Чтение 3–й страницы книги ~Золото русского эмира~

– Пираты, пираты, – оскалил гнилые пеньки зубов маленький Тинто. – Эти подонки берут дань со всех рыбаков в Лигурии и Венецианском заливе. Раньше Неаполь был свободным городом, но они обложили и семью Каваджи данью. С этими подонками невозможно сладить.

– Подождите-ка… Орландо, уточни: что, в Италии сейчас нет единого правительства?

Старички некоторое время горячо спорили.

– Альфредо утверждает, что доны выбирали премьер-министра и лучших граждан в Совет республики уже сто семь лет назад, но в последние десятилетия все развалилось. Свободные города не желают терпеть единую власть.

– И Сицилия не желает терпеть?

– Мы не обязаны подчиняться Риму, – задрал нос Тинто. – Мы всегда были и останемся независимым государством. Эти придурки в Риме не контролируют и трети территории страны, но лезут командовать! Пусть сначала повесят пиратов, а после мы подумаем, иметь ли с ними дело!

– А Карамаз? Эти отважные рыбаки, что грабят побережье, они не заметили, что на Сицилии высадился вражеский десант?

– Альфредо говорит, что пиратам наплевать на чужую войну, которую ведут русские. Пираты не станут воевать с организованной армией. Они трусы, они нападают только на мирных людей. Кроме того… очень немногим известно, господин президент, кто такие русские и где расположена ваша страна. Мы изучаем старые карты, начертанные до катастрофы, и стараемся учить по ним детей. Но наши дети знают, что по морю невозможно обогнуть материк…

– Мы обогнули.

– Тинто говорит, что здесь уже слышали о чудодейственной вакцине, которая убивает прыгающих рыб, железных птиц и прочих чудовищ из туманов. Но у нас вакцины нет. Возможно, она есть в Риме или Милане…

– Но ведь и по суше вам тоже не пройти? – с легким ехидством спросил Коваль.

– Тинто говорит, что они слышали о походе польских верующих к Риму. Они глубоко сожалеют о гибели своих братьев. Граждане Сицилии тоже мечтают увидеть на престоле нового папу. Его пытались выбрать трижды только за последние сорок лет, но Господь отвернулся от нас. Одного папу зарезали, другой умер от оспы, еще один погиб при землетрясении. В Рим почти невозможно пробиться через территорию Франции, до бывшей столицы республики добрались несколько монахов, они рассказали нам о великом походе наших северных братьев…

– Но можно пройти через Альпы. Там есть хорошие дороги.

«По ним-то сейчас и пробивается наш старательный фон Борк», – подумал Артур.

– Там отличные дороги и благословенная земля, – уныло подтвердил Тинто. – Однако «бараньи шапки», как зовем мы их, никого не пускают через свои горы. А южнее Дуная столько нечисти, что караванщики не решаются пускаться в путь без проводников-альбиносов и без лечебного пива.

– Это нам знакомо, – наморщил нос Карамаз.

– Орландо, переведи им. Мы как раз собираемся отправить по морю караван в Геную. Через «непроходимые» Альпы туда выйдет наша резервная армия, мы собираемся перебросить ее в Турцию морем. Могут они нам выделить лоцмана? – спросил президент.

Итальянцы опешили.

– Тинто говорит, что до устья Тибра относительно спокойно, но он не стал бы рисковать севернее. Имеет смысл обогнуть Сардинию и Корсику, пройти гораздо восточнее…

– Переведи – мы вряд ли спрячем караван из нескольких сухогрузов. Кроме того, мы будем хорошо вооружены. Переведи – я сам поведу этот караван.

– Тинто говорит, что его брат погиб в стычке с пиратами. Его брат тоже был хорошо вооружен. Но пираты – это не кучка воров. Свободная республика – настоящее государство на воде. Кроме того… ходят слухи, что их главарь Джакария Бездна – не человек. У него железные руки…

– Орландо, спроси еще раз – они дадут нам лоцмана?

– Так точно, дадут. Тинто сказал, что сам поведет головной корабль. Чтобы никто не посмел считать сицилийцев трусами. Луиджи спрашивает, подойдут ли вам легкие трактора или лучше полицейские бронетранспортеры?

– Во дают! – фыркнул доселе молчавший в уголке майор Карапуз. – Ясное дело, что броня лучше!

– Луиджи говорит – они готовы собрать и подтащить на быках штук тридцать бронетранспортеров и тракторов. Парни Луиджи знают место, где раньше находились склады оружия. Там бронетехника в порядке, только с нее сняли пулеметы. Еще машины давно заржавели и топлива нет совсем…

– Переведи, что с ними в Палермо поедут наши механики, – прервал Артур. – Мы готовы подождать неделю. Пулеметы придется вернуть на машины. Мы осмотрим и выберем то, что можно починить. Еще нам нужны тяжелые тракторы. Если они на ходу. Передай, что после победы над врагом мы позволим нашим итальянским братьям загрузить столько добычи, сколько увезут их фрегаты…

Главы семей одобрительно заворковали.

– Я еще не закончил, – сухо заметил президент. – Орландо, втолкуй им три момента. Первое – нам нужны самые сообразительные парни, способные к иностранным языкам. Человек десять. Скажи – мы приглашаем их учиться, на службу, на два года, будут переводчиками. Полное довольствие, жалование сержанта, право на участок земли и дом в России. Найдутся такие? Что?.. Да, можно семейных. Это еще лучше. Дальше. Передай им, что мы открываем в Палермо российское посольство, чтобы нам выделили приличный особняк… Орландо, и не смотри на меня, словно истукан. Да, я придумал это только что! Ну и что? Нам же нужно посольство, верно? Что они, согласны? Это хорошо. Переведи им, что я очень признателен за гостеприимство… Все перевел? Тогда последнее. Вдолби им в башку накрепко. Русское командование не будет наказывать мародеров, но не потерпит самосуда. Если хоть одного насильника или убийцу заметим – расстреливаем сразу. Без оправданий.

Артур подождал, пока адмирал завершит свою речь. Итальянцы не возражали. Напоследок самый пожилой из них еще раз взял слово:

– Мы не хотели бы, чтобы у господина президента сложилось неверное мнение. Мы соберем еще больше солдат. Но не потому, что жители Палермо – грабители. Мы всего лишьхотим возмещения урона. Если господин президент не хочет действовать сообща, мы поплывем одни. Мы уже послали гонцов в Агридженто и Чефалу за подкреплением… Вы нас понимаете?

– Прекрасно понимаю, – вежливо поклонился Коваль. – Орландо, передай, что мы преклоняемся перед мужеством сицилийцев. Заверь их, что русский народ всегда мечтал о дружбе…

Даже ночью работы в порту не останавливались. Стучали молоты, звенели пилы. С окрестных холмов начали доставлять и складировать срубленные деревья. К пятому причалу подогнали сразу три баржи, сцепили между собой, развели вокруг яркие костры. Артур распорядился прямо на причале устроить пилораму и как можно скорее начать грузить ценные доски. Грузчикам и матросам оставалось только гадать, куда и зачем столько досок.

Когда ушел с разъяснениями и приказаниями последний посетитель, президент позволил себе сухарик с чаем. Скользя рукой по перилам, Коваль спустился на два этажа вниз, пропустил колонну грузчиков, тащивших рулон проволоки, кивнул вытянувшимся гвардейцам и отпер узкую дверцу. За дверцей, в коротком коридоре, дежурил с автоматомеще один громила из личной президентской охраны. Со временем Артур перестал узнавать их всех в лицо, людей становилось слишком много, слишком разрастался его аппарат, и его это совсем не радовало. Кажется, этого парня звали Петром Петренко и назначал его сам начальник охраны, Митя Карапуз.

– Господин президент, за время вашего отсутствия… – басом стал рапортовать караульный.

Коваль дослушал до конца. Он поклялся себе, что будет самым свирепым держимордой в вопросах соблюдения уставов, которые сам же и ввел. Только так можно было удержать этих вчерашних гопников.

«Петр Петренко, чего ты хочешь? – думал Артур, стоя навытяжку перед вчерашним громилой. – Ты предан мне, как пес, это здорово, и я это вижу. Но ты не думаешь, ты застрелишь любого, на кого я укажу. И я не знаю, хорошо ли это. Если мы мечтаем о монархии, то, наверное, хорошо…»

В узкой комнатке без окон президента ожидали трое, все в темной неприметной одежде, с закрытыми лицами. Один – худой, сутулый, жилистый. Второй – квадратный, бородатый, в очках, головой подпирающий потолок. Третий, напротив, крепыш, почти без шеи, в просторном плаще. Даже при появлении президента он не вытащил руки из карманов.

– Я слушаю, – кивнул Артур человеку в очках.

– Шестеро, – сипло прогудел тот. – Пока – шестеро, так-то. Троих мы вычислили в пути, они продались вражине еще в Петербурге. Продались за горстку серебра, иуды. Имвсем было приказано вас убить, так-то. А двое объявились тут. Якобы из местных. Их освободили из тюрьмы на берегу, так-то. Выходит, нельзя из тюрьмы выпускать. И один еще… – Палач замялся, косо взглянув на соседей по комнатке. – Один из офицеров. Капитан. Был замечен, когда молился…

– Молиться мы никому не запрещаем, – потемнел лицом Коваль.

– Не по христианским обычаям молился, так-то. У него в подкладке нашли два кинжала с ядом и воздушную трубку со стрелами, – невозмутимо возразил палач. Он выставилвперед две красные, изрезанные ручищи и почесал свежие струпья от ожогов. – Капитан этот… он признался, мол, батька его служил еще в Москве, при президенте Иване. На президента Кузнеца, мол, зуб всей семьей точили. Потому как имений лишились и холопов. Но в покушении не признался. Сказал, что другую задачу получил. Следить и докладать, куда войска пойдут, так-то. Господин президент… Я не знаю, имею ли право повторять это сейчас, но мы все записали. Записи опечатаны и сданы в канцелярию…

– Говори.

– У них есть сведения, что из Германии идет подкрепление.

– Что, что? – поразился Коваль. – Даже мне толком не известно, когда союзники выйдут к морю… Что он еще говорил, этот предатель?

– Мы выжали из шпиона все, так-то. Он ждал связного, господин президент. Связного на летучем змее. Так он сказал. У капитана на груди был мешочек, мы его приложили как доказательство к делу. В этом мешочке – пахучее вещество. Змей должен был найти человека по запаху. Крысенок этот… он рылся в штабных документах, подслушивал. Он связному должен был передать про союзников, если узнает, так-то. Они еще в Петербурге вокруг вас крутились, рыли… Капитан признался, мол, трое как минимум вхожи в приказы и комиссии, но имен не знает. Связного ждал, да только про союзников ничего нарыть не успел, так-то. Только связного мы не взяли, господин президент. Связной, видать, тоже унюхал что-то, не прилетел…

«Профессия накладывает отпечаток, – подумал Коваль. – Для него никто не друг, все потенциальные куски мяса…»

– Вы там не перестарались? – спросил он. – Тебя увидишь – так во всем заранее признаешься.

– Если дозволите, господин президент, это еще не все, – снова загудел палач. – Ребята из оцепления троих чернявеньких заловили, на лодке удрать пытались. В Петербурге-то они армянами сказались, да только, видать, не армяне. Плотничали на рембазе, не из солдат. Под огнем да под щипцами признались, что сосчитали все войска да пушки, так-то. Да про снаряды выведывали и нарочно интендантов подпаивали… Хотели «Клинок» взорвать, да не успели, так-то. Уплыл «Клинок», а они следом кинулись. Признались, что заряды на борту эсминца уже заложить успели, да только одно не рассчитали… – Бородач неожиданно тонко хихикнул и снова потрогал ожоги на руках. – Не рассчитали, господин президент, что адмирал Орландо среди ночи велел с якоря сниматься…

– Молодец, адмирал! Сделал все, как я сказал! – хлопнул в ладоши Коваль. – Видите, господа, как важна внезапность?

– Да, вы правы, снова выиграли пари, – с легким акцентом произнес коротышка, закутанный в плащ. – Этот паук пустил сети далеко, как правильно сказать? Вы правы, шпионов много. Надо действовать немедленно.

– Было бы странно ожидать, что никто не вспомнит о союзниках, – усмехнулся Коваль. – Собственно, Карамаз о них прекрасно осведомлен. О поляках, о немцах, о шведах. Но скоро мы его здорово удивим… Расул, у вас все готово? – вполголоса спросил Коваль.

– Мы готовы, – подтвердил худенький.

– Сколько человек вы отобрали?

– Двести не получилось, – сокрушенно вздохнул узбек. – Мы набрали сто сорок шесть, но они лучшие. От всех командиров. Мы проверили каждого.

– Это печально… – удивился президент. – Во всей армии ты не набрал и двести человек? Неужели все такие ненадежные?

– Я прошу вас, господин президент, – с германским акцентом заговорил крепыш. Чувствовалось, что он произносит свою речь далеко не в первый раз. – Я прошу вас… я не иметь право вас оставить. Герр Борк будет меня отдавать в трибунал, если я вас оставить…

– Не беспокойтесь, герр Богль, – Артур кивнул шефу дознавателей. Тот коротко поклонился и вышел, задев макушкой притолоку. – Герр Богль, вам не придется меня оставлять. Мы разобьем их планы. Мы не поплывем в Стамбул.

– Как?! – хором воскликнули узбек и немец. – Но вы же только что, на совещании…

– Именно, – Артур зажмурился от удовольствия. – Орландо поведет эскадру, но не туда, куда все ждут. Раз удалось обмануть даже вас, стало быть, план вполне удался.

НАДЯ ВАН ГОГ

О господи, опять этот кошмарный запах…

Надя присела на корточки возле дивана. За утро она заглядывала туда уже в третий раз. В дремучих зарослях таджикского ковра кружились комки пыли. Где-то далеко, у самого плинтуса блеснула оброненная заколка. Ни гниющих огрызков, ни мокрых луж.

Похоже на запах грызуна, запах мокрой шерсти…

Атласный монстр, тяжелый, как скала, незыблемо покоился на квадратных тумбах. Вот уже шесть лет, с тех пор как она переехала сюда, в царское крыло Эрмитажа, чудо германской спальной техники занимало свой законный угол. Надя ван Гог не жаловала мебель, доставшуюся по наследству от правления предыдущих губернаторов Петербурга. От царских кушеток и секретеров разило табаком, прокисшим вином и клопами, столы изрезали ножами и залили всякой гадостью, отмыть которую можно было лишь рубанком.

Надя предпочитала мебель начала двадцать первого века, сохранившуюся в не тронутых мародерами складах. Муж делал все, чтобы обеспечить покой и удобства семье, она не могла пожаловаться на него. Кузнец даже из военных походов привозил ей предметы, облегчающие быт. По статусу жены президента Надя могла бы содержать целый штат служанок, но ограничивалась минимальным количеством прислуги – после того жуткого случая, когда одна из проверенных девушек, нанятых няньками в больницу, обернулась вдруг Пустотелой ведьмой.

Ведьма закружилась и унесла в воронку восьмерых ни в чем не повинных детишек, а еще дюжину сильно поранила. Само по себе прискорбное происшествие осложнялось тем, что Пустотелая взорвалась именно в тот момент, когда супруга президента России посетила эту самую больницу. Надя как раз раздавала именинникам подарки. Ее прикрылигвардейцы, подхватили на руки, завернули в плащ и на руках передали со второго этажа в машину. Водитель гнал не останавливаясь до Эрмитажа, охрана раскидывала зазевавшихся прохожих, а позади слышались крики и вздымался к небу столб дыма.

Расследованием занимался начальник Тайного трибунала, этот неприятный коротышка, которого Кузнец приволок из Германии. Очень скоро дотошный немец вычислил целыйзаговор, в том числе обнаружил, что две посланницы халифата проникли даже в Эрмитаж. Спешно сменили охрану президентской семьи, весь штат уборщиц, нянек и воспитателей, состоявших при интернате, где жили дети Качальщиков, расформировали караульную роту, сняли коменданта. А попутно обнаружили шесть расхитителей. Этих осудили без проволочек, устроили показательный процесс – и сослали на строительство железной дороги. Что касается шпионок, то их увезли на дознание, и, по слухам, после тогодознания в армии и Службе безопасности полетело немало голов…

Запах пота, запах забытого в тазу закисшего белья…

Когда все это началось?

В пятницу?.. Да, она проснулась, будто оса ужалила, – и почуяла вонь.

Самое жуткое, что запах возникал именно в спальне. За три дня Надя дважды сменила белье, обследовала диванные подушки и, наконец, не выдержав, сообщила охране.

Это попахивало идиотизмом. Однако милые гвардейцы прониклись и вместе с ней обследовали угол.

Чисто и сухо.

Просто сама мысль, что в ее квартире может что-то гнить, настолько не укладывалась в голове, что Надя даже не удосужилась проверить мусор. За мусор и уборку отвечалисто раз проверенные старушки.

В субботу запах вернулся. И вместе с запахом к ней впервые пришло беспокойство.

Словно во дворце поселился кто-то чужой.

Испортившаяся курица, стоялая вода в рукаве умывальника, отсыревший коврик на балконе…

Нет, всё не то. Она выгребла содержимое из кухонных шкафов. Хотя по спешно придуманному этикету, ей и детям, когда они жили во дворце, полагалось есть в нижней, роскошной столовой, Надя предпочитала всегда иметь под рукой запас пищи. В шкафах обнаружились сонный паук и два мумифицированных таракана. Крупы и специи были аккуратно разложены по баночкам с надписями, как растворы в процедурном кабинете. Полетели в мусорное ведро старые половые тряпки, затем туда же отправились тряпки из туалетов и с антресолей. Там валялись мандариновые корки и громоздились пустые коробки на случай внезапного переезда. Даже моль не нашла бы, чем поживиться.

Запах чуть подпорченного копченого сыра, теплого рыбьего жира, нестираных носков…

Воскресным утром она проснулась рывком, словно ее что-то подкинуло. Лежала несколько минут, унимая дрожь, зарывшись в одеяло, и глазела в темный потолок. Сердце стучало, точно она бегом преодолела шесть пролетов лестницы, спина покрылась холодным потом. Надя мучительно соображала, что же выдернуло ее из небытия. Какой-то неприятный сон, отголосок кошмара? Нет, не вспомнить…

Возможно, она заболевает? Только этого не хватало.

Она спустила босые пятки на пушистый палас и непроизвольно потянула за собой одеяло. Дверь в женскую гостиную была приоткрыта. Неясный свет, идущий из кухни, проложил дорожку на полосатом коврике, зацепил пуфик возле трюмо и уткнулся в зеркало. Мягкая обволакивающая тишина. Если прислушаться, можно уловить, как перекликается охрана на крышах и стучат моторы катеров в Неве.

Здесь всегда было очень спокойно. Окна обеих комнат выходили во дворик. Здесь Кузнец каким-то чудом создал островок настоящих тропических дебрей. Сверху дворик перекрыли стеклянной крышей, с нее регулярно сметали зимой снег, а по периметру вышагивали двое часовых. Свежесколоченный балкон гостиной выходил на набережную, еще четыре комнаты, набитые херувимами, раззолоченными наядами, вазами и шифоньерами, стояли запертые. Надю ван Гог устроило бы гораздо более скромное жилье, тем более что в деревне Хранителей она довольствовалась простым бревенчатым домиком.

Здесь было даже слишком тихо. Особенно в такие ранние воскресные часы.

Так тихо, что, если позовешь на помощь, никто не откликнется…

Надя сидела, сжав коленки, закутавшись в одеяло, и дышала ртом. Она уже знала, что запах вернулся. Вчера она приказала вымыть окна, выстудила квартиру – и спать улеглась с ощущением приятной ломоты в мышцах. Перелопатив шкафы, она выкинула наконец массу ненужного тряпья. В такое количество одежды можно было нарядить десяток прачек. А потом, отмокнув в ванне, забравшись под хрустящие простыни, она отважно потянула носом и – ничего не обнаружила. В комнате витала весенняя свежесть. Чушь какая-то, сказала она себе, довольно потягиваясь. Наверное, за зиму воздух застоялся…

Сегодняшняя ее тревога не ограничивалась запахом. Теперь она точно знала, что в нос шибанет, стоит откинуть одеяло. И это было самым противным.

Пахло из-под одеяла. Нет, не пахло, скорее разило.

Сдерживая тошноту, Надя сделала осторожный вдох.

Запах немытых волос, промокшей пепельницы, горелой кости…

Она поднялась и, продолжая кутаться в одеяло, побежала в душ. Несколько минут, пока не пошла теплая вода, пришлось лязгать зубами в ледяной ванне. Она могла в любую секунду дернуть за ближайший шнурок звонка – и мигом примчалась бы свора прислуги. Но Надя не стала никого звать. Ей было достаточно, что витой шнурок болтается на расстоянии вытянутой руки.

С чего ей кого-то звать, раз некого бояться?

Поверх клеенчатой занавески через открытую дверь Надя видела кусочек дивана и две литографии над ним. Отсюда казалось, что из мрака ухмыляется губастое чудовище сдвумя квадратными буркалами. За окнами полыхнуло: на том берегу пальнули из пушки, обозначая точное время.

Семь утра.

Всего лишь семь, а она не может уснуть.

Она дважды намылилась, а под конец сделала совсем уж немыслимую вещь: достала с полки то самое драгоценное ароматическое масло, которое мужу привезли из Китая, и несколькими штрихами щедро помазала себе кожу.

Вроде бы полегчало. Выходя из ванной, она машинально поднесла одеяло к носу – и чуть не выронила его на коврик. Только вчера девушки сменили белье, а сегодня от пододеяльника смердело так, будто в него заворачивали рыбу или обтирали им жеребенка… Она даже не стала разглядывать ткань. Морщась от отвращения, Надя запихала пододеяльник в корзину. Ее рука снова непроизвольно потянулась к шнуру от звонка и снова застыла на половине движения.

Зачем попусту будить людей, когда не случилось ничего страшного?

В этот момент на нее медведицей навалилась тоска. Если бы ее Демон, ее неугомонный муж был рядом, никто не посмел бы ей угрожать…

Угрожать.

Она все же произнесла это мерзкое слово. Ей угрожали множество раз и неоднократно пытались привести угрозы в исполнение. По молодости ее от таких вещей трясло, а после гибели сына Надя ван Гог вообще не могла несколько месяцев видеть людей. В каждом встречном ей чудился шпион с ножом. Но время лечит любые раны, так говорит Артур, а он все-таки старше ее почти на полтора столетия…

В комнате вонь навалилась на нее с такой силой, что Надя не выдержала и распахнула окно. Такая уютная комфортная обстановка. Журнальный столик с двумя слониками вместо ножек, чугунные подсвечники, репродукции Тициана, угловые мозаичные камины, подвески с китайскими колокольчиками, пасторали флорентийцев, гипсовые рожи и цветы под потолком.

Ее норка, ее гнездышко, ее крепость. В которой происходит что-то непонятное.

Надя приподняла голову и заглянула в напольное зеркало. Бронзовая неподъемная рама, как раз между граммофоном и запасным электрогенератором. Единственная вещь, вносившая элемент эклектики в тщательно подобранную цветовую гамму, в воздушность модерна. Всем этим мудреным словам тоже научил Артур. Верхний край рамы, весь в облезлых завитках, с двумя плачущими купидонами, почти упирался в потолок, ломая строй между шкафом и книжными полками.

Надя, застыв, уставилась на свое отражение. Взрослая серьезная женщина, голышом, выставив зад, ползает по ковру. Ни с того ни с сего собственная нагота показалась ейнелепой и смешной. Маленькая привилегия личной крепости – возможность ходить по дому раздетой. По выходным, когда не было запланировано выездов в свет и обязательных приемов, она с удовольствием позволяла телу дышать. И она всегда спала голой.

И вот, впервые за шесть лет хозяйка маленькой крепости почувствовала себя неуютно без одежды. Она потянулась за шелковым халатом. О, нет! От халата тоже разило, хотяи не так, как от простыней…

Надя дернула дверцу шкафа, выудила оттуда старый халатик. Этот был в порядке.

В порядке.

У нее всё в порядке. В порядке. Значит, она не сходит с ума?

Она затянула на талии поясок, запахнула полы на груди, не в силах избавиться от нелепого чувства, что за ней кто-то следит. Это всё от одиночества. Да, наверное, сказывается напряжение последних месяцев, когда приходилось недосыпать, забивать голову ворохом чужих проблем и каждое утро вздрагивать от стука, гадать, не принесут ликолдуны дурную весть о муже… Надо куда-нибудь уехать. Все равно куда, лишь бы к теплу и солнцу.

Всё в порядке. В порядке. В порядке.

Если все в порядке, почему ты оделась? Кого ты пытаешься надуть? Самое время распахнуть окна и перестать принюхиваться к подмышкам. Самое время…

Неожиданно она ощутила страшную слабость в ногах. Воздух стал твердым и застрял в горле. Надя смотрела на зеркало, смутно различала там собственную побелевшую физиономию и не могла даже вскрикнуть. Вчера вечером девушки надраили зеркало до блеска, и больше к нему никто не прикасался.

Она смотрела не на свое лицо, а гораздо ниже и левее.

Там, на идеально чистой поверхности отпечаталась грязная пятерня.

РЕСПУБЛИКА СВОБОДНЫХ РЫБАКОВ

– Савва, начинай.

Остров был где-то впереди, уже недалеко, но медленно ползущий караван поджидала лишь мгла. Ни единый огонек не освещал мрачную гряду холмов. Караван входил в зону Тосканского архипелага. В десятке миль слева затаилась Корсика, справа – то ли дымил, то ли парил неприветливый итальянский берег.

– Что ты слышишь? – Ладони деда Саввы легли президенту на затылок.

Телохранитель президента молчаливым призраком маячил за спиной Озерника, ужасно его нервируя.

– Господин президент, прикажите своей тени, чтобы он прекратил меня подозревать! – в сотый раз взмолился колдун. – Он ведь знает, что я не причиню вам зла! Сколькоеще можно подозревать? Я не могу расслабить мысли, когда этот истукан целится мне в спину! А он вечно в меня целится!

– Он во всех целится, это его работа, – утешил Коваль. – Савва, не ори мне в ухо, не то нас на берегу услышат… Давай еще раз!

Колдун страдальчески закатил глаза, но послушно принялся повторять свои пассы. Прошла минута, другая… Артур прикрыл глаза, постарался полностью раствориться в пространстве. Это удалось не сразу, давала знать усталость последних дней: трое суток он вел три баржи вдоль побережья, почти не смыкая глаз.

Навалилась, как мягкая, пахнущая травой волна. Травяная волна посреди моря. Несколько секунд Артур еще слышал плеск воды под днищем, звяканье тяжелых весел в уключинах, дыхание спящих моряков, потрескивание остывающего дизеля…

В следующий миг ему в глаза плеснули сотни ярких огней. Он уже видел мир глазами Озерницы Марины. Видел крепкие доски фургона, обитые железом, и, сквозь окна, забранные мелкой решеткой, – сияющие вершины гор. Солнце только-только просыпалось над Альпами, бойцы еще несли зажженные факелы. Но факелы не могут давать такой мощный свет, сообразил Артур. Глазам было очень больно, жутко ломило шею, выворачивало позвоночник. Так всегда происходило во время «сеансов дальней связи», которые обеспечивали озерные колдуны.

Свет. Раннее утро, еще практически ночь. Свет и рев моторов. Мгновение спустя дед Савва обеспечил полную передачу обонятельных и тактильных ощущений лица и головы. Ниже головы колдун не брался переносить президента в тело своей внучатой племянницы.

И сразу нахлынула вонь. Отвратительная вонь плохо отработанной солярки, загустевшего масла, ржавчины и кислого металла. Коваля чуть не вырвало, наконец он догадался дышать ртом – тогда стало полегче. Глаза перестали слезиться, расплывчатая фигура напротив обрела четкие очертания. Напротив Марины, скрестив руки на прикладе автомата, сидел герр Борк, командующий резервным танковым корпусом.

Танки! Им удалось!

– У… удалось? – тяжело ворочая языком впавшей в ступор девушки, произнес Артур. – Те… теперь можете говорить. Мы – вне базы, шпионы не смогут повредить.

– Счастлив вас слышать, мой президент, – педантичный германец немедленно вскочил и козырнул. – Мы очень волноваться. Весьма волноваться. Скажите что-то. Что-то между нами, битте. Я не хотель бы подозревать Марина.

Артур произнес пароль. Морщины на лбу немца разгладились.

– Мы нашли их, мой президент. Я везу вам сорок два танка. Еще двенадцать не функционирен. Много снарядов. Очень большой запас. Все возле Бонна, так точно. Как я предполагаль.

– Что еще? Докладывай.

– Датский корпус к нам присоединился… э-э… успешно. Шесть тысяч штыков. Неожиданно венгерские власти послали с нами дивизию. У них сорок грузовиков, большой запас топлива для танков и много джипов. Джипы из армии, с бронестеклом, надежно! Мой президент, мы ждали сутки ответ от Парижа. Ответа нет. Епископ получил письмо, но не дал нам ни «да», ни «нет».

– Так я и знал… – проворчал Артур. – Двурушники трусливые…

– Однако мы получили союз без епископ парижский, – подмигнул немец. – Мы получили три тысячи конных на границе Песочной стены, это наши друзья. Потом мы получили еще семь тысяч добровольцев из Прованс и Страсбург…

– Семь тысяч? – Коваль не верил своим ушам. – Добровольцев?

– Я приказал заправить танки, – скромно потупился бывший пивовар. – В лесу за Песочной стеной были бандиты, они грабили фермер. Мы стреляли, я приказал стрелять. Больше бандитов нет. Леса тоже нет, мой президент. Тогда к нам вышел бургомистр Страсбурга, он спросил, куда идет армия. Они полагали, что армия снова идет в Рим, выбирать нового папу. Мы говорили – нет, мы идем в Стамбул, мы платим серебром за машины, за ружья и порох, мы набираем солдат. Герр бургомистр провел заседание городского совета. Они постановили, что не станут выполнять приказы Парижа. Они слышали о русском президенте, который победил железных птиц. Они выставили семь тысяч пеших. Ещеоружие. Две батареи гаубиц. Четырнадцать зениток, они стреляли по железным птицам. Пятьдесят тысяч снарядов к зениткам, они научились делать снаряды… Они сказали – мы не будем ждать, пока гадюка придет в наш дом. Мы уничтожим гнездо.

– А поляки?

– Польский корпус следует за нами, с отставанием в сутки. У них произошла болезнь… как это в русском? Гм, э-э-э…

– Чума? Холера? Язва? – упавшим голосом перечислял Артур.

– Найн, найн, – испуганно отмахнулся Борк. – Они покушали плохой пища. Немножко у всех болит живот, все! Они уже догоняют нас.

– А ваши что… германцы?

– Не все свободные города выполнили ваш призыв, – грустно ответил командующий. – Мои курьеры всем разослали письма, но…

– Ну же, сколько? Сколько всего? – У Коваля снова начала болеть шея. Видимо, дед Савва ослабил захват.

– Общее число германских сил – двадцать семь тысяч человек, – скромно отрапортовал Борк. – Мы надеялись, что вдвое больше, но северные города отказали. Словаки – пять тысяч, шведский ландтаг выставил три тысячи конных, три тысячи штыков и две механизированные роты. Чешский магистрат выделил четыре тысячи кирасиров, еще онисделали осадные башни. Восемнадцать осадных башен по нашему заказу, разборные, и четыре разборных моста. Также мы следовали вашему приказу, герр президент. Мы вербовали всех по пути. Очень много беженцев двигалось навстречу – болгары, черногорцы, словенцы, греки. Вероятно, я позволил себе лишнюю смелость, герр президент. Я их всех вербовал.

– Сколько? – выдохнул Коваль.

– Сложно назвать точно цифру, – потупился немец. – С учетом регистрации выданного оружия – около сорок тысяч. Имеется дезертирство. Наша проблема, что это необученные войска. Но моральный дух высок. Мы всем честно обещаем – война не за деньги, за свободу…