Чтение 20–й страницы книги ~Прилив победы~

Он повернул голову и оценивающе оглядел ее фигуру.

— Я бы сказал, что дорога, несмотря на все трудности, пошла тебе на пользу.

Ирина улыбнулась. Она была согласна с Кунгасом. Она стала стройной, как никогда раньше, а вся внешность знатной греческой дамы канула в небытие. Конечно, эти изменения не встретили бы одобрения в высшем обществе Константинополя. Бледная кожа и округлые формы были в том аристократическом обществе идеалом женской красоты. Но еебронзовая от загара кожа и твердые мускулы, а также общая подтянутость и бодрость больше подходили ее новому статусу царицы кушанов.

— Истощена, вымотана, — настаивала она. — На краю могилы.

Затем добавила более серьезно:

— Кунгас, я, вероятно, не смогу поддерживать темп, который ты теперь должен взять, и мы оба это знаем. Может, я больше и не кисейная греческая барышня, но я едва ли в той же физической форме, что и твои солдаты. По правде говоря, я сомневаюсь, смогут ли выдержать ваш темп прибившиеся к армии женщины.

— Даже не попробуют! Я оставлю их всех позади!

Кунгас наконец принял решение и, как обычно, отбросил все колебания.

— Это будет легендарный марш. Моя армия заставит людей забыть о том жалком афинском бегуне из Марафона. Двадцать шесть миль, ха! Пустяк. И затем в конце падать мертвым? Маловероятно. Только не кушаны.

Он стал медленно прогуливаться вдоль карниза, проводя рукой по полированной поверхности, словно поглаживая камень. Вспомнив ощущения той же руки у себя на теле прошлой ночью, Ирина на мгновение пожалела, что Кунгас принимает ее совет. Но если она сожалела о предстоящем отсутствии плотского удовольствия, то получала от слов Кунгаса удовольствие значительно большее. Не из-за его решения, а от ссылок на классику. Именно она поведала Кунгасу о Харибде и о Марафоне. И как и всегда, ее муж ничего не забыл из того, что она ему рассказала.

— Я буду в безопасности, — тихо сказала Ирина. Кунгас остановился и повернулся, чтобы взглянуть на нее. Тонкая трещина-улыбка исчезла без следа.

— Ты будешь в смертельной опасности, и мы оба знаем это. Когда вся армия уйдет из Беграма — за исключением небольшой группы солдат, которых я оставлю в качестве твоих телохранителей, — ты будешь отдана на милость любой мало-мальски значительной силы в этих горах. Это даже не обязательно должны быть малва. Любое патанское племя может налететь и взять этот город.

Ирина уже начала откидывать назад волосы по старой привычке, но остановила руку на полпути. Длинные, густые каштановые локоны, которые у нее когда-то струились по плечам, исчезли вместе с остальными отличительными признаками греческой аристократки, которой она когда-то была. Волосы оставались прежними — такие же каштановые идлинные, — но не спадали волнами, а были крепко связаны на затылке — на манер того, как убирали волосы мужчины. Кушанские женщины называли эту прическу «конский хвост».

— Позволь мне самой беспокоиться о патанах. Сразу же после твоего ухода опасности от них не возникнет, несмотря ни на что. В конце концов, Беграм — не деревня. Это крупный город, со стенами и большим населением для его охраны. И к тому же люди прямо-таки горят желанием его защищать.

Она кивнула, словно показывая на веселое празднование, продолжавшееся на улицах внизу.

— Любой патанский вождь прекрасно знает, что несмотря на то, что он может взять Беграм, ему придется заплатить за это высокую цену — и, вероятно, она будет слишком высокой для него, город-то, в конце концов населен кушанами. Более того, его племя окажется отданным на милость твоей армии, когда ты вернешься.

— Еслимы вернемся.

— Если вы вернетесь, — согласилась Ирина. — Но патаны подождут — посмотрят, что случится на перевале Хибер, Кунгас. Даже самые горячие головы не попытаются штурмовать Беграм, пока будут опасаться твоей армии. И кроме того…

Победила старая привычка. Она протянула руку, перекинула конский хвост через плечо и стала его гладить.

— И кроме того, я не буду проводить эти недели в безделье, — сказала она тихо, чуть ли не воркуя от предвкушения. — В конце концов, дипломатией можно подчас добиться больших чудес, чем ратными подвигами.

— Ты, вероятно, шутишь, — прошипел Валентин.

Он уставился на предметы в руках Аджатасутры, словно это были ядовитые змеи. В лунном свете узкое, с острыми чертами, лицо катафракта делало его похожим скорее не на ласку, а не демона.

И к тому же очень оскорбленного демона. Аджатасутра пожал плечами.

— Есть и другая альтернатива.

Он поднял левую руку, все еще державшую лопаты, и показал на Аджмер внизу склона, служившего городу кладбищем.

— Я могу купить подходящую женщину и трех детей на рынке рабов. Немного поработать кинжалом — гораздо меньше усилий, кстати, чем копать — и у нас будет то, что нужно.

Он опустил лопату и сурово посмотрел на Валентина.

— Конечно, эту работу придется выполнятьтебе ,не мне.

Валентин уставился на город внизу, и его лицо заострилось больше обычного. Он явно подумывал об альтернативе…

Анастасий шумно выдохнул. Звук в той же мере был и вздохом, и сухим смешком.

— Даже ты не сможешь этого, Валентин. И ты об этом знаешь. Поэтому нет смысла откладывать неизбежное.

Огромный катафракт шагнул вперед и взял у Аджатасутры лопату.

— Надеюсь, ты хоть знаешь, какие могилы нам требуются. Или будем копать наугад?

Аджатасутра рассмеялся.

— Пожалуйста! Мне эта работа нравится не больше, чем тебе. Уверяю, эти недели я не просидел дома в тишине и покое. — Он протянул вторую лопату Валентину, а третьей принялся копать сам. — Одной могилы будет достаточно. Вот этой. Это была большая семья, хотя нам потребуются всего четыре тела. Одна женщина и трое детей. Два мальчика и одна девочка, примерно нужного возраста.

Хоть Валентин и принял участие в работе, он все еще был недоволен.

— Умерли от чумы? Прекрасно. Мы разрываем чумную болезнь.

— Никакой болезни. Просто бедная семья — одна из многих, — ютившаяся в лачуге на окраине города. Легкая добыча для уличных банд. Так что на телах будут даже подходящие ранения.

После того как были эксгумированы четыре тела, мрачное настроение Валентина нисколько не улучшилось.

— «Подходящие ранения», — спародировал он. — Хорошо бы суметь это определить, а?

Скорчив гримасу отвращения, он уставился на то, что осталось от четырех трупов, все еще одетых в полусгнившие лохмотья.

Аджатасутра пожал плечами.

— Знаков будет достаточно для тех, кто станет проводить расследование. Мы сожжем караван после нападения, поэтому, в любом случае, мало что останется.

Анастасий, в отличие от Валентина, преданно изучал философию. Поэтому он уже подошел к ситуации с точки зрения логики. А сделав это, с облегчением вздохнул.

— Могло быть и хуже, — пророкотал он. — Трупы подойдут. Но эти лохмотья нужно снять.

Валентин с негодованием поднял брови. Его негодование переросло в ярость, когда он увидел, что Аджатасутра вынимает из принесенного с собой мешка.

— Ты прав, — весело сказал наемный убийца и подал ком ткани двум римлянам. — Эта одежда, кстати, стоила мне маленького состояния. А если не мне, так Нарсесу. Нарядов царских особ Раджпутаны достаточно, чтобы человек обанкротился.

Тем же самым вечером в Каушамби жена Дамодары впервые вошла в комнату, где жили две ее новые горничные.

Сестры немного отшатнулись назад на кровати, где обе сидели. Несмотря на всю легкость движения, оно явно было продиктовано страхом.

— Простите, хозяйка, — поспешно сказала старшая. Она судорожно качала на руках маленького мальчика, пытаясь его успокоить. — Обычно он так не кричит.

Госпожа Дамодара прошла к кровати, склонилась над ребенком и изучающе его осмотрела. Она оказалась невысокой женщиной и такой же пухленькой, каким был когда-то ее муж, но в ней чувствовалась какая-то особенная твердость, что делало ее более представительной и она казалась выше, чем на самом деле. Конечно, впечатление усиливал тот факт, что она носила дорогую одежду члена правящего клана малва.

— Он болен, — объявила она. — Вам следовало мне сказать. Пойдемте.

Она выпрямилась и вышла из комнаты. Испуганные и поставленные в тупик сестры последовали за госпожой.

На протяжении следующих нескольких часов их страх постепенно уменьшался. По сути говоря, почти исчез. Зато росло смущение и непонимание. В конце концов, никто не слышал, чтобы занимающая высокое положение госпожа-малва выполняла роль лекаря при ребенке служанки-рабыни. И использовала для этой цели свои собственные покои! И кормила его лекарством из своих рук!

Когда девушки собрались уходить, а ребенок наконец заснул, у двери их остановил голос госпожи Дамодары:

— Надеюсь, вы помните, что сказал вам Аджатасутра?

Две сестры, запутавшиеся еще больше, чем раньше, повернулись и уставились на нее. Госпожа Дамодара вздохнула.

— Ох уж эти шпионы и наемные убийцы, — пробормотала она. — Он даже не назвал вам свое имя?

Значение ее слов наконец дошло до сестер. Обе девушки изумленно уставились на госпожу.

— Что он вам сказал? — спросила та. — Что самоеважное ?

— Не задавайте никаких вопросов, — прошептала Младшая. — Делайте, что вам говорят. И сами никому ничего не говорите.

Госпожа Дамодара с интересом поглядела на своих служанок. Да, она могла быть невысокого роста и к тому же пухленькой, но в это мгновение она напоминала ястреба. Или сову, она тоже хищник.

Однако сестрам недолго пришлось терпеть на себе взгляд госпожи.

— О да! — внезапно воскликнула она. — Шпионы слишком умны, для своего же собственного блага. Если хоть что-то из происходящего станет известным, мы все умрем. Но вам лучше знать, чтобы, когда придет время, вы все поняли сразу.

Она прошла к своей собственной огромной кровати и присела на краю.

— Идите сюда, девочки, — приказала она и похлопала по покрывалу. — Садитесь, и я расскажу вам, кто вы.

Две сестры — теперь полностью поставленные в тупик и снова напуганные — направились к кровати, По пути младшая ухватилась за то единственное, в чем они были уверены на протяжении долгих лет в рабстве.

— Мы — дочери Дададжи Холкара.

Госпожа Дамодара тихо рассмеялась.

— Именно так!

И затем она рассказала им, кем стал их отец. Рассказала, что скромный писарь из маленького городка успел за эти годы превратиться в пешву могущественной Андхры. И Андхра с каждым днем становится все сильнее и сильнее.

К тому времени как госпожа закончила свой рассказ, обе девушки плакали. От радости, потому что знали: их отец — как и их мать — все еще живы. И от горя, потому что услышали о смерти брата.

Но по большей части от страха и боли в разбитых сердцах.

— Значит, вы держите нас в заложницах, — прошептала младшая.

— В любом случае, наш отец никогда не захочет получить нас назад, — рыдала старшая и крепче прижимала к груди ребенка. — Не теперь. Не такой великий человек, не таких оскверненных дочерей.

Некоторое время госпожа Дамодара внимательно и изучающе смотрела на них. Затем встала и подошла к окну спальни. Из окна открывался дивный вид на великий город Каушамби.

— Заложницы? — казалось, она говорит сама с собой. — Да. Это так. С другой стороны…

Она смотрела на спящий город. Он напоминал госпоже Дамодаре огромного зверя, купающегося на волнах глубокого черного океана.

— Давайте лучше думать об этом, как об обещании. Малва нужно за многое ответить, Многие отцы остались бездетными, многие дети сиротами. — Она отвернулась от окна иуставилась на сестер. — Поэтому, не исключено, придет день, когда ваша воссоединенная семья послужит в некотором роде отданным долгом. И таким образом ваш отец, ставший могущественным человеком, не исключено, воздержится от мести и посоветует другим сделать то же самое. Потому что вид его живых детей напомнит ему об огромном количестве мертвых.

Сестры уставились на нее, в их глазах стояли слезы.

— Теперь мы не будем для него ничего значить, — повторила старшая. — Не после всего, что случилось с нами.

Госпожа Дамодара еще раз тихо и мягко рассмеялась.

— О, я так не думаю.

Она повернулась назад к окну, на этот раз изучая не столько город, сколько землю, на которой он стоял. Словно размышляла о природе огромного темного океана, в котором плавал зверь.

— Что бы ни случилось, Индия никогда не будет прежней, — тихо сказала она. — Поэтому я не стала бы заявлять с такой уверенностью, дети, что ваш отец подумает то, что подумал бы раньше. Этот человек не поднялся бы к таким вершинам, если был бы неспособен принимать новое. И кроме того…

И снова госпожа Дамодара рассмеялась.

— Говорят, он философ. Давайте же надеяться, что это так!

Она повернулась, встала перед сестрами, сидящими у нее на кровати, и положила руки на бедра.

— А теперь, я думаю, пришло время всем нам начать новую жизнь. Конечно, вы продолжите выполнять свои обязанности, это необходимо. Не задавайте никаких вопросов. Ничего никому не говорите. Но что касается остального… Как вас зовут?

Простой вопрос, казалось, успокоил девушек, вернув их обратно из пропасти страха и печали.

— Меня — Лата, — сказала младшая и робко улыбнулась. — Мою сестру — Дхрува.

— А моего мальчика — Баджи, — добавила старшая. — И он дорог мне, как восход солнца, независимо от того откуда он.

Госпожа Дамодара кивнула.

— Хорошее начало. В особенности то, что ты сказала в конце. Нам всем потребуется твоя мудрость, дитя до того, как мы все это переживем.

Никто не обратил внимания на нищего, сидящего перед дворцом Венандакатры. Он был не более чем одним из многочисленных попрошаек. Старик занимался своим ремеслом у дворца на протяжении нескольких недель и давно стал частью пейзажа. По правде говоря, мало кто вообще обращал на него какое-то внимание — и определенно не надменныейетайцы, охранявшие гоптрия.

В отличие, правда, от некоторых обитателей городских трущоб. Несмотря на очевидную бедность старика, его одежда выглядела несколько необычно. Нет, конечно, она не была богатой — это были лохмотья, причем грязные, — но удивляло их количество. Большинство нищих носило только набедренную повязку. А тело этого старика было полностью скрыто под одеждой.

Для этого имелись основания, как обнаружила уличная шайка головорезов, когда эти бандиты набросились на старого нищего. Нападение произошло через несколько дней после того, как он впервые появился у дворца, в небольшом петляющем переулке, где старик спал по ночам. Головорезы заметили, что кружка старика особенно щедро наполнилась в тот день, и не видели оснований, по которым этому жалкому созданию следует наслаждаться таким количеством денег. Первого бандита, который схватил нищего за руку, почти парализовало от шока. Рука под грязными лохмотьями оказалась совсем не иссушенной костью, как он ожидал. Это была крепкая, мускулистая и такая сильная рука, что у бандита на мгновение появилось чувство, что он схватился за кусок железа.

Впечатление усилилось мгновение спустя — когда локоть старика очень быстро пошел назад и врезался бандиту под горло. К такому же выводу, что и их товарищ, пришли еще трое головорезов. Хотя это было очень короткое просветление.

Несколько дней спустя еще одна шайка обнаружила то же самое. После этого старого нищего оставили в покое. Новость быстро распространялась, как и всегда бывает в таких перенаселенных и зловонных трущобах. Теперь все считали, что нового нищего, жившего в том переулке, охраняет демон. Как еще объяснить покалеченные трупы, которые появлялись по утрам — теперь уже два раза — у входа в переулок? В то время, как сам нищий пребывал на рассвете в добром здравии и заново принимался на свое жалкое ремесло.

Конечно, ни слова об этом не дошло до властей. А если бы и дошло, то они все равно не обратили бы внимания. Трущобы любого города — в особенности такого огромного, как Бхаруч — полны предрассудков и слухов.

Таким образом день за днем старый нищий просил подаяния у стен дворца. И день за днем йетайцы, охранявшие вход, иногда небрежно на него косились.

Сам Венандакатра, входивший и выходивший из дворца даже ни разу не взглянул на нищего. Замечать такие существа гоптрий считал ниже своего достоинства. Поэтому Венандакатра совершенно не видел, как глаза нищего следят за каждым его движением, хотя голова остается опущенной, как и положено несчастному, униженному созданию. Да и сами эти глаза казались странными для такого человека. Они были почти желтые, как у хищника.

Глава 27

СИНД

Осень 533 года н.э.

Велисарий и его армия встретили первое подразделение малва вскоре после того, как обогнули южные склоны Кот Диджи и пересекли Нару. К счастью, римляне заранее получили предупреждение, что вражеские войска находятся поблизости — не от шпионов или разведчиков, а от беженцев, непрерывным потоком текущих на юг от Инда.

Аббу и его разведчики поймали небольшую группу беженцев, казавшуюся одной большой семьей. Не зная языка, он привел людей к полководцу. Знание Велисарием иностранных языков стало легендой среди его войск. Талисман Бога позволял ему понимать любой язык — даже, как говорили некоторые, язык животных.

Конечно, истина не совсем соответствовала легенде. Эйд на самом деле обеспечил Велисария великолепными способностями к изучению языков. Но это была не магия, и данное свойство не позволяло Велисарию мгновенно понимать чужой язык и разговаривать на нем.

Поэтому он не мог общаться с этими сжавшимися перед ним на земле крестьянами, несущими небольшое количество пожиток, прикрепленных ремнями к спинам, и ведущими с собой единственную корову, для «охраны» поставленную в центр. Вдобавок люди были так испуганы, что Велисарий сомневался, смогли бы они в любом случае говорить. Головы мужчин и женщин были опущены вниз. Они смотрели на почву перед собой, словно игнорируя вооруженных людей в доспехах, которые их окружали, могли изменить реальность.

Дети оказались менее робкими. Или, по крайней мере, меньше готовыми поверить в то, что с реальность можно так запросто манипулировать. Они с интересом рассматривали римских солдат округлившимися и испуганными глазами. Одна маленькая девочка — возможно, шести или семи лет — громко плакала, несмотря на все усилия матери, которая пыталась заставить ее замолчать. Из-за ужаса самой женщины ее попытки ни к чему не приводили, ведь для того, чтобы прекратить эту настоящую истерику, требовалось хорошенько встряхнуть ребенка.

Велисарий поморщился и отвернулся — и встретился взглядом с мальчиком того же возраста. Возможно, братом девочки, например двоюродным. Если учитывать въевшуюся пыль и грязь, покрывавшую крестьян, и искаженные от страха лица, то фамильное сходство определялось с трудом. Если точнее, то фамильное сходство было глубоко похоронено под тем отупением, которое заставляет всех людей в отчаянии выглядеть похожими друг на друга.

Мальчик не плакал. Он просто смотрел на полководца так широко открытыми глазами, что они, казалось, полностью вылезли из орбит. Велисарий улыбнулся ему. Единственной реакцией мальчика стали — если такое возможно — еще больше округлившиеся глаза.

В этих широко открытых глазах не было ничего от детского любопытства. Там был ужас, такой глубокий, словно мальчик — парализованный грызун, смотрящий на кобру.

— О боже, — пробормотал Маврикий.

Велисарий вздохнул. Он отказался от мысли допросить крестьян. Они в любом случае ничего ему не скажут. Ничего не смогли бы сказать, даже если бы он говорил на их языке. Война ударила по крестьянам, как ударяет всегда — подобно грозе, насланной далекими и нисколько не заботящимися о людях божествами, уносит их прочь, как река уносит мусор во время наводнения. Они не увидят ничего из происходящего, кроме хаоса и сумятицы. Передвижения войск, маневры, удобная местность как военный термин, а не путь для бегства — все это было выше их понимания.

— Отпустите их, — приказал Велисарий. — Маврикий, проверь, чтобы их проводили наши фракийцы, я не думаю, что возникнут какие-то проблемы с солдатами, но…

— Не нужно рисковать, — закончил Маврикий и слегка нахмурился. — Не то чтобы у этих крестьян было что украсть, но некоторые греки — новые, не люди Кирилла — начинают жаловаться на отсутствие трофеев.

Он посмотрел на одну из крестьянских девушек. Она была старшей — возможно, шестнадцати или семнадцати лет.

— Они могут выплеснуть свое раздражение другим образом, чтобы получить хоть какое-то удовольствие. А затем… — Он коротко и хрипло рассмеялся. — Ты представишь армии еще одну наглядную демонстрацию «дисциплины Велисария», и мы будем смотреться несколько глупо, начиная сражение, когда тянем за собой казненных катафрактов.

Велисарий кивнул.

— То, что эти люди вообще здесь, говорит мне то, что я должен знать. Малва начали бойню.

Он взялся за удила. Его карие глаза, обычно теплые, как старое дерево, горели яростью.

— Это означает, что малва рассеяны по местности и дезорганизованы. Поэтому пришло время для еще одной демонстрации. — Следующие слова прозвучали почти как шипение. — Я заставлю этих людей бояться Бога. Как записано в Ветхом Завете.

Он обрушился на малва менее двух часов спустя, тому времени перевалило за полдень. Арабские разведчики начали приносить отчеты, на этот раз основанные непосредственном наблюдении за врагом. Как Велисарий и ожидал, солдаты малва растянулись на несколько миль.

— Кое-что горит, но немного, — подвел итог Аббу. Лицо старого пустынного воина горело гневом. — Вероятно, они планируют жечь все позднее. Сейчас просто убивают.

Об этом Велисарий уже догадался. Пока они продвигались вперед, римская армия встретила и других беженцев. Ручеек превратился в широкий поток, пока вся местность непокрылась убегающими в панике людьми. Малва убивали всех, кого могли поймать. Тактика выжженной земли, которую Тамерлан с гордостью назвал бы своей39.Убей землю, уничтожив тех, кто на ней живет, а не просто то, что они вырастили и построили.

— А есть ли в этом районе подходящее место, к которому мы могли бы сгонять малва? — спросил Велисарий.

Аббу показал на северо-восток.

— Да, командир. Вон в том направлении, недалеко — может, пять миль. Небольшое русло реки, почти сухое. Идет с северо-запада на юго-восток.

Лицо старого араба еще больше вытянулось. На нем все еще был виден гнев, но теперь его перекрывало предвкушение. Он тут же понял цель Велисария.

— Хорошее место для убийства, — прорычал Аббу. — В особенности противоположный берег. Невысокий, но крутой и покрытый острыми камнями.

Он снова показал пальцем, на этот раз больше на восток, чем на север.

— Вон там. Небольшой холм полого спускается к берегу реки с нашей стороны. Он — низкий.

Велисарий кивнул. Затем сказал:

— Ситтас, забирай всех своих катафрактов и обходи малва с фланга на западе. И возьми людей Кирилла. Верните ублюдков. Не пытайся разбить их, просто гони их стадом к реке, на которую показал Аббу. Поскольку они дезорганизованы, то побегут и не станут сражаться.

Он сурово посмотрел на огромного грека.

— Побегут и не станут сражаться. Если только ты не загонишь их в угол.

Ситтас ответил улыбкой на суровый взгляд полководца

— Не надо мне указывать. Я вообще-то знаю не только то, как идти в атаку. — Он начал разворачивать коня. — Кроме того, мне нравится твой план. Мы покажем этим свиньям, как устраивать настоящую бойню.

До того как Ситтас закончил говорить, Велисарий уже отдавал новые приказы.

— Григорий, поставь артиллерию вон на ту возвышенность. Но не используй ни митральезы, ни мортиры, пока я не отдам приказ. А еще лучше — держи их укрытыми. Я хочу, чтобы это оружие как можно дольше оставалось в секрете, и ему в любом случае требуются специальные боеприпасы, которые мы должны использовать экономно в самом начале кампании. Аббу, проводи их туда — или пусть это сделает кто-нибудь из твоих людей.

Когда Григорий и Аббу удалились, чтобы вывести войска на нужные позиции, Велисарий продолжил отдавать приказы. Им подчинялись, но за одним исключением.

— Нет, Марк, — твердо сказал Велисарий. — Я знаю, что ты хочешь дать своим стрелкам впервые по-настоящему прочувствовать бой, но это не место и не время. Мы не можем пополнить твои боеприпасы из общих запасов, а нам они потребуются позднее.

Он смягчил отказ легкой улыбкой.

— Достаточно скоро тебя ждет много сражений. В Суккуре и в других местах. Но сегодня ты мне нужен просто, чтобы охранять орудия. Убивать будут они.