Чтение 11–й страницы книги ~Фехтмейстер~

«Нужно срочно найти что-нибудь, чем можно открыть дверь». Он вывернул на прикроватную тумбочку шкатулку с драгоценностями, опустошил ящички самой тумбы.

«Не то, не то, не то. — Барраппа подскочил к окну. — К тому же… — Свет фонарей недвусмысленно выхватывал из темноты жандармское оцепление с оружием на изготовку. — Здесь не пройти».

Запоздало он бросился тушить лампу. В эту пору большая часть окон в этом доме-замке была темна, и пробивающийся из-за портьер свет мог привлечь внимание жандармов.

«Проклятие! — направляя револьвер на дверь, сквозь зубы процедил Барраппа. — Нет, так не пойдет. В нагане всего семь патронов, жандармов куда больше, всех не перестреляешь. Меня попросту убьют в перестрелке, и все пойдет насмарку. Надо выждать. Может, эти мордовороты и не смогут войти сюда. — Он скривился, понимая, насколько несбыточны подобные мечтания. — А если смогут, то, может, удастся обмануть их, усыпить бдительность, а затем…»

Барраппа засунул оружие за пояс и загрохотал кулаками в дверь.

— Помогите! Они держат меня взаперти!* * *

С превеликим сожалением отказавшись от дармового угощения, проинструктированные Луневым жандармы приступили к делу. Оставив большую часть подчиненных в оцеплении вокруг дома, отрядив десяток из них проверять флигеля, конюшни и разнообразные службы, прапорщик Ванюта повел остаток своего воинства в бой на защиту престола.

Рослые как на подбор, плечистые слуги безмолвно отворили двери пред стражами закона, точно те были дорогими гостями в этих стенах.

— Где хозяин? — обращаясь к одному из подручных Чарновского, имевшему, по мнению контрразведчика, наиболее осмысленный вид, спросил Лунев.

— В отсутствии, ваше высокоблагородие! — демонстрируя армейскую выправку, выпалил слуга.

— Ложь, — сверля взглядом собеседника, жестко проговорил Платон Аристархович. — Мне известно, что ни господин Чарновский, ни госпожа Эстер не покидали этого здания. Если вы окажете помощь следствию и чистосердечно расскажете, где они скрываются, вы будете награждены за верность и преданность государю. Если же сочтете нужным играть в молчанку или, того хуже, пытаться нас обмануть, предстанете перед военным трибуналом как пособник врагов Отечества. Итак, я повторяю вопрос еще раз: где скрывается господин Чарновский, госпожа Эстер, а также господин Конрад Шультце, о пребывании которого в этом доме мне доподлинно известно? Вопрос относится ко всем присутствующим. — Лунев обвел взглядом замерших слуг. — У вас есть время, пока я не сочту до трех. Итак, раз, два…

— Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие! — Один из жандармов, придерживая шашку, сбежал, почти скатился с лестницы. — Там наверху комната, книг в ней огроменное число. Я дверь приоткрыл, сквозь щелку глянул — там офицер, конногвардеец. Так я подумал, не ваш ли?

— Ну вот, — Платон Аристархович сверху вниз посмотрел на понуро замерших перед ним верзил, — а вы твердите «Не могу знать».

Дверь библиотеки распахнулась. На ее пороге в сопровождении сотника-атаманца и пары жандармов стоял полковник Лунев.

— Не двигаться с места! Положить оружие!

Офицер в конногвардейском мундире с крестом святого Георгия на груди едва не поперхнулся от столь бесцеремонного вторжения и поставил на богато сервированный столик недопитый бокал хереса.

— Потрудитесь объяснить, господа, что все это значит? — Молодцеватый офицер с нервным лицом резко встал из-за стола, хмуря брови и дергая щекой. — С кем имею честь?

Если бы полковник Лунев мог выругаться в присутствии подчиненных, он бы непременно так и сделал. Стоящего перед ним офицера он встречал совсем недавно у императора в Царском Селе, где тому, как и самому Луневу, вручали полковничьи эполеты. Платон Аристархович и прежде видел это лицо. В газетах, описывающих лихую атаку конногвардейцев на батарею пруссаков близ Каушена.

— Если не ошибаюсь, полковник Врангель? — произнес он, чувствуя, как покидает его недавнее ощущение удачной охоты. Окончательно и бесповоротно.

— Он самый. Барон Врангель Петр Николаевич. Чтобы выяснить это, не стоило врываться сюда с таким шумом, и уж тем более с этими… — Статный конногвардеец брезгливо кивнул в сторону жандармов. — В чем, собственно говоря, дело?

— Полковник Лунев, Платон Аристархович, контрразведка.

— Ах, контрразведка! — хмыкнул герой битвы под Каушенами.

— Да, контрразведка. А потому вопросы задавать буду я.

— Да уж, сделайте милость. — Врангель смерил недавнего знакомца тем непередаваемым взглядом, каким кавалеристы первой гвардейской бригады одаривали всех прочихармейских чинов.

— Что вы здесь делаете? — раздраженно бросил Лунев.

— Как видите, обедаю.

— Вы отлично понимаете, о чем я спрашиваю.

— Вот же странный вопрос. Достопочтенный Платон Аристархович, я прибыл в столицу менее недели тому назад с той же целью, что и вы. Полагаю, вы сами можете подтвердить эти слова. Семейство мое сейчас в отъезде, а потому я счел вполне уместным остановиться у полкового товарища. Как вы сами видите, Чарновского я не стесняю, а кухня у него, пожалуй, одна из лучших в Петрограде.

— Хорошо, — кивнул контрразведчик, понимая, что подобное объяснение если и не является правдой, то, во всяком случае, опровергнуть его с ходу не представляется возможным. — Вы, конечно же, рассказывали своему приятелю о нашей встрече в Царском Селе.

— Еще бы. Не всякий день государь-император вручает нам с вами полковничьи эполеты. Согласитесь, это событие, достойное красочного описания.

— Соглашусь. Еще один вопрос. Рассказывая Чарновскому о приеме у государя, вы, должно быть, упомянули, что я был удостоен его величеством отдельной беседы?

— Может, и говорил. Право сказать, сейчас не упомню, — надменно скривил губы барон Врангель. — Но вряд ли сие может почитаться военной тайной.

— Нет-нет, что вы! Не может. А кстати, когда вы последний раз видели своего приятеля?

— Не более четверти часа назад, — доставая из кармана серебряные часы и щелкая крышкой, проговорил конногвардеец. — Мы сидели, разговаривали. Вдруг он заявил, что ему нужно срочно отлучиться, и вышел.

В этот момент где-то наверху послышался глухой хлопок, затем еще один.

— Из нагана стреляют, — прислушавшись к внезапному звуку, объявил барон Врангель.

— Это уж точно. — Лунев вытащил из кармана браунинг и дослал патрон в патронник. — Петр Николаевич, прошу вас, оставайтесь здесь, ничего не предпринимайте. Чуть позже мы вернемся к нашей беседе.* * *

Государыня-императрица пила кофе со сливками. В каком-то суеверном ужасе перед всем, что могло напомнить о ее немецких корнях, она избегала называть излюбленное лакомство «кофе по-венски», точно в этом названии могла таиться скрытая измена России. Она приказала величать напиток «кофе а-ля Кульчински», вызывая тем самым толки среди придворных и насмешки всех тех, до кого докатился слушок о чудачестве государыни.

— Ты, маменька, эту заморскую отраву зря потребляешь. — Григорий Распутин покачал головой и отхлебнул кваса. — Здоровости в ней и на грош не будет, а только для ума томление.

Императрица внимала Старцу, вздыхала, но укоренившаяся с детства привычка все же брала верх.

— Ты что же думаешь, ежели черное сверху белым прикрыть, так оно изнутри побелеет? Не побелеет. Все одно, что грязь лакать. А от того пойла иноверского и сердцебиения лихие случаются, и костям слабость, и в голове шум. Крещеному человеку такое пить зазорно. Басурманское зелье! То ли дело это, исконно наше. На вот, отхлебни.

Александра Федоровна, воспитанная при английском королевском дворе Гессен-Дармштадтская принцесса, точно чашу с ядом, приняла из рук «божьего человека» кружку с квасом, демонстрируя, что даже яд из этих рук не устрашит ее, и, почти не кривясь, сделала большой глоток.

— Чуешь силу, от самой земли идущую? — сжав кулак для пущей убедительности, проговорил Старец Григорий. — Без этой силы русского нутра не уразуметь.

— О да, конечно, — подтвердила императрица, возвращая недопитый квас.

— То-то и оно, что конечно. — Распутин потряс кулаком перед носом. — Господь же… Он все видит, все разумеет. Он меня сюда привел неспроста. Моими устами Господь тебе и папеньке истину речет. Я заступник за народ русский. Со мной все образуется. И Алешу на ноги поставим, как вот нынче Анечку. Слышала уже небось?

— Да, как же…

Старец открыл было рот, чтобы произнести еще что-то, но тут будто кто-то с размаху всадил пробку в самое горло. Распутин попробовал выдохнуть, но из легких донеслосьлишь какое-то диковинное сипение.

— Скорее! — услышал он уже знакомый внутренний голос. —Скорее! Что-то происходит! Кольцо покидает этот мир. Быстрее туда!

Императрица, не скрывая ужаса, глядела, как резко бледнеет лицо Старца.

— Что с вами, Григории? Вам плохо?

В ответ Распутин прокряхтел что-то невнятное, не в силах вымолвить ни слова.

— Отравили! — взвизгнула императрица. — Доктора Боткина сюда! Скорее! Скорее!

— Я уже послал туда людей! — между тем доказывал Распутин. —Они арестуют эту ведьму и приволокут сюда.

— Не приволокут! Ее нет здесь. Сам туда ступай. Ты почуешь, я помогу.

— Не нынче… Теперича государыня…

Рука Старца как-то сама собой дернулась и широким взмахом смела на пол кофейник вместе с молочником. Александра Федоровна отпрянула, переворачивая стул и крича от ужаса.

— В прах государыню! — яростно выкрикивал демон. —Сейчас же, немедля!

— А ну, не указуй мне! — взъярился Гришка Новых. —Забыл, что ли, кто сему телу хозяин?

В тот же миг, словно оспаривая претензии Распутина на собственный организм, ноги его резко подкосились, он рухнул на пол и забился в судорогах.

— А вот тебе бичей огненных! — взрыкнул про себя бывший конокрад со скрежетом зубовным, начиная шептать знакомые с детства слова молитвы „Отче наш, иже еси на небеси…“

— Постой, не горячись, — уже примирительно, хотя и с плохо скрываемым раздражением отозвался Хаврес. —Ты меня изъязвишь, так и я тебя не пожалую. Ни к чему это. Пойми, несчастный. Перстень надо добыть как можно скорее. А он уходит из этого мира.

— Да что ты плетешь-то, бесий царь?! Куда уходит?

— Не ведаю куда. Возможно, в тот мир, где прежде томился я. У меня нет желания снова возвращаться в сознание блаженного тупицы, который травил свою плоть и молился истово всякий раз, когда я пытался заговорить с ним. Он принимал мною насылаемые муки как благо. Уверен, теперь местная церковь причислит его к сонму великомучеников, а может, и к лику святых. Оставим споры. Когда мы обретем перстень Соломона, я стану во главе шести дюжин первейших народа моего, ты же будешь владыкой сего мира.

— Ты говорил об этом.

— И еще скажу, ибо в этом правда единственная и неподдельная. Что тебе какая-то царица, когда перед тобой готов склониться целый мир?!

Распутин почувствовал, как лица его касаются холодные капли воды, а возле самого носа возникает резкий запах нюхательной соли. Он открыл глаза. В каком-то странном цветном тумане перед ним маячило лицо лейб-медика царской семьи доктора Боткина.

— Я ухожу, — прохрипел Старец.

— Да куда же вы пойдете! — всплеснул руками врач. — Лежите-лежите. Вам сейчас покой нужен. Сейчас, голубчик, вас перенесут в постель. Мы вас обследуем, узнаем, что это вдруг с вами за напасть приключилась. Вот ответьте-ка мне, будьте любезны, что вы нынче ели?

— Ступай прочь, клизма очкастая! — Распутин одним рывком поднялся на ноги, точно и не задыхался вовсе и не бился в судороге лишь несколько минут назад.

— Да помилосердствуйте, что же это вы?..

— Прочь! — Распутин перевел взгляд на залитый кофейный столик, и в ту же секунду на нем с печальным звоном начали лопаться чашки. — С дороги! Я ухожу!* * *

Барраппа прислушался: за дверью грохотали тяжелые сапожищи.

«Ну, вот и жандармы», — его охватило ни с чем не сравнимое чувство близкой схватки, которую не дано изведать большинству простых смертных. Чувство, пьянящее сильнее любого вина, придающее телу необычайную силу и подчиняющее все единой цели — скорой и безоговорочной победе.

— Эй, кто там? — окликнули из-за двери.

С усмешкой Барраппа прохрипел в ответ фразу на арамейском.

— Ишь ты, иностранец какой-то.

— Спасите, меня хотят убить! — сопровождая жалобным стоном новые слова, выкрикнул Страж Храма.

— А ну-ка, навались-ка, братцы!

Мгновение спустя за дверью послышался тяжелый удар, ругань и крик:

— Штыками поддевай ее!

— А ежели пульнуть?

— Совсем одурел? Замок попортишь, а щеколда, поди, кованая — намертво станет. Давай выворачивай его!

«Трое, — констатировал про себя бывший капрал, вслушиваясь в голоса. — Ну что ж, трое, значит, трое. Стало быть, никакой пощады».

Он скорчился на полу возле двери, ожидая, когда же, наконец, штурмующие одержат верх над замком.

— Эй, ты жив? — Пара жандармов, вломившись в комнату, наткнулась на скрюченное у порога тело.

— Помер, что ли?

Переполошенные слуги государевы осторожно стали трясти за плечи Барраппу. Тот вновь издал негромкий стон. Жандармы подхватили лежащее на полу тело, силясь поднять… В то же мгновение левый кулак Барраппы с выдвинутым вперед большим пальцем врезался в глаз ближайшего «брата милосердия». Второй рукой бывший капрал выхватил из-за пояса наган и что есть силы двинул рукояткой в висок очередного «спасителя». Третий жандарм, замешкавшийся в дверях, попытался было вскинуть трехлинейку, но ствол револьвера, глядящий ему аккурат меж бровей, тут же отвратил его от столь опасной затеи.

— Бросай и заходи.

— Да ты спятил, что ли? — договорить он не успел, поскольку новый удар бывшего капрала лишил его чувств. Барраппа удовлетворенно оглядел дело своих рук и принялся стаскивать форму с одной из жертв. То, что прошло днем в ярко освещенном здании Главного штаба, в полутемном особняке тоже должно было сработать. Петр Длугаш с силой потянул сапог с ноги одного из жандармов, но тот сидел как влитой и едва поддался.

«Проклятие!» — сквозь зубы процедил он и вновь засунул револьвер за пояс, чтобы ухватиться поудобней.

— Ну что там у вас? — гневно раздалось с порога. — Э, да это ж…

Барраппа моментально узнал этот голос. Он принадлежал жандармскому поручику, доставившему его утром в контрразведку. Выхватывая оружие, бывший капрал развернулся и выстрелил на звук голоса.

Вероятно, останься Вышеславцев стоять, пуля угодила бы ему аккурат в грудь. Но он, словно повинуясь какой-то животной интуиции, рухнул на колено и тут же выстрелил вответ. Обе пули не достигли цели, но впервые участвовавший в реальной перестрелке поручик Вышеславцев с перепугу принял решение, быть может, не слишком храброе, но абсолютно верное. Он завалился набок, выпадая из комнаты в полутемный коридор, и ударом ноги захлопнул дверь. Спустя пару секунд коридор наполнился звуками топочущих сапог, лязгающих затворов и бряцающих шашек.

— Он здесь, он здесь! — кричал за дверью Вышеславцев. — Это капрал Длугаш! Я поймал его!

Барраппа оглянулся. Сейчас у него в руках находились трое заложников, однако, насколько он успел изучить русских, из-за такой малости, как пленные нижние чины, с нимникто даже и не подумает разговаривать. Попались — стало быть, сами виноваты. Вступать в бой бесполезно, ему надо исполнить то, ради чего он прошел столько стран и забрался в эту неприятную северную державу.

Закусив губу от досады, Барраппа поднес револьвер ко лбу, почесал мушкой переносицу и с силой запустил оружие в дверь.

— Эй, вы там, я сдаюсь!

— Я поймал его, господин полковник, — раздалось из-за, двери. — Это Длугаш, тот самый капрал.

В комнату ворвалось с десяток жандармов, и на Барраппу посыпались удары кулаком и прикладом.

— Отставить мордобой! — послышался рядом знакомый холодный голос контрразведчика. — Ну что, набегался?

— Ваше высокоблагородие! — донеслось из коридора. — Расступитесь, шо вы тут столпились?! Там Шультце сыскался!

ГЛАВА 14

Миллионы — это единицы во главе полных нолей.Пифагор

На лице контрразведчика появилась торжествующая улыбка. Бестолковый налет на гнездо заговорщиков все же начинал давать положительные результаты.

— Где?

— Внизу. В гардеробе, в шкафу прятался. Один из этих голубых орлов, — атаманец ткнул пальцем в грудь ближайшего блюстителя порядка, — его караулит.

— Вот видите, поручик, — Лунев повернулся к ликующему Вышеславцеву, — еще один ваш знакомец сыскался. Медом у них тут намазано, что ли?! Да ладно, ладно, не беспокойтесь, оставайтесь здесь и разузнайте у этого капрала, с чего это он вдруг бегать вздумал? А мы пока с господином управляющим знакомство сведем. Но, Алексей Иванович,я прошу вас, без рукосуйства!

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — гаркнул обрадованный неожиданной удачей Вышеславцев. — Остальным что делать прикажете?

— Пусть дальше обыскивают дом. Они не могли далеко уйти.

Не вдаваясь в объяснения, кто такие «они», Платон Аристархович направился вслед за атаманцем, дабы, как он говорил про себя, «свести личное знакомство с героем недавней схватки на Большой Морской».

В полном соответствии с докладом Холоста, вблизи гардероба, уперев штык в спину широкоплечего мужчины чуть выше среднего роста, дежурил жандарм. Лицо его было напряжено, и вся поза свидетельствовала о непреклонной решимости применить оружие против врага Отечества. В отличие от воинственного стража, его подопечный казался абсолютно спокойным, точно и не грозила ему в этот миг смертельная опасность.

— Ну, вот и свиделись, господин Шультце, — раскидывая руки, точно для объятия, прямо с верхней площадки лестницы проговорил контрразведчик. — А то ишь, английскуюманеру завели — уходить, не прощаясь.

— Да. — Конрад Шультце поднял на Лунева задумчивым взгляд. — Некрасиво вышло. — Он сжал переносицу двумя пальцами, точно поправляя несуществующее пенсне — Впрочем, сие несложно исправить. Прощайте!

С этими словами он резко повернулся на месте и вмиг оказался сбоку от жандарма. Тот было попытался с силой ткнуть штыком в пустоту и получил в этом неожиданную поддержку. Перехватив винтовку, бывший управляющий с силой дернул ее вперед, вырывая из рук караульного, а затем на возвратном движении ударил несчастного прикладом в грудь с такой силой, что тот рухнул на пол, хватая воздух открытым ртом.

На помощь опростоволосившемуся собрату бросился часовой, дежуривший у входа, но брошенная подобно импровизированному дротику трехлинейка заставила его уклониться и сбавить шаг. Пользуясь заминкой, Шультце метнулся в сторону распахнутой двери кухни.

— Не стрелять, живьем брать! — закричат Лунев, стремглав бросаясь вниз по лестнице.

— Господин полковник, а по ногам?! — Атаманец потряс револьвером. — Ну, теперь все, хана, уйдет! У них там в кастрюле небось подземный ход!

— Уйметесь вы наконец?! — раздраженно бросил контрразведчик.

— Уже почти унялся. — Лицо атаманца резко стало серьезным. — Если без шуток, Платон Аристархович, ход не ход, а ножей и топоров на кухне наверняка выше крыши. Дозвольте, я туда первым войду. Сами же видели, что этот дворецкий вытворяет. Только, ради бога, этих пугал огородных туда не пускайте, чтоб на линии огня не маячили.

— Хорошо, ступайте, — кивнул Лунев. — Но будьте предельно осторожны!

— Опять же, их туда пусти — все ж сожрут, мироеды, — со все той же серьезной физиономией продолжал атаманец. — Честному человеку после хорошей драки нечем будет закусить.

Сотник взвел курок и, осторожно приблизившись к полуоткрытой двери, заглянул внутрь.

— Не видно. Так, проходим угол. На раз-два-три…

С этими словами он ударил ногой по двери, заскочил на кухню, поворачиваясь и держа оружие на изготовку.

Секунды тянулись, будто резиновые. Лунев прислушивался к голосу помощника, доносившегося из кухни:

— Так! Шо у них тут на первое? Господи, это шо ж такое? Вкусно. Платон Аристархович, все чисто, никого нет!

— То есть как нет?

— Да никак. Если наш зайчик-побегайчик не обернулся кроликом и не превратил себя в рагу, то есть не врагу, конечно, а совсем даже наоборот, то здесь пусто, хотя и уютно. А это у нас что?

— Да прекратите вы, наконец, жрать! — возмутился Лунев, появляясь на пороге.

— Это дверь, ее не едят, — указывая стволом на закрытый полотняной занавеской вход, пояснил атаманец. — Не заперто. Кажись, винный погреб. А это что за фонарь? О! Шультце! Платон Аристархович, здесь он! А ну стой, гадина, пятки отстрелю на хрен!

Полковник Лунев, подобно гончей, почуявшей след, рванул за атаманцем. Оставленный Шультце фонарь скупо освещал помещение, уставленное бочками, винными стеллажами и корзинами с многолитровыми бутылями. Меж двумя стеллажами темнел проход.

— Стой, кому говорят?! — гулко доносилось оттуда. — Ах так?! Я ж тебя все равно возьму! Я ж тебя достану! Получай!

Платон Аристархович бросился на помощь соратнику. Слышно было, как внизу разыгрывалась нешуточная схватка. Холост и недавний управляющий госпожи Эстер стоили друг друга.

— Сопротивление бесполезно! — закричал Лунев, силясь в темноте разглядеть хоть кого-нибудь, кто мог бы сопротивляться.

Ступени аккуратно ложились под ноги, ведя его все глубже. Он слышал шум борьбы, доносившейся, казалось, откуда-то совсем рядом, но как бы из-за стены. Платон Аристархович стал ощупывать своды вокруг себя, чтобы не пропустить возможный проход.

И вдруг не какой-нибудь укромный лаз, а ярко освещенный поворот открылся перед его глазами, как по мановению волшебной палочки. Стоило лишь ступить еще несколько шагов…

Лунев озадаченно поглядел в неожиданно открывшийся взору коридор. По усвоенным с гимназической скамьи законам физики яркий свет должен был освещать не только коридор, но и лестницу, на которой стоял полковник. Впрочем, даже не будь он полковником, свет все равно обязан был вести себя абсолютно иначе! Но свет как-то странно игнорировал законы оптики.

«Чертовщина какая-то», — под нос себе пробормотал Платон Аристархович и, держа перед грудью браунинг, шагнул в освещенное помещение.

— Готово, ваше высокоблагородие! — донеслось из-за двери, маячившей в конце коридора. — Так сказать, добро пожаловать!

В дверном проеме появилась улыбающаяся физиономия атаманца. Тот склонился в шутливом поклоне, пропуская контрразведчика. Лунев шагнул и… замер на пороге.

Комната, таившаяся в конце диковинного коридора, была обставлена с претензией на уют, но старой, давно вышедшей из моды ампирной мебелью. «Впрочем, обивку меняли, должно быть, недавно», — автоматически отметил про себя Лунев. Посреди уютного схрона был накрыт чайный столик на четыре персоны, за ним уже сидели ротмистр Чарновский и Конрад Шультце, которому, по мнению контрразведчика, следовало бы сейчас лежать без чувств.

— Присаживайтесь, Платон Аристархович. Заждались уж, — тоном любезного хозяина пригласил Чарновский. — Только окажите любезность — отдайте свой пистолетик. Если что, вы все равно воспользоваться им не успеете, а как по мне, пороховой дым портит букет вина. Сережа, примите у его высокоблагородия браунинг.

Лунев недобро глянул на протянувшего руку атаманца.

— Предательство!

— Ничуть, — все тем же любезным тоном прокомментировал конногвардеец. — Вспомните урок фехтования: «Обозначаете угрозу, затем отступаете, заставляя противника сделать шаг вслед за вами. Открываете ему сектор для атаки, провоцируете, затем навязываете темп. Контратака! Туше!» Я же говорил вам: фехтование было бы великой наукой, ежели не было бы изысканным искусством. Но полноте, — Чарновский смахнул с лица любезную усмешку, — присаживайтесь к столу, Платон Аристархович, у нас есть о чем поговорить и кроме фехтования. Сергей, вы тоже присаживайтесь.

— Ну, я там наверху уже малехо перекусил…

— Если вы полагаете, господа, что я соглашусь сотрудничать с вами, то смею заверить, вы глубоко заблуждаетесь. Кроме того, не забывайте — и в доме, и вокруг дома жандармы, меня хватятся через несколько минут. Ваш клеврет подтвердит, что как минимум два человека видели, как я заходил на кухню, а стало быть, максимум через полчаса жандармы перевернут винный погреб вверх дном и найдут ваше убежище.

— Я бы на это не рассчитывал, — покачал головой Чарновский. — А впрочем, если хотите, мы можем подняться наверх. Может, это облегчит нашу дальнейшую беседу. Прошу вас. — Ротмистр поднялся из-за стола и повернул голову к Шультце: — Ну что, дражайший кузен, желаете пойти с нами?

— Это ни к чему. Там я числюсь в отъезде, кроме того, мне еще необходимо подготовиться к выходу «на бис».