Чтение 14–й страницы книги ~Пересмешник~

Бэсс звонко рассмеялась, надела очки в красной оправе, с темными стеклами, чтобы скрыть глаза, и, неожиданно наклонилась ко мне, обдав утонченным ароматом духов, в котором смешивались запахи миндаля, фрезии, жасмина и цитрусовых, чмокнув в щеку:

— Я верю в чемпионов и героев. Удачи, чэр Пересмешник.

Рыжая бестия оставила нас, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Стэфан возмущенно фыркнул, Анхель хранила удивительное и не свойственное ей молчание, а Данте звонко и восторженно расхохотался:

— Правда, она прелесть?!

— Где ты ее нашел?

— Мы с отцом Бэсс были добрыми друзьями, — сказал он, перестав смеяться.

Я больше не стал поднимать тему Стэфана о лучэре, которого привлекла красота Крадущей детей. Мне ровным счетом не интересны подобные сплетни. Видно одно — Данте доверяет девушке, а для меня это лучшая рекомендация.

Я заметил на его столе стопку книг, верхняя из них привлекла мое внимание золотым переплетом. Я жестом спросил наливающего себе уже третий бокал вина Данте, могу лиее посмотреть.

— И ни в чем себе не отказывай, — сегодня у него было отменное настроение.

На обложке я разглядел тщательно выписанный многоугольник, точную копию с герба Князя и надпись на языке первых лучэров. Буквы я знал и прочесть их мог, но вот понять — увольте.

— Стэфан, ты как известный полиглот… Что означаетрименендус аф-хашигир?

Я почувствовал, как Анхель выражает свое сомнение в правильности моего произношения.

— Наверное, там написано рименендас аф-хашидин, — поправил меня амнис.

— Возможно.

— Тебе все-таки стоило бы пройти лингвистический практикум в университете, вместо той финансовой ерунды, что ты изучал в перерывах между гулянками, — укорила меня моя трость. — Книга называется «Возвращение».

— Если быть более точным к нюансам, то «Дорога на возвращение». Тиль упустил два артикля, — негромко добавил Данте. — Между прочим, запрещенная книга и таковой является уже несколько веков. Связана с магией, нашей династией, Всеединым и сгоревшие души еще знает с чем. Случайно обнаружил ее в одном из шкафов вместе с остальными раритетами.

— Решил изучить на досуге?

— Я?! Вот уж чего я не собираюсь делать, так это листать запрещенную литературу, которую к тому же давно прочитал! Просто на меня вышел один любитель подобного барахла. Я решил его осчастливить, благо мне в доме и так хватает пыли. Ты голоден? — оживился лучэр. — Слуг я распустил, но мы можем сходить в «Водоворот». До него всего двадцать шагов. Мне обещали, что сегодня будут отличные морепродукты. Идем?

— С удовольствием.

— Вот и славно! — обрадовался он.

Я ждал, пока Данте переоденется и вернется, и думал о том, в чем разница между чтением запрещенной литературы и вручением ее другим людям. В любом случае внимание серого отдела обеспечено. Я задал этот мучавший меня вопрос, когда мой друг вернулся, облаченный в дорогой бежевый костюм в полоску.

— Разница в том, что в голове не остается ничего запрещенного, — усмехнулся он. — Так что никакой волшебник и никакая лампа чтения тропаелл не выудит из моей памяти ничего ценного. Это огромный и несравнимый плюс по сравнению с банальным штрафом.

— Кстати говоря, всего пару дней назад я уже имел счастье читать на старом языке моих предков, — произнес я и рассказал ему историю о Ночном Мяснике.

Данте слушал, забыв о завтраке, задумчиво щуря алые глаза и то и дело кивая. Наконец, он сказал:

— Выходит, этот несчастный ублюдок, не только любит кровь, но и старые языки. Интересно. В Скваген-жольце об этом, разумеется, уже знают, а значит, его ищут.

— Что-то не вижу, чтобы они хоть немного продвинулись, — сказал я, спускаясь вместе с ним по широкой, украшенной мифическими грифонами лестнице. — Кто, кстати говоря, сейчас владеет каноническим языком Всеединого?

— Их гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Я и Стэфан — тому примером. Как тебе старина Данте на роль Ночного Мясника? — рассмеялся он.

— Пока ты принимаешь лекарство, я за тебя спокоен. К тому же почти все лучэры старой крови умеют на нем читать. Вряд ли жандармы начнут беспокоить высочайших чиновников, уважаемых граждан и благороднейших из благородных Рапгара, — не согласился я.

Труп мертвеца лежал там же, где и раньше. Ни Зефир, ни Ио и пальцем не пошевелили, чтобы от него избавиться.

— До поры до времени так и будет, — на тело Данте не обратил никакого внимания. — Точнее я бы сказал, что жандармы начнут рыть и копать под всех, но с уважаемыми чэрами постараются проделать все так, чтобы они даже не заметили внимания к своим персонам. К тому же, следует проверить и другие категории граждан, знающих такой язык: историков, герольдов, архивариусов, коллекционеров, антикваров, священников, профессоров и преподавателей университетов, лингвистов, возможно студентов, ну и, наконец, просто странных людей, которые не нашли себе более интересного занятия. Как видишь, мой друг, список очень велик. Есть над чем подумать.

На крыльце тоже ничего не изменилось — амнисы без устали продолжали переругиваться, но стоило появиться Данте, как они оба заткнулись.

— Тело убрать, — негромко произнес мой друг.

— Да, хозяин, — подобострастно сказал Ио и, наперегонки с Зефиром, поспешил в дом.

— Совсем обленились, — проворчал Данте. — Надо переселить их в кольцо или курительную трубку. Тогда оценят, что такое сидеть без движения. Сегодня я угощаю.

— В честь чего? — недоуменно нахмурился я.

— В честь твоей завтрашней дуэли. Я желаю накормить свою скаковую лошадь.

— Ты тоже поставил на меня?

— Верно, Пересмешник. Верно. Букмекеры словно с цепи сорвались. Витнерс фаворит, на кону большой куш, так что я не преминул принять участие.

— И сколько?

— Сорок тысяч.

Мне хватило выдержки не споткнуться:

— Ты мне льстишь.

— Я просто умею зарабатывать деньги, мой друг.

Глава 11

Арена

— Не надо так волноваться, — укорил меня Стэфан, когда я доставал запонки для свежей рубашки.

— Я не волнуюсь, — огрызнулся я, посмотрев на свинцовое небо.

Осень в этом году была донельзя хмурой. Право, жаль.

— Можешь обманывать кого угодно, но только не нас, — сказал амнис. — Мы знаем тебя с момента твоего первого крика в этом мире. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Анхель постаралась успокоить меня на эмоциональном уровне, но получалось у нее из рук вон плохо. Я редко становлюсь восприимчив к ее попыткам отрегулировать мое настроение.

С бабочкой пришлось повозиться чуть дольше, чем обычно. Я опаздывал и знал это, ругался про себя и на себя, что вожусь так долго, хотя встал еще до рассвета, но внешнестарался оставаться спокойным. Во всяком случае, для всех, кроме двух моих самых верных слуг. Когда Стэфан вновь начал говорить мне, что все будет хорошо, я вежливо предложил ему найти себе иное занятие, заметив напоследок:

— Ты вечно забываешь, что я уже не мальчик.

— Это твоя первая дуэль. Да еще в таком месте, как Дом Чести. Совершенно естественно, что тебе немного не по себе.

— Ну, у меня не было возможности пострелять в соотечественников из-за того, что на двери моей камеры была печать Изначального огня. Она держит лучэра лучше всяких кандалов.

Я чувствовал себя как перед выпускными экзаменами в университете. Сосет под ложечкой и бросает то в жар, то в холод. Такого со мной не было ни во время объявления приговора, ни во время казни.

Я знал, что это довольно быстро кончится, и старался не обращать внимания. В доме повисла тревожная тишина ожидания, хотя я ничего не говорил никому из тех, кто здесь живет. Слухи хуже скангеров. Распространяются со скоростью кровавой чумы.

Наконец, закончив с приготовлениями, надев перчатки и убрав Анхель за пояс, я поспешил на улицу. Там меня ждал фаэтон, любезно предоставленный Данте, и мне не надо было ломать голову над тем, как добраться до воды.

Бласетт протянул мне тонкий шарф из магарской пашмины, который я намотал на шею, помог облачиться в короткое легкое полупальто и, блеснув пенсне, с достоинством произнес:

— Ужин будет накрыт к вашему возвращению, чэр.

— Спасибо, Бласетт.

— Всего доброго и удачи. Полли просила сказать, что помолится за вас Всеединому.

— Передай ей мою благодарность.

Я вышел на улицу, вопреки своим ожиданиям не увидев привычной кучки мусора на крыльце. То ли неизвестному хулигану надоело заниматься одним и тем же, то ли он решил перенести это на более позднее время.

Чэра эр’Тавиа вновь несла вахту возле окна, высматривая тех, кто обижает ее любимых кошек. Меня она проводила тяжелым взглядом, проигнорировав приветствие, словноя был в своем Облике, и меня не было видно даже в упор.

Стэфан хранил молчание, Анхель старалась не показывать, как она за меня боится, и ее эмоции сменялись быстрее, чем стрекоза машет крылышками.

Фаэтон достаточно быстро доставил меня до набережной на западе от моста Небесных врат. Здесь было полно частных лодок. Мне следовало всего лишь пересечь залив — это гораздо быстрее и легче, чем ехать через четыре моста, центр города и половину юга Рапгара. Я нанял чернобокую шлюпку на паровом ходу, с двумя «беличьими» колесами по бортам. Суетливый капитан встал к штурвалу, его помощник, молодой махор, на головах которого едва-едва оформились рога, спустился в трюм и начал кидать уголь в топку. Длинная черная труба задымила, колеса неохотно зашлепали по воде.

Задним ходом мы отошли от берега, развернулись и, ускоряясь, поплыли вдоль острова Туманов. Я стоял на носу быстроходной посудины, вдыхая свежий ветер и наблюдая, как туда-сюда по морю, словно водомерки, связывая между собой две части Рапгара — северную и южную — скользят проворные лодчонки с пассажирами и грузами.

Из гавани порта с помощью раскрашенных в оранжевые полоски буксиров величаво выходил шеститрубный многоэтажный, ослепительно-белый лайнер постройки ка-га. Ему предстоял долгий извилистый путь по морскому фьорду, в оконечности которого находился наш город, в открытое море. А затем дальше. В Жвилья, Кохетт, а быть может, одну изнаших колоний.

Тяжелые тупоносые баржи, неуклюжие и медлительные, груженые рудой, железом, углем и древесиной плыли на запад, к Тухлой бухте и Складскому берегу — воротам в Дымок и Пепелок. Обратно ползли баржи с грузом и товарами фабрик и заводов. Мы прошли рядом с одной из них, покрытой копотью и сажей, едко и неприятно пахнущей. На краю ее борта толпились ребята из маленького народца.

— Великий плых-пых-пых! Везучий шлеп-шлеп-шлеп! — заметив меня, они замахали руками, началась сутолока и одна малышка едва не упала за борт.

Я рассмеялся и помахал им в ответ. Все-таки эти создания Всеединого — одни из самых чистых душою существ среди тех, кто населяет мой город. Во всяком случае, от них не стоит ожидать подлостей.

Капитан моего суденышка начал заворачивать вправо, по широкой дуге обходя остров Нелюбимый, на котором расположился Темный уголок — самый непопулярный и страшный район Рапгара. Острые черные шпили большей частью пустых и заброшенных зданий были похожи на зубы сгоревших душ или на кладбищенский частокол. Место — где по легенде Всеединый вышел в мир и ушел из него, простой люд боится как огня. Я не буду умалять опасность этого района, она, конечно есть, но гораздо меньшая, чем в западных регионах столицы, где мразь живая намного опаснее мрази потусторонней. Но слухи и легенды создают Темному уголку отличную репутацию, и большинство граждан старается держаться от него подальше.

Справа показался высоченный мост Разбитых надежд. Проплывающие под ним кораблики выглядели сущими крошками. Южный берег приблизился, вырос в размерах. Мы пошли вдоль него, к востоку Прыг-скока, в Гавань. Там скал не было, и мне совершенно не нужно будет утруждать себя хождением по бесконечным лестницам или садиться в гондолу веревочного подъемника, ворот которого крутят махоры.

Сильно пахло морскими водорослями. Несколько дьюгоней, наполовину высунувшись из воды, чистили решетку трубы водозабора. Нашу лодку они проводили раздраженными взглядами. Это племя искренне считало, что только они имеют право плавать.

Чашеобразная Гавань — естественная стоянка для больших кораблей в этой части города — была забита до отказа. Во-первых, потому что сегодня открылся новый сезон игр. Во-вторых, из-за того, что здесь пришвартовался «Холм Света» — новейший броненосец Рапгара, недавно спущенный со стапелей и теперь проходивший ходовые испытания.Новый флагман нашего флота, закованный в толстенную броню и грозящий всему миру огромными орудийными башнями, даже в хмурый день сверкал позолотой и выглядел величественным. Его постройка стоила правительству кучу денег, продолжалась почти пять лет и именно из-за этого корабля Рисах был не в ладах с главой Палаты Семи Патриком эр’Гиндо. Последний считал, что деньги можно было потратить с гораздо большим смыслом, но Князь на этот раз прислушался не к лучэру, а к своему советнику.

Лодка замедлила ход, пристала к берегу, я расплатился с владельцем и поспешил туда, где стояли свободные экипажи. Над водой и берегом летали воронки.[28]Еще несколько дней, и они, покинув Рапгар, полетят в более теплые края, чем наши.

Возле входа в большой парк, тянущийся вдоль берега через весь Прыг-скок, проповедовал очередной безумец. Их в нашем городе пруд пруди. Этот, судя по черной рясе, красному жесткому воротничку и золотому поясу относился к новому религиозному течению, появившемуся меньше года назад. Ребята отрицали Всеединого и поклонялись какому-то огненному богу, живущему в пучине моря. Вели они себя не агрессивно, и поэтому никто особо не обращал на них внимания — ни зеваки, ни жандармы. Церковь, разумеется, осуждала еретиков, но как-то вяло. Их больше беспокоили «Свидетели Курса Праведности» и «Общество Реформации», чем жалкая кучка сбежавших из сгоревшей два года назад клиники Святого Лира, получившей в народе прозвище Безумный Уголек.

— …Произойдет раскол старой религии, и, не сдерживаемые больше молитвами, вырвутся из узилищ сгоревшие души… — вещал высоченный изможденный пятидесятилетний мужчина с рыжеватой бородкой.

— Почему у всех проповедников одна и та же песня? — пробормотал я, проходя мимо. — Обязательно следует сказать что-нибудь ужасное и пригрозить всеми возможными карами. Это уже начинает надоедать.

— Страх более действенное средство, чем что-то другое, — ответил Стэфан. — Всегда так было и будет. В религии — не исключение. И всегда будут появляться такие вот новоявленные пророки и мессии. Как говорит древняя мудрость — тот, кто объявит себя пророком, будет сбит с ног хохотом Всеединого. На мой взгляд — это судьба всех еретиков, особенно тех, кто отрицает существование вечной души и существа, которому все мы обязаны жизнью.

Мой старый амнис достаточно религиозен, особенно если учитывать тот факт, что, по его словам, он лично знаком с Всеединым, а точнее той сущностью, что создала этот мир.

Арену построили больше восьмидесяти лет назад, на месте бывшего пустыря, отделяющего Прыг-скок — район среднего трудового класса — от Ничейной земли, где селились малые народности, выходцы из колоний, и теперь располагалась большая община малозанцев. Огромное сооружение, способное вместить несколько тысяч зрителей, высилось над двухэтажными домами и приглушенно ревело, гудело и грохотало.

Игры были в самом разгаре, но многочисленные букмекерские конторы до сих пор принимали ставки.

— Поставь на Крошку Ча, — попросил меня Стэфан, впрочем, не особо надеясь, что я снизойду до азартных игр.

— И не подумаю. Я здесь по делу.

Он проворчал что-то неодобрительное, но ныть не стал. Особенно с учетом того, что Анхель, как и я, теперь относится к подобным играм с удачей резко отрицательно.

Людей и нелюдей здесь было превеликое множество, все они шумели, визжали, рычали, пищали и кричали, создавая ни с чем не сравнимый рокот разумного моря. По небу туда-сюда носились многочисленные фиоссы. Им, в отличие от ходящих по земле, билеты не требовались, и они наслаждались зрелищем задарма, рядами усевшись на крышах верхних трибун.

Анхель предупредила, что за мной от самой воды идет какой-то человек. Я, обернувшись, встретился глазами с каким-то черноволосым мужчиной. Он, не дрогнув, прошел мимо и скрылся в толпе. Его лицо мне показалось смутно знакомым, и я понял, что это тот самый иеналец, которого я встретил в трамвае. Только теперь человек был без бирюзовой мантии, в обычном неприметном костюмчике, и на сына Иенала совсем не походил.

Я сказал об этом Стэфану, и тот сразу же забеспокоился:

— Не случайное совпадение. Кто это мог быть, Тиль?

— У меня два варианта. Или шпик, приставленный ко мне Владимиром эр’Дви. Или кто-то из тех, что стреляли по нам с Талером и искали Эрин. Выбирай любую понравившуюся версию.

Анхель сообщила, что ни одна из них ей не нравится, также как и назойливое внимание посторонних к моей персоне.

Талер ждал меня возле входа в дорогие ложи. Он заметно нервничал и, увидев меня, несказанно обрадовался:

— Я уже думал, что-то случилось!

Я посмотрел на часы:

— До встречи с капитаном больше двух часов. А бои меня не интересуют.

— Все уже здесь. В том числе и Витнерс.

— Данте приехал?

— Да. Он в своей ложе вместе с какой-то рыжеволосой девицей в черных очках, — он пожал плечами, явно удивляясь такой странности. — Катарина с Рисахом тоже прибыли.

Я кивнул, мы показали добытые Данте билеты контролеру и начали подниматься по мраморным лестницам на самый верх, в ложи для богатых зрителей. Там все сверкало от бриллиантов, дорогих платьев и строгих костюмов.

— Идем к Данте, — позвал я Талера.

— Не стоит, — поморщился он. — Катарина и Рисах оставили мне одно место у себя, я останусь с ними. Давай встретимся в перерыве. Он будет через несколько минут.

— Хорошо, — сказал я.

Талер не слишком уютно чувствует себя в обществе Данте. Он не всегда понимает юмор и иронию лучэра, да и то, что тот выглядит неменяющимся пятнадцатилетним мальчишкой, хотя со времени их знакомства прошло двенадцать лет, моего приятеля ставит в тупик. Как-то раз Данте сказал, что не собирается стареть до самой смерти. Зная его упрямство и способность держать слово, я нисколько не удивлюсь, если так и будет.

Я без труда нашел ложу Данте, отодвинул лиловую драпировку и вошел в эту уютную обитель пороков. Никаких лавок, как на трибунах для черни, только мягкие бордовые диваны. Открытая бутылка шампанского в ведерке со льдом, фрукты, канопе, бутылка красного.

Мой друг с интересом наблюдал за тем, что творится на большой арене, и поздоровался, не отрывая взгляда от действа:

— Привет, Тиль. Садись. Выпить, с учетом твоего мероприятия, я тебе не предлагаю.

Бэсс, на этот раз одетая, как девушка из высшего света, приветливо улыбнулась и протянула мне руку:

— Рада видеть вас в бодром здравии, чэр.

Не знаю, была ли в ее словах ирония, которую я мог бы увидеть в глазах, но они были скрыты за темными стеклами очков.

— Надеюсь, это здравие никуда не денется к вечеру, Бэсс, — я решил вести себя вежливо с этой странной низшей.

— Хватит болтать! Вы все интересное пропустите! — одернул нас Данте.

— Конечно, папочка, — рассмеялась рыжая.

— Папочка?! — ужаснулся я.

— Это образное выражение, — тут же поспешила исправиться дочь Крадущей детей, а Данте даже внимания не обратил. — Когда он становится излишне заботливым, я его так называю. В шутку, разумеется. Можно попросить вас налить мне шампанского?

Я исполнил просьбу, затем попросил у нее лежащую на столике газету, не отказываясь от привычки, просмотрел некрологи. Арена меня совершенно не интересовала.

— Сам не смотришь, так других не мучай! — возмутился Стэфан снизу.

— Давай его сюда, затворник, — откликнулся Данте. — Стэфан в отличие от тебя понимает толк в зрелищах.

Я с улыбкой протянул лучэру трость, и тот пристроил ее на перилах, чтобы амнис ничего не пропустил.

— Крошка Ча уже выступал?

— Нет, — ответил Данте. — Пока только претенденты. Расколошматили машины друг друга на запчасти.

— Я уверен, что Ча сегодня выиграет.

— А вот я — нет, — таинственно сказал Данте.

— Есть что-то, чего я не знаю? — тут же заинтересовался Стэфан.

— Ну, я решил стать спонсором одного игрока. Вон того, на зеленой машине.

Я, наконец, заинтересовался и глянул поверх газеты на побоище, разворачивающееся на сцене. Шесть шипящих паром, едва двигающихся из-за веса, механических гигантов колошматили друг друга стальными кулаками, пытаясь опрокинуть на землю или толкнуть на стену, усаженную пятнадцатифутовыми шипами. Грохот и скрежет стоял невероятный, одна из паровых машин уже лежала на земле, воя из-за оторванного клапана котла, и ее боец, выбравшись через люк, поспешно бежал с поля сражения, опасаясь быть затоптанным неуклюжими колоссами.

— Внушительное зрелище, — оценил я. — В последний раз, когда я сюда приходил, все было совсем иначе.

— Ну, мы вчера с тобой именно об этом говорили, — сказал Данте, удовлетворенно улыбаясь, когда его боец ударом шарнирной руки впечатал ребристый кулак в грудь зазевавшегося противника.

Во все стороны полетели клепки, скрепляющие броневые листы, и машина, не удержавшись на ногах, начала заваливаться на спину, а затем с грохотом зацепила еще одного бойца, и они вместе рухнули на землю. Каждый из великанов был не ниже живого стоуна, то есть все тридцать-сорок футов от пятки до кончика стальной желудеобразной головы, в которой сидели пилоты. Весили гиганты очень много, так что грохот от их падения, наверное, разнесся по всей Ничейной земле. Трибуны взревели, Бэсс захлопала в ладоши.

— Тебе нравится это? — поинтересовался я у нее.

Рыжая немного подумала и сказала:

— Сущность, доставшаяся мне от матери, которую все так презирают, чэр, любит более кровавые развлечения, такие, как происходят в моем районе. Игры, творящиеся на Арене, чисты и невинны. Я бы назвала их развлечением младенцев и для младенцев. Но я с детства стараюсь смирять свою кровожадность и находить прекрасное в самых простых вещах. Например, таких, как эта возня гигантских железяк, чэр.

Я не понаслышке знал, что происходят на улицах в Городе-куда-не-войти-не-выйти, где царит вечная ночь, и оценил ее ответ.

— Называй его Тиль. Здесь все свои, — бросил Данте.

— С удовольствием, если только чэр эр’Картиа не возражает.

Я пристально посмотрел в темные стекла очков, за которыми прятались глаза с алыми вертикальными зрачками. Разрешить низшей называть себя по имени — верх демократичности. Данте отвлекся от сражения железных черепах и смотрел на меня немного насмешливо и в то же время проницательно. По его юному лицу блуждала выжидающая улыбка. Он явно был не уверен, что я позволю ей такую вольность, и теперь с интересом ожидал, каким вежливым способом, не переходя на грубость, я откажу. Я всегда удивлялся, отчего мой старый друг считает меня настолько тактичным и вечно придерживающимся этикета. Это далеко не так. Я не всегда бываю вежлив, добродушен, благосклонен и обходителен.

Я еще раз посмотрел на рыжую, напряженную, словно Двухвостая кошка перед прыжком, ожидающую отказа и унижения, которое в обращении лучэра с низшим вполне естественно для Рапгара, и мягко сказал:

— Мне будет приятно, если такая прекрасная женщина как ты, Бэсс, забудет об условностях, ненужных между хорошими друзьями.

Я был удивлен, увидев, что она смущена, удивлена и даже поражена. Такого не ожидала ни она, ни Данте, ни мои амнисы, ни, если уж признаться честно, я сам.

— Спасибо… Тиль, — тихо произнесла она. — Для меня это честь.

Я кивнул, благосклонно улыбнулся демону в прекрасном женском обличье и начал листать газету. Стэфан, между тем, отойдя от изумления из-за моего поступка, негромко обсуждал с Данте перспективы победы его игрока.

Основной новостью во «Времени Рапгара» был, конечно же, Ночной Мясник. Этой ночью какой-то молочник с утра нашел тело очередной жертвы. На этот раз в Холмах. Я сообщил об этом Стэфану.

— Волна недовольства растет с каждым днем, — ответствовал амнис. — Скоро в жандармов будут кидать камни.

— Если насилие хаотично, то остановить его невозможно, — сказала Бэсс, знающая в этом толк и словно бы повторяющая слова Данте.

— Это точно, — поддержал он ее. — Больной ублюдок носится по городу с ножом и режет отнюдь не бедных граждан. Попробуй его поймать. Но давайте обсудим кровавые подробности чуть позже. Мой чемпион рвется к победе.

Чемпион тем временем вцепился руками-клешнями в дымовую трубу того, кто только что едва не сбил его с ног и пихнул в сторону шипов, торчащих из стен. На Арене осталось только трое бойцов.

Я в который раз подумал, что означает та надпись на первом языке лучэров, что оставил Мясник.

Домой!

Что он имел в виду? Зачем написал? Я не удивлен, что Скваген-жольц постарался избавиться от этих слов и заткнуть газеты. Городом уже и так овладевает страх, ночью улицы пусты, соседи косо поглядывают друг на друга, и никому совершенно не нужно, чтобы ко всему этому прикопали нас, лучэров. Возможно, Ночной Мясник из тех недоумков, что, как и Свидетели крови, ратует за то, чтобы такие как я отправились прямиком туда, откуда вышли — к Всеединому. В Изначальный огонь. Если больного потрошителя не поймают, многие решат, что, дабы все прекратить, следует выбросить нас из Рапгара. А чего Князю не надо, так это народного бунта.