Чтение 15–й страницы книги ~Любовница на двоих~

Дремлют наволочки в ванне,

Дина тоже спать легла.

Как только самолет взлетел, ко мне подошла стюардесса и на чисто русском языке предложила успокоительное. Я наотрез отказалась, тогда она строгим голосом заметила, что я мешаю пассажирам и к ней уже обращаются с жалобами. Я громко рассмеялась и предложила высадить меня, вернуть туда, откуда меня взяли. Я лететь никуда не собиралась, меня затащили в самолет буквально силой. Стюардесса все же заставила меня выпить какую-то таблетку, пригрозив тем, что если я буду себя вести подобным образом, то по прилете меня сразу увезут в отделение милиции. Мол, нарушение порядка в самолете — дело серьезное и строго наказуемое, поэтому во избежание недоразумений будет лучше всего замолчать и не лишать других пассажиров комфорта.

Отвернувшись к окну, я тихонько всхлипнула и ощутила, как успокаивающе действует таблетка. Я вдруг с сожалением подумала о том, что так и не успела окреститься. Ведь в глубине души я всегда верила в Бога. Всегда. Раньше мне казалось, что нет никакой разницы, крещеная я или нет. Самое главное, чтобы Бог был в моей душе и моем сердце… Но теперь, после всего, что произошло, я знаю точно, Бог помогает крещеным, а я как была нехристем, так им и осталась.

Когда самолет приземлится, моей маленькой доченьки, может, уже не будет в живых. Я убийца, потому что по моей вине она оказалась в Штатах. Единственный смысл жизни потерян, впереди только ад, потому что все убийцы попадают в ад. По-другому просто не бывает.

Перед отъездом в Штаты я прочитала «Божественную комедию». Она состоит из двух частей. Первая часть про ад, а вторая про рай. Мне представился ад, как его описывает Данте, и по коже пробежали мурашки. Это было страшно, дико, ужасно. Говорят, нужно покаяться, и Бог простит грехи! Но мне почему-то кажется, что есть грехи, которые никогда не прощаются. Никогда. Даже если Бог и простит тебя, как ты сам будешь жить с этим грехом на земле? Залезла в кресло с ногами и уткнулась подбородком в ладони. Когда-то это была моя любимая поза. Когда-то…

— Девушка, сядьте как положено, и пристегните ремень. Самолет находится в зоне турбулентности. Неужели вы не видите, что написано на табло? — произнесла крайне недовольным голосом прошедшая мимо стюардесса.

— Не вижу, — пробубнила я, но все же спустила ноги и пристегнулась.

Я закрыла глаза и увидела прямо перед собой лицо своей малышки. Оно было такое крохотное, такое нежное… Ее глазки были закрыты, и она сладко посапывала. Интересно, а в таком возрасте маленьким деткам могут снится сны? Наверно, нет. Хотя, может быть, я ошибаюсь, может быть, маленькие детки видят сказочные сны и даже понимают их значение. Видение сменилось другой картиной: покачнувшаяся улица и я, прыгающая с балкона второго этажа. Нога сильно опухла и, конечно же, болела. Что такое физическая боль по сравнению с душевной? И еще это чувство беспомощности. Это ужасно — ты полон сил, полон решимости, но уже ничего не можешь сделать. Совершенно ничего. Сердце буквально разрывалось. Казалось, вот-вот сквозь платье на груди покажется кровь. Не сдержавшись, я наклонилась и застонала. Сидящая рядом пожилая женщина озабоченно посмотрела мне в глаза и спросила:

— Дочка, да что же с тобой творится, в конце концов?

— Мне очень плохо. Господи, как же мне плохо!

— Что у тебя болит?

— Невыносимая боль прямо разрывает мне грудь.

— У тебя больное сердце?

— Больное.

— Господи, такая молодая, а уже так плохо с сердцем!

Я не лукавила и не обманула престарелую женщину. В самом деле, у меня болела, вернее, ныла грудь. Временами мне казалось, что я еще живу, а временами мне казалось, что мое дыхание остановилось. Я уже плохо понимала, жива Я еще или нет. Спустя какое-то время я перестала сознавать, что лечу в самолете, не заметила, что бортпроводники стали разносить еду.

— Дочка, может, тебе нужно поесть? — не унималась старушка.

— Зачем?

— Ну как это зачем? Зачем человеку есть? Наверно, для того, чтобы жить. Тебе сразу станет полегче. Вот увидишь.

— Легче?! Мне уже никогда не будет легче. Тем более от еды…

— Это, доченька, ты неправду говоришь. Когда поешь, всегда легче становится.

Я посмотрела на женщину, поглощающую свой обед, раздраженным взглядом и издевательски произнесла:

— Послушайте, ну что вы в самом деле? Какая я вам доченька? Я вам совершенно посторонний человек. Женщина чуть было не поперхнулась, оправдываясь, сказала:

— Просто ты мне в дочери годишься…

— В том-то и дело, что гожусь. Это не значит, что я ею являюсь.

— Я хотела, как лучше, ласково.

— Не надо по-ласковому. Вы лучше говорите ласковые слова своей дочери, если она у вас, конечно, есть.

— Она у меня умерла пару лет назад, — тяжело вздохнула женщина и отвернулась.

— Умерла?

— Умерла. Мужа боготворила, а вечерами работала как волк, стояла у плиты. Света белого не видела. Никогда на свое здоровье внимания не обращала, а если были какие-тоболи, терпела. А он, подонок, всю жизнь гулял, да еще и покрикивал на нее.

Женщина немного помолчала, а затем добавила:

— Молодая совсем. Выглядела, как девчонка. Да болезнь никого не щадит. Ни старых, ни молодых. Я только потом поняла, как это страшно — пережить свое дитя.

— Извините, — тихо пробормотала я.

В салоне выключили свет, и многие пассажиры уснули. Мне стало еще хуже — я ощутила, что боюсь темноты. Затем мне послышались какие-то голоса. Они доносились издалека, я не понимала, о чем они говорят, но эти голоса были знакомы. Один из них принадлежал Льву, другой мертвой стукаче, а третий перепуганной Галине… Голоса стали тише,приглушеннее, а потом совсем пропали. Мне стали мерещиться чьи-то лица. Они улыбались, сердились, делали скорбные гримасы… И только одно лицо было полно искренней симпатии. Это лицо Галины. Но почему оно выделялось среди других? Почему? Этого я не могла понять. Ведь она меня предала.

Временами ее лицо исчезало, а потом возвращалось. Галина смотрела на меня так виновато, словно молила о прощении и ждала, когда же я дам это прощение.

Я смахнула со лба пот. Мне было ужасно жарко. Руки дрожали. Я чувствовала легкую тошноту, болело сердце. Господи, как же оно у меня болело! Я ненавидела себя, я считала себя полным ничтожеством, потому что только полное ничтожество может так нелепо потерять своего ребенка. Как же жить дальше? Как?

Неожиданно мне вспоминалось, как я еще совсем сопливой девчонкой впервые приехала в Москву. Господи, столько же мне тогда было? Лет шестнадцать, не больше. Я даже нешла, я плыла по Ленинскому проспекту, пританцовывала, улыбалась случайным прохожим и любовалась своим отражением в витринах различных магазинов. Я казалась себе необычайно красивой и, наверно, поэтому была такой легкой, воздушной и беззаботной.

Затем без всякого перехода в моей памяти всплыла другая картинка из прошлой жизни. Моя беременность и разговор с женихом о том, чтобы я немедленно сделала аборт и не перекладывала свои проблемы на чужие плечи. Он ударяет меня по лицу, громко кричит, что я уже давно не маленькая девочка и должна знать, как нужно предохраняться. Я плачу, глотаю слезы, я просто схожу с ума…

Боже мой, и зачем я возвращаюсь в прошлое? Зачем? Говорят, прошлое лучше не трогать. Это не принесет ничего хорошего. Ничего, кроме боли и тяжелого осадка на душе Меня по-прежнему не переставало трясти. Я что было силы вжималась в кресло и чувство вала, как сильно пульсируют мои виски Вспомнив о мертвой стукачке, которая вышла. измашины как ни в чем не бывало, словно е. никогда не закапывали в землю, я почувствовала, что меня затошнило от страха и отвращения. В любой момент я могла свалиться в обморок. В ушах звенело так, что я даже не расслышала, что сказала мне моя проснувшаяся соседка.

Я направилась в туалетную комнату. Открыв холодную воду, набрала полные ладош, воды и окунула в них лицо. Увидев себя в зеркале, я ужаснулась. Бледная как смерть, я скорее напоминала покойницу. За последние сутки я похудела на несколько килограммов. Мои волосы так спутались, что я уже вряд ли смогу их когда-нибудь расчесать. Глаза пустые совершенно бессмысленные. Умывшись, я с трудом добралась до своего кресла.

Когда самолет приземлился, я вспомнила» что у меня в кармане лежит тысяча долларов, но я не знала, для каких целей она мне нужна. Я и представить себе не могла, как буду жить с этими несчастными деньгами, с мыслью о том, кто мне их дал…

Глава 18

— Девушка, вы забыли букет, — окликнул меня незнакомый мужской голос, когда я была уже у выхода из самолета. Я слегка вздрогнула и резко остановилась.

— Что?

— Вы забыли букет.

— Какой букет? — Я обернулась и увидела молодого человека, держащего в руках растрепанный букет Льва. — Это ваш?

— Мой.

— Так возьмите.

— Простите, но он мне не нужен…

— Вы уверены? Такой красивый букет..

— Он мне не нужен, — повторила я, с отвращением взглянув на цветы.

— Ну как хотите.

Мужчина удивленно пожал плечами и положил букет в кресло.

— Может, бортпроводникам пригодится.

Может быть, — быстро проговорила я и, сделав глубокий вдох, ступила на трап. Я не помнила, как этот злосчастный букет оказался со мной в самолете.

Нас доставили в зал прилета. У меня не было багажа. Я шла налегке, словно я прилетела не из Штатов, из ближайшего городка. Я села в автобус и отправилась на поиски улицы, название которой знала точно так же, как знала свои пять пальцев. Улица Академика Скрябина… В Штатах я тысячу раз представляла себе эту самую улицу. Временами она казалась мне просторной, красочной со множеством цветных флагов, гирлянд, с цветочными клумбами.

Каково же было мое удивление, когда я увидела, что улица ничем не отличается от других. Такая же серая, будничная. Это не укладывалось в голове. Такое красивое название…

Я нашла нужный дом, в страшном возбуждении подошла к квартире. Я очень долго готовилась к этому, мечтала, бредила этим, а теперь оказалось, что я совершенно не знаю, что делать. Зачем я разыскиваю этого человека? Почему еще совсем недавно называла его папкой? Какой он теперь папка, если у меня больше нет дочери… Господи, а ведь отчество у моей дочери было бы Александровна. Красивое, величественное…

У обитой черным дерматином двери я слегка прокашлялась и постаралась унять дрожь в коленях. В принципе эта встреча меня ни к чему не обязывает. Я просто хочу знать о судьбе человека, которому спасала жизнь, рискуя своей собственной. Мысленно перекрестившись, я зажмурилась и нажала на звонок. Только бы открыли дверь… Только бы открыли… Даже если скажут, что Саша погиб, я смогу справиться с этой информацией, потому что в последнее время научилась справляться со всем. Каково же было мое удивление, когда вместо молодого интересного мужчины дверь открыла убогая и настолько древняя старушка, невольно подумалось — неужели в таком возрасте люди еще живут и передвигаются по нашей грешной земле!

Старушка оглядела меня с ног до головы и остановила свой взгляд на моем бледном, измученном лице.

— Вам кого? — скрипучим дряхлым голосом спросила она.

— Простите, что я вас побеспокоила, но я разыскиваю мужчину па имени Саша. Я приехала издалека, из Соединенных Штатов Америки. Мы с Сашей там познакомились. Он оставил мне свой адрес и просил обязательно к нему заехать. Только вот я не знаю, вернулся он или нет…

Старушка по-прежнему осматривала меня с ног до головы, на ее лице читалось недоверие. Конечно, тут и дураку понятно, что я совершенно не похожа на женщину, которое всего несколько часов назад вернулась из Соединенных Штатов Америки. Старое, грязное, видавшее виды платье… Спутанные волосы, красные глаза с множеством мелких, полопавшихся сосудов… Я напоминала кого угодно, только не женщину, вернувшуюся из-за границы.

— А Саши нет, — наконец ответила старушка: — Может, вы ошиблись? Саша никогда не был в Соединенных Штатах Америки.

— Как же не был? Был.

Старушка помолчала несколько секунд.

— А может, и был. Бог его разберет. Он молодой, сумбурный. За ним разве уследишь!

— Конечно, был, я не могла ошибиться. Скажите, а когда он будет?

— Не знаю. Он мне не докладывает. Целыми днями где-то пропадает.

Я почувствовала, как земля уходит из-под моих ног. Я не знала, что мне делать дальше, куда идти. Все-таки у меня в душе теплилась надежда: здесь на улице Академика Скрябина меня ждет что-то родное, теплое… А теперь? Я была готова сесть у этой двери прямо на холодный пол и сидеть так до прихода человека, с которым мне было просто необходимо встретиться. Пусть это были бы целые сутки, двое, трое, пусть даже больше. Какая разница. В конце концов, мне вообще некуда идти. Не могу же я в таком виде приехать к матери. Как я посмотрю ей в глаза. Конечно, нет. Правда, у меня есть ключи от той квартиры, которую снимала Галина, но ехать туда равносильно самоубийству.

Хотя, если честно признаться, меня убили уже давно. Просто выстрелили в самое сердце, прострелили и душу. Я вообще удивляюсь, как я еще двигаюсь, думаю… Внутри меня уже ничего не осталось, есть лишь тонкая оболочка, готовая порваться в любой момент.

Старушка словно уловила мои скорбные мысли и пришла мне на помощь:

— Ну если вы и в самом деле приехали издалека и вам некуда идти, вы можете подождать Сашу в его комнате. Она открыта.

— Правда? — Я не могла поверить тому, что услышала, и на всякий случай сделала шаг вперед.

— Заходите. Я уже не в том возрасте, чтобы шутить. Думаю, он не будет меня ругать, чего я вас впустила.

— Конечно, не будет. А вы его бабушка?

— Нет. Я его соседка.

Соседка?. — Соседка. Тут квартира коммунальная. Саша свою комнату на ключ никогда не закрывает. Да и не только он, но я тоже. Если бы мы друг другу не доверяли, мы бы никогда не ужились в одной квартире. Посмотришь на других и диву даешься: живут в одной квартире, а готовы друг другу глотки пораздирать. А мы и не враги, и не друзья. Мы просто соседи. Так и должно быть.

Я хотела было разуться, но старушка пресекла мои действия, покачав головой:

— Не разувайся, у нас ходят в обуви. Если захочешь разуться, разуешься в комнате Саши. Здесь полы холодные и грязные.

Как только передо мной распахнулась дверь Сашиной комнаты, я сморщилась, почувствовав едкий запах сигаретного дыма. Никогда в жизни я не видела такое количество пепельниц и лежащих в них окурков. Создавалось впечатление, что в этой комнате собиралось около десятка здоровенных мужиков, которые играли в карты и курили до одурения.

— Хочешь, приляг на диван, с дороги все-таки, — старушка уже в который раз оглядела меня с ног до головы.

Оставшись в комнате одна, я подошла к окну и открыла его настежь. От потока свежего воздуха я почувствовала себя значительно лучше. Посидев несколько минут на подоконнике, прилегла на диван и тут же провалилась в глубокий сон. Странно, но мне вообще ничего не приснилось. Ничего.

Я проснулась оттого, что почувствовала, как на меня кто-то пристально смотрит. Я слегка приподнялась и протерла сонные глаза. Передо мной на корточках сидел мужчина, тот самый, которого я видела всего один-единственный раз в жизни, но о котором я думала каждый день, хотя и не верила в реальность встречи. Они заглянул мне в глаза.

— Здравствуйте! — испуганно воскликнула я.

— Привет.

— Вы меня помните?

Мужчина улыбнулся и кивнул головой:

— Помню. Только раньше ты выглядела намного лучше.

— Лучше?

— Ну, не лучше, а опрятнее, что ли…

— Да, это может быть. Я сейчас, наверно, скверно выгляжу.

— Скверно. Но это дело поправимое. Если тебя немного почистить, помыть, потереть мочалкой, будешь даже ничего! И вообще, называй меня на «ты». Мы же с тобой все ж не чужие люди.

— А вы меня и вправду узнали?

— Я же сказал не вы, а ты.

— Ты меня и вправду узнал?

— Узнал, а что ж тебя не узнать-то! Ты меня с того света вытащила.

Я слегка засмущалась и. покраснела:

— Ну, допустим, я вас с того света не вытаскивала. Просто приняла в вас какое-то участие.

— Ты приняла самое активное участие. Мужчина замолчал и посмотрел на мой живот.

— А его нет.

— Кого?

«Кого; кого»! Твоего живота. Я тебя пузатой запомнил. Правда, чувствовал себя та» паршиво, что вообще должен был ничего не запоминать, но твое пузо у меня прочно в памяти засело. Такое большое, круглое. Только не такое, как арбуз, а какой-то грушевидной формы.

— Было дело, — вздохнула я.

— Девчонка?

— Девчонка, — с трудом выдавила я и почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Как назвала-то?

— Дина.

— Красивое имя, но редкое.

— Это в честь подруги.

— Наверно, близкая у тебя подруга, если ты в честь нее дочь назвала?

Саша взял меня за руку и стал нежно перебирать мои пальцы.

— Так что, близкая у тебя подруга? — повторил он свой вопрос.

— Я знала ее совсем мало, — задумчиво сказала я. — Можно знать человека всю жизнь, и он всегда будет далеким, а можно знать человека совсем короткий срок — и он становится близким. Вот так и с Диной. Мы знали друг друга считанные часы и стали очень близки. Наверно, это оттого, что мы попали в одни и те же условия и нами руководила одна и та же идея. Моя подруга умерла.

— Умерла?!

— Она умерла. При родах. Она пережила большой стресс, а еще у нее было больное сердце.

— Выходит, ты нашу дочку в честь подруги назвала?

— Выходит, так, — тихо ответила я и почувствовала, как мне стало тепло в тот момент, когда Саша сказал «наша».

— А разве можно называть детей в честь умерших людей?

— А почему бы и нет?

— Я где-то слышал, что это не очень хорошая примета.

— Ерунда. А как же внуков и внучек называют в честь покойных дедушек и бабушек? Это же сплошь и рядом.

— Тебе виднее. Ты же у нас мамочка, — ласково улыбнулся Саша, продолжая гладить по-прежнему мою руку. — А какое ты ей дала отчество?

— Какое ты мне сказал, — смутилась я.

— А какое я тебе сказал?

— Ну, сам знаешь…

— А если не знаю.

— Александровна, — нерешительно сказала я.

— Вот это ты правильно сделала. Вот это умница!

Саша наклонился и поцеловал меня. Возбуждение охватило все мое тело. Его губы показались мне родными, самыми близкими на свете. А самое главное, что они были мужскими… Такими сильными и такими ненасытными. Как только Саша отстранился, я поджала ноги под себя и откинулась на спинку дивана Я сидела, словно мумия, не шевелясь, смотрела на Александра и ждала того страшного вопроса, которого боялась больше всего. Этот вопрос нельзя перенести ни на завтра, ни на послезавтра. Я знала, если Саша его задаст, я еще глубже почувствую собственное ничтожество.

— А ты что без дочери-то? У родителей оставила? Она не болеет?

— Что?!

— Я говорю, дочка где? Как она себя чувствует? Обещаешь, что ты мне ее сегодня покажешь?

— Показать?! Дочку?!

— Ну да, что ты так перепугалась? Послушай, как хоть тебя зовут? Мы с тобой ведь познакомиться так и не успели. Обстоятельства не те были. Как тебя зовут-то?

— Ольга.

— А меня Саша.

— Я это поняла, как только вы предложили отчество моей дочери. Вернее, ты предложил.

— Точно! Послушай, а ты чего так в лице изменилась, когда я тебя про дочь спросил?

— Ничего я не изменилась, — мой голос предательски дрожал. — Просто моя дочь осталась в Штатах…

Так ты туда, оказывается, рожать ездила! Побоялась, что малышка не перенесет перелет? Наверно, у тебя там близкие родственники, чужим не оставишь.. А зря ты побояласьвезти ее. Сейчас «звезды» едут рожать в Штаты, и ничего, все с детьми возвращаются.

— Если бы я была «звездой», я бы тоже вернулась с ребенком, — проговорила я, словцо в бреду, и почувствовала, что меня опять начало лихорадить.

— Почему?

— Потому что у «звезд» полно денег, а у простых смертных их нет.

— Тебе что, ребенку на билет не хватило, что ли?

Я предпочла промолчать, потому что этот разговор мог привести меня к новой истерике.

— Ну ладно, можешь не отвечать. Но знай, я как глава семейства долго этого не потерплю. Ребенок должен быть с родителями. Это все ерунда, когда говорят, что ребенок до трех месяцев только спит и вообще не узнает окружающих. Он тебя запомнил с тою самого момента, как появился на свет. Ты только представь, он же сейчас тоскует.

Эти слова ранили меня в самое сердце, и я тихонько всхлипнула.