Чтение 15–й страницы книги ~Золото русского эмира~

Однажды ему в шатер доставили шикарное зеркало в бронзовой раме. Бродяга взглянул в него ранним утром и… заплакал. Он узнал. Словно сквозь толстую туманную пелену он узнал того дерзкого юношу, которому впервые была предсказана судьба Белого мортуса…

«Лишь бы поспеть все закончить, в детство бы не впасть…» Он уже всерьез подумывал о накладной бороде и прочих атрибутах старости. Но кроме омоложения происходило еще кое-что.

Он забывал стих.

Точно так же, как появлялись приметы грядущей юности, от него, строка за строкой, убегал великий стих. Бродяга не хотел думать, что же произойдет с ним, когда стих кончится. Одна песня Феникса иногда стоила ему слова, а порой – целой строки. Бродяга опомнился, когда убедился, что не может воспроизвести уже треть поэмы. Он повелел принести перо и бумагу, но скоро убедился в полной бесполезности этих замечательных изобретений.

Разве можно выразить на бумаге клекот орла? Дуновение самума? Гулкую прохладу колодца?

Стих растворялся во времени. Птица с чудесной женской головкой питалась тем, что когда-то подарили Белому мортусу умирающие.

– Нам не понадобится много пороха и патронов, – сообщил Вершитель вождям. – Мы не станем убивать тех, кто не поднимет против нас оружие. Вы должны помнить, что вселюди – это братья и сестры, и у всех нас один владыка там, наверху.

Бедуины слушали его, качали головами, соглашаясь. Горцы тоже соглашались, и темноликие люди, пришедшие из Исфахана, не находили, что возразить.

И все же Вершитель чувствовал холодную пустоту в их душах. Они ежедневно молились, но не верили собственным словам.

Чтобы не обижать обе враждующие группировки, Бродяге пришлось позволить детям гор и детям песков совместно нести вахту по охране своей персоны. Это здорово осложнило ему жизнь: в самой арбе под навесом крутились теперь не трое, а шестеро вонючих, шумных мужиков, к тому же не понимающих друг друга. Даже горцы, к примеру, азеры и курды, говорили на совершенно разных языках, а с кочевниками привыкли изъясняться жестами.

Пополнив запасы, громоздкая неуклюжая армия еще больше отяжелела. Бродяга неоднократно пытался проводить маневры, пытался добиться хоть какого-то порядка в построениях, но у него всякий раз опускались руки.

Они достигли Железной стены ночью.

С гребня бархана Вершитель наблюдал, как волнующееся черное море затопило узкую светлую полоску перед барьером. Затем море как будто стало понемногу превращатьсяв зеркало. То тут, то там зажглись огни, начали перемигиваться с низкими южными звездами, запылали факелы, раскинулись белые шатры. Позади наплывающая темная волна казалась бесконечной; лидеры давно сбились со счета, пытаясь провести в войсках перепись. Над темной волной катилось облако пыли, затмевающее свет звезд.

– Ты прикажешь наступать прямо сейчас? – спросили горцы. Серебро на их одежде еле просвечивало сквозь слой мелкой песчаной пыли. Вокруг себя Бродяга видел толькоглаза.

Он посмотрел на юг, ожидая толчка из глубины души. Здесь заканчивались владения песка, под ногами ощущалась каменистая, рассохшаяся почва. Железная стена походила снаружи на остов футбольного стадиона, или на лежащую на боку телебашню. Ее когда-то собрали из могучих трубчатых конструкций, сварили в нужных точках, затем полости залили раствором. Сухой климат нисколько не повредил металлу. Стена возвышалась над местностью на добрых двадцать метров и имела отрицательный уклон. Копать под нее казалось бессмысленным, Бродяга чуял, что под землей их встретит тот же армированный бетон. Пробираться через верх…

Подскакал брат Михр. Верблюд под ним поник от усталости, но сам кочевник казался сделанным из стали.

– Вершитель, взгляни на запад. Там можно пробраться… Халифы каждый год чинят пролом, но находятся новые смельчаки. Некоторые их называют безумцами, потому что оттуда труднее вернуться, чем войти туда…

Бродяга увидел. Вероятно, русло реки заполнялось водой не каждый год. Стена здесь просела, несколько труб треснули, многотонная масса под собственной тяжестью сдвинулась – на метр, не больше. Но этого оказалось достаточно, чтобы возникли разрывы. Их действительно неоднократно законопачивали, заливали свежим раствором, но влажная почва после осенних дождей тащила стену за собой. Получилось что-то вроде громадного тромба на железобетонной вене.

– Здесь можно подняться? – недоверчиво спросил Бродяга, задрав лицо к звездам. Неожиданно для самого себя он впервые усомнился в успехе. До сего момента он не представлял, с чем придется столкнуться. То есть представлял, но гнал эти мысли прочь.

– Как ты думаешь, брат Михр, они следят за нами?

– Никаких сомнений, Вершитель. Наверху, на стене есть часовые. Они скачут по гребню стены на железных конях. Несколько ловких парней могли бы проскользнуть, но не сто и, конечно, не много тысяч.

– А как мы поднимем коней и верблюдов? – Бродяга рассматривал самую крупную трещину. Он спешился и подошел к стальному монстру вплотную. Стена нависала над ним, словно на землю упала другая планета и закрыла половину неба. В трещине пел ветер. У земли в нее едва получилось бы просунуть руку, а на высоте трех метров пролез бы щуплый мужчина. Еще выше две гигантские скобы, каждая по полметра в диаметре, отскочили друг от друга, такой же огромный швеллер выгнулся дугой, там в трещину пролезли бы уже трое.

– Другой переправы нет? – Бродяга был разочарован. Он верил, что бедуины выведут к настоящему проходу. Эта щелочка больше походила на игольное ушко. – Если мы начнем переправу здесь, то не справимся и за месяц.

– На западе стена тянется до самого моря. И уходит далеко в море, Вершитель. А со стороны моря они не подпускают к берегу ни одну лодку. Но до того, как мы дойдем до моря, нам придется драться с сирийцами. У них тоже есть военные машины с огнем. На востоке стена также тянется до моря, именуемого Персидским. Там мы пытались прорваться много раз. В Персидском море плавают железные города. С них бьют пушки. Бьют так далеко, что мы даже не успеем их заметить…

– Отлично, – подвел итог старец. – Коли выхода нет, стало быть – выход тута. Брат Мирза, зови своих, подвозите взрывчатку. Брат Рашид, начинайте строить лестницы. Нет, костры не разжигать. Брат Михр, твои смельчаки сумеют поднять меня наверх?

– Позволь, мы сначала взорвем ее, Вершитель! Мы боимся, чтобы с тобой чего-нибудь не случилось…

– Со мной уже всё случилось, брат Михр. Командуй барабанщикам – общий приказ к штурму!

УСТАВ – И В АФРИКЕ УСТАВ

Генуя…

Восхитительной красоты пейзажи. Замечательный старинный город, почти не поврежденный катаклизмами последнего столетия. Город стоило осмотреть, насладиться шпилями, арками, уютными дворами и загадочными барельефами. Российских моряков здесь встретила потрясающая тишина, ее нарушали лишь крики чаек, гитарный перебор и шум работающего прямо на пирсе винного пресса.

Но осматривать город президенту не позволили.

Сразу за линией жилых кварталов в пределах видимости с корабля раскинулся лагерь союзных войск. То есть союзными войсками эти вооруженные формирования называть не стоило. Большинство из тех, кто примкнул к русским дивизиям и германскому танковому корпусу в самое последнее время, вообще не представляли себе, что такое дисциплина и почему они должны кого-то слушаться.

В войсках коалиции назрел бунт.

Командующий фон Борк ждал президента, как умирающий ждет заезжего профессора со спасительной сывороткой. Последние дни Фердинанд провел внутри танкового каре, окруженный верными русскими полками, проклиная тот день, когда дал согласие возглавить экспедиционный корпус. Он обещал Кузнецу, что приведет с заброшенных складов бундесвера исправные танки, – и он выполнил обещание. «Леопарды-4а» были в отличном состоянии, снарядов хватило бы на несколько затяжных сражений. Он выучил достаточно механиков, привел технику в Геную и теперь, в десятый раз, сочинял рапорт об увольнении.

Как же отделаться от проклятого ярма? Борк совершенно не планировал командовать таким количеством неорганизованных, наглых, грязных, вороватых и весьма трусливыхсолдат! В России он бросил на заместителей Тайный трибунал, он покинул столицу в самый неподходящий момент. Как раз сейчас, пользуясь отсутствием президента, там снова готовят заговоры, там планируют убийства и саботаж, там поднимают голову силы, которые Кузнец корчевал десять лет, но не мог до конца победить!

Фердинанд фон Борк делал все возможное для укрепления порядка. Но многие проблемы в союзных войсках происходили именно оттого, что президент дал команду подбирать в пути всех. Однако всех желающих принять невозможно, они только деморализовали регулярные части.

Последние двое суток фон Борк провел как одну минуту, время спрессовалось в ревущее пыльное цунами. Гонка началась с момента, когда вконец обнаглевшие «меховые шапки» принялись обстреливать обоз из орудий мелкого калибра. Российская армия растянулась почти на восемь километров, особенно сложно стало собрать войска в горныхрайонах. Швейцарцы нападали все чаще, осмелев до того, что среди бела дня угнали четыре телеги с фуражом и несколько десятков лошадей. Фон Борк, скрипя зубами, принимал доклады от разъяренных командиров, но ничего не мог поделать.

Кузнец приказал избегать стычек с местными. Чтобы не втянуться в долгую окопную войну совсем не с тем противником.

На италийской территории дела пошли полегче. Кроме того, здесь сработало и вездесущее «сарафанное радио», и радио самое обыкновенное. Даже в маленьких равнинных селениях люди были предупреждены, что по дорогам и вдоль дорог идут несметные полчища, что русские затеяли очередной крестовый поход, но идут не в Рим. Те, кто обладалвластью, выезжали заранее навстречу, дабы предупредить разгром и мародерство, кланялись низко и были счастливы отделаться малой податью. Фон Борк останавливал головные части, разворачивал призывные пункты. Глашатаи трясли мешками с серебром, лекари и старшины с добрыми лицами зазывали неотесанных деревенских парней, затем эти горе-вояки, стирая ноги, бегом догоняли марширующие колонны…

Но радио приносило в италийские городки и иные вести. Уже не только колдунья Марина сообщала командующему об успехах флота, уже докатилось с Сицилии эхо побед, уже отпраздновали командиры флотские виктории во время привала, и даже разрешено было строгим германцем выдать всем по чарке водки.

За сорок километров до Генуи головные части встретила делегация отцов города, хотя главным «отцом» оказалась женщина – престарелая, похожая на колючую проволоку донья Каваджи. Она в самых восторженных выражениях пересказала историю счастливого освобождения острова Сицилия, в каковом освобождении принимали участие никак не меньше полусотни летающих огнедышащих ящеров. Борку еще раз стало ясно, что единой власти в стране нет, что юг практически отрезан от севера непроходимыми отравленными болотами, что новости приносят по морю и что буквально вчера русская эскадра потопила главный пиратский город самого Джакарии Бездны. Поскольку Джакария убит, в Генуе наряжают деревья, как на Рождество, палят из пушек и устраивают карнавал. Высшее армейское командование с великими почестями пригласят в город, но не больше сорока человек. Генуэзцы согласны на уничтожение огородов и садов, лишь бы тяжелая техника расположилась подальше в поле.

«Сама наверняка убийца и воровка… – слушая ее трескотню и такой же немыслимо скорый перевод, думал немец. – Кажется, Кузнец называл это словом „мафия"? У них целые семьи повязаны преступным ремеслом, из которого не вырваться…»

Донью Каваджи фон Борк плохо понимал даже с переводчиком, настолько быстро она лопотала. Он понял только одно: его умоляют не превращать город в помойку. Взамен благодарные жители дарят две сотни овец, вдвое больше выделанных шкур, дюжину быков, две полные подводы муки, дюжину бочек масла, десять ящиков свежесваренного мыла, сукна пятьсот метров и так далее, по списку…

Мафиозная донна Каваджи свою работу выполнила прекрасно.

Фон Борк тоже выполнил обещание. Лагерь разбили за городом, на скорую руку соорудили бани, устроили смену обмундирования, одели в форму еще почти восемьсот человек. Были выданы дополнительные пайки, разрешены ловля рыбы и сбор фруктов в одичавших садах. Фердинанду уже казалось, что волнения стихают, но тут, в самый неожиданныймомент, бунт вспыхнул с новой силой.

Началось с походной цирюльни. Парикмахеров назначили давно, но за время похода стричься не успевали, обросли жутко. Фон Борку докладывали, что у многих вши, особенно – у новоприбывших. Внезапно начались массовые отказы от парикмахерских услуг. Вчерашние партизаны ощутили себя ущемленными. Они не желали расставаться с буйнымишевелюрами и колониями любимых вшей. Если на марше поддерживать дисциплину Борку помогала сама скорость, лоботрясам некогда было расслабляться, то в режиме спокойного ожидания все резко изменилось.

Самых ярых «отказников» командующий посадил на гауптвахту, но скоро их там собралось больше сотни – преимущественно австрийцев, не желавших расставаться с длинными космами. Расстреливать солдат за отказ от стрижки фон Борк пока не решался, могла подняться серьезная буча.

Прокатились первые тревожные слухи, что всех усадят в вонючие трюмы и повезут воевать в незнакомую страшную пустыню. Скандинавы разволновались не на шутку, они планировали в крайнем случае разграбить город Двух Башен, иначе говоря – Стамбул, и поскорее возвратиться домой на телеге с грудой трофеев. Скандинавы отправили к командующему делегацию и в наглых тонах потребовали разъяснений. Борк обещал дать разъяснения в течение суток, а пока приказал строить тренировочные полосы препятствий и прокаливать одежду от насекомых.

Ночью он отдал приказ – и зачинщиков из числа норвегов и датчан арестовали. Аресты не удалось провести тихо, русская караульная сотня была встречена ножами и пулями. Четверых зачинщиков убили. Кое-как майору Ларсу, выборному командиру датчан, удалось усмирить своих подчиненных и предотвратить побоище.

Следом возникла следующая, куда более серьезная проблема, – мародерство. Не прошло и суток, как солдаты начали «пошаливать». Уже на следующий день шалости принялихарактер бедствия. От доньи Каваджо дважды приезжали посланцы, вначале с льстивыми просьбами, затем – с угрозами. Недавняя разбойница прямым текстом сообщала, чтобольше не потерпит грабежей и издевательств. Отныне улицы перекрывались баррикадами, выставлялись вооруженные караулы, которым вменено стрелять без предупреждения.

Фон Борк молил Бога, чтобы скорее появился Кузнец. Но Кузнец приплыл только на следующий день. За сутки ожидания произошло много печальных и даже трагических событий. При попытке разоружить венгерский отряд были застрелены двое офицеров из караульного батальона, еще четверо – ранены. Часом позже взбунтовались черногорцы и сербы, этим вообще было нечего терять. Под натиском полчищ Карамаза они лишились домов, семей и земли и теперь заливали свое горе литрами дешевого италийского вина. Черногорцы, общим числом в две тысячи триста человек, отказались выставлять людей в разъездные патрули и дежурить на кухнях. Они заявили, что сами будут для себя готовить и что охранять их не надо.

Ночью затеяли беспорядки румыны, они избили назначенных к ним германских и шведских капралов, заявив, что отказываются воевать под началом иноземцев. Фон Борк послал в стан румынских полков двоих полковников из штаба, одного русского, другого – молдаванина, надеясь при посредничестве последнего уладить конфликт. В результате конфликт только разгорелся, парламентеров избили. Многие пошвыряли выданное обмундирование, зато самовольно распрягли коней из полевых кухонь и обоза. Угрожая оружием, румыны связали каптерщиков, отобрали у них упряжь, запасы рыбы, сыра и очищенный спирт. В другом месте они разжились тремя легкими пушками, вязанками новых сапог, сушеным горохом и двадцатью ящиками новых, только что набитых патронов для танковых пулеметов. Они бы и дальше продолжали воровать, если бы не крутые меры, предпринятые казацким сотником Ярыгой. Казаки, входившие в особый караульно-постовой полк, на свой страх и риск, не согласовав с командованием, навалились на бунтовщиков, многих порубили саблями, многих застрелили, но и сами понесли серьезные потери. Только когда в самом центре лагеря разгорелся нешуточный бой, заиграли тревогу, подняли четвертый и второй украинские полки, и общими усилиями удалось отбить краденое. Румыны при этом покинули расположение и ушли в горы, демонстративно прикрываясь ворованными пулеметами. Фердинанд Борк дал команду ночью не преследовать дезертиров, опасаясь еще большего кровопролития при большой кучности войск.

Но самое неприятное произошло утром третьего дня, когда начали тренировки, стрельбы и маневры, в обязательном порядке предписанные для армии в часы вынужденного безделья. Уже связалась ночью колдунья Марина со старым Саввой, уже облетело войска радостное известие, что эскадра во главе с самим президентом на подходе, повеселели штабные, проснулись от спячки старшины и капралы, загремела музыка, замахали в лагере метлами, подожгли костры с мусором.

Генерал Борк в семь утра объезжал ряды палаток, делал разнос командирам за плохую организацию выгребных ям и помывочных пунктов. Когда протрубили горнисты, он остановился, чтобы понаблюдать за успехами бойцов на свеженьких полосах препятствий. Полосы препятствий разрабатывал сам генерал, они имели четыре степени сложности – для разных родов войск и разного уровня подготовки. Фон Борку показали, как лихо расправляется с учебным врагом второй украинский полк, затем группа штабных переместилась к временному полигону; там пробовали силы в стрельбе польские и словацкие стрелки. Когда поляки покидали стрельбище, фон Борку послышались невнятная ругань и глухие оскорбления в сторону начальства. Полк был немедленно остановлен и построен для смотра. Фердинанд Борк спешился и, страдая от лучей встающего солнца, лично прошествовал вдоль рядов, в компании с полковником Верщинским. Были выявлены грубейшие нарушения дисциплины, четверть списочного состава не поднялась по сигналу горна, обнаружилось не менее дюжины пьяных, в грязной форме, с замшелым оружием, а то и вовсе без него, и, наконец, сам полковник Верщинский с изумлением выловил в строю людей, вовсе не состоявших на учете. Их повязали с большим трудом, под ропот остальных, и отправили на дознание. Борк уже намеревался объявить о разоружении полка и прикидывал, как бы незаметно окружить заводил верными пулеметчиками, но за своих вступился полковник. Верщинского Борк знал прекрасно, тот учился в Петербургской военной академии, в классе, который вел сам покойный Хранитель силы Бердер.

Командующий поверил и уехал на бронеавтомобиле в противоположный край гигантского лагеря, проследить, как идут на плацу занятия по строевой подготовке и фехтованию. Сержанты орали, бойцы с криками кололи чучела и расправлялись друг с другом деревянными шашками. Дальше Борк обходил одно подразделение за другим, везде проверяя соответствие плану занятий. Башкиры надраивали свои паровые броневики, проверяли давление пара в котлах. Французские повстанцы тренировались повзводно, падали ивставали, брали «на плечо» и «к ноге». Многие, не готовые к дальнему переходу, валились от усталости.

Соотечественники фон Борка упражнялись в сборке и разборке оружия на время. Здесь командующий задержался ненадолго. Потом он некоторое время разгребал хаос, царивший в палаточном городке италийцев. Для них обучение армейской жизни началось с азов – с подъема и отбоя. Никто не понимал русских слов, с гоготом вскакивали и валились, не укладываясь в нормативы. Генералу Борку пришлось прилюдно вытащить самых ярых весельчаков и посадить на гауптвахту, только после этого веселье поутихло и сорвавшие голос сержанты смогли продолжить занятия…

Обед генералу испортил вестовой, с сообщением, что два башкирских полка молча построились и уходят. Весть о таком предательстве мигом облетела армию и подействовала ужасным образом. Самым неприятным было то, что башкиры ушли вместе с командирами, только четверо старших офицеров и два старослужащих-сержанта остались верны присяге. Они объяснили причины побега тем, что их якобы обманули. Во время дополнительного набора войск в Поволжье, когда башкиры бодро записывались, им обещали всего лишь очистку Европы от хулиганствующих банд и сопровождение танкового корпуса. Их никто не предупредил, что придется плыть на кораблях и убивать братьев-мусульман прямо в святых городах. В массе своей неверующие новобранцы внезапно вспомнили о полузабытой религии…

Борк немедленно послал за ними погоню. Башкиры отказались возвращаться. Особенно угнетало командующего то, что оба полка были полностью моторизованы, хотя в походном строю они тащили бронированные паровики на конной тяге, берегли дрова и уголь. Броневики выпускал бугульминский завод бронемашин, президент Кузнец лично резал на его проходной ленточку пять лет назад. И теперь почти семь десятков превосходных броневиков, с запчастями и запасом угля, повернули обратно.

В штабе начался переполох. Счет небоевых потерь шел уже на тысячи. Командиры танковых дивизионов предлагали Борку послать в погоню «Леопарды» и расстрелять мятежников на узких серпантинах. Все равно возвращаться в Россию им придется по тем же дорогам!

Борк поступил умно, впоследствии президент Кузнец его очень хвалил за принятое решение. Запели горны, забили барабаны, прокричали приказ об общем построении.

Без оружия.

Второй приказ Борк объявил очень тихо и только среди узкого круга. Надлежало пустить в войсках слух, что общее построение назначено для каких-то важных новостей. Вероятно даже, всем выплатят повышенное жалование. Или отпустят домой.

Рокот барабанов и услышал Артур, когда моторная шлюпка адмирала Пасконе повезла его к берегу.

Российские суда встали на рейде Генуи. В город были посланы парламентеры во главе с почтенным доном Тин-то, он как всегда сумел извлечь максимум выгод из своего руководящего положения. Оказалось, что Генуя уже третий день трясется от страха. В непосредственной близости от городских окраин хулиганило колоссальное войско под командованием славного фон Борка.

– Мой президент, я привык к злобе за спиной, – заявил Борк на полевом совещании. – Я прошу меня отпустить в Россию. Происходят две ошибки, мой президент. Вы теряете исполнительного начальника Тайного трибунала. И вы приобрели плохого командира армии. Я не могу постоянно казнить и наказывать. Не могу! Эти люди получили оружие, они неуправляемы. Они все ждут денег, но мало кто честно готов к войне. Еще одна большая забота, мой президент, – надо все время держать отдельно русские полки и полки наемников. Прошу вас посмотреть…

Они вместе взобрались на броню германского танка. Артур за последние годы насмотрелся на множество военных формирований, но от увиденного у него захватило дух. Фон Борк, как всегда, лучше себя чувствовал в сумерках, поэтому смотр войск пришелся на вечер. Тысячи и тысячи огней покрывали холмы и поля, они перемигивались, гасли и снова вспыхивали ярко, когда кто-то подливал масла в костер. Некоторые огоньки двигались медленно – это телега водовоза или полевой кухни объезжала лагерь, некоторые неслись скачками – это торопился курьер или один из младших командиров, вызванных Борком в ставку. Неторопливо разворачивались темные, бесформенные пока коробки полков. Вокруг них метались офицеры, выравнивали фланги.

Ставку германец благоразумно разместил в самом центре танкового корпуса, окружив себя дополнительно тремя казацкими полками и тремя тысячами конных чувашей из дивизии Серебряных Клинков. Этих людей отбирал и снаряжал лично губернатор Петербурга Михаил Рубенс. Их семьи в свое время бежали от власти татарского хана, получили щедрые земельные наделы в пределах Петербурга и на крови присягнули президенту. Каждые три двора выставили рекрута. Объезжая с президентом место построения, фон Борк не обходился без дежурной сотни, настолько напряженно складывалась обстановка. Оказалось, что вчерашней ночью кортеж командующего обстреляли, но не учли, что бывший пивовар с детства привык жить во мраке.

– Как лучше поступить, мой президент?

– А ваши предложения?

– Я полагаю, что гнилые ветви лучше рубить сразу. Мы не должны брать в плавание заведомых предателей.

– В этом я с вами согласен, – задумчиво произнес президент. – А теперь послушайте меня все!

Он обернулся к свите. Старшие офицеры напряженно ловили каждое его слово. По лагерю уже пронесся слух, что вернулся русский президент, командирам сразу стало прощеуправлять загулявшими подчиненными. Некоторые из офицеров не понимали русского языка, им тут же переводили. Коваль говорил, а сам краем глаза следил, как колоссальная поляна заполняется людьми. Нечего было и думать, чтобы докричаться до всех. С толмачами тоже придется повозиться…

– Руководствуясь статьями шестнадцать и семнадцать Дисциплинарного устава, я буду вынужден наказать всех участников беспорядков. Разумеется, речь идет лишь о тех, кто уже принял присягу. Сейчас мы составим списки, наметим ряд мер – и не отступим от их исполнения. К завтрашнему утру у меня должна быть боеготовая штурмовая группа, а не шайка мародеров. Отставки и прошения не принимаются до окончания боевых действий.

– Разрешите вопрос, ваше высокопревосходительство? – В сумраке замаячило исцарапанное широкоскулое лицо с фингалом под глазом. Артур не помнил имени майора, но узнал его. Этот парень был в числе тех башкирских офицеров, кто не бежал вместе с подчиненными. – В соответствии со статьями шестнадцать и семнадцать, дезертирство,равно как и неподчинение приказам, наказываются смертной казнью. Однако дезертиров слишком много…

– Вы абсолютно правы, господин майор, – жестко усмехнулся президент. – Устав – он и в Африке устав.

ЖЕЛЕЗНОЙ РУКОЙ

– Ваше имя и звание, номер части?

– Чего-о? – лениво протянул здоровяк.

Ударом сапога Артур отправил недожаренный шашлык в костер. Вояки мигом вскочили на ноги. Толстый выхватил пистолет… и рухнул с пулей в горле. Никто не понял, откуда стреляли. Фон Богль даже не пошевелился, только легкий дымок вытекал у него из-под плаща.

– Ваше имя, звание, номер части? – невозмутимо повернулся Коваль к следующему. Клацнули затворы. Гвардейцы собирались стрелять очередями.

– Не пойму… чего надо-то? – пробурчал долговязый.

Расхристанные пьяные солдаты просыпались. От соседнего костра угрожающе надвигались темные фигуры.

Фон Богль открыл огонь, не дожидаясь приказа. Его немедленно поддержали офицеры конвоя. Из палаток вытащили несколько мертвецки пьяных, в том числе – капрала.

– Господа офицеры, я не вижу причин оставлять эту мразь в живых! – сказал Коваль и пошел прочь. К штабной палатке.

Больше всего он боялся сам себя. Боялся вскипеть и превратиться в убийцу. Главком не имеет права сам казнить преступников…

– Господа офицеры, я принимаю общее командование на себя. До того момента, пока мы не соединимся с основными силами. Генералу фон Борку поручается наш танковый корпус.

– Слушаюсь!

– Полковника Хиролайнена я снимаю с должности начальника штаба танкового корпуса. С этого момента вы принимаете командование над вторым украинским полком, кромебронетехники. Полковник Завищнюк, за вами остаются бронемашины. Все ясно?

– Так точно! Слушаюсь!

– Генерал, один дивизион срочно на заправку. Посадите на броню надежную роту и пошлите их в тыл. Пусть перекроют обе дороги на север. Еще одну роту – на броню, пустьперекроют подходы к городу. Дайте команду стрелять из орудий без предупреждения, если будут замечены малейшие передвижения из лагеря. Дальше. Снять с парада артиллерию, пушки выкатить вот сюда, – Артур указал на карте возвышенность. – Две батареи здесь, самых надежных людей, лучше только офицеров. Орудия зарядить, поставить наблюдателя. Быть готовыми к стрельбе. Никого из лагеря не выпускать, ясно?!

– Так точно! – Генерал Борк рысью кинулся исполнять приказ. Не прошло и двух минут, как взревели моторы «леопардов». Артур посмотрел на разложенную карту и на часы. Еще минут десять – и ни одна сволочь не сумеет покинуть расположение армии без разрешения…

– Майор Казарян, живо берите ваших автоматчиков и расставьте вокруг арсенала!

– Слушаюсь!

– Капитан Лоуренс, – Артур повернулся к вежливо молчащему представителю британского подводного флота. – Могу я попросить, чтобы ваши люди встали в оцепление… вот от той колокольни и до оврага.

– Безусловно, мистер президент, – козырнул англичанин. – Вы можете всецело рассчитывать на поддержку флота.

– В таком случае, я рассчитываю, что ваши люди начнут стрелять без приказа по бегущим дезертирам.

– Для подавления беспорядков уместны любые средства, – бесстрастно ответил британец.

– Полковник Слобода, какой из ваших батальонов можно считать наиболее благонадежным?

– Полагаю, что всех, ваше высоко… – вытянулся командир чешской дивизии.

– В таком случае, позаботьтесь, чтобы в числе рядовых не было иноверцев. Два батальона пусть сдадут карабины и получат в арсенале автоматы. Сажайте их на броневикии отправляйте в погоню за башкирами. В бой не вступать, следовать по пятам, ясно? Ваша задача – не дать им уйти назад, перекрыть пути к отступлению. Вы ждете сигнала от хорунжего Яцкевича.

– Все понятно, господин президент!

– Хорунжий Яцкевич! Берите своих казаков – и галопом в погоню. Ваша задача – обойти их, не обнаруживая себя. Вы перекроете им дорогу, но только тогда, когда им некуда будет свернуть. Дайте сюда карту. Вот здесь… или здесь, ясно?

– Так точно.

– Хорунжий, никакой самодеятельности! Генерал Борк сейчас подготовит распоряжение о выдаче вашим казакам дополнительных пулеметов… перекрыть дорогу и ждать, ясно? Так, где начальник штаба?

– Здесь, ваше высокопревосходительство.

– Все подразделения выведены на смотр?

– Так точно. Кроме отдельной бригады, укомплектованной черногорцами.

– Они тоже сбежали?

Начальник штаба замялся.

– Никак нет. Они отошли к западу. Там городок – Вольтри, вот они там бесчинствуют… но не уходят, нет. Они заявили, что пойдут с нами в Турцию, если у них будут свои выборные командиры, никаких общих нарядов и никаких наказаний. Они разоружили и выгнали всех сержантов и офицеров. Генерал Борк сразу же послал за ними кавалеристов, но разоружить мятежников не удалось. Они заняли этот городок… Вольтри и обстреливают дороги из пулеметов. Кажется, там уже пожары и…

– Они расстреливают жителей?

– Сложно сказать, господин президент, – начальник штаба прятал глаза. – Ночью здесь побывала очередная делегация. Жители бегут из Вольтри по морю в Геную…

Коваль скрипнул зубами. Несмотря на все эти беды, прежде всего надлежало провести смотр войскам.

– Вперед, за мной. Коня!

– Господин президент! – Капитан гвардейской стражи кинулся наперерез. – Мы подготовили для вас бронемашину. Пожалуйста, только не на коне. Слишком опасно!

Офицеры замешкались.

– Что значит «слишком опасно?» – помрачнел Коваль. – Я должен спрятаться в бронемашине, чтобы все увидели, как я боюсь собственных солдат?

– Мой президент, ваш капитан говорит правду. Я объявил построение без оружия, но среди наемников достаточно неблагонадежных…

Коваль намеревался просто обойти капитана, но в последний миг передумал. Словно почувствовал слабый укол в сердце.

– Ладно, давайте машину…

Однако в следующие полчаса ничего страшного не случилось. Артур уверился, что чутье на сей раз ему изменило. После событий в подземельях Сардинии ему на каждом шагу мерещились кошмары, и постоянно зудели незажившие ранки на спине и затылке. В целом построенные для смотра части смотрелись не так уж отвратительно.

Президент объехал их, не торопясь, вплотную, старательно вглядываясь в лица. При свете факелов, под звездным небом, он многого мог не разглядеть, но общее впечатление осталось не самое плохое. Он лично выдернул из строя семнадцать человек пьяных, их на месте обыскали, отняли ремни и отправили под арест.

Артур предполагал, что за внешний вид придется арестовать не меньше сотни.

– Слушать всем! Приказ главнокома-а-андующего… – понеслось по рядам.

Через промежутки времени зычные голоса капралов стихали, чтобы дать возможность сделать свою работу переводчикам.

– …Согласно уставу военного времени, с этой минуты… всякий, нарушивший приказ старшего по званию, считается военным преступником и подлежит немедленному суду полевого трибунала. Главный полевой трибунал приведен к особой присяге и уже начал свою деятельность. Главному трибуналу подчиняются полковые полевые суды, членов которых я назначу в течение двух часов…

Слушали напряженно, вытянув шеи. С тревогой поглядывали на пулеметчиков, расставленных вокруг приземистого каменного строения – бывшей деревенской бойни. Там располагалась временная гауптвахта, там сейчас держали больше сотни арестованных. Очень многие надеялись, что с появлением президента России их товарищей выпустят. Но вместо освобождения к бойне стянули казаков и еще каких-то незнакомых англичан с пулеметами…

– Господин президент, прибыли на шлюпках ваши морские экипажи, всего сто шестьдесят человек… – вполголоса доложил ординарец.

– Генерал, распорядитесь, чтобы всем выдали автоматы и по три запасных рожка. У нас половину оружия отняли пираты.

– Слушаюсь!

Коваль выскочил из броневика, кружился вихрем в толпе офицеров, еле успевая отдавать приказания. Он кожей чувствовал, как утекает отпущенное время. Расшатавшуюся дисциплину следовало восстановить именно сейчас, раз и навсегда. Другой возможности могло не представиться!

– Капитан Семенюк, забирайте моряков в оцепление. Поставите их коридором, как мы тренировались в Катании, чтобы могли одновременно держать под обстрелом весь этот лужок, что вы превратили в плац. И вот что… Моряки вам верят. Обрисуйте им задачу. Объясните, что положение трудное, на них – вся моя надежда. По беглецам – стрелятьбез предупреждения.

– Всё понял. Не сомневайтесь, ваше высокопрсхство, ребята не подведут!

Глашатаи через рупор продолжали выкрикивать статьи приказа. По войскам прокатилось первое недовольное волнение, когда на центр площади, между развернутых колонн,моряки выкатили три виселицы на подвижной платформе.

– …Арестованы и немедленно будут преданы полевому суду девятнадцать мародеров, воровавших имущество у мирного населения. С этого момента отменяется наказание ввиде долговременного ареста… Перечень проступков, за которых, согласно статьям шестнадцать, семнадцать и двадцать боевого устава, назначается смертная казнь через повешение: воровство у местного населения, любое насилие в отношении гражданских лиц, самовольный захват помещений и имущества, осквернение церквей и храмов любых конфессий, а также кладбищ и захоронений…

Полки заволновались не на шутку. Казаки с шашками наголо вывели арестованных. Прозвучала команда «примкнуть штыки». Конные разъезды шагом выехали вперед, заняв свободные коридоры между пешими подразделениями. Некоторые, самые шустрые из задних рядов, попытались скрыться или двинули за оружием, но их тут же стали перехватывать британские подводники с пулеметами и верные присяге русские мотострелки. Обошлось почти без стрельбы, присмиревшие буяны вернулись в строй.

– …Согласно статьям восемнадцать, девятнадцать и двадцать один… назначается смертная казнь через расстрел за следующие воинские преступления: самовольное оставление вверенного поста, сон на посту, утеря оружия, порча оружия, членовредительство… неподчинение приказам, самовольное оставление места дислокации, обозначенного старшим, самовольное изменение маршрута передвижения, подстрекательство к мятежам и неповиновению…

Тем временем мародерам был зачитан приказ. Первые трое отправились на виселицу. Четверо пытались вырваться, их застрелили на месте. После того как покончили с теми, кого схватили в садах Генуи, перешли к откровенным саботажникам.

Полки дернулись, по шеренгам прокатилась шумная волна недовольства. Особенно яро возмущались, как ни странно, италийские крестьяне, совсем недавно добровольно записавшиеся в войско. Из строя раздались выстрелы. Упал раненый лейтенант, упал сержант. Артура немедленно заслонили гвардейцы, едва ли не насильно запихали в машину.

– Всем оставаться на местах! – возвестил генерал. – Каждый, кто покинет строй, будет расстрелян на месте!

С крыши арсенала отрывисто залаял пулемет. Многие инстинктивно пригнулись. Пользуясь замешательством, в ряды бунтарей врезались казаки. Не прошло и пяти минут, как стрелявшие были скручены и выведены к центру построения. Их оказалось семеро. Начальник штаба приказал включить прожектора на паровиках и зажечь дополнительно сотню факелов, чтобы всем было видно.

– Если вы не выдадите всех, кто прячет оружие, будет убит каждый пятый! Передайте им, полковник, пусть переведут именно так, как я сказал, – отчеканил президент.

Минуту спустя вдали раздались автоматные очереди. Это из задних рядов самые хитрые пытались просочиться в луга или вплавь форсировать реку, но у реки их встретили автоматчики капитана Лоуренса. Эти не щадили никого, им было важно вернуться невредимыми на родные субмарины.

Затем Артур приказал расстрелять перед строем двадцать человек, опасных буянов, содержащихся в отдельных каморках. Пожалуй, это было самое трудное решение, которое он принял за весь период похода. Но принять его оказалось совершенно необходимо. Списки хулиганов подали командиры подразделений. Те командиры, кто отказался подать списки, лишились званий и сами отправились на гауптвахту, до дальнейшего разбирательства.

После второго залпа присмирели самые дикие. Глядя, как корчатся вчерашние заводилы, с мешками на головах, с руками, связанными за спиной, притихли даже те, кто явился на смотр с ножом за голенищем.

Последнюю попытку к коллективному бунту предприняли австрийцы. Эти вольные лесные жители, два дня назад отказавшиеся стричься и переодеваться в форму, активно стремились вернуться назад, в родные пенаты. Германец, назначенный к ним командиром полка, несколько раз призывал к тишине. При очередном залпе они сбили строй и побежали громадной необузданной толпой, больше чем тысяча человек.

Момент был опаснейший. За австрийцами могли сорваться и другие части. Коваль приказал открыть огонь из пулеметов. Ценой двух десятков смертей бегство было остановлено.

Президент объявил, что каждый может подать жалобу на действия вышестоящего командира, но отменить приказ или пренебречь им означает немедленный трибунал.