Чтение 10–й страницы книги ~Фехтмейстер~

— Пойми меня, Григорий. Мне самому эта ведьма досаждает, я рад буду избавиться от нее и, конечно же, не премину исполнить твою просьбу. Однако не сейчас. Так надо… — Император замялся. — Следует повременить. Это для нашей безопасности.

— Господь вручил тебе царствие, ибо ведома ему сила твоя, — покачал головой старец. — Меня ж он привел из дальних мест к царскому двору, дабы хранил я тебя, семейство твое, а с ним и всю Россию. Не станет меня — и царству не выстоять, и всем вам конец придет. Россия кровью умоется да крапивой утрется. Все замыслы твои — суть человечьего разумения плоды. Мои же — божьей десницей начертаны. Ты царь — тебе решать. Я же вновь говорю: отдай мне ведьму. Не завтра, не днями, а нынче же! — Старец умолк, затем, выдержав паузу, вновь обратился к императору: — Ну что, отдашь ли?

— Да, — склонил голову Николай II.

ГЛАВА 12

Кот в перчатках мышь не поймает.Бенджамин Франклин

Чарновский сидел у постели Лаис, ласково гладя ее иссиня-черные шелковистые локоны.

— Какая же ты у меня хрупкая. Ну ничего, здесь отлежишься, придешь в себя, окрепнешь, а там я тебя куда-нибудь подальше от войны и холодов переправлю. Ну вот, скажем, в Австралию. Знаешь, какие в Австралии кенгуру?

Лаис слабо улыбнулась. Она, конечно, понимала, что все, о чем сейчас говорит ее возлюбленный, имеет целью лишь успокоить ее. Какая уж тут Австралия, когда на море столь же, если не более опасно, чем на берегу. Но ей было приятно ощущать заботу этого могучего великана, казалось, самой природой созданного для геройских подвигов и покорения дамских сердец.

— Послушай, — тихо произнесла она, прерывая рассказ конногвардейца о повадках кенгуру. — Мой тайный кабинет — вы нашли его?

— Ну, после того, как в нем побывал Распутин, найти его было также сложно, как Зимний дворец. Не волнуйся, все на месте. Я позаботился, чтобы ничего не пропало.

— Замечательно! — Лаис откинулась на подушки. — Мы должны вновь совершить ритуал вызова демона. Страшно даже предположить, что может произойти, если Хаврес, великий Герцог народа своего, заполучит в свое распоряжение столь жуткую особу, как Распутин.

— Да ну, скажешь тоже. Не такой уж он и жуткий, — отмахнулся Чарновский. — Обычный темный мужик с быдлячьими повадками, дорвавшийся до власти.

— Нет, — покачала головой женщина, — это не так. Он — порождение демона, и теперь сила его достигнет небывалой мощи, а устремления… Даже представить сложно, что взбредет ему в голову!

— Ну, предположим, — задумчиво кивнул Чарновский, — может быть, ты права. Что же, по-твоему, мы должны сделать?

— Я уже сказала тебе — вызвать Хавреса и вернуть туда, откуда я его ненароком выпустила.

Ротмистр с сомнением покачал головой.

— В таком-то состоянии?

— Я должна это сделать. — Беглая жрица Прародительницы Эстер с неожиданной силой вцепилась в руку конногвардейца. — Господи, как мне здесь холодно и страшно!

Чарновский молча вздохнул. Было о чем подумать.

— Ладно, попробуем сделать все, как ты пожелаешь. Хотя, право слово, не стоит уж так тревожиться.

Возлюбленная поглядела на него с нескрываемой грустью.

— Днем в мой дом приходил один из нотеров. Он был в какой-то форме, вооружен и преспокойно разговаривал с жандармом, словно те и не думали стеречь мой дом. Стражи Храма нашли меня в Петрограде, значит, теперь постараются сделать все, чтобы захватить или уничтожить. Не говори мне, что они не смогут ворваться сюда. Они смогут, ты непредставляешь, что это за люди. Мне очень страшно. Прости, я должно быть, ужасная трусиха. Но ведь пламя и впрямь подступает со всех сторон.

— Ну-ну, не беспокойся. С нашей охраной можно ничего не опасаться. Пока отдыхай, набирайся сил, а я прикажу найти тебе комнату для заклинаний и вынести оттуда всю мебель.

Он поднялся и, поцеловав каждый пальчик ее тонкой ручки, вышел из спальни.

— Мишель, Мишель, — грустно проговорила вслед ему госпожа Эстер, — как же тебе все объяснить, чтобы ты понял?!* * *

Барраппа страдал от голода. С утра у него маковой росинки во рту не было, и в ближайшие часы уж точно кормить его никто не собирался. Погрузив охранявшего его жандарма в состояние безмолвного оцепенения, он без особых проблем покинул здание Главного штаба. Однако, понимая, что его маскарад дает лишь кратковременную отсрочку, недавний арестант поспешил сменить одеяние, как только представился случай. Увы, поменять лицо было выше его сил. Очередной задачей было добраться до Лаис.

Когда он доковылял до ее дома, дюжие грузчики уже таскали сундуки и чемоданы в запряженные битюгами фургоны. На крыльце статный конногвардеец, потрясая кулаком, вдохновенно переругивался с жандармом, пытавшимся не допустить переезда особы, состоящей под охраной. Когда оскальзывающиеся на утоптанном снегу грузчики вытащили из дома очередной сундук, Барраппа без лишних разговоров подхватил его сбоку, помогая удерживать тяжелое, окованное металлическими полосами вместилище дамских тряпок. Вслед за тем молча залез в фургон, словно бы для того, чтобы получше разместить там груз.

То ли его приняли за одного из слуг, то ли попросту были рады нежданному помощнику, но ни у кого и мысли не возникло поинтересоваться, откуда взялся этот крепкого вида чужак и что ему здесь надо. Между тем Барраппа аккуратно поставил сундук среди прочих вещей Лаис и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, принялся доставать из него платья и распихивать их по соседним тюкам.

Спустя несколько минут повозка тронулась, а еще через полчаса, уже сидя в сундуке, капрал Длугаш почувствовал, как те же, а может, и другие грузчики с кряхтением подхватили сундук, в котором он приехал, и, ругая сквозь зубы господ, понесли куда-то, судя по звуку, в дом. Наконец-то он мог почувствовать себя в относительной безопасности, однако очень скоро это чувство сменилось до обидного банальным чувством голода.

Барраппа прислушался, ожидая услышать чьи-нибудь голоса. Но нет, снаружи не доносилось ни единого звука. Тогда он приподнял крышку и, стараясь двигаться как можно тише, вылез. Должно быть, он очутился в чулане, во всяком случае, к жилым помещениям комната, куда был занесен сундук, похоже, не относилась.

Впотьмах он подошел к двери и толкнул ее. Чулан оказался заперт. Длугаш тихо выругался, спрашивая себя, кому и зачем пришла в голову идея запирать этакие сокровища. Не то чтобы его сильно смущал замок. Подобные немудрящие приспособления он умел вскрывать быстро и не оставляя следов. Но сам факт.

Он оглянулся в поисках какого-нибудь гвоздя, но тут услышал звук шагов в коридоре, приближающихся к его убежищу. Не дожидаясь встречи с «местным населением», Барраппа бросился к сундуку и едва успел опустить над собой крышку, как совсем рядом послышались голоса:

— Где, интересно, прикажешь искать все это чародейское барахло? — спрашивал один.

— Здесь, — не вдаваясь в долгие объяснения, произнес другой.

— Да? Ты предлагаешь все это сейчас перелопатить, чтобы отыскать, где упрятан магический треножник, плошки и прочие таинственные диковины?

— А что, есть варианты? И почему ты вообще решил, что ей сейчас надо кого-то куда-то вызывать? Что доктор сказал? Может, у нее жар, и она бредит?

— Доктор сказал, что у нее сильное нервное потрясение или истощение — что-то в этом роде. И что огорчать ее сейчас нельзя ни в коем случае. Поэтому надо искать.

— Вот ведь, — послышалось в ответ. — А что, если сам вызов демона — на ее перегреве случился? Ведь если повторить фокус не удастся — она вообще с ума может сойти. Она ж в это действительно верит.

— Верит, — подтвердил первый голос. — А ты нет?

— Ты же сам знаешь, — начал второй. — Всякое доводилось видеть. Но демоны — по-моему, это уже перебор!

— Может быть, может быть, — отозвался первый. — А если нет? Ладно, пошли. Я, кажется, вспомнил, куда положил всю ее волшебную снарягу. Давай побыстрее. А то магия магией, но до заседания Капитула следует подготовить сводки.* * *

Строй жандармов, затаив дыхание, глядел на сухощавого мужика в смазанных дегтем сапогах и черном, похожем на монашеское одеянии. В окладистой бороде этого человека застряла квашеная капуста, волосы были всклокочены, но он, обходя фронт замерших в ожидании приказа стражей трона, и не думал обращать внимание на подобные мелочи.В этом строю едва ли не каждый знал, какие темные делишки числятся за Гришкой Новых, однако никто, даже сам шеф жандармского корпуса, не смел потребовать ответа за преступления у Боговдохновенного Старца.

Прочитав царскую записку, генерал Джунковский тихо выругался сквозь зубы по матушке, но все же, поморщившись, велел штурмовать «злокозненное гнездо заговорщиков». И вот теперь долгобородый мужик в смазанных дегтем сапогах и с капустой в бороде ходил перед строем жандармов, командуя, точно главарь налетчиков своей бандой.

— …И запомните, кого там только ни увидите, всякий царю и Отечеству смертный враг, у всякого оружие имеется. Если вы их помилуете, они вам спуска не дадут! Особенно хозяин дома. Этот и вовсе ходит, аки зверь рыкающий, ища, кого бы пожрать. Сколько молодцов при нем — неведомо. Ну, да не о них речь. А вот баба, что в том доме с нынешнего дня проживает…

При этих словах Распутин почувствовал, будто железные крючья вонзились в его плоть и рванули так, что едва не вывернули наизнанку. Глаза Старца выкатились от боли, и нижняя челюсть отвисла в немом вопле.

— Молись! — взвыл голос, который можно было назвать демоническим, поскольку таковым он и являлся на самом деле. — Молись немедленно! — разрывая грудь и переплетая ребра, выл Хаврес.

— Так ведь… — начал было про себя Распутин.

— По-своему, по-своему молись, — шипастой змеей извивался внутри его демон. — За себя проси! Моли об избавлении от мук, чародейством насылаемых! Победы над врагом алкай! Только истово и скоро!

Распутину внезапно показалось, будто выловленный им некогда в Тоболе огромадный сом вдруг очутился внутри него и стал, хлеща широченным хвостом, биться в ужасной агонии.

— Девицу мне приведите целой! — взвыл Распутин, жестом подавая знак жандармам приступать к операции. — Ни один волос… — простонал он уже вослед, трясясь и катаясь по полу в конвульсиях.

Жандармы поспешили скрыться, оставив в одиночестве святого Старца, чье искаженное мучительными гримасами лицо сейчас было столь ужасно, что обе шеренги испытанных годами беспорочной службы людей, прошедших огонь и воду, невольно дрогнули и подались назад. Если бы сейчас кто-нибудь оглянулся, то увидел бы, как стоя на коленях Старец бьется лбом оземь, приговаривая довольно громко:

«Господь, в великой милости своей защити меня, разрушь козни умышляющих против меня, дай силу одолеть врагов, Дай силы и стойкости одолеть умышляющих против Божьего престола. Молю тебя, Господи, услышь моления раба твоего Григория!»* * *

Без малого полчаса продолжалась эта молитва, без малого полчаса Лаис взывала к священным именам, суля неисчислимые кары ослушнику. Распутин валялся на земле, корчась, но не прекращая вымаливать защиту. В конце концов девушка в изнеможении опустилась на руки Чарновского.

— Я больше не могу. Так не должно быть, но демон не слушает меня.

— На этот раз обошлось! — выдохнул Хаврес, и Распутин почувствовал, как боль уходит сама собой, не оставляя и следа. — Но следует поторопиться.* * *

Лаис не ведала, сколько времени была без сознания. В ее взбудораженном мозгу крутились неясные образы прошлого иди того, что могло быть ее прошлым, но происходило не здесь и не с ней. Вновь сияло над головой синее бескрайнее небо, до которого не могли дотянуться каменные пальцы вздыбленных скал. Вновь перед ней открывались темные отроги гор, где водились чудовища, о которых во всех прочих землях даже и не слышали. А если и слышали, то не могли поверить.

Даже львы сторонились диких порождений необузданного, древнего, как эти горы, зла. А жители на многие мили в округе почитали эти места запретными и недобрыми. Они говорили, что там водятся драконы, способные, раз щелкнув челюстями, перекусить антилопу. И эти люди, далекие от цивилизации, знали о чем говорили.

Как бы ни был отважен князь Лайош Эстерхази, когда-то на спор решивший проникнуть в запретный город, он понимал, что уйти из него тем же путем, да к тому же спустя много лет, ему не удастся. Тогда-то ему и пришла в голову идея воспользоваться для побега кольцом Соломона, чтобы вызванный демон перенес их подальше от Карнаве.

Вероятно, стоило бы сразу потребовать у пришельца из адской бездны доставить беглецов в один из замков князя Лайоша, но отец не хотел привлекать лишнего внимания ксвоему появлению. Толковать должны были, что он появился, а не о том, как он то сделал.

Лаис тогда с ужасом глядела, как старый охотник бестрепетно ломает священные печати на крышке яхонтового ковчежца, в котором хранилось заветное сокровище. Небо должно было разверзнуться, и молнии поразить осквернителя гробницы. Но все было по-прежнему: над головой радостно синел ясный небосвод, и даже усыпленные неведомым зельем стражи не вскинулись, чтобы остановить их.

«Вот сейчас и проверим, — усмехнулся тогда в седые усы старый Лайош, — впрямь я из рода Эстер, или же все это — пустые сказки». И он надел перстень на палец…

Тогда все обошлось. Демон покорно явился на зов, исполнил волю господина и исчез по его приказу, не оставив следа… Или оставив? Как-то же смогли нотеры отыскать их убежище в Каире!

Все прошедшие с того рокового дня годы память о свершенном ими чудовищном преступлении не давала ей покоя. Она лишь указала отцу расположение тайного святилища, но… сорвавшийся с вершины камень порождает лавину. Теперь, стоило Лаис хоть чуть-чуть позабыть о преследующем ее кошмаре, как ночью во сне вновь являлся один из нотеров-хранителей, а иногда и много, очень много — стеной до горизонта. Сегодня Лаис видела одного из них наяву, совсем рядом, и пистолет в руке не вызывал сомнений в его намерениях. В уме девушки всплыло смуглое лицо ее двоюродного брата… В ужасе она распахнула глаза и в полумраке спальни различила знакомые суровые черты.

— Мир тебе, Лаис, — прошептал человек рядом с ней.

— И тебе долгих лет, Барраппа, — в ответ чуть слышно проговорила госпожа Эстер.* * *

Заурбек Даушев не любил города. Он терпеть не мог эти зажатые угрюмыми домами ущелья стылых улиц, провалы дворов, висящую в небе копоть и несущиеся со всех сторон запахи духов и помойки. Все его обостренные до предела чувства дикого зверя, ощущавшего себя в горах куда лучше, чем под крышей дома, подвергались жесточайшему испытанию бездушной громадой северной столицы. Едва скрывая презрение, он глядел на бледные лица жителей города, на их худосочные или же, наоборот, расплывшиеся фигуры, инедоумевал про себя, как такой народ мог захватить его родную землю.

Все его прошлое, все годы, проведенные в набегах, погонях и перестрелках, научили его презрению к закону и власти. Он уважал лишь силу, ум и ловкость — все то, что сливалось для него в образе гордого, неподвластного никому волка. Несколько месяцев назад, когда загонщики сжимали вокруг него смертельное кольцо, он ловко ушел от них, вступив добровольцем в один из туземных полков. И, вероятно, ревностная служба белому царю не отняла бы у него много времени, когда б не встретился ему на пути подполковник Лунев. Не будь этой встречи, исчез бы лихой джигит из-под носа командования так же, как прежде уходил от преследователей, высланных по его следам тифлисскимполицмейстером.

Прикомандированный к неутомимому контрразведчику, Заурбек имел возможность воочию наблюдать, как тот, словно чародей, создал из воздуха чарующий призрак, столь прекрасный, что могущественный Энвер-паша с его многочисленным обученным немцами войском, последовал за рукотворным миражом, точно баран, ведомый на заклание. Ум и воля этого невысокого, вечно погруженного в себя человека, оказались сильнее всего могущества владыки османов. В тот день, когда отбитая из-под Сарыкамыша турецкая армия бросилась в неудержимое бегство, Заурбек понял, что будет верен и предан этому необычайному человеку, что бы ни случилось. И все же он не любил город, терпеть его не мог.

Уже стемнело, хотя до вечернего приезда господ, о котором предупреждал его старший, было еще далеко. Но темнело здесь быстро, вернее, по мнению Заурбека, почти совсем не рассветало. Он вглядывался в едва освещенную фонарями улицу сквозь оконца бойницы привратной сторожки и по устоявшейся привычке вслушивался в темноту, улавливая то стук колес проехавшего извозчика, то чьи-то шаги, то обрывки далеких разговоров.

— Ну че, земеля, — изрядно подобревший после выпитого старший привратник насмешливо кликнул угрюмого сотоварища, — чего филином туда уставился? Дом наш в округеизвестный. Проходимцы всякие его за версту обходят. Говорят, он в старые времена самому колдуну Брюсу принадлежал, и тот на свое жилище страшное заклятие наложил. Слыхал о Брюсе? Нет? Да откуда тебе!

— Идут, — не слушая вопросов, проговорил Заурбек, внутренне напрягаясь. Его шестое звериное чувство опасности, долгие годы помогавшее обходить западни, холодными мурашками, внезапно проснувшимися между лопаток, остро напомнило о себе.

— Кто идет-то? — не понял старший привратник.

— Нэ знаю, — откликнулся Заурбек. — Маршируют.

— Да мало ли? — отмахнулся его соратник. — Тут вон до Офицерского собрания рукой подать. Может, туда наряд вызвали? Опять же, преображенцев учебная рота. Ты мне вот не ответил: знаешь, кто такой Брюс?

— Нэ знаю, — кратко отрезал Заурбек. — Сюда идут. Жандармы. С Литейного. — Он потянулся за стоящим в углу карабином. — Полсотни шакалов.

— Свят-свят-свят! — Старший привратник дробно перекрестился. — Это с чего ж вдруг-то?

Он вскочил на ноги, не зная, за что и хвататься, и тут, увидав Заурбека с оружием в руках, взвыл от страха:

— Да ты одурел, что ли? На кого руку подымаешь, нечто эсер какой? Это ж жандармы!

— Малчи! — рявкнул Заурбек, отпихивая перетрусившего караульного от двери. — Беги, хазяина прэдупреди.

Мысли проносились в его голове, точно угнанный с водопоя табун чистокровных арабчаков князя Амилахвари. Заурбек мучительно пытался сообразить, что бы сделал в этом случае Лунев, однако нужная мысль так и не появилась. Ясно было одно: жандармов следовало задержать вплоть до той минуты, когда появится сам Платон Аристархович.

Заурбек понимал, что сотник, наблюдающий за происходящим из окна третьего этажа дома напротив, наверняка уже звонит на Литейный проспект, 20, в Офицерское собрание, где сейчас с Вышеславцевым и его людьми находится сам полковник. Оттуда быстрым ходом сюда минут десять, но эти десять минут необходимо было продержаться, иначе всяэта синебрюхая мразь вломится и испортит то, что создавалось волей и гением «Великого Платона», как именовал его про себя Заурбек.

Бывший абрек, он на дух не выносил жандармов, и если бы сейчас получил команду открыть огонь, то, пожалуй, успел бы немало положить этих топающих коваными сапожищами отъевшихся гяуров. Он вскинул карабин и поглядел сквозь прицел на самодовольное лицо вышагивающего рядом со строем офицера. «Порождение шакала!» — тихо выругался он, делая над собой усилие, чтобы не нажать спусковой крючок.

Тяжелые кулаки загрохотали в ворота через несколько мгновений. Заурбек приоткрыл зарешеченное окошко.

— Гавари, кого нада? — рявкнул он тем самым «диким голосом», который обычно предполагают услышать всевозможные начальники от свирепых «детей гор».

— Открывай! Не видишь, что ли? — придвигаясь к окошку, выпалил командир жандармского взвода.

— Хазяин твая не ждет! Ухады домой! — продолжая тянуть время, безапелляционно заявил верный слуга.

— Какой домой, шельма?! Не видишь, кто перед тобой? Открывай! Не то прикажу ворота к чертям вышибить!

— Твоя — варота бить, моя — в галаве дырка делать! — В оконце недвусмысленно обозначился ствол карабина, так что каждый желающий мог заглянуть в гнездо свинцовых птиц калибра 7,62 мм. — Моя старший звать, — увещевающее продолжал Заурбек, — твоя — стоять ждать. Старший — хазяину говорить, потом пускать.

Жандармский офицер чуть попятился. Ему было понятно, что штурмовать высоченную чугунную ограду, увенчанную острыми шпилями, да еще зимой и без лестниц — дело непростое. Ломать ворота — тоже. Между тем абрек явно не шутил, палить он начнет — это как пить дать, а уж если в доме услышат стрельбу, то дело придется иметь не с одним дикарем, а целым гарнизоном. Ишь, какая башня — такую на ура в штыки не возьмешь!

— Но-но, парень. Ну-ка не горячись!

— Всем стоять! — раздался снаружи командный окрик, в котором Заурбек с облегчением узнал голос атаманца. — Начальника ко мне!* * *

Лаис глядела на едва освещенное керосиновой лампой лицо нотера. С последней их встречи он превратился из мускулистого юноши в сильного, должно быть, очень сильною мужчину. Резко очерченные скулы Барраппы были покрыты темной жесткой щетиной и глаза его, почти черные, такие же, как у нее; смотрели холодно и бесстрастно.

— Я пришел за тобой, — тихо проговорил он.

— Я знаю, — прошептала Лаис.

— Ты нарушила закон, — кратко, точно пощечины, бросал бывший капрал. — Ты покинула стены храма, бежала из запретного города, помогла беглецу, скрывалась от правосудия и, главное, похитила святыню, явление которой в этом диком неразумном мире способно погубить его быстрее всех здешних бомб и снарядов.

— Слова твои верны, — покорно согласилась Лаис.

— Теперь к прежним своим преступлениям ты прибавила новое — ты выпустила демона.

— Это случилось против моей воли.

— Преступление тянет за собой преступление, — отметая попытку оправдаться, бесстрастно ответил Барраппа. — Все, что ты можешь сделать, — вернуть перстень мне и покориться судьбе. Лишь только демон будет возвращен в адский пламень, ты должна последовать за мной и предстать перед старейшинами и жрецами, дабы они воздали тебепо заслугам.

— Но…

— Оставь все «но» и помни, если я знаю, где ты скрываешься, то и все нотеры будут знать об этом. Даже если твой любовник сможет одолеть меня, вслед придут другие, и они не станут разговаривать ни с тобой, ни с ним.

— Но, — вновь заговорила Лаис, прикрывая ладонью рот своего родственника, — у меня нет перстня. Понимаешь? Он был еще сегодня, потом я потеряла сознание. А сейчас его нет! — Лаис уже не пыталась сдерживаться, говорила скороговоркой, едва не крича: — Его нет, понимаешь, нет!

— Жандармы! — послышался в коридоре испуганный вопль привратника. — Ваше благородие, жандармы!

— Чего ты орешь? — раздался совсем близко голос Чарновского. — Ну жандармы, ну пришли. На то у них и ноги, чтоб ходить. Пойди отвори ворота, пусть заходят. Разузнай,не желают ли они с дороги отужинать.

— Да их же там тьма-тьмущая!

— Эка невидаль! Всех прокормим. В общем, ступай! Не задерживай слуг государевых.

— Если ты скажешь ему хоть слово, — прошептал Барраппа, доставая револьвер из-за пояса и взводя курок, — я застрелю сначала тебя, потом его.

— И не узнаешь, где перстень, — начала было Лаис.

— Тсс! — шикнул бывший капрал, скрываясь под кроватью.

Дверь спальни отворилась.

— Милая, — воркующе-рокочущим голосом объявил конногвардеец, — нам предстоит небольшая прогулка.

— Но я не одета, не причесана…

— Это не важно. Тем более что мы не будем выходить из дома.

ГЛАВА 13

Сила и веник ломит, а разуму за сию конфузию отвечать.А.В. Суворов

Из прорези бойницы за происходящим у ворот особняка в Брусьевом переулке с нескрываемым интересом следили глаза бывшего абрека.

— Да ты очумел, прапор! — орал на командира жандармского взвода разъяренный сотник. — Ты на кого волну гонишь?!

Четверо рослых жандармов держали атаманца за руки и плечи, но тот вырывался, продолжая бушевать.

— Под трибунал пойдешь! В Магадан! Кедры лобзиком валить!

— Господин сотник, у меня приказ! — стараясь не потерять лицо перед слегка обалдевшими подчиненными, вешал командир взвода.

— А у меня, по-твоему, шо, расписание поездов на Луну? Какого рожна вы сюда приперлись? Чего вам на Фонтанке не сиделось? Вы нам тут всю малину перегадите!

— Я не намерен отчитываться! — басил прапорщик, нервно теребя темляк шашки.

— Ты знаешь, где отчитаешься? Тебе сказать? А ну, уберите руки, уроды!

— Что здесь происходит? — до слуха Заурбека донесся холодный уверенный голос Платона Аристарховича. — Кто старший?

— Прапорщик Ванюта! — начисто забывая о буйном ругателе, вытянулся перед старшим офицером командир взвода. — Имею предписание арестовать находящуюся здесь девицу Лаис Эстер.

Он чуть покосился на предъявленный невесть откуда взявшимся полковником документ с императорской печатью и подписью. Фонари, освещавшие вход, вырывали из мрака ровные строки, неукоснительно требующие у всех и каждого оказывать немедленное и полное содействие «предъявителю сего».

— Полковник Лунев, контрразведка, — сухо представился подошедший. — Господин прапорщик, ваше появление здесь крайне неуместно. Вы срываете операцию, от успеха которой, быть может, зависит судьба России.

— Но у меня же приказ! — в отчаянии проговорил Ванюта.

— Н-да. — Лунев повернулся к стоящему позади него Вышеславцеву: — Поручик, ступайте в офицерское собрание, пусть вас соединят с генералом Джунковским. Скажите, что я требую отменить приказ об аресте.

Требование, которое полковник смел предъявлять к товарищу министра внутренних дел, ввергло несчастного прапорщика в шок. Еще час назад он искренне надеялся быстро управиться с порученным заданием и ночевать дома, под боком у жены. Выслужившийся из фельдфебелей бедный сын костромского сапожника и гадать не мог, какого высокого полета птицы станут рвать в клочья его многолетнюю беспорочную карьеру. Не выполнить приказ государя, пусть даже исходивший от Распутина, он не мог. Но и перечитьимператорскому приказу, которым потрясал у его носа контрразведчик, тоже не было никакой возможности.

Лунев глядел на младшего офицера, впавшего в безысходный ступор, понимая, что из-за чьего-то головотяпства комбинация, сулившая быструю победу над сильным, но, слава Богу, не слишком осторожным врагом, рушится, словно карточная пагода. Даже если озадаченный прапорщик незамедлительно уведет жандармов, никто уже не в силах обратить время вспять.

Конечно, этакая демонстрация у ворот особняка вызовет у Чарновского серьезные опасения и заставит свернуть активную деятельность. Но и вламываться прямо сейчас, не дождавшись, когда в доме соберутся прочие заговорщики, было бы вопиющей стратегической ошибкой.

— Ваше высокоблагородие, — примирительным тоном начал было прапорщик. — К чему звонить? Пустое это. Их превосходительство, генерал Джунковский лишь подпись свою поставил, а приказ этот, — Ванюта поднял глаза к темному, затянутому тучами небу, — с самого верху пришел. — Он оглянулся, точно проверяя, не слышит ли кто из посторонних, и объявил полушепотом: — Распутин приказал.

Едва успел произнести он эти слова, как ворота, дотоле остававшиеся неприступными, отворились, и дюжий привратник, радушно кланяясь, затараторил:

— Добро пожаловать, господа! Уж заждались! Барин с барыней теперича в отъезде. Однако велели, как придете, угостить вас, чем пожелаете. Так, коли прикажете, ужин готов. Проходите, милости просим, проходите в дом!

От столь радушного приема жандармский прапорщик опешил еще более, нежели от сопротивления, оказываемого дотоле. Никогда прежде его не приглашали отужинать в дом, куда он являлся произвести арест. Он обескураженно поглядел на старшего по званию, ожидая дальнейших распоряжений. Лунев кинул взгляд на появившегося у ворот Заурбека. Тог чуть заметно покачал головой, давая понять, что ни Чарновский, ни Лаис не покидали особняк.

— Ладно, — поморщился Лунев. Понимая, то дальнейшее стояние у распахнутых ворот выглядит глупее некуда. — Помните, вы пришли арестовать Лаис Эстер. Все остальноездесь — не ваша забота.

— Слушаюсь, — отчеканил прапорщик, давая команду своим людям двигаться к башне рыцарского замка.

— Сотник. — Контрразведчик подозвал отряхивающеюся после жандармских захватов атаманца. — Дом старинный, наверняка здесь есть тайники. Держите ухо востро. Лаиси Чарновский где-то здесь.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — отчеканил Холост.* * *

Барраппа лежал под кроватью, вспоминая слова наставника, произнесенные много-много лет назад, когда их, юношей высокого рода, обучали всему, что должен знать и уметь нотер: «Когда лежишь ты на камне, стань камнем. Пусть тело обратится в гранит и кровь — в застывшую лаву. Когда прислонишься ты к дереву, будь деревом. Пусть ступни твои чувствуют ток земных соков, и руки станут ветвями среди ветвей…»

Сейчас Барраппа пытался стать кроватью или же драгоценным паркетом, весьма запыленным и, должно быть, давно не метенным. Пыль забивалась в нос, и он с трудом удерживался, чтобы не чихнуть и не произвести шум лишним движением.

Перед глазами нотера мелькнули блестящие золоченые шпоры на вычищенных до зеркального блеска сапогах. Над головой послышался странный звук, который Барраппа воспринял как выдох, что бывает, когда на руки подхватываешь расслабленное тело.

— Я пойду сама, — услышал он голос Лаис.

— Ерунда, — насмешливо произнес ротмистр. — Не о чем беспокоиться. Запри дверь! — бросил он кому-то уже с порога.

В тот же миг Барраппа ужом выскользнул из-под кровати и устремился к выходу. Другого такого случая могло и не быть. Любовник его сестры, несомненно, опасный противник, но сейчас на стороне хранителя была внезапность. К тому же, даже если тот вооружен, у него на руках Лаис и, стало быть, он не сможет быстро выхватить револьвер. Слуга — ерунда, он уложит его с первого выстрела!

Бывший сербский капрал схватил с постели набитую лебяжьим пухом подушку. Выстрел сквозь нее прозвучит глухо, и даже если жандармы уже в доме, могут и не услышать этот звук. С наганом в одной руке и подушкой в другой он подскочил к двери и уже собрался было ударить по ней плечом, чтобы распахнуть, но тут замок дважды клацнул, недвусмысленно давая понять, что массивная дверь, сработанная из крепчайшего дуба, надежно заперта.

«Да сотрется имя твое из вечных Скрижалей!» — под нос себе выругался Барраппа, слушая, как затихают шаги в коридоре. Сквозь замочную скважину пробивался тусклый свет. Новоиспеченный узник прижался к ней ухом, пытаясь расслышать, что происходит в доме. Ни малейшего результата. Барраппа диким зверем, пойманным в западню, закружил по спальне.