннфюрер, но звонит капитан Лют. У него к вам срочное дело.

Крайновски распрямился над столом и удивленно уставился на вошедшего.

— Что? Какой Лют? Ах этот… Где он?

— Он позвонил на мой номер и ждет.

— А почему не сюда?

— По-моему, чего-то опасается.

— Да что он, ей-богу! — Крайновски раздраженно положил ручку, левой рукой захлопнул небольшую книгу и, швырнув ее в верхний ящик стола, повернул ключ. Несколько лежавших перед ним листов бумаги он сгреб, сложил вдвое и засунул во внутренний карман кителя. — Пошли.

Они вышли в коридор.

— У меня открыто, оберштурмбаннфюрер, трубка на столе, Курт рядом. А я, с вашего позволения…

Крайновски, не дослушав, махнул рукой и быстро пошел в сторону лестницы. Когда он скрылся, Ротманн вернулся на несколько шагов назад и приоткрыл дверь комнаты Веллера.

— Левый верхний. У вас две минуты.

Сразу после этого он вернулся в приемную и затеял с Терманом — секретарем шефа гестапо — разговор о списках ночных дежурств по управлению за прошлый месяц. Во-первых, он должен был помешать Терману неожиданно войти в кабинет начальника, а во-вторых, заглушить стук или скрип, которые мог произвести там неуклюжий Веллер.

Через три минуты Ротманн направился к себе, разминувшись на лестнице с возвращавшимся Крайновски. Тот не сказал ни слова.

Операция удалась. Еще утром Ротманн договорился с капитаном Лютом о телефонном разговоре с Крайновски. У того как раз были кое-какие дела к шефу гестапо, и он должен был условиться с ним о встрече. Что касается книги, то это действительно оказались избранные речи Геббельса. Она открылась на сорок второй странице, одного взгляда на верхнюю часть которой было достаточно, чтобы понять — это то самое место. Здесь всё было испещрено пометками, сделанными карандашом или ногтем. Полистав сборник, Веллер убедился, что в других местах таких следов нет. Он запомнил несколько верхних предложений и положил книгу на место. Вернувшись к себе и достав из носка копию шифровки, он стал методом вычитания восстанавливать исходный текст. Сначала ничего не получалось. Только после присвоения букве «а» числа 13 и далее по возрастающей начал появляться смысл. Веллер скоро догадался, что число 12 было закреплено за точкой. Таким образом, минут через сорок перед ним уже лежал следующий текст:

«новая информация по линии ш. необходима личная встреча, выезжайте немедленно, старое место 18 часов, согласуйте действия, в охране люди адмирала гейе 12».

Веллеру даже стало немного смешно. Разговаривай Крайновски со своими агентами и начальниками по телефону лично, открытым текстом, без всяких мудрствований, и всё могло бы остаться в тайне. Получилось, что именно вторая ступень шифрования, да еще такая изощренная, как раз и разрушила всю эту конфиденциальность.

А поздно вечером в старой роще, расположенной между поврежденной воздушным налетом еще в августе 1942 года спортивной гимназией и морской школой, Ротманн встретился с Лютом. Прочитав расшифрованное сообщение, капитан сказал:

— Адмирал Гейе командует особым «подразделением К». Это морские диверсанты, которых еще называют люди-лягушки. В последнее время к ним очень благоволит фюрер. Если они охраняют секреты этой флотилии, то господину Гиммлеру придется попотеть.

— А кто такой «Ш»?

— Не знаю. Может быть, один из агентов гестапо. Впрочем, эта буква может означать и Шпеера. Он наверняка причастен к «Морскому ужу», ведь лодки собирают на заводах под его полным контролем.

— Во сколько вы завтра встречаетесь с Крайновски?

— Он собирается приехать вечером.

— Напоминаю, что он не должен ничего знать обо всём этом, — Ротманн помахал бумажкой. — Иначе вы меня больше не увидите.

— Не беспокойтесь. Нам предстоит разговор на другие темы.

В течение последующих дней Веллер регулярно передавал своим сообщникам копии получаемых и отправляемых Крайновски сообщений. Книгу Ротманн раздобыл через своего знакомого букиниста, вызвав у того некоторое удивление своим заказом. Антон, у которого, в отличие от остальных, была масса свободного времени, занимался дешифровкой и анализом. Его всё-таки свалил грипп. Он пил присланные Ротманном таблетки и большую часть дня лежал под двумя одеялами, придавленный сверху еще и шинелью. «Стоял весенний месяц март, летели с юга птицы…»

Почерпнуть что-нибудь существенное из всех этих шифровок пока не удавалось. Это были сплошные указания о встречах и проверках без конкретных фактов, имен и чинов. Складывалось впечатление, что Крайновски занимался не только «Морским ужом» и вообще был координатором некоей сети агентов, разбросанных по десятку портовых городов Северной Германии. Возможно, что наиболее важные сообщения шли другим путем или перевозились курьерами. Кроме всего прочего, Антон знал, что примерно в эти дни Гиммлер был более озабочен своими тайными переговорами с американцами в Швейцарии. Так что его интерес к секретам гросс-адмирала мог сильно поубавиться.

Анализируя принятые Веллером донесения, Антон сразу обратил внимание на постоянно присутствующие в конце каждого из них цифры. Как правило, это было двузначное число. Напрашивалось только одно логичное объяснение: подпись автора. Другими словами, каждому конкретному числу соответствовал определенный человек, пославший донесение. Эту догадку подтверждал разный характер сообщений, подписанных разными числами. Наиболее приказным и безапелляционным он был за номером 11, как если бы за этим числом скрывался большой начальник. Уж не сам ли Гиммлер?

Однако нужно же что-то предпринять, размышлял Антон. Если его миссия была как-то связана с «Морским ужом», то могла состоять лишь в одном — в срыве этого заговора. Но как можно сорвать заговор, если неизвестно, в чем его суть, кто во главе, да еще сидеть при этом взаперти?

И всё же однажды Антон взял тетрадь (после их возвращения из Дрездена Ротманн наконец-то принес ему толстую тетрадь и карандаши) и, забравшись под одеяла, стал усиленно морщить лоб, что-то корябая в ней и черкая. Минут через сорок он вылез из-под одеял и с удовлетворением вернул карандаш на место — в голубую вазочку на подоконнике.

Когда через два дня пришел Ротманн, Дворжак протянул ему переписанный набело листок со следующим текстом:«Не ждите нас назад, мы уходим, чтобы не возвращаться.Как шесть нибелунгов, мы опустим зазубренные мечи в ножны ради высшей цели.И пусть звезды северных широт в последний раз отразятся от линз наших перископов.Мы задраим тяжелые люки, и черные волны с шипением сомкнут свои руки над орлами наших боевых рубок.Морскими ужами бесшумно скользнем мы в пучины, чтобы уйти туда, где нас ослепят вечные белые льды.С нами копье, вырванное из беспомощных рук.С нами сила и наша вера.За нами — огонь и черные камни.Руины — мертвым. Павшие флаги — руинам.Забвение — слабым.Лишь тот достоин славы, кто может начать всё сначала».

Прочитав стихи, Ротманн с сомнением посмотрел на Антона.

— Вы пьете таблетки, что я передал вам с фрау Каше?

— Как стихи?

— Стихи? Ах, эти. Так это стихи?

Антон вздохнул и поплелся на кухню ставить чайник и пить очередную пилюлю.

— Кому вы собираетесь их послать? — бросил ему вслед Ротманн.

— Никому конкретно. — Вернувшись в комнату, Антон завернулся в одеяло и сел в кресло. — Как по-вашему, если эта… этот… короче говоря, нечто подобное появится в одной из центральных немецких газет, что произойдет?

Ротманн снова взял листок в руки и еще раз перечитал.

— Нибелунги какие-то. Причем здесь нибелунги?

— Ну как вы не понимаете? — разгорячился Антон. — Нибелунги — это прежде всего обладатели несметных сокровищ, золота и всяких тайн вроде волшебного кольца. Это намек на то, что лодки уйдут не пустыми!

Ротманн пожал плечами.

— Черт его знает…

— Вот именно! — воскликнул Антон. — Раз мы не знаем, кто во главе заговора и к кому обратиться, нет ничего лучше открытого письма. Для всех это лишь неумелые стихи юного патриота, мечтавшего о море, но ставшего в результате бомбежки инвалидом. Кстати, доктор Геббельс любит такие истории. Он умеет делать из них конфетку. Но для посвященных это совсем другое. Они, кто бы они ни были и сколько бы их ни было, сразу поймут главное — тайна раскрыта. Я специально написал это в напыщенном стиле, присущем Гиммлеру. Все знают его слабость к пафосу и патетике, и посвященный сразу заподозрит, откуда ветер дует. Но и Гиммлер, прочитав здесь о копье, догадается, что какому-то третьему лицу всё известно не только об «уже», но и еще кое о чем.

— А причем тут юный патриот?

— Ну как «при чем»? Мы должны преподнести это как душещипательную историю. Во-первых, тогда гораздо выше шанс на опубликование, во-вторых, больше внимания и снисхождения к стихам у широкой публики. По-моему, здорово!

— Думаете, сработает? — Антон развел руками.

— Даже если публикация останется незамеченной, всё-таки посвященных мало, и газет они могут сейчас просто не читать, ее достаточно будет просто подбросить тому жеКрайновски. Или засветить эту газету через Люта. Здесь же открытым текстом написано про все их планы. Я, конечно, только предполагаю про Антарктиду, но даже если ошибаюсь в деталях, то в основном всё-таки попадаю в цель.

— А что там с Антарктидой? Вы что-то раньше говорили…

— Немцы… то бишь ваши соотечественники и современники, застолбили там еще перед войной огромную территорию. Несколько самолетов люфтваффе набросали вымпелов налед. Ее назвали Новой Швабией. По размерам она, между прочим, больше Германии. Потом те края посетило несколько экспедиций. Кстати, под эгидой Аненербе. Веллер наверняка что-то должен был слышать об этом. Говорят, они возили туда топливо, горно-проходческое оборудование, рабсилу, специалистов, продукты. Вроде как нашли там пещеры с теплым воздухом. Когда началась война и плавать по Атлантике открыто стало опасно, создали секретную флотилию подводных лодок «Конвой фюрера». Я читал, что в нейбыло аж тридцать-тридцать пять субмарин. Не знаю, насколько всё это соответствует действительности, но что Антарктидой очень интересовались — совершенно точно. Дениц даже как-то сказал, году, кажется, в сорок третьем: «Германский подводный флот гордится тем, что создал для фюрера на другом конце света неприступную крепость». Потом ходили слухи, что именно туда были вывезены реликвии, золото и какие-то секретные документы. Короче, что-то такое было. Как говорят у нас, нет дыма без огня.

— Ну хорошо, согласен, придумано неплохо. Но откуда такая уверенность, что это стихотворение возьмутся напечатать, да еще в центральной газете ?

— Вот тут-то и загвоздка. — Антон встал и начал прямо в деле расхаживать по комнате, напоминая римского сенатора. — Есть, правда, одна мысль, но…

— Ну, выкладывайте.

— Вы говорили, что у Веллера есть брат журналист. И, насколько я понял, он достаточно заметная фигура в своей среде.

— Вроде так. Только он живет в Берлине, и я не советую вводить еще одного человека в курс этого дела. Тем более, насколько я понял из разговоров с Амоном, это потомственный нацист. У него даже орден Крови в биографии.

— Ну и что? Нацист — это прежде всего человек, преданный фюреру. Так ведь и мы болеем за дело фюрера. Мы как раз хотим сорвать заговор против него.

Антон прошел на кухню наливать чай. Вернувшись с двумя дымящимися стаканами в подстаканниках, он продолжал:

— И потом, кто вам сказал, что его необходимо во что-то посвящать? Он лишь должен помочь протолкнуть мой опус в печать. Только и всего. Остальное его не касается. Но всё дело в том, что, если это сработает, начнут искать концы и его быстро вычислят, а потом выйдут на Амона. В итоге ими обоими займется Мюллер и…

— А там и до нас очередь дойдет, — прихлебывая чай, спокойно произнес Ротманн. — Но есть такой вариант: подать всё это как частное объявление в одной из газет. — Он вспомнил рассказ оружейника Фальца о газетных объявлениях. — Ладно, обсудим вашу затею завтра уже вместе с Веллером.

На другой день, выслушав Антона и прочитав его стихи, Веллер задумчиво сказал:

— В «Ангрифе» есть специальный раздел частных сообщений, которым в том числе пользуются секретные агенты гестапо и СД.

— Да? Ну-ка расскажите, — сразу оживился Антон.

— Эта ежедневная газета, как известно, распространялась в киосках всей оккупированной нами Европы и некоторых нейтральных стран. И сейчас, я уверен, еще продаетсяв Швейцарии, Швеции, Норвегии и Северной Италии. Ее последняя страница уже с довоенных времен использовалась в качестве способа общения с законспирированными агентами. Это ведь орган НСДАП.

— Понятно. Значит, любой может поместить там объявление типа: «Дядя Ганс заболел, а венецианский шкаф продан»?

— Особенно тот, кто знает специальный телефон отдела объявлений, финансируемого из бюджета СС. Таким не нужно платить, и их заказ выполняется вне очереди.

— Отлично! Вы знаете этот телефон?

— Прошлой осенью в Берлине брат говорил мне, и я даже куда-то записал, но, увы, кажется, потерял.

— А созвониться с братом и узнать…

Веллер пожал плечами

— Хоть завтра.

— Понимаете, Ротманн, — бегая по комнате, размахивал руками Антон, — эту страницу постоянно держат в поле зрения. Вот что здорово! Это нам как раз и нужно.

При этих словах он задел рукой стоявшую на подоконнике голубую вазу с карандашами, и та, грохнувшись на пол, разбилась вдребезги.

— К удаче!

Вечером восемнадцатого марта с междугородного переговорного пункта города Фленсбурга в отдел частных объявлений ежевечерней газеты «Дер Ангриф» в Берлине поступил заказ. Текст его был достаточно длинен и начинался словами: «Дорогая Энни! Наш Генрих сейчас очень занят делами в Швейцарии и приехать не сможет. Поздравляем тебя с днем рождения и посылаем стихи юного Карла. Ты ведь знаешь — он бредит морем». Дальше приводились те самые вирши с туманными намеками и следовала подпись: «К. Лонгин».

Служащий отдела, записавший этот заказ, только поинтересовался, в какой номер поместить объявление. Получив ответ «в ближайший», он сказал: «Хорошо» — и положил трубку. Услыхав короткие гудки, невысокий тщедушный человек в толстых очках понял, что жребий брошен.

На другое утро Веллер по телефону Крайновски принял очередное сообщение. Он вернулся в свою комнату и перевел угловатые значки рун в цифры. Еще через несколько минут на небольшом клочке исчерканной бумажки он написал едва различимыми буквами: «Проследите отправку экипажей в Вильгельмсхафен. 34». Густо затушевав эти слова, он изорвал бумажку на несколько кусков и сунул их в карман.

Когда на стол оберштурмбаннфюреру ложился аккуратный листок с колонками двузначных чисел, рука Амона Веллера заметно дрожала. Он снова вернулся к себе и стал ждать.

— Черт! — донеслось из-за двери. — Терман! Шульца ко мне! И позовите Ротманна.

То, что при помощи текста одной из проникновенных речей доктора Геббельса записал под столбиками чисел шеф гестапо Крайновски, выглядело так: «Немедленно поездом инкогнито выехать в Копенгаген, остановиться в гостинице „Берлин“. Ждать указаний. 11». Число 11 означало, что приказ исходит от самого рейхсфюрера СС.

Отдав несколько распоряжений шоферу, Крайновски, лихорадочно вынимая из ящиков стола какие-то бумаги, говорил своему секретарю Терману:

— Вот что, Эрих, меня тут срочно вызывают в Берлин, и вам придется сегодня вечером на вокзале встретить одного типа. Это агент Густав. Отвезите его на нашу квартиру на Несторштрассе, 14 и особенно с ним не церемоньтесь. Пусть ждет меня.

— Как я его узнаю, оберштурмбаннфюрер? — Крайновски оторвался от бумаг.

— Вы его должны помнить, он недавно уже был здесь. Такая рожа… Впрочем, он немного хромает и будет ждать на привокзальной площади у остановки автобуса. В общем, узнаете. Дьявол! Куда же я его дел… — он снова принялся ворошить хлам в ящике стола.

— Понятно, оберштурмбаннфюрер.

— Это всё. Можете идти. Теперь вы, Отто. — Крайновски подошел к двери и плотно ее закрыл. — Мне срочно нужны документы. Уже сегодня часам к трем.

— Какие именно, оберштурмбаннфюрер?

— Какого-нибудь штатского. Я не знаю, ну, например, торговца или журналиста…

— Паспорт работника Красного Креста вас устроит? В нашем архиве должен быть такой, только нужно хорошенько поискать. Там такой кавардак…

— Отлично! Это то, что нужно.

— Фотографии у вас есть?

Крайновски, пошарив в столе, передал Ротманну несколько своих фотографий. Спрятав их в карман, тот снял телефонную трубку и протянул шефу.

— Позвоните Нойману.

— Зачем еще?

— Унтерштурмфюрер Нойман отвечает за наш архив и хранилище. Я не хочу, чтобы он с подозрительным видом ходил за мной и дышал в затылок.

Крайновски схватил трубку и стал набирать номер.

— Но, кроме вас, Отто, никто не должен знать. Для всех меня вызвали в Берлин. Вы меня хорошо понимаете?.. Нойман? Сейчас к вам спустится Ротманн и по моему заданию будет там кое-что искать. Пусть возьмет всё, что сочтет нужным… Никаких расписок и регистрации!.. Потом разберемся. Всё. — Он швырнул трубку. — Подберите там что-нибудьк паспорту на всякий случай, трудовую книжку или справки. Не с одним же паспортом в кармане обычно ходят люди. Я вернусь через пару часов.

Ротманн прекрасно знал, где в архиве лежат удостоверение и паспорт работника Немецкого Красного Креста. Недавно он лично занимался делом о незаконном прослушивании Би-би-си и отправил некоего Краузе в концентрационный лагерь без всякого суда и проволочек. Тем не менее Ротманн долго копался в разных коробках и папках, делая вид, что усиленно что-то ищет. Когда он уходил, в его карманах, кроме паспорта, членской книжки ДРК, регистрационного удостоверения, трудовой книжки и медкарты, лежаливсе вещи Антона Дворжака. Нойман скептически оглядел проходящего мимо штурмбаннфюрера и, ничего не сказав, запер за ним дверь.

В семь часов вечера Крайновски садился в поезд, следующий в оккупированную еще с апреля 1940 года Данию. На нем был песочного цвета плащ, шляпа и темные очки. В карманах лежали документы на имя Рихарда Краузе, оберстфюрера ДРК, звание которого, согласно немецкой табели о рангах, соответствовало армейскому полковнику. Крайновски уже прошел таможенный и пограничный контроль и расположился один в двухместном купе мягкого вагона.

А тремя часами позже Ротманн, оставив машину в узком проезде, ведущем к вагонному депо, и попетляв среди пристанционных построек и всякого хлама, вышел на ту же самую платформу. Через несколько минут должен был подойти еще один поезд, откуда-то с юга. В последнее время поезда ходили всё реже. Территория рейха стремительно сужалась с запада. Многие номера отменили, оставив международный экспресс Копенгаген-Берлин и несколько чисто немецких, график движения которых ежедневно корректировался бомбардировочной авиацией союзников.

Когда, фыркая стравленным паром и давая короткие свистки, появился паровоз, Ротманн быстро пошел вдоль платформы. Пропустив мимо себя локомотив с большим имперским орлом на крышке котла, он занял позицию в центре перрона и, дождавшись остановки вагонов, стал всматриваться в сходящих пассажиров. Их было совсем немного. Стекаясь к тому месту, где он стоял, они поворачивали и тонким ручейком шли к зданию вокзала.

Припадающую на левую ногу фигуру он увидел идущей в числе последних. Худой высокий человек в сером, не первой свежести пальто и тирольской узкополой шляпе нес в руке сплюснутый портфель. Его шея была два или три раза обмотана толстым шерстяным шарфом в крупную грязную клетку. Во рту торчала потухшая сигарета.

— Густав? — окликнул его Ротманн.

Человек остановился и уставился бесцветными глазами на незнакомого эсэсовца. Кожа на его лице была изрыта оспой и отмечена крупными родимыми пятнами.

— Ну?

— Я за вами. Пойдемте.

— А где Крайновски?

— Он поручил встретить вас мне. Я штурмбаннфюрер Ротманн.

Произнося эти слова, Ротманн проследил за реакцией приезжего, уловив едва заметную улыбку или ухмылку в одном из уголков его рта.

— Я оставил машину там, — показал он рукой в сторону депо, — иначе придется делать большой объезд.

— Что, и вас бомбят? — не скрывая злорадства, сиплым голосом поинтересовался агент. — Не всё нам отдуваться.

Снова попетляв между постройками, грудами колесных пар, штабелей шпал и тормозных колодок, Ротманн вывел его к«Хорьху».

— Шеф велел отвезти вас на квартиру. Сам он сегодня занят.

Густав, выплюнув окурок, развалился на заднем сиденье. С постоянно приоткрытым ртом, как будто нос его был заложен, он бесцеремонно рассматривал Ротманна в зеркало.

«Привык в последнее время общаться с начальством», — подумал тот про себя.

— Надо заехать в магазин купить что-нибудь пожрать, — сказал Густав. — Да и выпивка не помешает.

— Там полный холодильник. Есть даже бутылка французского коньяка.

— Да ну? Впрочем, мне всё равно, что французский коньяк, что наша бурда. Я непривередливый. Это другим подавай английские сигареты да консервированную спаржу.

Когда они вышли из машины, тонкая красная полоска неба на западе уже догорала. Она была зажата между наползшим с моря сплошным непроницаемым облачным покровом и кромкой дальнего леса.

— Куда это мы приехали? Эй, Ротманн, здесь одни лачуги! Вон уже лес. Что, нельзя было отвезти меня на старое место?

— Зато тут никогда не бомбят. Пошли.

Ротманн направился к подъезду одинокого двухэтажного дома. Не оглядываясь, он поднялся на второй этаж и отпер ободранную дверь. Это была одна из пустующих квартир,хозяин которой с прошлого года находился в концлагере. По соседству тоже никто не жил — уже три месяца не работали водопровод и канализация, и люди потихоньку разъехались из забытого богом и городским магистратом квартала на окраине.

Ротманн побывал здесь всего два часа назад. Он вкрутил лампочки, смел валявшийся еще со времен обыска мусор под кровать и, поставив опрокинутые стулья, навел маломальский порядок.

— Ну и клоповник! — просипел агент.

— Это ненадолго.

— Погоди! — раздался удивленный голос из кухни. — Да тут и холодильника нет…

Густав обернулся, открыл было рот, но, увидев смотрящий ему прямо в переносицу черный глазок «парабеллума», замер. Он перевел взгляд со ствола пистолета на лицо штурмбаннфюрера и понял, что чего-то в свое время не доглядел.